Менталитет иного толка

***

      Лето. Московское, жаркое.       Где запах сухого асфальта забивается в ноздри, городская суета северо-востока грохочет по ушам. Когда в воздухе разрывается хохот подростков, когда на автобусе едешь до клена, в котором надо бы взять поесть.       Она впитывает. Запоминает качественно, вырезает у себя в памяти образы бабочкой — такой черно-серой, с тигровым узором. Она одалживает у лучшего друга кепку, пытается натянуть себе на голову и тут же негодует: ей, видите ли, хвост мешает, да и выглядит она в этой черной кепке, как дура последняя — впрочем, Рома с ней согласен и поэтому ржет, как тварь последняя.       У них компания на пятерых, и Стрельцова в ней — единственное женское звено. И она улыбается, потому что Петя снова смешит ее, потому что Коля с Даней снова грозятся настучать друг другу по голове, а еще потому что, боже, она так их всех любит.       Сейчас — лето, сейчас — каникулы длиной в три месяца, и Стрельцовой чистосердечно насрать, что в её стране учеба заканчивается только в конце июля, а не где-то с середины мая. Стрельцова хочет домой. Стрельцова хочет в Москву — она со своими братьями выносит родителям мозги последние два месяца учебы, говорит, что они, вообще-то, охренеть какие молодцы, учатся нормально и проблем от иностранных студентов у япошек никаких, а значит, Стрельцовы заслуживают долгожданного и долгосрочного отдыха от треклятых узкоглазых.       И друзей Стрельцова не хочет отпускать ни на секунду — дорого.       Каждое такое лето ей безумно дорого.       Лето, в котором есть возможность их видеть, трогать, касаться. Когда общаешься в живую, слышишь разговоры полные сплошной дурости и такой беззаботной, но нужной брехни. Упустить аж целых два месяца бок о бок с близкими людьми ради какого-то бешеного солнцепека Японии, ебнутых на голову людей вокруг и абсолютно ненормального количества домашки, Стрельцова себе не позволит ни в жизни.       Стрельцова улыбается им мягко. Стрельцова улыбается своим друзьям широко. Стрельцова взрывается смехом невозможно громко, она падает им на плечи и лбом утыкается в ключицы. Стрельцова смаргивает смешливые слезинки, и прижимается крепче, потому что она безбожно по ним скучала.       Стрельцова празднует в России свои гордые семнадцать, а потом они всю ночь гуляют по ночной Москве не ежась от прохладного воздуха. Они сваливают от родителей в Питер на неделю, они веселятся и смеются, рубятся в настолки и с регулярной периодичностью зависают в компьютерах — полный стак из пяти первоклассных дебилов, звучит для нее, как нечто идеальное и божественное.       Стрельцова ценит каждый свой год в России, начиная с предыдущего — когда отец огорошил ее новостью о переезде, то она не разговаривала с ним три недели.       Она сказала: выучусь — вернусь. Стрельцова знает, Стрельцова итак лучше всех прекрасно знает, что обучаться за границей — престиж, это удача и несказанная радость — выбраться, наконец, из РФ, попутешествовать по миру и повстречать других людей.       А еще Стрельцова знает, что Москва — ее родной город. И что в Москве есть лицей-пансион, друзья и компания на пятерых. Есть Яуза каждое лето, волейбольная сетка и резиновая крошка на корте, после которой у тебя все кроссовки в синем дерьме из-за красящейся резины. В Москве у Стрельцовой друзья и куча знакомых, старый тренер и девчонки с команды. В Москве у нее есть лучшая подруга, один парень, который до чертиков нравится, и забавная училка по инфе, с которой весело пиздеть за кружкой чая и яблок с клубникой в шоколаде.       Стрельцовой семнадцать, и Стрельцова в Японии учится уже год. Ее родители — коренные русские, и хер пойми откуда они нашли на отшибе Токио своих дальних родственников. Вернее, родственники нашли их сами — Стрельцова уже трижды прокляла это сраное завещание, на всех ей известных четырех языках, и не забыла про дальневосточных ублюдков, надеясь, что каждый из них в своем гробу перевернется, как минимум, трижды. Стрельцова искренне желает всем нерусским своим блядским любопытством, нахрен, подавиться. А еще она просто мечтает, чтобы эти азиаты в её жизнь не лезли.       Они пригласили родителей к себе в гости.       Предложили остаться.       Стрельцова злилась очень долго, когда узнала об этом спустя полгода.       Для всех в Японии, она — чужая. Иностранная, с буйной натурой и несгибаемым характером.       Потому что Хошизора ни под кого не прогнется. У Хошизоры слишком дерзкие поступки, лихо закрученные оскорбления, язвительные и выверенные ядом шпильки, острый, как бритва, язык и широкая улыбка, полная желчи. Хошизора всегда гнет свою линию и никого не слушает, она ставит себя выше большинства и ни с кем не планирует считаться, руководствуясь свои любимым, «а нахера?». Ее брат уже бьется в припадке ебаного бешенства, когда сестра вместо теплого приема посылает всех к черту и говорит никому к ней не лезть. Хошизора все делает всем назло, и ей абсолютно насрать, что ее нынешнее окружение в ее бедах не виновато.       Раздражение глухо вспыхивает синими пятнами под закрытыми веками — Стрельцова помнит.       Она помнит дребезжание колес чемодана. Гладкие билеты в одной руке и теплую руку младшего брата в другой — он прижимался к ноге и не хотел опять уезжать, а у Стрельцовой в груди больно щемило до скрипа.       Мальчики провожали ее прямо до стоек регистрации. И Стрельцова второй год подряд рыдала как тварь, обливаясь слезами от жгучей обиды и предстоящей тоски — даже когда ей говорили, мол «харе ныть, ща как на прогиб кину, ни в какую Японию не полетишь».       Ребята притащили с собой ее любимых конфет. Даня впихнул ей огромного плюшевого кота, на котором спать — заебись, Петя — пиздатую фигурку из компьютерной игры. Паша с крайне сатирическим видом клоуна надел на подругу какие-то ёбнутые очки-анимешки, Рома впарил фотку с полароида и велел не проебать, потому что это- — На память, — усмешка, полуприкрытые глаза. И вдруг, весело прохохотав, Кириленко спрашивает у пацанов. — Я ж прав? А то, блять, еще забудет, как мы выглядим, и че, как ты найдешь нас потом?       У ребят были красивые широкие улыбки. Теплые руки и добрые слова.       Они говорили: — Мы ждем тебя.       «Мы онлайн, мы на связи, не теряйся», — внутри Стрельцовой каждая их фраза била раскаленной кочергой по нервам. «Моргни, если тебя держат в заложниках, я приеду — уничтожу всех там на хуй», — Стрельцова устала рыдать.       Именно поэтому предстоящее двадцать девятое августа это года на календаре она встречает хмуро и абсолютно бесцветно.