Бессонница.

5 июня 1998 г. На него болезненно давило ощущение собственной никчёмности. Сопротивляться не оставалось сил, отчего ему казалось, что он медленно проваливается в обморок. Костяшки пальцев, сжимающих чуть ли не до хруста волшебную палочку, уже покрывались то ли белыми, то ли красными пятнами. А глаза, хоть и были полностью зажмурены, не могли скрыть намокшие от слёз ресницы. Однако всё это было лишь тенью того ужаса, из-за которого он чувствовал, что внутри обрывалось что-то живое. Он. Не мог. Дышать. Грудь податливо начала вздыматься в поисках капли кислорода, но так и не получила его. Ни глотка. Ни-че-го. Совсем. Парень поперхнулся, всматриваясь вперёд, где напротив него лежало ослабленное тело кудрявой девушки. Она не двигалась. Не издавала ни звука. Её веки были прикрыты, а по предплечью текла свежая струя алой крови. Она была мертва? Мертва. Организм вновь подхватил волну нарастающей паники и предупредил, что нехватка воздуха — единственное, о чём сейчас стоит волноваться. Однако его взгляд был прикован только к пленнице. Он уже не слышал задорный, торжествующий хохот удаляющейся тётки. Он не чувствовал, как мать трясёт его за руку и, кажется, что-то ему говорит. Женщина схватила его за плечи и попросила обратить на неё внимание. Но кислород всё ещё не проникал в организм. Лёгкие начинали бить тревогу, а во рту всё пересохло. Но сознанием он будто бы отчётливо понимал, что не может вспомнить, как вздохнуть. Парень схватился за горло, начиная откашливаться. Перед глазами уже темнело, а на виски всё ещё болезненно давили недавние крики от пыток Круциатусом. Веки закрылись, и силы покинули Драко, бросая его в чёрную пропасть… — Драко, сынок… Он открыл глаза и увидел перед собой испуганную женщину в слезах. Она держала его лицо в своих тёплых, но трясущихся от испуга ладонях. — Всё в порядке. Ты дома. Всё в порядке… — повторила она, облегчённо вздыхая. Нарцисса сдавленно улыбнулась, когда Малфой тяжело отдышался и посмотрел на неё. — Мам, что ты здесь делаешь? — хрипло произнёс Драко, удивляясь своему произношению. Он уклонился от её очередной попытки прикоснуться к нему и ощупал горло в месте, где оно неприятно жгло. — Ты пытался себя задушить, Драко, — она едва выдавила из себя слова. — Тебе не помогают даже зелья? — Нарцисса обеспокоенно потянулась к нему, но он откинул её кисть в сторону. — Драко, так не может продолжаться. Прошёл уже месяц… — Только месяц! — Малфой грубо перебил мать и бросил на неё гневный взгляд. — Прошёл всего лишь месяц, а вы с отцом уже живёте так, словно ничего не происходило. — Но это не так… — Это так, — он жёстко оборвал её речь. «Месяц назад в этом доме убивали волшебников, магглов. Столько ни в чём не повинных здесь умерло. Это поместье буквально пропитано запахом крови. Его стены помнят все крики и просьбы о пощаде. Но вы живёте дальше, даже не вспоминая это», — подумал Драко, но оставил монолог лишь внутри головы. Нарцисса с тяжестью на сердце наблюдала за жуткими изменениями в сыне. Драко перестал быть похожим на себя. В нём не осталось ни грамма прежней стойкости. Он уже не держал гордо голову. В его голосе не звучало стальных нот. Скорее, он был похож на измученного тюремного заключённого, который мечтал о верной кончине, надеясь на прекращение пыток. Она обречённо проглотила ком отчаяния в горле, молясь о выздоровлении Драко. — Оставь меня, — Малфой небрежно поднялся с постели, направляясь в ванную комнату. Он не попрощался с Нарциссой, равнодушно минуя её на своём пути. Женщина горько посмотрела вслед сыну. Отражение измученного блондина наблюдало за Драко уставшими глазами. За спиной раздался звук закрывающейся двери. Нарцисса ушла. Он упёрся ладонями в столешницу раковины и пустым взглядом всмотрелся отражение. Белки глаз были красными, а во внешних уголках остались следы солёных слёз. Его губы стали сухими и потрескавшимися от обезвоживания. А на шее виднелись розовые отпечатки пальцев, которыми Драко душил себя во сне. Эти кошмары начались почти сразу после победы над Волан-де-Мортом. Вслед за тем, как он вернулся домой после битвы, рассчитывая на спокойную жизнь без необходимости подчиняться тёмным и сумасбродным волшебникам, чьё эго и интересы стояли превыше жизней всех вокруг. Однако насыщенные краски непростительного прошлого накрыли Драко в родном поместье. Каждую ночь ему снились реалистичные ужасы в самых изощрённых картинах: они не просто повторяли ранящие воспоминания — они искусно привносили детали жестокости и гнилой жажды крови, присущей Пожирателям Смерти. Нет, всё это не в прошлом. Оно всё ещё живёт внутри Драко, отравляя его с каждой минутой «после». Малфой подошёл к душу, прокручивая ручку крана в сторону кипятка. Он встал под горячий поток воды и прикрыл глаза, растворяясь в пару покидающих его жутких сновидений. Пальцами провёл по волосам, помогая им быстрее намокнуть полностью. Температура струи неприятно обжигала кожу, но Драко всё ещё стоял, не двигаясь с места. Несмотря на то что ужасы снились ежедневно и, казалось бы, можно было привыкнуть к этому, даже среди них были эпизоды страшнее и чудовищнее всех остальных. И такие сны давались Драко тяжелее всего. В них он видел, как его безумная тётка Беллатриса издевалась над Гермионой Грейнджер. Да, той самой выскочкой с факультета Гриффиндор, которая, как бы парадоксально это ни звучало, была настоящей занозой в его голове последние семь лет… Пожалуй, Малфой бы смог простить себе всё. Все те изощрения, которые происходили в его доме прошедшие пару лет. И смог бы также спокойно жить, как его родители, спустя месяц после смерти волшебника, чьё-имя-нельзя-называть. Однако тот самый день, когда он стоял в стороне, просто наблюдая за тем, как Грейнджер, которая вызывала у него противоречивые чувства, истязает и убивает одержимая Беллатриса Лестрейндж, он запомнит навсегда. Словно всё высечено клинком на его сердце, чтобы он никогда не смог простить это. Не смог простить это себе. Сновидения были настолько реалистичными, что Драко буквально испытывал раз за разом все те же чувства и эмоции, через которые прошёл в тот самый роковой час. Точка невозврата, как он определил для себя. Малфой позволил этому произойти. Он позволил прислужнице Тёмного Лорда убить девушку, мысли о которой были самым сокровенным в его жизни. Драко прятал их годами. Умело, выстраивая стены и преграды на пути к секретной шкатулке внутри головы. И возвращаться к ним, подглядывая за воспоминаниями искоса, даже самому себе разрешал лишь изредка. Драко подрывался каждую ночь, просыпаясь в агонии ужаса и на грани истерики. Нарцисса была очень обеспокоена его состоянием и поэтому велела домовикам по вечерам приносить сыну зелье «Сна без сновидений», чтобы облегчить его страдания. Однако Малфой его не пил. Раз за разом лекарство отправлялось в раковину, смешиваясь с водой, а пузырёк летел в мусорное ведро. Он не позволял себе этого. Как единственный способ расплаты за трусость и никчемность — он не пил это «противоядие», наказывая себя постоянными кошмарами. — Наказывая… — Драко усмехнулся мыслям, вглядываясь в пустоту. — Наказываю ли? Действительно, так ли это? Казалось бы, он должен поддаться инстинкту самосохранения и не идти на поводу своего бича. Скорее, ему стоит сохранить психику здоровой, забыв травмы прошлого. Но он этого не делает. Осознанно. Утопает всё больше и больше в боли, каждый раз будто отрывая от себя кусок мяса. Он хочет помнить всё. Этот голос — крики, просьбы о пощаде. Эти каштановые блестящие кудри. Эту бархатную кожу, даже истерзанную порезами. Карие глаза и пушистые ресницы… — Чёрт… Ты грёбаный сукин сын, Малфой! — он сжал кулак, прижимаясь лбом к мокрой стене напротив, и ударил по ней рукой. — Грёбаный сукин сын… — Драко тяжело выдохнул, прикрывая глаза, сдерживая нахлынувшие чувства, подступающие комом в горле. Он выключил воду в душе и вышел. Нет, Малфой не принимал зелья. Он не хотел забывать её. Хотя бы так. Хотя бы такой — он не готов потерять её. Любое воспоминание, где была Гермиона, он жаждал сохранить. В красках. В деталях, в самых мелких, словно в макрорежиме. Поэтому он не пил снадобья, которые оставляли у его кровати каждую ночь. Они просто были ему не нужны. Будто разрушали всё, что у него было. Они стирали те самые единственные мгновения, которые он провел рядом с ней, не пряча свои настоящие чувства. И Драко сможет раз за разом прикасаться к Гермионе, как тогда… когда он с ней прощался. В минуту, когда видел её мертвой перед собой. И он ненавидел себя за это. Считал это одновременно и расплатой, и утешением. Ведь именно эти мгновения глубоко ранили его сердце. А затем с нежностью залечивали, словно и не было никакой боли и никаких ран. Нормально ли это? Но пытки во снах становились всё жёстче и жёстче с каждый новым числом календаря. Беллатриса изощрённее пытала Гермиону на полу Малфой Мэнора. А Драко? А Драко просто за этим наблюдал. Расплата, потому что раз за разом у него так и не получалось сдвинуться с места и спасти девушку, которая была ему дорога. Словно он был парализован и мог лишь смотреть. Это неосязаемое отпускало его, только когда крики Грейнджер утихали, а Беллатриса скрывалась из поля зрения. Драко подбегал к бездыханной девушке и не давал никому приблизиться к ним. «Я сам!» — он поднимал её на руки и уходил туда, где должны были быть тела остальных пленников. Но он не принесёт девушку ко всем остальным. Утешение, потому что он свернёт и направится в свою комнату. Запрёт дверь, наложит охраняющие заклинания и положит мёртвую Гермиону в постель. А затем будет бесконечно смотреть на неё, тихо рыдая в рукав её окровавленной кофты, сжимая её ладонь в своей. Он будет горько просить прощения. За слабость, за нерешительность, за то, что не смог спасти её. Драко впервые скажет ей те самые слова, которыми признаются в своих чувствах. Ведь он так и не смог этого сделать за все шесть лет, которые проучился вместе с Гермионой. А после… он невесомо прикоснётся своими губами к губам девушки. Он проведёт ещё несколько бесконечных минут в горьком послевкусии поцелуя и в слезах, прежде чем… — Господин Драко, — маленькое яркое облачко вспыхнуло рядом с Малфоем, выходящим из ванной комнаты. — Тинки принесла почту! Ваши друзья поздравляют Вас с Днём Рождения! — невысокий домовой эльф стоял с лучезарной улыбкой, протягивая письма в крохотной ручонке господину. — Не сейчас, Тинки, — сухо ответил Драко, двигаясь к гардеробу. — Оставь на столе. — Господин Драко, Ваша матушка попросила передать, что праздничный завтрак состоится в десять часов, — радостно протараторила Тинки, укладывая на место послания в ровную стопку. — Я понял, а теперь — уходи, — ответил Малфой, натягивая на себя лёгкую чёрную рубашку и застёгивая пуговицы. — Господин Драко не будет отвечать на письма? — Тинки удивлённо склонила голову набок, бросая взгляд то на Драко, то на письма. — Чуть позже, — отрезал Драко и поспешил вновь перебить домовика: — Тинки, проваливай! Тинки тотчас закрыла рот и затем исчезла так же через лёгкое воздушное облачко. Парень облегчённо выдохнул, оставшись в одиночестве. На кой чёрт ему эти письма? На кой чёрт этот праздничный завтрак? Сейчас хотелось просто исчезнуть. Ну, или хотя бы… чтобы его никто не трогал. Сознание определённо подсказывало, что жизнь продолжается. На месте стоит лишь один он — Драко Люциус Малфой. Дни шли в своём привычном темпе, постепенно обновляя числа в календаре. И только Драко застыл. Для него не существовало будущего. Он точно это определил для самого себя. Малфой хмыкнул, соображая, что сегодняшний день будет для него длиннее обычного, и обречённо обернулся к письменному столу. Он неторопливо подошёл ближе и опустил взгляд на стопку конвертов. Некоторые были с красивыми вычурными печатями, витиеватыми буквами, из дорогой бумаги, но один выбивался на фоне остальных. Белоснежный, словно пергамент начисто выстирали перед отправкой, хрустящий, если вслушаться, и без каких-либо опознавательных именных знаков древнего рода. Обычный, дешёвый, с синими чернилами. «Кому: Драко Малфой От кого: Гермиона Грейнджер» Лёгкие вновь жадно потребовали воздуха. В глазах всё стало расплываться и темнеть от внезапного головокружения. Драко застыл, всматриваясь в аккуратные буквы на письме. Это определённо был её почерк.