Когда цветёт вереск

Я замерла перед входом в пещеру, набираясь смелости. Когда Джеймс отказался стать моим проводником, я отослала его прочь — и последовала за ним тайком. Ушёл он не сразу — предпринял ещё несколько попыток убедить меня в том, что наша разлука станет моей погибелью, но, увидев, что я не намерена менять решение, обречённо отступил. Под покровом темноты я поспешила за ним, стараясь ступать бесшумно и держаться в отдалении, чтобы Джеймс меня не заметил. Не потерять его из вида помогала синяя бабочка, кружащая над его головой. Больше всего я боялась, что он просто растворится в воздухе, оставив меня ни с чем. Однако Джеймс нырнул в небольшую рощу, и, ускорив шаг, я успела рассмотреть скрытую за ветвями ивы пещеру, в которую он вошёл. Из неё шло едва заметное, приглушенное сияние, но что таилось внутри, разглядеть никак не удавалось. Шестое чувство подсказывало мне, что именно здесь можно перейти в другой мир, но удастся ли? Что ждёт меня дальше? Я подумала о том, что случится, если не отважусь — и шагнула вперёд, погружаясь в темноту. Под ногами поскрипывали камешки, от стен веяло сыростью и чем-то ещё — неуловимым сладко-горьким ароматом, ни на что не похожим. Я шла наугад, но развилок здесь и не было, так что выбирать путь не пришлось. Под сводами пещеры замерцали изумрудные светлячки, освещая причудливые соляные наросты. Издалека доносился редкий стук капель. Вдруг воздух передо мной сгустился и завибрировал. Дрожа, я протянула руку, будто могла коснуться его. Пальцы приятно закололо. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула, задержавшись на пару мгновений перед тем, как сделать ещё один шаг, отделявший меня от неизвестности. И сделала его. Сначала мне показалось, что ничего не изменилось — та же пещера, те же нависающие над головой каменные своды и отдалённый звук капели. Только обернувшись, я заметила, что прохода за спиной больше нет. А дорога передо мной стала шире и светлее. Помешкав ещё немного, я продолжила свой путь. Откуда-то выпорхнула целая стая лазурных бабочек. Трепеща крылышками, они летели навстречу сиянию, которое разгоралось всё сильнее. Я следовала за ними, пока наконец не очутилась у выхода из пещеры. Поначалу свет показался таким ярким, что пришлось прищуриться, но постепенно глаза привыкли. Передо мной раскинулась страна эльфов, фейри, магов и гномов — в этом не приходилось сомневаться. Я никогда не видела ничего подобного, никакая человеческая фантазия не смогла бы нарисовать такую картину. По небу медленно плыли облака янтарного, розового и сиреневого цвета, смешиваясь между собой. Причудливо изогнутые деревья были покрыты резной листвой — ни одно из них не встречалось в мире смертных. В воздухе парили маленькие сферы, излучавшие мягкое свечение. Величественные здания из светлого камня, тоже мне незнакомого, казалось, росли прямо из земли, становясь частью леса. По стенам ползли вьющиеся побеги с нежно-голубыми цветами, чем-то напомнившими мне лилии. Неизвестно, как долго я, застыв в изумлении, любовалась бы открывшимся видом, если бы голос Джеймса не вывел меня из транса. — Элинор. Он стоял неподалёку, скрестив руки на груди, и смотрел прямо на меня, нахмурив брови и глубоко дыша. Я стойко выдержала его взгляд, и в какой-то момент уголки губ Джеймса поползли вверх. — Добро пожаловать, упрямица. Я почтительно склонила голову, всё ещё находясь под впечатлением от представшей передо мной красоты. Боль и горечь вновь ушли из моего сердца, однако это больше не казалось мне следствием обмана и колдовства. Здесь, в потустороннем мире, попросту не могло быть иначе. — Приветствую тебя в… — Джеймс запнулся и развёл руками. — Как только не называют нашу обитель. Человеческому слуху, пожалуй, привычнее всего — Сид. Будь моей гостьей, раз уж ты рискнула последовать за мной. Но знай, что ты не вернёшься из Сида прежней и не попадёшь в тот же день, из которого ушла сюда. В вашем мире время может останавливаться, замедляться и даже течь в обратную сторону, как я тебя уже предупреждал. — Я пришла сюда за ответами, — тихо, но уверенно проговорила я. — И я их получу. А что будет дальше — тогда и рассудим. — Для начала позволь проводить тебя в покои, — он улыбнулся моему решительному настрою. Спорить я не стала: разговаривать прямо здесь, на границе миров, и правда было бы неуместно — к тому же, мне ужасно хотелось увидеть больше. Джеймс вёл меня за собой, мимо душистых и ярких цветов, мимо холмов, покрытых четырёхлистным клевером, мимо реки, переливающейся всеми цветами радуги. Порой нам встречались крохотные феи, порой из воды показывались мерроу, а один раз даже гном высунул крючковатый нос из-за куста, просверлив меня подозрительным взглядом. Наконец, Джеймс привёл меня в дом, стоящий на опушке волшебного леса, и пригласил к столу. На скатерти тут же появился кубок с нектаром, источающий дивный аромат, и фрукты, каких я прежде никогда не видела. — Угощайся, — с открытой улыбкой предложил Джеймс, садясь напротив. — А потом уже задавай свои вопросы. Джеймсу не пришлось просить дважды. Напиток оказался божественным на вкус, фрукты ему не уступали. Я наслаждалась трапезой, искоса поглядывая на Джеймса. Здесь, в потустороннем мире, он выглядел ещё прекраснее и обольстительнее, чем в моём — однако действия чар я больше не чувствовала. Я любовалась Джеймсом потому, что он и правда был невероятно хорош собой, а не потому, что его магия не оставила шанса не любоваться. — Здесь ты не пытаешься приворожить меня? — озвучила я своё предположение. — Я и раньше не пытался, — он беспечно пожал плечами. — Я — ганконер, Элинор, мне не надо ничего делать, чтобы завлечь девушку в свои сети. Это происходит само собой. — Но почему же тогда я не ощущаю этого влияния сейчас? Джеймс снова пожал плечами. — Мне не случалось прежде приводить сюда кого-то из смертных. Равно как не случалось и встречаться с кем-то из смертных дважды. Я… Он на мгновение опустил ресницы, точно смущённый юнец, а потом, опять подняв взгляд, коснулся моей руки. — Я в замешательстве, признаюсь честно. Всё, что творится между нами, для меня впервые. Я собралась было осадить его, заявив, что между нами ничего нет, потому что моё влечение — ложь и дурман, но осеклась. Почему-то сейчас, глядя в его лучистые глаза, чуть наивные и чуть хитрые одновременно, я почувствовала совсем иное. Обаяние Джеймса было живым, неподдельным — и наверняка я поддалась бы ему без всякой магии, если бы за плечами не имелось трагической истории. — Тогда поговорим о том, что тебе точно известно. Я хочу выяснить, зачем ганконеры приходят в мир смертных, выбирают себе жертву и оставляют её погибать от неразделённой любви. — Так заведено, — с нарочитым безразличием ответил он. Однако я, подперев подбородок рукой, выжидающе уставилась на Джеймса, давая понять, что такое объяснение меня не устраивает. — Ну хорошо, хорошо, — мягко рассмеялся он. — Если угодно, расскажу тебе предысторию. Только это будет невесёлый рассказ. Так я узнала, что давным-давно, в незапамятные времена, эльф Аэрин, наделённый неотразимой красотой, приглядел себе дивную юную деву по имени Каэр Ибормейт. Она приходилась женой Энгусу, которого ирландцы славили как бога любви, молодости и поэзии. До встречи с девушкой Энгус неоднократно видел её во сне — и не один день прошёл, прежде чем ему удалось найти её и наяву. Оттого он берёг свою избранницу как зеницу ока. Аэрин же твёрдо вознамерился заполучить Каэр и изыскивал способы встретиться с ней, пока Энгуса не было поблизости. — Ему удалось… соблазнить девушку? — спросила я, догадываясь, какой последует ответ. — Разумеется, — кивнул Джеймс. — Каэр полюбила эльфа всем сердцем и позабыла о клятве верности, данной мужу. Она встречалась с Аэрином тайком и зачала от него дитя. Когда оно появилось на свет, Энгус узнал об обмане: эльфийские младенцы не похожи на других… Ярость бога обрушилась и на Аэрина, и на Каэр, но больше всего он возненавидел ни в чём не повинного малыша. Энгус мечтал о наследнике и верил, что жена носит под сердцем его сына. Увидев же, что родился эльф, Энгус проклял ребёнка и всех его потомков: ни один из них не может найти настоящей любви, ни одна из обитательниц Сида не пробудит в нём истинные чувства. Эти эльфы обречены жить с пустотой внутри и скитаться в поисках способа чем-то заполнить её. — Обитательницы Сида… Но о смертных девушках в проклятье не уточняется? — Именно, — печально усмехнулся Джеймс. — Поэтому ганконеры и выходят в ваш мир в надежде встретить девушку, что пробудит в них любовь. Перебирают одну, другую, третью, но их душа остаётся чёрствой. Так и выходит, что ганконеры несут девушкам погибель, но и сами не могут обрести счастье. Немного помолчав, обдумывая услышанное, я уточнила: — Значит, Энгус обрёк на беду ещё и простых смертных… Несмотря на то, что его любимая была одной из них! — Потому и обрёк, — Джеймс покачал головой на моё наивное замечание. — Такое уж он выбрал наказание. — Наказать тех, кто ни в чём не виноват, замечательно, — сердито фыркнула я, но почти сразу возмущение уступило место состраданию: стоило вообразить — каково это, существовать, не имея возможности испытать глубокие чувства… Как путник, томимый жаждой, раз за разом черпает воду из источника, надеясь напиться — и всякий раз вода оказывается миражом. Не хотелось даже думать о том, что ощущал ганконер после очередной бесплодной попытки разбудить что-то настоящее в своём сердце. Теперь картина виделась мне в ином свете, хотя я всё равно не оправдывала то, как эльфы обходились с жительницами моего мира. — Получается, в чём-то мы похожи, — вздохнула я. — Внутри у нас обоих — пустота. — Ганконеры не тоскуют, — возразил Джеймс. — И у нас есть музыка, которая наполняет наше существование смыслом. Он произнёс это с пафосной интонацией, но тут же прыснул, как мальчишка. — А что же те девушки, которых вы обольщаете? — не разделив его веселье, спросила я. — Неужели их участь оставляет вас равнодушными? — Да, — легко согласился он. Пусть такой ответ и подразумевался, я всё равно опешила от того, как просто, даже бровью не поведя, Джеймс расписался в бездушности ганконеров. Мои губы дрожали, когда я продолжила: — Но это же… Это настоящее преступление — заманивать девушку в свои сети, зная, что она погибнет! Джеймс смежил веки, не торопясь реагировать на мой выпад. — Ты судишь нас как человек, Элинор, но поступки эльфов нельзя измерить человеческими мерками. — Но как же… Неужели тебе было совершенно всё равно всякий раз, когда ты отнимал чью-то жизнь?! — я отчаянно пыталась пробиться через его безучастное спокойствие. Джеймс с лёгким сожалением посмотрел на меня, словно хотел без слов намекнуть на бессмысленность таких попыток. Наконец, он всё же заговорил. — И снова та же ошибка. Пойми, ганконеры не хорошие и не плохие. Мы не испытываем сочувствия там, где люди видят к этому все причины, но и не действуем назло, упиваясь людскими страданиями. Человеку трудно постичь натуру эльфа, потому что мы устроены совершенно иначе. — Да? — с очевидным сомнением в голосе спросила я. — Тогда почему я была готова беседовать с тобой вечность? Почему мне было так легко и приятно с тобой? Подавшись вперёд, Джеймс заговорщически шепнул: — Потому что мы обольщаем и сладкими речами в том числе. Пусть у меня никак не выходило добиться от него серьёзности, я чувствовала, что что-то здесь не сходится. Точнее, я верила Джеймсу, но интуиция подсказывала мне, что всё несколько сложнее, чем он пытается представить. Поэтому я не оступилась. — Раз эльфы так отличаются от людей и живут совсем другим, откуда ты столько всего знаешь о нашей истории? — Не раз бывал в мире смертных, чего только не повидал. В некоторых событиях даже принимал непосредственное участие… По вашим меркам я уже очень древнее создание, — на этих словах Джеймс послал мне задорную мальчишескую улыбку, контрастирующую со сказанным. — Да и в переложении на человеческий возраст мне уже около сорока. Глядя на него, вообразить такое было решительно невозможно, но я понимала, что обманывать ему нет нужды. — Хотя этот ваш ход времени… Я до сих пор не силён в нём, — добавил Джеймс, ненавязчиво продолжая доказывать, что мир людей его не интересует. Я покачала головой. — Тебе не переубедить меня. Я слышала, как ярко и увлечённо ты рассказывал о Бларни и о других местах в Корке. Видела, как ты искренне любуешься природой. Помню, как ты старался в городе избегать людей, чтобы никто не попал под твою магию. Впервые за время нашего разговора на лице Джеймса промелькнуло раздражение. — Брось бесполезную затею приписать мне гуманистические мотивы. — Тогда объясни, с чем связано всё то, что я перечислила! Джеймс забавно выпятил нижнюю губу, недовольный требованием, а потом вдруг вскочил и хлопнул в ладоши. — Пока ты упрямо старалась подыскать мне оправдание, я размышлял, как вернуть тебя обратно таким образом, чтобы ты всё же попала в то же самое время, из которого пришла… Резкая смена темы меня не обрадовала, но я решила выслушать Джеймса, мысленно пообещав себе, что всё равно не дам ему ускользнуть от ответов. — И, кажется, придумал, как нам быть. Настала пора кое к кому наведаться.