8 декабря.
серёня, привет. приедешь в среду? мама · 17:29 над шторкой уведомлений «среда, 12 дек» жирным шрифтом за плечи обнимает вновь нахлынувшей тревогой.сегодня.
мам, привет
я могу приехать сейчас?
пожалуйста
tyubik · 12:53
вот только у мамы последняя активность — на этой неделе. лента тоже абсолютно пуста, самым свежим постам от трёх дней. и пытаться заказать еду на дом смысла не имеет: «приложение недоступно в вашей стране» и «номер не обслуживается». да какого хуя вообще происходит? акума кусает губы, в тысячный раз обновляя все ленты, рекомендации, диалоги и аккаунты. совсем ничего. социальные сети переодически вылетают, не прогружаются, пишут, что нет сигнала, хотя на телефоне полные четыре полоски связи. последняя надежда — вай-фай, но роутер не рабочий. в этом доме всё, как оказалось, не рабочее. электричества нет. вода — только холодная. батареи, пусть и слабо, ещё пытаются удержать хоть сколько-то тепла в помещении. акума вздыхает, вышибая плоскогубцами из оконной рамы последние осколки, и опирается на неё локтями. тишина. далеко слышатся какие-то звуки, возможно, рычание или что-то вроде того, но они кажутся выдуманными. собственное воображение стало пугать. но особенно сильно пугает внезапная изоляция. не только в интернете, но и, видимо, в жизни. улицы абсолютно пусты, хотя, казалось бы, уже совсем разгар дня. младшеклассники, как минимум, должны кричать матом на площадках под окнами, пока не слышит мама. страшно было выходить туда, где полно народу, а теперь напрягает абсолютное отсутствие людей (хотя раньше ты на это ставил бы свечи в онлайн-церкви). даже смешно. страшно собраться и выйти в магазин, и всё ещё воняет какой-то гнилью. родители обычно говорят: «прогуляйся, подыши свежим воздухом», а сейчас дышать-то реально нечем. нос приходится закрывать воротником куртки, чтобы не проблеваться опять. холодно и никого нет. в смысле, совсем. ни одного живого человека на полкилометра пути к универмагу. иногда доносится какой-то стук или скрежет откуда-то из дворов и чёткий металлический запах. окна многих домов так же разбиты, так же снаружи, даже на последних, пятых-девятых этажах, куда человек чисто физически не сможет кинуть чего-то вроде камня или мяча (или чем ещё обычно излишне активные дети ломают всё что попадается на их пути?). от этого всего акума сильнее сжимает в кулаке воротник и ускоряет шаг. он, кажется, псих. параноик, если быть точным. в голове нет ни единой пугающей картинки, демонстрирующей дальнейшее развитие событий, но всё равно что-то громкой сиреной предостерегает об опасности. это похоже на ливень. тебя зальёт этим угнетающим чувством, и ты будешь сырой им до нитки. в груди сердце стучит-стучит-стучит, вбиваясь в рёбра. от груди до горла заполняет каким-то ужасающим трепетом. двери универмага закрыты. акума дёргает на себя и от себя несколько раз после осознания этого, будто лишние действия что-то изменят. сюрреализм. самый настоящий. так страшно, что хочется смеяться, пусть ничего весёлого тут нет. ну его же не могли просто так закрыть посреди рабочего дня, верно? это похоже на начало ужастика про конец света. акума смотрел достаточное количество ужастиков, чтобы запомнить точно, на сто процентов – на него нападёт какая-нибудь страшная хуйня и будет пытаться сожрать его внутренности. и только на пять десятых можно ставить, что он выживет. эти мысли крутятся в голове пугающей каруселью под музыку из ломанного магнитофона, но скептизм где-то внутри почти выигрывает. ну, может, просто было землетрясение. может, просто киев эвакуировали. может, его просто забыли. да ладно, о нём ведь и вспоминать в этом городе некому. узнает, куда всех отвезли, закажет таксу и, пусть и отдаст все свои бабки на шесть часов езды, тоже будет в цивилизации. уже около своего подъезда акума видит двух девушек и почти срывается на бег, направляясь к ним, потому что тут же считает, что оказался прав. только после понимает, что бестолково себя утешал. девушки оборачиваются в его сторону, видимо, на звук или что-то ещё, потому что точно слепые — их глаза (ну, или то, что от них осталось) совсем красные. возможно, это кровь, акума не успевает решить, потому что после в глаза бросается полное отсутствие плоти на щеке у той, что пониже. обе совсем бледные. кажется нужным спросить «вам нужна помощь?», и, в то же время, также кажется неправильным. им не нужна помощь. она нужна акуме. прямо сейчас, когда рыженькая с бешеным выражением лица хватает его за руку своей ледяной. это точно как в фильме про конец света. ему удаётся вовремя среагировать, оттолкнуть девушку от себя ударом по лицу, но вторая успевает взяться за плечо гораздо крепче и, прокусив плотную ткань куртки, кусает где-то в шею. акума шипит, почти стонет, оттаскивая её за волосы. боится, что если ударит, то сделает себе же больнее, только это, похоже, самый верный вариант. больно до крика — кусает губу, заставляя себя быть хотя бы на пару тонов тише. если на голос акумы приплетутся ещё твари — точно сожрут. он не считает себя очень спортивным и выносливым. для него не вопрос отжаться раз пятнадцать или что-то вроде того, но бегает он ужасно, и это проблема. сейчас это кажется самым важным навыком для него. что-то внутри у сердца начинает колоть, а дыхание сбивается, но слишком страшно, чтобы замедлять бег — сзади слышатся такие же быстрые шаги. это какой-то бред. акума слишком наивен сам для себя. оправдания ситуации, которые он придумал несколько раньше, кажутся глупыми, а конец света с зомби-апокалипсисом — более правдивым, чем какое-то ужасное землетрясение в украине. пробивает до рвотных позывов и дрожи во всём теле. он без понятия, что стало с его близкими, с матерью. без понятия, что могли сделать те мёртвые девчонки. без понятия, что в целом произошло, что будет дальше. такого не бывает в жизни. это не должно происходить с ним. акума останавливается перед тупиком за каким-то рестораном, пытаясь отдышаться, когда перестаёт на слух определять погоню. дрожит всем телом, вытирая слёзы с лица. хмурится и с силой пинает мусорный бак, отчего тот катится назад, а после сам скатывается спиной по стене на асфальт. это несправедливо. до слёз обидно. почему так? почему не по-другому? будет ли вообще обстоятельство, при котором получится чувствовать себя хорошо в этой жизни? те ночи, когда акума смотрел аниме, мечтая о лучшей жизни как у главного героя, не сбрасываются со счетов. но можно сбросить те частые, когда он мечтал, чтобы с ним само собой произошло что-то, что его убьёт? ну пожалуйста. очень хочется ещё хоть немного пожить. только у него навыки выживания – шесть сезонов «ходячих мертвецов» и пара серий «данганронпы». акуме приходится успокоиться и стараться мириться с тем, что ему осталось чуть-чуть. в голове пусто. со временем приходит осознание того, что в животе ещё глуше. акума забыл, что хотел купить еды. конечно, купишь сейчас что-то. от этой мысли хочется нервно хихикнуть, но кажется, что лучше вовсе не дышать, иначе желудок прилипнет к спине. подташнивает. руки слабо трясутся, ноги ватные; подниматься, опираясь о стену, приходится. в рюкзаке, как оказалось, есть полупустая пачка чипсов, только этого явно мало, чтобы наесться. но акума достаёт её и доедает, с особой осторожностью выглядывая из-за угла на улицу. страшно. голубая упаковка останется на асфальте, потому что теперь об экологии не заботится даже тот тихий голос совести, который стеснялся мусорить на улице. глянцевый пакет, в любом случае, начнёт разлагаться гораздо позже тела. в этом ему, наверное, повезло чуточку больше. в обычное время акума заткнул бы уши хайперпопом для вайба, но он может умереть хоть сейчас, и настроения как-то нет. да и наушники он не брал. даже немного жалко. вообще, если быть объективным, ближе к дому всё выглядит неплохо. только вот он идёт дальше, в центр, где с каждым шагом всё тревожнее. пахнет серой. для акумы сейчас важно всматриваться в каждый силуэт и не самые чёткие цветные пятна вдали и прислушиваться. просто слушать. неважно что. он даже не специально это делает. страх, наверное, рефлекторно обостряет некоторые ощущения. и рефлексы хочется выключить, когда в глаза бросается скрытый разбитой легковушкой почти полностью лежащий на дороге парень. окей, не в этот раз – акума тормозит на пятках и круто разворачивается направо. прошлый альтруистический порыв оказался весьма плачевным для его нервов. тел всё больше с каждым пройденным метром. тошно. акума теребит рукава куртки, стараясь не обращать внимание на трупы, но (пусть это и звучит абсурдно) очень страшно, что один из них внезапно встанет и набросится. таким образом, не чувствовать себя беспомощным в месте, где ты самый живой из всех присутствующих, почти невозможно. – осторожно! – что? что такое? – больно! акума поджимает губы и останавливается словно по команде, когда слышит чужие голоса где-то вдалеке. за пару-тройку часов они – первое, в целом, что он услышал, кроме собственных же шагов. в голове смесь облегчения со страхом. он не один. и он, блять, не один, притом не сможет защититься, если это понадобится. хотя это чушь. это могла быть и галлюцинация. но что он потеряет, если пойдёт на звук, чтобы проверить? – а-ай, боже, нет. нет, всё, хватит! ты вообще умеешь этим пользоваться? – нет, я не врач! а, может, и не галлюцинация. это где-то совсем немножко подальше, где-то во дворах. акума почти срывается на бег, боясь потерять источник шума. – как это вообще произошло? – третий голос. милый. с ними девушка. – тварь руку отгрызть пыталась! – тише, не кричите. где-то в бывшем здании общежития. там почти нет окон, звук близко, наверное, первый этаж. двери в подъезд тоже нет. – фу-у, что, прям зубами вцепилась? как-то жёстко. – извините, – на выдохе зовёт акума, несмело заглядывая в квартиру. входная дверь оказалась открыта. с безопасностью у них явно не очень. хочется в эту же секунду увидеть перед собой опасно снаряжённых опытных стрелков, которые, если не защитят, то хотя бы поделятся пушкой. только вот... в квартире становится тихо. словно акума спугнул стрелков. словно голоса действительно были галлюцинацией. – можно войти? – пытается обратить на себя внимание снова. – пожалуйста. тихо. спустя время из дальней комнаты слышится какой-то невнятный шёпот, изредка взволнованно переходящий на едва ли повышенные тона. расслышать удалось только "парень" и "тварь". неясно, каким словом обозначили его, акуму, может и сразу двумя, но то, что в помещении появляются звуки какой-то деятельности, почти отпускает страх и затягивает туже ком волнения. а потом чьё-то недовольное цоканье. а потом звуки шагов по скрипучему полу. потом в прихожую выглядывает невысокая девушка. выглядит очень удивлённой. – привет, – акума неловко улыбается. – ого! проходи быстрее! девочка назвалась морфи, с ней удалось достаточно быстро найти общий язык. дело, наверное, в ней, потому что она весьма мило общается и со светловолосым, которого зовёт никита. он с акумой даже не поздоровался толком, просто кивнул. может, конечно, и занят. у него в руках медицинская игла, спирт и локоть второго парня. тот второй прошипел «кусакабе», но никита ударил его по спине, чтобы не ёрзал, и прошептал «бля, миш». у кусакабе на плече не хватает кожи. морфи сказала, что ему её отгрыз зомби, а ещё объяснила, что после укуса, как они предполагали, никто не заражается и живым трупом не становится. только вот это успокаивает не сильно. умирать всё ещё страшно, а смотреть на плечо кусакабе всё ещё тошно. останется с ними до вечера. ребята, если честно, довольно шумные, это успело стать непривычным, но лучше так, чем в одиночестве. возможно, они имеют хоть какое-то представление о том, что сейчас нужно делать. акума болтает с морфи на кухне. она любезно обработала рану на шее. у них есть некоторые запасы, так что девушка, оценив ситуацию, решила накормить. не супер, но есть можно. впрочем, она дала лучшее из того, что можно схавать так, не приготавливая, потому что электричества для работы микроволновки в доме, очевидно, нет. в комнате ужасно пахнет спиртом – никита облил им кусакабе почти полностью. тому, наверное, холодно сидеть в комнате без окон без футболки и мокрым, но он кусает губы и терпит, пока никита (явно без опыта в подобном) пытается сшить кожу на руке. это могло бы быть в какой-то степени даже забавным, но акуме плохо от вида голого мяса на чужом плече. жаль, но одиноко даже с ними. – и что ты будешь делать? – интересуется морфи, тоскливо поглядывая в тарелку акумы из-под длинных ресниц. – в смысле? – ну, у тебя есть какой-то план? – я не знаю. жевать и глотать удаётся лишь ужасно медленно. еда неприятно проходит через горло, раздражает и вызывает фантомное чувство тошноты. да с самого пробуждения в целом хочется блевать от каждого действия. странно даже. обычно у акумы прекрасный аппетит. хотя кто знает, сколько он был без сознания дома и голодал. да и общее самочувствие – слабость. – ты можешь остаться с нами, – тихо предлагает морфи, обводя пальцем стакан с водой. акума поднимает на неё глаза и сталкивается с грустным просящим взглядом. – остаться? – да. мы тут живём вместе! ну, пока что. потом, может, найдём место получше. в этом районе не так плохо, если быть осторожным. – вообще-то я думал, что вы хотите сбежать отсюда. в смысле, куда-то, где всего этого не происходит. – а, нет. хотя, знаешь, мы пытались с кириллом выехать ещё в самом начале, но там такая давка... – кто такой кирилл? – ну... суть в том, что эвакуационные пункты переполнены. я думаю, туда на шум собрались эти твари. выехать почти невозможно. кирилла убили в толпе. ему сука вгрызлась в шею, – морфи почти не слышно на последних словах. она словно потухла. – ясно. акума опускает глаза в тарелку. аппетит пропал совсем. – а сколько прошло времени с, ну... с начала? – немного стыдно. у ребят уже кто-то умер, к тому же, видимо, близкий человек, а он думает только о том, как бы узнать у них больше об этом апокалипсисе. – ты про эвакуацию? она была две недели назад. – понятно. гадко, мрачно, отталкивающе, муторно; от каждого рассужднния о будущем на душе остаётся мерзкий осадок. очень удушливо. остаток дня проходит довольно тихо: уже зашитый кусакабе пытается уснуть на пыльном диване, никита спокойно сидит рядом, а морфи, кажется, уже спит. у акумы, правда, не возникает желания выспаться. несмотря на общую слабость, он чувствует себя вполне бодрым, что не удивительно после его довольно продолжительного пребывания в отключке дома. слова морфи о том, что эвакуация закончилась аж две недели назад, пугают. у акумы ни машины, ни денег, ни адекватного опыта вождения. да ему, в любом случае, банально страшно двигаться в одиночку, а новая компания желанием покинуть город не горит. это будет провалом, если он решится на всё самостоятельно. это будет его последним провалом. но, почему-то, акума не против рискнуть. – не останешься на ночь? – спрашивает никита, когда акума поднимается с кресла. неожиданно. – просто прогуляюсь. – далеко? – нет, я справлюсь. не иди со мной. – я не собирался, – фыркает никита и смотрит в окно. – сможешь залезть в поликлинику? тут недалеко. нам нужны бинты и какие-нибудь обезболы. – для кусакабе? ладно. я схожу. он, вообще-то, не собирался возвращаться, но медикаменты – самое первое в нынешних условиях, взять и себе тоже лишним не будет. акума просто принесёт и уйдёт. почему-то кажется, что в больнице всё должно быть гораздо лучше, только это неправда. акума почти бежал, чтобы не нарваться на зомби, и встретился лбом со взломанным замком на двери, осколками по всему полу и огромным количеством мусора. тут вполне могут прятаться зомби. или, скорее, это акума себя накручивает. довольно тихо что на первом этаже, что на втором. в коридорах ужасно некомфортно и тревожно, как, в общем-то, это и бывает в больницах, только медикаментами не пахнет. в каждом кабинете стойкий мерзкий металлический запах, но на леснице дышать намного легче. акума кусает губы, заглядывая в очередную палату без номера. эта странная. неясно почему, но что-то в ней сбивает с толку. нет, она, конечно, такая же холодная, грязная и пахнет в ней гадко, но в ней как будто бы ощущаются какие-то признаки бывшей деятельности живого человека. нетипично для этого здания. акума проходит дальше и садится на кровать. простыни мятые, но относительно свежие. на них кто-то лежал совсем недавно. кто-то, кому важно лежать на чистом, – значит, не зомби. он встаёт слишком быстро и слишком быстро открывает тумбу у койки (нижний ящик проваливается и с шумом стучит о бетонный пол), в поисках полезного. то, что он искал, есть здесь: бинты, обезболы и ещё какие-то коробочки с умными латинскими названиями, которые, кажется, акуме не нужны, но и их он заберёт в рюкзак, так, на всякий случай. он бегло оглядывается, ненадолго задерживая взгляд на отдельных предметах. где-то рядом, на полу, осколки белой посуды. в оконном проёме, лишённом стекла, стоит блюдце с окурками. да, кто-то живёт здесь на постоянной основе, и это не очень здорово, потому что акума, вообще-то, крадёт чужие запасы, чтобы потом сбежать с ними одному и не факт, что выжить. немного стыдно, но это было отчаянием. это было вынужденной мерой. это было попыткой справиться. он не хотел. акума наспех застёгивает рюкзак и накидывает на плечо, торопясь уйти. будет неловко столкнуться с хозяином вещей. он, возможно, обрекает того на ещё более скоропостижную смерть. но уже ничего, кажется, не сделать. уходить акума решает тем же путём, каким и шёл сюда, хотя, кажется, через противоположную лестницу было бы быстрее. просто путь уже знакомый – так немного спокойнее. он пропускает по две ступеньки, спускаясь в вестибюль. сердце колотится-колотится-колотится, но не потому, что страшно потерять конечность при неосторожной встрече с трупом, а потому, что он сам кого-то приблизил к отвратительным последствиям подобной встречи. потому что он кого-то убил. только надеется, что преувеличивает. акума вздыхает, перепрыгивая последнюю ступеньку и широкими шагами направляясь к выходу. и акума рвано охает, когда дверь открывается во внутрь и ударяет его в переносицу; парень рефлекторно хватается за нос, хотя и боли ощутить не успевает. он впереди себя слышит испуганное «блять», а потом ощущает толчок в плечо. а потом недолгая пауза. а потом его, акуму, заталкивают обратно в здание больницы и закрывают за собой дверь. – ты чё тут делаешь? – возмущённо шипит парень, опираясь спиной о двери. убежать некуда. – я случайно зашёл, – растерянно врёт акума, потому что почти уверен, что говорит с хозяином мятых чистых простыней. стыдно. – зачем? – ну... – он поджимает губы и слизывает с них кровь. – еду искал. магазы-то, наверное, пустые... – и чё, нашёл что-то? – хмурясь, спрашивает парень. звучало не злобно, а, скорее, насмешливо. акума пожимает плечами и вытирает кровь из носа рукавом куртки. он не сразу в тусклом освещении (почти в его полном отсутствии) замечает, что у незнакомца волосы окрашены. сплит. но выглядит не слишком эффектно – цветная часть вымылась в непонятный рыжеватый оттенок, а на макушке виднеются тёмно-русые отросшие корни. хотя странно, наверное, обращать внимание на подобные мелочи в такой обстановке. – не совсем. – пошли, – зовёт сплитовый и дёргает за рукав. – что? не трогай меня. акума одёргивает руку и хмурится, смотря на парня. последний в недоумении приоткрывает рот, собираясь возразить, но облизывает сухие губы и терпеливо скрещивает руки на груди. – давай заново, – и, потерев переносицу, протягивает ладонь. – курсед. – акума, – сомневаясь, тихо произносит акума и пожимает руку. холодная. курсед хмыкает и ведёт плечом куда-то налево. – я просто хотел показать, где здесь еда лежит. там много, если что. надолго должно хватить. ему, почему-то, хочется верить. поэтому акума и идёт с ним. они входят на кухню. да, наверное, акума сглупил, сказав, что не нашёл еду, когда она находится в таком очевидном месте. на столе лежат большие ножи в засохшей крови, и, если бы не нашествие зомби, акума бы решил, что доверился маньяку. пол, сырой и грязный, начинает блестеть, когда курсед включает газовую плиту и поджигает с зажигалки комфорку для хоть какого-то освещения. не слишком разумная трата газа, но, с другой стороны, вряд ли он использует его по назначению. пахнет пропавшим мясом и металлом. акума искренне надеется, что курсед ест не здесь, а где-нибудь, где немного чище и не воняет, потому что обстановка аппетит отбивает полностью. тот же молча указывает на стул, намекая на то, что было бы неплохо присесть, ведь места здесь немного, и акума садится, чтобы не мешать. это всё, вообще-то, ужасно грустно. за день как-то быстро привыкаешь к тому, что ты вынужден бояться и терпеть нечеловеческие условия для существования. когда происходит что-то грустное, говорят, что это должно было случится. говорят, что всё, что происходит в жизни – к лучшему. акума не уверен, что это – к лучшему. он, точнее, считает, что это нихуя не к лучшему, это его конец. он засматривается на присевшего на корточки около какого-то ящика курседа и не понимает, с каких пор так легко верит всем, кто живёт. возможно, это логично, потому что никому сейчас нет выгоды навредить тебе, но это, всё же странно. словом – пиздец. – тебе сколько? – нарушает тишину курсед, выпрямляясь и раскладывая на столе какие-то банки и пакеты. – двадцать. – серьёзно? – хмыкает и, наверное, улыбается. – мне восемнадцать. – ясно. – я думал, ты младше. типа, не знаю... как будто тебе столько же, сколько и мне, – вполголоса, будничным тоном рассуждает. так, будто они сбежали со вписки на кухню и болтают по душам. – ну тебе, наверное, говорили уже такое. – не говорили. – а, реально? понятно. хотя... вообще, разница-то не огромная. или ты не согласен? он поворачивается, смотрит на акуму, а тот пожимает плечами: – согласен. курсед отходит, опираясь поясницей о раковину и демонстрируя довольно большое количество (кажется, шесть) банок супа и пару шоколадок. акума слабо улыбается, потому что это, вообще-то, в какой-то степени забавно и даже мило – он отдаёт шоколад. а потом курсед ойкает, достаёт из морозилки подтаявший, но ещё холодный пакет льда и бросает акуме на колени. – зачем? – я тебе нос дверью ушиб. – а, да, – акума поджимает губы и прикладывает пакет к переносице. курсед, кажется, нервничает немного больше. он старается смотреть куда угодно, но не на нового знакомого, барабанит пальцами по раковине и шмыгает носом. курсед нервничает немного больше, только это не значит, что спокоен акума. он же думает, как бы побыстрее уйти. акума обещал никите, что скоро вернётся и отдаст бинты для кусакабе. ему, вообще-то, ещё как-то нужно объяснить морфи, что он собирается попытаться выехать. и что он не собирается оставаться с ней и ребятами. ему ещё как-то нужно внушить себе что он, возможно, не умрёт, что спасётся. но сперва курсед. – мне пора, – акума встаёт и кладёт лёд на стол, попутно расстёгивая рюкзак. нужно как-то сложить туда супы таким образом, чтобы курсед не заметил свои медикаменты. – уже? подожди, нет, – он хватает за локоть и растерянно хлопает глазами. – ты не хочешь остаться со мной? акума был бы рад компании. – не могу. – я могу пойти с тобой? он не против. – нет, прости. – почему? потому что ему стыдно. – просто нельзя, ладно? – он быстро убирает еду в рюкзак, но помещается не всё. шоколад и две банки остаются на столе. – ты зайдёшь ещё раз? завтра. – не знаю, возможно. – я хочу поговорить с тобой. пообещай, что вернёшься. – ладно. пока.