Менталитет иного толка

***

      Стрельцовой почти всегда смутно казалось, что судьба — редкостная блядина, у которой крайне изощренное и на редкость возмутительное чувство юмора. А еще ей казалось, что это убогое чувство юмора не сходится с ее совершенно — юмор, это когда смешно, а у Хошизоры от стреляющего раздражения уже на языке готовы едкие оскорбления.       А, и еще. К слову о том, что судьба все-таки невообразимая дрянь — Стрельцовой и сейчас так думается, когда, спустя год после обучения в Японии, ее директор предъявляет такое сухое и требовательное: — Ты должна выбрать себе клубную деятельность.       Девчонка вопросительно дернула бровью — нагловато так, по-хамски, для японской ученицы.       Хотелось гомерически заржать.       Прям не сдерживаясь. Но Тошинори-сан — директор, и рассмеяться ему прямо в лицо будет верхом неуважения. Хошизора хмурится, потому что, увы и ах, а не получится — отец ей голову открутит, если узнает, что она так сделала. И все потому что на своем чертовом этикете узкоглазые помешаны так же, как СССР в свое время на коммунизме.       И с чужими приоритетами приходится почти впервые считаться. — Должна? — провокационно интересуется, сощурив черные глаза. — Должна, — твердо, уверенно кивает директор.       Хочется отчаянно взвыть. Но Хошизора еще не дура, чтобы подставляться так открыто, а Тошинори-сан — да чтоб ты подавился — лезет в свой стол и достает какую-то планшетку. Протягивает ее ученице, и Неори всем своим видом показывает, что если бы не обстоятельства, то она бы обязательно в него сейчас плюнула.       Из кабинета Хошизора выходит молча и медленно. Вид у нее такой, будто бы все уже откровенно задолбало — и ведь она же соврет, если скажет, что это совершенно не так.       Дурацкая школа. Дурацкие правила. Дурацкий директор со своей не менее дурацкой манерой речи.       Ебаная Япония.       Неори морщится, когда на нее случайно налетает одна из учениц — та вздрагивает, стоит только Хошизоре прошипеть на русском такое бытовое «да еб твою ж» и гневно зыркнуть на нее с раздражением. Ученица быстренько тушуется, скомкано извиняется и мямлит что-то там себе под нос, глядя в плитку.       Хошизора глубоко выздхает — вдо-ох, вы-ыдох. Угомонись, Стрельцова. Расслабься и дыши глубже.       Неори молчит о том, что ее блядски бесит это тряпичное поведение: у японцев будто бы «быть терпилой» в днк вместе с аденином впаяно, а манера вечно извиняться и разбрасываться своей гребаной вежливостью выбита где-то глубоко на подкорке мозга.       И Хошизору это просто нереально вымораживает. Особенно напрягает еще и то, что после подобной ситуаций она чувствует себя второсортной задирой — Неори же ведь на самом-то деле совсем не такая… Но совесть особенно ярко гудит под кожей, когда она видит перед собой девчонку, которая, мало того, что на две головы ниже, так еще и прям по-тупому виновато извиняется.       Извиняется за то, что врезалась в Хошизору, которая, по сути, застыла прямо поперек коридора.       В России ей бы уже давно сказали: «да хули ты тут встала»       В Японии же она слышит это дебильное, уже до кровавых соплей избитое: «sumimasen..!»       Неправильность происходящего разливается в груди липким морозным холодком.       Неори хмурится. В груди сердце бьется рвано — на хорошем разговорном она отвечает перепуганной японке что-то вроде: «ничего.. сорян, ты не виновата».       А потом понимает, что все это — ложь гребаная. И что Хошизоре, на самом-то деле, не прямо-таки жаль за свои взгляды и действия. Хошизоре, по правде говоря, откровенно здесь на все насрать. В голове без остановки вертится лишь одно единственное: «Чужое».       Здесь просто все, нахрен, чужое.       Чужой язык, чужие люди. Другое поведение, другие традиции, правила и порядки. Праздники, расписания и устои.       Девчонка перед ней комкано кивает, кривовато изобразив подобие улыбки — что-то мерзкое укололо Хошизору изнутри. Фальшь пронзала каждое чужое действие, и Неори чувствовала это. Слишком хорошо. Так чутко и ярко, что губы у нее сами сложились в раздраженной полосе, а брови снова слабо нахмурились.       Она так и не поняла, для кого ей нужно разыгрывать эти блядские спектакли и недо-извинения. Нет, конечно же, Неори не спорит: быть может, ей не стоит быть такой категоричной, да и банальной вежливости никто не отменял...       Но, господи. С хуя ли это. Вот, ну просто — с какого, мать его, черта.       Она же нихера не сделала. Любого спроси в России — да никто бы даже не заметил подобное!       День тянется отвратительно долго. Неори молится всем богам, лишь бы он уже побыстрее закончился. В конце дня она ловит своего брата в коридоре, и это спасает уже на физиологическом уровне — ей правда становится чуточку лучше. — Пф, ну да, ну да, как же. Пошел нахуй, — на чистом русском, c открытым пренебрежением швырнула Стрельцова. — Мне же делать больше нечего, кроме как такой хуйней заниматься.       Она подпирает спиной стену. И, достав из кармана скомканный лист, прямо перед братом разрывает его в клочья. — Это был список клубов? — догадался. — Ты так и не определилась? — Нет, — быстро ответила. — Даже не планировала этим заниматься.       Взглянула на ошметки бумаги в своих длинных пальцах. Хмыкнула равнодушно — пока в голове все еще брыкались такие едкие и изворотливые мысли. — Почему? — Не хочу.       Она разжала кулак прямо над урной, в которую посыпалось белое и мятое. — Волейбол? — Оглох, что ли? — раздраженно обернулась. Кисло скривив лицо, девчонка наморщила лоб. — Я не хочу. — Но он тебе нравится, — спокойно пожимает плечами. И, чуть наклонившись, по-птичьи кренит голову, заглядывая к сестре в глаза. — А еще тут правда недурно играют. Уверен, ты оценишь. — Судишь девчонок по команде парней? Какая глупость, — сестра ядовито усмехнулась. Ее-то брат уже где-то неделю играет в мужской сборной. — Ты же ведь даже не играл с ними ни разу. — Я видел их тренировку, — вскользь ответил. — Они действительно неплохо играют. — Я не хочу ходить на эти ублюдские «секции». Меня одна только мысль об этом бесит. Что за сад? — Лол, допы в школе, — парень раздраженно закатил глаза.       Он скрестил руки на груди. Нахмурил свои брови, напряженно стягивая верхнюю губу. Долго ждать не пришлось — близнец откопировала все его движения с поразительной легкостью и до ужасного точно. — На этих допах мы играем раз в три партии, потому что там людей до жопы, — сухо говорит. — А здесь их раз, два и закончили. — О, так тебя волнует уровень нагрузки? — Стрельцов с издевательской улыбкой поддел сестру. По старой памяти он все еще пытается взять ее на слабо. — Боишься, что не вывезешь? — Ну, ты совсем мудак что ли.. — как-то непонимающе спрашивает Нео, хмуря брови от недоумения. Искреннее раздражение мигом вспыхнуло в голосе, он зазвучал злее и громче: — Да, конечно! Именно это!       Сарказм привычным звоном рассек воздух. Парень усмехнулся — да уж, вот что-что, а у младшей задница всегда горит забавно. Хошизора сложила руки в карманы черных брюк, облокотилась спиной назад. Вскинула подбородок и хмуро, но самодовольно сообщила: — Меня же волнует то, что я бегаю здесь быстрее всех и что я выносливее остальных. А не то, что это очередная обязаловка. — Ленивка, — упрекающе заявляет близнец и копирует ее движения в ответ.       Стрельцов опирается спиной о стену, скидывает руки в карманы штанов. Встает напротив сестры — та кривит грубы, и лоб у нее морщится от нахмуренных бровей. — Да, ленивка, и че теперь? — Хошизора отвернула голову. Напряженно сдавила губы. — Это же.. и на трени ходить регулярно, и на матчи ездить, еще и в основе стоять.. — кислая мина повернулась на брата. — А мне дико влом. — Так ты не стой, — обыденно предлагает, легко пожав плечами. — Сядь на скамью.       Хошизора оборачивается на него дико. И, прокрутив пальцем у виска, она спрашивает тоном вдвое ниже: — Еблан?       Явно оскорбившись, Хошизора громко продолжает: — Какая скамья, — возмущенно гудит Неори. Она хмурится, тон борзеет, становится выше и громче, пока раздражение яркой вспышкой загорается в глазах. — Я же не дура, чтобы так позориться! Господи, да меня Дэля засмеет в конце концов! — Месяц назад ты просрала семь подач подряд от Сени. — Да вы твари, — с широкой улыбкой отмахнулась девчонка. — Сначала рассмешили меня, а потом даже успокоиться не дали, — усмешка быстро сползла с лица. Вспомнилась Москва и высоко натянутая сетка. Шальной мяч, подачи с пол-пинка, пасы одной левой, свечки и солнце в глаза. Стрельцова скучает по своим идиотам. Она лишь хмурится и наотмашь говорит: — Короче достаточно у меня опыта чтобы стоять в основе. Но ты и сам это знаешь, так что не полируй мне мозги с этой херней.       Хошизора хмурится. Он-то и впрямь это знает.       И потому ждет настоящего объяснения.       Неори хмурится. Отворачивает голову, смотря куда-то вдаль. Губы кривит недовольно. И, понизив громкость, она тихо заговорила: — Здесь...       ..никого.       Никого — буквально. И внутри Неори все бесы подымают свои рога, скулят воюще и отчаянно. Стрельцова уже неосознанно сравнивает окружение и анализирует поведение япошек, искренне себе выдумывая, что «вон тот чел на Илью чем-то похож.. а у этой нос Леськин..».       А потом в груди так по-тупому ноет. Неприятно, раздирая и постоянно вспыхивая оттенками жгучей горечи. Потому что где-то там, в Москве, находятся все они. Вместе.       А она тут. Здесь, где-то на отшибе Японии, в богом забытом Хиого.       Неори раздосадовано сжимает губы в блеклую полосу, когда сводит брови у переносицы. С горькой усмешкой понимает — ей здесь никто не заменит ее друзей.       И что тут никого нет. — Не вижу смысла тратить силы на кого-то, кто не.. «Кто не они. Кто не мои ребята»       Стрельцова хмурится. Она недовольно сжимает лямку портфеля, думая, как подобрать нужное слово. «Я не хочу напрягаться ради человека, который мне даже не товарищ»       Мысли впиваются в черепную коробку. Простреливают голову, вертятся хаотичным вихрем, смешиваясь с громкими заливистыми хохотами пацанов, нежностью двух лучших подруг и такими ужасно нужными прикосновениями. «Я не хочу стараться не для своего друга»       Хошизора смотрит. Везде вокруг — одним японцы. Узкоглазые, без длинных славянских ресниц. С черными глазами, будто бы все на одно лицо — ни одной пары голубых или хотя бы зелено-карих.. В строгой форме, а не в худаках и толстовках. Пялящиеся только в учебник, но никогда — бегающие с криками по коридорам.       В ребрах щемит. Не найдя подходящее и емкое слово, Хошизора лишь раздраженно отмахивается, говоря: — Ты понял.       И Стрельцов понял. Правда понял — он же чувствует, что сестру штормит адски, что она домой хочет. А еще он знает, что Нео у него принципиальная и гордая, что она не любит диких перемен. Да, она обожает спонтанности, но не когда они такие.       Вырывающие Хошизору из ее широкой зоны комфорта.       Брат вздыхает. Хмурится слабо — но скорее не от раздражения, а от.. ситуации в целом — разглаживая пальцами переносицу. — Зря ты так, Нэо, — измученный взгляд упирается в окно, плавно скашиваясь в сторону сестры. — Приглядись к чему-нибудь. Уверен, что-то да понравится. — «Что» мне здесь, блять, может понравится? — слишком резко реагирует Нео.       Хошизора переводит на брата недовольный взгляд, смотрит цепко и въедливо. И вдруг внезапно начинает шагать прямо от начала списка: — ДПИ? На хуй. Бейсбол? Мне на это похуй, — безжалостно опрокидывая варианты одни за другими. — Музыкальный клуб? Я не Шопен и не Бах. Швейный? У меня после нашей машинки психологическая травма и швы на кофте наизнанку, — раздраженно шипит и цокает языком. — Арт и искусство? Я сам себе препод и лучше меня здесь в дидже никто ничего не нарисует. — Ох, ну, почему ты така-ая-я..! — Стрельцов тянет измученно, с искренней досадой. — Такая, это какая? Русская? — и щурится гневно. — Любящая свой дом?       Стрельцов щурится. Осторожные брови сошлись у переносицы, закладывая тени и морщины — старший из близнецов уже откровенно бесится. — Никакая. Забей, — он раздраженно выдыхает и отворачивается. — А. К слову.. на, возьми. Это моя староста просила передать кому-то, у кого все в порядке с координацией и музыкой.       Стрельцова, сузив веки, слабо хмурится. Но все же забирает бумагу и встряхивает глянец, разглаживая его.       От увиденного, взгляд у Хошизоры откровенно чернеет. Она могильным тоном произносит: — Оркестровая поддержка волейболистов...       И поднимает на брата взбешенные, крытые дымкой чистой ярости глаза. Скептически интересуется: — Блять, да вы че здесь все, конченые что ли!? Предлагать мне вот это! — и гневно всплеснула рукой с этим ублюдским буклетом.       Неори непонимающе хмурится. Она разводит руки и смотрит на брата, как на человека, которому нахуя-то, зачем-то, итак объясняют очевидные для него вещи.       А злость в звонком голосе режет по ушам. — Ну, родной, ну, скажи мне честно! Ты же не дебил, чтобы подумать, что меня здесь вообще хоть что-нибудь да улыбнет?! — Хошизора спрашивает не то возмущенно, не то ужасно расстроено. — Это же.. ну.. «Ну, пиздец это, а не секция»       Стрельцовой хочется возмутиться и сказать, что одни только долбоебы пойдут на такое событие. А Неори себя таковой никогда не считала — ей что, совсем делать нечего? Стоять на трибунах с инструментом в руках и долбить по барабаном под взмахи дирижеров — это же, ну, явно не для нее занятие.       Блять. Да здесь же даже компьютерного клуба нет! О чем вообще может идти речь..?! — ..Да хуйня это, — мрачно сообщает Хошизора и кривит лицо, будто бы от лимона. — Вообще по нулям все. — Нэо.       Голос Норайо зазвенел. — По чесноку, — он опасно подался корпусом вперед, навис над сестрой длинной тенью. — Если бы тебе хоть что-то из этого предложила Дэля, то ты бы с радостью согласилась.       Стрельцов теряет терпение. Он хмурится и сердитым, недовольным тоном намекает младшей, что она уже борзеет.       И Стрельцова этот наезд чувствует прекрасно.       Под языком у нее сгущается едкая желчь. — Коля. По чесноку, — она опирается плечом о стену и, склонив голову вперед (так, чтобы смотреть на близнеца исподлобья), грозно шипит сквозь зубы. — Дэли тут нет. А если бы и была, то на оркестровую поддержку каких-то там волейболистов мы бы не пошли никогда в жизни.       Стрельцовы раздражаются. Первая — потому что бесит ее происходящее. А второй — потому что его бесит первая.       Но они гребут в одной лодке. Им еще вместе играть в одной команде против испанцев сегодня вечером. А еще Стрельцовы семнадцать лет оттачивали навыки общения друг с другом и сейчас оба синхронно почти понимают, что пора бы им остудиться. — Я на тренировку, — устало вздохнув, сообщает старший. — И, по-человечески прошу: подумай, пожалуйста, над этим списком. Поверь, все не так уж плохо.       Неори гневно хмурит брови и жмет губы в раздраженный оскал.       Норайо же устало вздыхает и разочарованно качает головой.       Брат уходит в сторону спортивного зала медленным, неторопливым шагом.       Таким гордоватым, лениво-важным. Хошизора же смотрит ему в спину и бесится с того, насколько же быстро Стрельцов переобулся — так позорно он со всем этим дерьмом смирился, что злоба в венах отравляет кровь. Раздражение и недовольство глухо загудели в черепной коробке — близнец сжимает руки в кулаки и желваки начинают ходить под ее смуглой кожей слабой тенью.       Он же ведь соглашался с ней.       Он тоже не хотел уезжать. Норайо с ней вместе бастовал, играл в ебаные молчанки даже круче самой Неори — гордый близнецовский вид обиженок делал свое дело, и родителям приходилось идти на уступки.       Но он перестал. Неори заметила не сразу, потому что, вот уж, в-кого-в-кого, а в своего брата она верила до победного — она этому идиоту еще в песочнице задницу надирала, а потом этот самый идиот надирал задницы уже за нее. У Хошизор едва не с пеленок давно повелось: пошел один — идет и второй. Косячит один — огребают двое, проблемы у одного, а решают их — оба.       Этот поступок был сродни предательства.       Потому что Норайо смирился. Влился, вошел в привычный поток — школа-клуб-домашка, школа-клуб-домашка.       Понимание, что Стрельцов старший настолько быстро опустил руки и покорно прогнулся под чужую систему, так жесточайше въебало по мозгам, что перед глазами поплыло.       Злость на брата у Неори оправдана.       Он даже друзей себе здесь нашел. Друзей, блять — когда Хошизора впервые услышала о том, что с ним в команде есть какие-то забавные близнецы, парочка ребят на год старше; что все они весело проводят здесь время, то шок и подлинное изумление окатило ее с ног до головы.       Хошизоре бы радоваться, на самом-то деле. Ей бы улыбнуться и поздравить брата с тем, что он наконец-то перешагнул языковой барьер, что нашел в себе силы как-то пойти на контакт с иностранцами и что теперь он хочет с ними дружить, называть их друзьями.       Ведь это же так классно — иметь близких людей не только у себя в стране. Правда же?..       Но Неори, почему-то, не рада. Прям вообще. Нисколечко. Потому что вместо всех светлых эмоций у Стрельцовой где-то глубоко внутри складывается впечатление, будто бы ее нагло предали.       И не только ее. Слова и обещания, которые они давали друг другу вместе и над которыми буквально божились, с подачи старшего из близнецов ушли коту под хвост.       Неори цокает громко и всласть материться на русском — орет о том, что она их местные приколы с клубами «в рот ебала», что Стрельцов может «на хуй катиться», а еще что ей и даром вообще здесь ничего не упало.       Вспышка злости медленно сходит с глаз. На смену ей приходит горькая и едкая обида. Накатом хлынувшая грусть вязким слоем покрыла тело — от кончиков пальцев и до самых пят. Она оборачивается. Брата уже давно нет на горизонте — только очертания спортзала вдалеке и глухой стук волейбольного мяча о паркет.       Хошизора хмурит темные густые брови. Губы сами складываются в напряженную, узкую нить.       Она не будет играть по местным правилам. Хошизоре это не нужно.       Хошизора не будет подстраиваться здесь под кого-то, кроме себя и своей семьи. Она не променяет друзей на узкоглазых японцев, а их смех ни за что не заменит расплывчатая и нечеткая японская речь.       Именно поэтому, когда ее брат советует ей перестать быть такой грубой и зажравшейся мразью, Хошизора лишь громко хохочет ему в лицо, посылает на хер и смачно хлопает дверью прямо перед его носом. Да так, что несчастное дерево едва с петель не слетает.       Потому что так Стрельцова не сделает никогда.