Утро начинается не лучшим образом — будильник звенит около уха тревожно-тревожно, возможно, даже уже не в первый раз, и мешает своей надоедающей трелью. С трудом открывая глаза, Арсений сразу морщится оттого, что его сладкий и недолгий сон прервался, и выключает будильник, дабы поспать ещё чуток. Заснул он ближе к двум часам ночи, тогда как его сын спал уже в девять вечера.
Точно! Сын!
Резко открыв глаза, Арсений сразу принимает сидячее положение. Он вертит головой туда-сюда несколько раз, смотрит на будильник, который показывает время — 7:40, подрывается с места, спешно надевая тёплые мягкие тапочки, и выбегает из спальни, мчась в комнату сына.
Проспали, блядь.
Комната встречает неприятным холодком: отопление ещё не дали, заразы, а Арсений сейчас только в старой, растянутой футболке и боксерах пытается разбудить спящего сына, Тёмку — от полного имени Артём, — который спит и даже не подозревает, что из-за его непутёвого папы они оба вкрай проспали и он сейчас должен находиться в детском саду с ребятишками из своей группы, а вовсе не дома.
— Тёмка, малыш, вставай, давай! — Арсений легонько тормошит ребёнка за левое плечо. — Ну, давай, сынок! Спешить надо, — чуть громче произносит Попов, надеясь, что сейчас Артём проснется — у него ведь всегда крепкий сон.
Артём открывает глаза и непонимающе смотрит на папу встревоженным взглядом.
— Ух, наконец-то, Тёмк, поднимайся, опаздываем мы, — спешно проговаривает Арсений, распахивая тёплое одеяло, согревающее ребёнка.
Он отходит от кровати к небольшому белому комоду, достаёт оттуда красную водолазку и чёрные объёмные штаны, отдаёт их до сих пор не полностью проснувшемуся сыну. Напоследок кидает такие же тёплые махровые носочки с забавными енотами и мчится в свою комнату.
Там он открывает шкаф, достаёт привычный тёмный свитер, помогающий ему не отбросить коньки от холода, который преследует Москву с самого начала ноября. Сегодня, между прочим, двадцать девятое число, а уже холодно, как в середине зимы. Арсений надевает брюки, а поверх свитера — голубую рубашку и выбегает на кухню, чтобы успеть сделать хоть какие-то бутерброды из остатков колбасы и налить кофе в термос. В офисе у них есть автомат и с кофе, и с чаем, но всё там стоит слишком дорого для Арсения. Он не собирается платить за один стаканчик кофе семьдесят рублей, когда можно купить в «Магните» по акции целую пачку за сто пятьдесят, которой хватит на две недели точно.
Попов по-быстрому нарезает колбасу, разогревает вчерашнюю яичницу сыну, пока закипает чайник, и думает, что хорошо, что хлеб он всегда покупает сразу нарезанный.
Маленький Попов, его сын, ребёнок, которого омега безгранично любит всем своим сердцем и о котором изо всех сил заботится, родился малышом-омегой. По внешним факторам и по первым результатам УЗИ казалось, что малыш должен был быть альфой, и Арсений был уверен, что его ребёнок будет скорее принадлежать к сильному полу, чем к слабому, но вышло так, как вышло, и его сынок родился омегой. Его голубоглазый мальчишка со светлыми русыми волосами стал единственным смыслом жизни на этом свете. Арсению даже не хочется вспоминать прошлое, после которого он стал родителем-одиночкой, подростком, не сумевшим познать все прелести совершеннолетия и получить образование, которое позволило бы ему претендовать на карьерные успехи. Он очень скоро стал беременным, которого нещадно бросили.
Весьма неприятно и крайне обидно.
— Тёма, ты оделся? — кричит Арсений из кухни, быстро убирая оболочку с нарезанных кружочков колбасы и кладя их в контейнер поверх белого батона.
Мальчик выходит из комнаты, потирая сонные глазки, и смотрит своей голубизной, такой же, как у Арсения, только чуть светлее, ярче, чище. Маленький омега подходит к папе и обнимает его за бёдра, куда только и может дотянуться, показывая таким знаком утреннюю ласку в адрес папы.
— Ох, малыш.
Попов поднимает его, придерживая за бёдра, параллельно выключает чайник и одной рукой пытается налить в заранее открытый термос горячую воду. Он целует тихого сына в щёку, отпуская, и тот начинает с аппетитом есть разогретую еду молча. Он всегда такой по утрам.
Ну, как по утрам… всегда такой.
— Ой, Тёмка, все забываю на ходу! Мы же не умылись, давай, по-быстрому умойся и иди куртку надевай с ботинками. — Тот кивает, доедает остатки еды и бежит прямиком в ванную, топая ножками по полу.
Попов быстро приводит всё в порядок: кладёт в сумку контейнер с термосом, кое-как вместе с сыном умывается, чистит зубы и брызгает на себя одеколон, чтобы хоть какая-то свежесть была. Из-за этой работы даже сил на контрастный душ нет. Напоследок выпивает на кухне пару таблеток из блистера, чтобы скрыть свой запах.
Они выходят с сыном из квартиры, и в лифте Арсений поправляет волосы, небрежно убирая мешающуюся челку — он уже не так сильно доволен ею. На улице холодно, и красный объёмный шарф вместе с шапкой, выглядящей на нем смешно (он и сам это понимает), согревают его так же, как и тёплая ладошка сына у него в руке, который чуть ли не бежит, не успевая за шагами папы.
В садик они заходят чуть подуставшие от быстрой ходьбы, благо и он находится не так далеко, всего через одну улицу, а не на другом конце города, как работа Арсения, на которую он уже опаздывает на десять минут.
Омега снимает с сына тёплые вещи, оставляя того лишь в длинной футболке с какими-то машинками из мультика. Вообще Арсений любит стильные и модные вещи, но не может позволить купить их для себя или для сына, поэтому им и остаются только такие, как говорится, «бабушкины» вещи; пусть омега — не бабушка, а папа, суть от этого не меняется.
Извинившись перед воспитательницей за опоздание, Арсений провожает сына в группу, целуя в детские розоватые щечки, — тот жмурится и убегает. Попов знает, что мальчишка хоть и любит ласки и часто сам является их инициатором, но при посторонних и в людных местах смущается, не хочет видеть столько внимания к себе со стороны папы — воспитательница вот смотрит всегда, улыбается чуть ли не до ушей. Арсений видит и понимает Тёму, но все равно не может отказаться от возможности поцеловать своего любимого маленького человечка перед работой, которая обязательно отнимет все силы.
А работ, между прочим, две!
Он выходит из садика и бегом направляется в сторону ближайшей остановки, потому что ему никогда в жизни не накопить на машину даже самой минимальной стоимости. Хотя иногда Арсений любит помечтать: как он мог бы выйти из дома — и сразу в тёплый салон, пристегнуть Тёму в специальном детском кресле, провести пальцами по обшивке руля и выехать аккуратно. Ему бы не пришлось потеть с утра пораньше из-за пятиминутной пробежки от садика до остановки, а после — от остановки до офиса.
Да, не жизнь была бы, а мечта!
Удача сегодня, слава богу, на его стороне — автобус не заставляет себя долго ждать, и в скором времени вспотевший Попов уже забегает в офис, отдаёт зимние вещи в гардероб, поправляя задравшийся свитер. Он уверен, что выглядит сейчас ужасно.
— Арс! — Как только Арсений выходит из лифта на своём этаже, его издалека окликает верный приятель Дима, подходящий к нему с папками в руках. Дима — хороший, уважаемый сотрудник, и вот они уже несколько лет имеют приятельские отношения, даже проводили пару раз время вне работы — в баре. Позов — бета, и это при знакомстве успокоило Арсения, ведь беты, в отличие от других полов, намного благоразумнее, они спокойные, а это ой как хорошо. Попов любит тишину. — Антон Андреевич сегодня опять не в духе, — выдаёт Дима, становясь напротив него.
На имени Антона Андреевича Арсений вздрагивает, по спине непроизвольно бегут мурашки — это имя настолько его настораживает иной раз, что приходилось не единожды целый день прятаться за своим местом, слишком низко наклоняясь к монитору, чтобы не пересекаться случайно с зелёными глазами, когда их обладатель из своего кабинета выходит на обед.
— Опять? — стонет Арсений. Они с Димой быстрым шагом доходят до рабочего места Попова. Тот кладёт на кресло портфель и спрашивает: — Как думаешь, он меня убьёт за опоздание?
Арсений всегда боялся опоздать: Антон Андреевич хоть и был жёстким, не терпящим опозданий, в особенности с причиной «проспал», но всё равно опаздывающих умудрялся разговорить так, что те выходили с нормальными лицами, без испуга и страха. Арсений всегда представлял, что мужчина будет орать и ругаться, но, в отличие от представлений, тот был спокойным, и в его кабинете всегда было тихо — стоило только ногами пройтись мимо. Бог знает, как тот отреагирует на «проспал».
— Не думаю. — Невинный взгляд напротив сменяется непонятливым. Позов поясняет: — Ну, Арс, я не пойму, это твои омежьи инстинкты совсем что ли не выходят? Ни разу, что ли, не замечал, как на тебя Андреевич смотрит на протяжении всего времени, как ты здесь работаешь? Да он буквально пожирает тебя взглядом и всегда пытается тереться рядышком с тобой. Заметь, такого, по моему опыту, никогда не было, — Дима делает акцент на «заметь».
Заметить, так заметить. Что делать-то с этим?
— Думаешь? — Арсения, честно, удивляет такое сопоставление фактов, но свыкнуться с мыслью, что Антон Андреевич, их непосредственный начальник, относится к нему по-другому, в отличие от других сотрудников, он не может. Точнее, не хочет. Позов кивает. — Да нет… Бред это какой-то.
На последних Арсовых словах раздаётся стук твёрдых мужских туфель — явно имеющих при себе статного хозяина. Конечно, слово «хозяин» звучит слишком «по-БДСМовски», но так думает лишь Арсений, Дима таким точно не интересуется — Арсению и проверять не надо, ведь примерные семьянины с большой семьёй (любимая жена с парой детей) точно бы перед такими событиями не увлекались подобными развлечениями.
Тем более если у них ипотека. Ну, куда тут?
Этот же самый хозяин скоро возникает перед всем рабочим отделом на этаже. Смотрит зелёными глазами, обводя каждого здесь находящегося. Те вытягивают головы из-за своих включённых мониторов, глядя с недоумением. Без страха, зачем он? Антон Андреевич — хороший начальник, не имеющий привычки орать на каждого сотрудника за каждую помарку; задерживать почти ежедневно, «чтобы отчеты были присланы мне на почту до конца этого дня, или тебя ждет увольнение», и ему не хочется слушать мнение, что с основным графиком еще не разобрался, а на часах уже около четырех.
Нет, такого нет. Даже если сегодня плохое, ужасное настроение начальника. Уважение.
«И слава богу», — думает Арсений каждый раз, выходя с довольной улыбкой из здания, ведь и сына вовремя заберешь, так и на вторую работу успеешь.
А выходит в таких ситуациях Антон Андреевич для проверки: не филонят ли.
Вдобавок Арсений сам не знает, с чего бы это у него мысли подобные о «хозяин, БДСМ, Антон Андреевич» пошли. Кто-то подумает: «Недотрах что-ли», — и Арсений остановит его — конечно, не потому, что у него недотрах, наоборот трах и трах, а что у него действительно недотрах — ведь последний был столько лет тому назад, сколько его сыну — пять лет.
Пять гребаных лет.
И Попов плакать не собирается, нюни распускать не хочет. Он еще с подросткового возраста понял, что «секс на одну ночь» не его тема — кому понравится, когда их жестко и грубо трахают, минетом захлебываешься, грязный и потный весь после того, когда тебя за это лишь поощряют легким хлопком по щеке? Конечно, многим нравится, омега их в ни в коем случае не осуждает. Ему просто по душе, когда теплые нежные руки гладят по волосам, проводят так же по всем частям тела, целуют каждый уголок, медленно делают толчки, но прям такие глубокие, что задыхаешься буквально. Так трогательно… так аккуратно. То самое «занятие любовью».
Жалко, что такое исполнение в реальности никогда не будет, в особенности у Арсения — кому нужен брошенный, бедный омега-одиночка? Да никакой альфа не возьмётся за такого!
— Арсений? — из глубочайших раздумий его выводит бархатный голос рядом. Попов вздрагивает и встречается с малахитовыми глазами. Он кивает, показывая, что здесь. — Ты опоздал, что ли? Почему я тебя не наблюдаю на рабочем месте? — заметил Антон Андреевич, показывая на не включенный компьютер, задвинутый стул и непосредственно запыхавшийся вид Попова.
Упс. Арсений в своих думах упускает факт того, что он не смог успеть за короткий промежуток времени включить компьютер и сесть, быстро принимая вид полной занятости и загрузки. И вместо этого небольшие пару минут потратил на необычные мысли в сторону начальника и какие предпочтения в сексе тот любит.
Скорее всего, со стороны это выглядело достаточно глупо — поэтому он сильно смущается, опуская голову и ногой проходя по полу туда-сюда, словно ребенок. Он не знает: направлены на него глаза других сотрудников или нет. Похуй ли им или нет, чтобы смотреть, взглядами бросаться в его спину.
— Да, Антон Андреевич, — Арсений решает не скрывать правду. Омежье нутро невольно пугается альфу, он не знает, как это объяснить. Ну и недавние димкины слова о «не в духе» настораживают своей неизвестностью. — О… опоздал. Извините, пожалуйста, больше такого не повторится, — бубнит себе под нос и боится поднять голову обратно — вдруг там злые нефритовые глаза? А выговор ему сейчас ой как некстати будет.
— Так, Арсений. Пройдем со мной в кабинет, — без пауз проговаривает Антон, разворачиваясь. Его обувь издавала прежние, знакомые стуки.
Омега боялся идти: кто знает, что произойдет внутри кабинета? Все, что угодно, и этой неизвестности Попов боится. Сильнее боится, что на него будут повышать голос, а он слишком ранимый с детства: любое увеличение громкости речи — сразу текут слезы. Слезы ему не нужны, после них нос закладывает и дышать становится в два раза тяжелее, запахи не чувствуются и шмыгаешь постоянно.
Если все-таки так будет, у Позова должен быть спрей для носа. Арс на это надеется.
Кстати, о Диме. Парень поворачивает голову несколько раз в разные стороны, Дима находится около его стола, и та кипа бумаг, которая была все время у него, лежит на столе в разбросанном порядке, а сам бета тяжело вздыхает, что-то начиная печатать на своем компьютере. Скорее всего, чем-то загружен, Арсений не хочет его тревожить по пустякам — «Антон Андреевич будет на меня кричать?» — и спросить о значении тех словах друга около лифта.
Ну он и начальник, куда это?
🖤🖤🖤
Арсений подходит к кабинету начальника, поправляет наобум челку, попадающую на глаза. Заодно по пути убеждается: на него остальные сотрудники не смотрят и не смотрели даже — Попов это понял по усталым лицам, уставившимся в компьютеры. Это заставило мысленно облегчено выдохнуть — все-таки омега не любит, когда на него обращают внимание. Особенно в такие моменты, когда полный абсурд ситуации и собственная стыдоба.
Арсений стучит по темной двери несколько раз, и под негромкое «войдите» он заходит внутрь.
— Антон Андреевич, это я, — зачем-то проговаривает Попов, закрывая за собой дверь.
— Да, я понял. Садись на стул, — кратко произносит Шастун, указывая правой рукой на место перед ним. Тот чем-то, видимо, занят был, Арсения ненадолго мучает совесть, что потревожил, после опускает — мужчина сам же его позвал.
На столе начальника бардак такой же, как и у Позова, но в несколько раз грязнее в том плане, что на нем нет возможности что-либо разглядеть: настолько завален. У Попова вот всегда чистота.
Он тихонько садится на стул. Интерьер остался таким же, хотя в этих стенах он бывал единожды. Обычный ламинат, темно-бордовый ковер, занимающий половину места; несколько шкафов вдоль стены с множеством разнообразных книг, только они уже расположены по порядку на полочках; один диван, расположенный около них, стол, покрытый лаком, да сами стены, однотонно-темные. Если бы не окно, которое пускает свет внутрь, то можно было подумать о нахождении Дракулы здесь — настолько темно. Настолько несветло.
А Арсений любит свет.
— Вы меня позвали, чтобы узнать причину опоздания? — осторожно начинает Попов, прерывая тишину. По начальнику не скажешь, что тот в плохом настроении, лишь устал. Но быть сильно уверенным в своих рассуждениях не стоит — вдруг, все обернется другой стороной.
Тот поднимает наконец свой взгляд, отрываясь от бумажек, садится в свое кресло, глаз не сводит с него.
Настораживает. Арс боится чуйки не к добру.
— Да, но не подумай, что я тебя ругать буду и все в таком роде. Ты мне скажи, Арсений, что в последнее время с тобой происходит?
Шастун осматривает его снизу вверх, в взгляде читается настоящее непонимание и волнение. Неужели, за Арсения? Он бы сказал опять «бред какой-то», как в страшилках, где герои слишком тупые, но вот тут повторяться не хочет, как и димкины «омежьи инстинкты» включать. Да какие тут инстинкты? Он банально альфу боится!
В ноздрях только сейчас запах чужой обостряется, Арсений хоть и на подавителях — чтобы запах свой от несчастий скрыть, ощущает кофе с примесью корицы. Интересный и не стандартный — альфы обычно пахли древесно, получали после первого гона именно резкие запахи, не такие ванильные и мягкие, как у омег.
Омега сам пах черникой. Сережа Матвиенко, его давний друг-альфа из прошлого, когда-то говорил, что в его запахе еще читается морской бриз — сам Арсений не знает, откуда тот взялся, черника и морской бриз практически не сочетаемы, но друг говорил: приятно.
— Что со мной происходит? — повторяет задумчиво еще раз чужие слова. Он этого не ожидал.
Задумывается: что с ним происходит в действительности? Масса жизненных проблем и таких же неудач, преследовавших его, кажется, с самого рождения. Хочется крикнуть Шастуну в лицо обо всех своих больных темах: да, так, Антон Андреевич, у меня, блять, две работы, на которых я пашу двое суток, как убитый; имею при себе пятилетнего сына-омегу, которого через пару лет нужно в школу отдавать, а денег «навалом» столько, что удушиться хочется. Вдобавок в конце сказать: точно! У меня же еще садик, где ежемесячно платить нужно, квартира, за которую также нужно ползарплаты отдавать; кроме того деньги отдать нужно за успокоительные с таблетками от бессонницы, прописанные его врачом, и подавители!
А те, между прочим, недешево стоят. Как подавители, так и успокоительные с таблетками.
Но вместо этого душераздирающего крика с его никому не нужными проблемами, он лишь одно говорит:
— Да так, все нормально. Бессонница просто, Антон Андреевич, — он непринужденно пожимает плечами, будто не у него сейчас внутри творится настоящий хаос во плоти.
— Точно? — видимо, Антон не сильно хочет верить очередной надетой маске. — Просто мне казалось… ай, ладно. Ну если все хорошо, то мне еще хотелось спросить…
Он тянет, омега второй раз настораживается. Неужели, точно к не добру?
— Ты свободен в среду? — неожиданно заинтересованно говорит начальник.
— Эм… — Арсений в точности этого не ожидал. — Нет, извините, я, к сожалению, занят.
Причем тут вообще сожаление? Арсений не понимает, зачем это выдал, как и очередные маловажные извинения, ведь они здесь ни к чему — за что он извиняется-то? За отказ? Омега не думает, что его отрицательный ответ так уж и повлиял на Антона Андреевича. Вдруг он с дуба так предложил, чтобы как-то разговор затянуть.
Хотя зачем ему его тянуть?
А вот по занятости Попов не врал: он действительно занят в среду. С утра до шести часов вечера он будет работать здесь, после заберет Темку, приготовит по-быстрому ему гречневую кашу и с ним же побежит на вторую работу — официанта, где оставит своего сына в надежных руках администратора Оксаны, добродушно принимающей любимого мальчика в свой кабинет и включая разные мультики, пока Арсений тяжело будет бегать туда-сюда, от одного столика к другому, чтобы справиться со всеми данными заказами.
А ночью мазать больные уставшие ноги и укладывать неугомонного, разыгравшегося за ночь Темку под две таблетки успокоительного.
Не день, а сказка!
— Хорошо, я тебя услышал, — Антон Андреевич не выглядит расстроенным, что подтверждает мысленные догадки Арсения. В груди на секунду просвечивает грусть от осознания. — Иди работать. И больше лучше не опаздывай, — тот не поднимает глаза, уставившись в бумаги, а затем в компьютер.
Арсений лишь кивает, выходя из кабинета.
— Так, все-таки я был прав? — заявляет Дима рядом, когда Арсений сел за свое рабочее место со сделанным по пути кофе и включил монитор.
Их места находились бок о бок, чему Арс в первые рабочие дни радовался — не хотелось общаться через мессенджер, чтобы отвлекаться от работы, а иногда ходить друг другу в перерывах, ноги омеги точно не выдержали бы.
Не выдерживает только задница из-за десятичасового сидения, да и глаза в линзах.
— По поводу чего? — уточняет Попов. Сейчас он не способен вспомнить, в чем же Позов был прав.
— Что Антон Андреевич на тебя орать не будет, — Дима убирает взгляд с монитора, поднимая голову к нему.
— А-а… — с пониманием тянет Арсений. — Да, ты был прав. Не орал.
Тот улыбается широко-широко, поправляет очки и делает глоток зеленого чая, лыбясь.
— Да что ты лыбишься-то? — не выдерживает Попов, когда этот внимательный, зоркий димкин взгляд косится на него около нескольких минут. Он даже кофе не смог глотнуть из-за этого. — Я не могу понять причину твоего настроения.
— Да, так… — Попов хмурит брови, и он сдается. — Ну ладно, спрошу все же. Он тебя куда-то звал?
Этот вопрос резко останавливает порыв Попова поскорее узнать доводы друга. Арсений убирает зор, прячет глаза за челкой — лишь бы не попасться на скрывании очевидностей.
— Нет, с чего вдруг такие вопросы вообще? — сознательно врет омега, отворачиваясь. Он пьет наконец-то кофе, делая первый глоток. Димкин взгляд не исчезает: словно понимает, что он соврал. Ну, как он может раскусить это? Парень вполне сносно, приемлемо ответил.
— Ну ладно, — томно говорит Позов, продолжая работать и шуметь клавиатурой.
Арсений опять про себя облегченно выдыхает.
Где-то в кабинете Шастуна, сам Шастун также шумит клавиатурой, дзынькая клавишами, набирая текст своему лучшему другу.
Шастун-Батон
(глубокомысленно)
Не, брат
Он отказал.
Эдик-педик
(это еще посмотрим кто кого)
бля, чел
ты как вообще с ним говорил?
Эдик-педик
(это еще посмотрим кто кого)
все же по сценарию: аккуратно, невзначай, чтобы ничего не заподозрил и как обычная дружеская посиделка.
Шастун-Батон
(глубокомысленно)
Да, я по сценарию аккуратно предложил
Шастун-Батон
(глубокомысленно)
Но он сказал, что занят.
Эдик-педик
(это еще посмотрим кто кого)
бляяя
Эдик-педик
(это еще посмотрим кто кого)
ну а почему не узнал, чем занят? вдруг, он в клуб пойдет, а ты бы тихо пристроился
Шастун-Батон
(глубокомысленно)
Что-то не подумал…
Эдик-педик
(это еще посмотрим кто кого)
ну, мне что
Эдик-педик
(это еще посмотрим кто кого)
учить тебя надо всему, я не пойму?
Шастун-Батон
(глубокомысленно)
: ((
Эдик-педик
(это еще посмотрим кто кого)
ладно, будем придумывать новый план по завоеванию неприступного сердца твоей любимой принцессы
Шастун отправляет опять грустный смайлик, где читается «спасибо, Эд» и уставляется в экран телефона, где на главном экране изображен «любимый с его неприступным сердцем».
