По твоим следам…

Солнце. Откуда солнце? На похоронах непременно должен идти дождь. Во всяком случае, внутри него сейчас точно дождь. Гроза, пронизывающий до костей холод. Мысли гулом носились в пустой голове Кастиэля, больно резонируя внутри черепа. Рассеянно слушая неуместно пафосную, речь священника, Новак чуть повернул голову, так, чтобы жжение от настойчивых лучей послеполуденного солнца сместилось со щеки к уху. Не отрывая при этом взгляда от лакированной крышки гроба. Кастиэль поймал себя на смутном ощущении ожидания. Но чего он ждал? Может, чтобы как в плохих комедиях, крышка откинулась в сторону и громко хохочущая и очень живая Амелия бойко села бы в нём крича: «Это всего лишь розыгрыш, милый»? «Ваша жена умерла, сожалею…» — Подобно галлюцинации снова услышал Кастиэль ледяной, отрешённый голос доктора. Слова звучали откуда-то прямо изнутри мозга, возвращая Кастиэля к необратимости происходящего. «Умерла, сожалею… умерла…. Ваша жена умерла, сожалею…» — Кастиэль сделал судорожный вдох. Кто-то тронул его за плечо, но обернуться он не смог — тело будто налилось свинцом. Кожу подбородка противно защекотали слёзы. Воспалённые глаза заболели. Да, это конец. Ноги ослабли, Кастиэль подумал, что вот-вот упадёт, но всё не падал и не падал. Тело отказывалось пощадить его и отключиться. Ему пришлось смотреть, как священник захлопывает Библию и кивает могильщикам, как мать Амелии заходится рыданиями на плече её застывшего от ужаса отца, как его собственная рука набирает землю, чтобы бросить на крышку гроба, как маленькие черно-серые комочки, ударившись о деревянную поверхность, бессильно рассыпаются в стороны с громким неприятным звуком, — и только тогда сознание, наконец, покинуло его. Не понимая, где он и сколько времени прошло, Кастиэль открыл глаза. Он лежал на спине, посреди высокой травы. То же яркое солнце, только запаха разрытой земли и горя уже не было. Рядом, над большим красным цветком хлопотливо вилась пчела. Кастиэль медленно сел и свет будто преобразился. Кажется, он шёл уже не от солнца, а как бы отовсюду сразу. Новак прикрыл глаза рукой и увидел в нескольких метрах от себя мальчика. Он сидел, уютно скрестив ноги, и увлечённо плёл что-то из травинок. Позади него вдалеке медленно вращались лопасти большой старой мельницы, и это придавало всей картине пугающую сюрреалистичность. Вроде бы мальчик как мальчик: лет пятнадцать на вид, в джинсах и тёмно-синей курточке, похожей на школьную, поверх старенькой серой футболки. Но движения его рук были непостижимым образом синхронизированы и гармоничны движению лопастей мельницы, от этого становилось жутко. Кроме того, Кас мог поклясться, что фигурка в его руках всё больше походила на довольно реалистичное человеческое тело. — Кто ты? — спросил Новак и вздрогнул от того, что его голос был многократно усилен гулким эхо. Мальчик на секудну поднял на него взгляд весёлых глаз и вернулся к своему занятию. — Тот, кому ты хотел задать свой вопрос, — тихо проговорил он и ловко увязал новую травинку в тугой узел вокруг ноги человечка. Внутри Кастиэля всё похолодело. — Я умер? На сей раз не поднимая взгляда, мальчик хихикнул. — Другой вопрос, Кастиэль. Кастиэль посмотрел на свои руки. От них исходило то же слабое свечение, что и от всего вокруг. Он судорожно сглотнул. — Ну же, у меня много работы, — неожиданно строго сказал мальчик, подхватывая новые травинки с земли. — За… зачем мне дальше жить? — хрипло спросил Кастиэль. Мальчик покрутил перед собой готового человечка, задумчиво оглядывая его. — Ты спасёшь кое-кого. Кое-кого очень важного. И через это спасёшься сам. — Спасу от чего? Мальчик улыбаясь, склонил голову набок и его глаза вдруг вспыхнули золотистым огнём. — От Ада конечно… — Мистер Новак! Очнитесь! Мистер Новак, вы слышите меня? Кастиэль снова лежал. В спину врезалось что-то очень твёрдое. Воспалённые глаза саднили даже под закрытыми веками, сильно мутило, горло иссохло. Новак заставил себя разлепить тяжёлые веки и увидел, что над ним с озадаченным видом склонилась Ханна, медсестра местной больницы, с ней Амелия подружилась совсем незадолго до трагедии. Поодаль, со взволнованным и скорбным видом стояли ещё несколько человек. — Да… да, слышу вас и вижу. Я в порядке. Кастиэль сел во второй раз и понял, что теперь находится в церкви. Сильно пахло ладаном и ещё бог знает какими благовониями, а то, что секунду назад впивалось ему в спину было ничем иным, как узкой церковной скамьёй. — Вы были в обмороке минут пять, мы все очень испугались, мистер Новак, — почти с укором сказала Ханна, и Кастиэль послушно почувствовал укол стыда. — Скорая уже в пути. — О нет. Не нужно скорой. Я в порядке… — Кастиэль, стараясь не кряхтеть от ощущения полностью заржавевшего тела, наконец встал, мягко отстранившись от участливых рук Ханны. Дорогу домой Кастиэль помнил смутно, будто предчувствовал — главное испытание ещё впереди. И не ошибся: едва дверь дома отворилась, Кастиэль понял, что приговорён. Приговорён на обитание в мрачном осиротевшем доме, полном призраков былого счастья. Новак сделал несколько шагов в холле и, едва занеся руку над выключателем, застыл. Выбор был непрост: либо остаться в серой полутьме, но тогда ощущение склепа будет абсолютным, либо включить свет и ясно увидеть, что абсолютно всё напоминает об Амелии. Кастиэль помедлил секунду-другую, но все же решился тронуть выключатель. Её плащ на вешалке. И она выбирала это зеркало на стене. А тут, сразу после покупки ранчо, они долго целовались и, в конце концов, отметили новоселье спонтанным сексом на полу. Амелия была всегда немного свободнее, чем Кастиэль, воспитанный в строгой религиозной семье, где порядок и правила ценились превыше всего. По правде говоря, не смотря на то, что он был уже зрелым мужчиной, разменявшим третий десяток лет, Амелия была его первой женщиной и он сразу потянулся к ней, как к глотку свежего воздуха. Она не нравилась никому из длинного списка родственников Кастиэля, и в этом он находил особенную прелесть. Помолвка не заставила себя ждать. Новак удивлялся мысли, что у него теперь будет своя, отдельная семья, где он — главный. Сепарация в его семье обычно была понятием весьма условным, но, похоже, не в его случае. Кроме того, Амелия вселила в Кастиэля уверенность, что есть смысл попробовать заниматься тем, о чём он действительно мечтал. И, недолго думая, все вырученные от свадьбы деньги были потрачены новоиспечёнными супругами на первый взнос за ранчо. Ещё семь лет потребовалось на то, чтобы построить конюшни и начать всерьёз заниматься коннозаводством. Семейная жизнь в это время теплилась ровным, тихим огнём. Той, первой голодной страсти уже не было, однако на смену ей пришли дружба и взаимное уважение. И вот, когда успех их общего дела был закреплён и уже вполне ощутим, случилось прекрасное и долгожданное событие — Амелия забеременела. Кастиэль, казалось, немного сошёл с ума. Он безостановочно читал книги по воспитанию детей, покупал мебель в детскую, готовил жене полезные блюда, для чего самолично ездил на фермерскую ярмарку, чтобы выбрать только экологичные продукты. Он не давал Амелии поднимать ничего тяжёлого и старался оградить её от работы на ранчо. Последнее, однако, вызывало у неё неподдельную злость: — Милый, так нельзя. Я — здоровая женщина, а ты заставляешь меня чувствоваться себя беспомощной и ненужной. Скрепя сердце, Кастиэль всё же стал позволять ей делать самую лёгкую работу, а сам старался не слишком крутиться рядом. Лучше бы крутился. Лучше бы задушил её своей заботой и довел всё до постоянных ссор, чем это… Кастиэль зарылся пальцами в свои волосы и напряженно сжал их. Лёгкая боль отрезвляющей вспышкой прокатилась по коже. Новак устало потопал в кухню. Тостер — она любила тосты. Её кружка — до сих пор на сушилке. Скатерть — выбирала она…. Вздохнув, Кастиэль быстрым шагом пересек кухню и подошёл к бару. Достал бутылку виски и бокал, и так, прямо безо льда наполнил его. Отпил немного и снова хмуро осмотрелся. Здесь, за этим столом они с Амелией выбирали первых лошадей. Она гладила его руку и уверяла, что «всё выйдет замечательно». Эту её присказку Новак всегда считал не особенно убедительной, а сейчас она и вовсе казалась насмешкой над его жизнью. Кастиэль решил что с него хватит пытки кухней и, захватив бутылку, поплёлся в гостиную, на сей раз твёрдо решив не включать света. Он сел в одно из кресел перед камином, старательно игнорируя тот факт, что кресло Амелии рядом теперь было навечно пустым. Щедро наполнил бокал и уставился в окно, где виднелся угол одной из конюшен. Кастиэль знал, что там, за высоким маленьким окошком, стойло Билли… Новак солгал бы, если бы сказал, что Билли сразу же не вызвала у него смутную тревогу. Первый кигер-мустанг в его конюшнях, заведенная специально под будущий проект селекции, это была изящная кобыла роскошной чёрной масти, с мощной шеей, стройными ногами и восхитительной длины гривой. И всё же, она не вызывала у Кастиэля энтузиазма. Чего нельзя было сказать об Амелии которая, казалось, с первого взгляда была совершенно очарованна ею. — Милая, прошу тебя, осторожней, ты же видишь, она норовистая. — Совсем нет! Она просто напряжена после долгой дороги, увидишь, мы ещё и оседлаем её через пару недель. — Мы? — растерялся Кастиэль, стараясь не поддаться желанию начать отчитывать жену за желание объезжать лошадь «в таком положении». — Да, мы с Клэр, — Амелия гордо погладила заметно округлившийся животик. Кастиэль улыбнулся — они выбрали имя дочери всего несколько дней назад, когда доктор объявил, что у них будет именно девочка. Да, Амелия умела гасить его раздражение и тревогу на корню. Зря он поддался. Через полторы недели, Амелия действительно начала объезжать Билли. Кастиэлю было так тяжело на это смотреть, что, в попытках справиться с тревогой и не задёргивать жену, он старался занять себя работой на другом участке. Как и в тот злополучный день, когда он возился с молодняком в западном крыле. Сначала Кастиэль подумал, что ему послышался странный шум. Затем сразу несколько голосов истошно закричали, Новак бросил журнал с обмерами прямо на пол и, стараясь не переходить на бег, вышел на улицу. Прямо по направлению к нему бежал один из их работников — Самандриэль. Он отчаянно жестикулировал, а едва Кастиэль разглядел выражение его лица — сердце оборвалось. — Мис… Мистер Новак, беда! Миссис Амелия! Лошадь, лошадь понесла! Там кровь! То, что было дальше — казалось одним сплошным кошмаром. Бежевое платье Амелии, ярко-зелёная трава — всё залито алой кровью. Скорая, немного раздражённые доктора, то и дело отодвигающие Новака от жены. Почти трёхчасовое ожидание в пыльном холле больницы и сразу потеря — не стало Клэр. Хоронил один — Амелия была без сознания. Очень странно было стоять перед крошечным гробом ребёнка, которого Кастиэль ни разу так и не увидел. Странно и больно. Кто-то рядом твердил про Рай и безгрешных ангелов, которыми становятся такие дети, но Кастиэль не слушал. Его мысли были разделены между этим маленьким гробиком и Амелией, опутанной проводами и трубками. Он думал о том, как будет рассказывать жене об этом моменте, когда она придёт в сознание. Как ему придётся сообщить ей о том, что их дочери больше нет. Но Амелия в сознание не пришла. Спустя сутки у неё начался жар. Врачи перестали ободрять Новака и даже отвечать на его вопросы. Не спавший и не евший двое суток, Кастиэль находил себя в разных местах больницы то плачущим, то уставившимся в одну точку. Пока дверь реанимации не распахнулась, и оттуда не вышел врач, чтобы поставить точку в его браке. И вот теперь он в первый раз один в их доме. Сидит, как трус, в темноте, чтобы не видеть всего, что напоминает о ней. А её больше нет. И уже никогда не будет. Кастиэль с криком вскочил на ноги и швырнул бокал об пол — тот звонко разлетелся на брызги и осколки. В три шага Новак подскочил к выключателю и зажёг свет на полную. Всхлипнул, выбежал в коридор и включил свет там. А затем, не помня себя, не чувствуя ничего, кроме боли, начал носиться по дому включая свет в каждой комнате. Спальня, кабинет, спальня для гостей, ванная, спортзал, кухня, наверх по ступенькам, вторая спальня и….детская. Кастиэль не смог нажать последний выключатель — закрыл лицо руками и сполз по стене. Он не сможет тут жить. Он не сможет даже просто находиться тут. Продать дом? Невозможно. Предательство. Сбежать. Уехать. Скрыться от этого всего. Хлопок. Темнота. — Пробки… — тихо простонал Кастиэль, и медленно поднялся на ноги. *** Хлопок, женский визг на три голоса, испуганный смех. Касси, хмурясь, выглянула из-за спинки кресла, отклонившись так, чтобы стрельнуть глазами точно в Дина. — Пробка, — виновато протянул Винчестер, указывая глазами на исходящее пеной горлышко бутылки шампанского. — Никогда не был хорош в этом. — Для разнообразия можно побыть и не таким раздражающе совершенным, — засмеялся Бенни, хлопая его по спине, и губы Дина сами растянулись в довольную ухмылку. Винчестер наполнил бокалы и подчёркнуто учтиво передал Касси и её подруге, похоже умудрившимся посреди всего этого шума устроиться на долгую задушевную беседу. — Постарайся не очень мешать напитки, — тихо проговорила Касси, на секунду притянув его к себе за локоть и Дин, улыбаясь, закатил глаза. — Есть, мэм. — Весьма довольный её притворно сердитым взглядом, Винчестер вернулся к другу. — Бьюсь об заклад, этого придурка скоро стошнит где-нибудь на ваш шикарный ковер, — кивнул Бенни в сторону коллеги по мастерской. — Гарта? Не-е, я с ним уже пил, ты себе не представляешь, какой он выносливый. — Дин подмигнул шатающемуся пареньку, уцепившемуся за шкаф, как за спасательную шлюпку. — Твоё здоровье приятель! — Гарт с энтузиазмом кивнул в ответ и опрокинул в себя бокал рома. — К тому же, я буду только рад, если кто-нибудь здесь разнесёт всё к чертям. Музыка стала громче, девчонки, до этого крутившиеся рядом с парнями, бросая призывные взгляды, ушли танцевать, но Дин отрицательно покачал головой, и наливал виски прямо в бокалы с остатками шампанского. — За что так жестоко пьем? — довольно сощурил глаза Бенни. Дин задумчиво уставился на благородные пузырьки беспомощно сражающиеся в его бокале с виски. — За отца. За всю его твердолобость, упёртость и… В общем, за него, — не реагируя на сочувственный взгляд Бенни, Дин осушил бокал, подумав о том, как символично вспыхивает при этом боль в его запястье. — Уверен, что не лучше было поехать с ними? — Пф-ф. Я тебя умоляю. Разве нам скучно? — подмигнул Дин, снова наполняя бокалы. На самом деле, он не мог поехать. После того, что сделал отец — не мог. Не то, чтобы этого вовсе не бывало раньше, но чем старше становился Дин, тем тяжелее воспринимал он каждую вспышку гнева Джона. А хуже всего, что в этот раз он бил его на глазах Сэма. Спровоцировал ли его Дин? Достаточно ли для провокации — сказать, что отмечать его, Дина, двадцатидвухлетие с семьёй в кемпинге это скукотища? Иногда Дину и вправду казалось, что он подсознательно провоцирует отца, но в этот раз он никак не ожидал пощёчины под аккомпанемент выкриков, какой он неблагодарный сопляк. Но когда Джон больно схватил его за руки и швырнул к стене, прошипев: «Щенок!», Дин явственно уловил запах алкоголя, и всё встало на свои места. Он решил просто переждать это, слабо кивнув Сэму, чтобы остолбеневший братишка знал, что всё в порядке и не удумал защищать его. Ни дай бог попадется под горячую руку! Хотя как раз Сэма Джон не бил никогда. Сэм был умницей, надеждой семьи. И, кажется единственной функцией, которую Джон отводил Дину — было создание условий для комфортного взросления брата. А Дин и сам был не против возиться с братишкой. Он любил Сэма — башковитого, правильного и трогательно открытого любому проявлению любви. Они были невероятно близки, и иногда Сэм казался Дину чуть ли не единственным на земле человеком, который способен понять его. Мама… Дин часто задавался вопросом, знала ли мама о том, что делает Джон? Разве могла не знать? Разве могла верить россказням Дина о том, что он получал синяки от школьных задир или поскользнувшись в ванной? Разве не замечала пристрастия Джона к алкоголю? Что ж, ему оставалось только надеяться на наивность матери, чтобы сохранить для себя и Сэма представление о ней, как о нейтральном родителе. Иногда слишком нейтральном. Но в Джоне были и плюсы, которых не мог не признавать Дин. Например, его вопиющая мужественность. Во всех проявлениях Джон был эталоном мужчины-самца и это, чёрт возьми, завораживало. Дин, зная за собой червоточину в этом, старался подражать ему в поведении, в стиле одежды, и даже говорить силился как можно более низким голосом. Видимо, отец тоже отмечал это стремление и даже поощрял его — чем ещё объяснить то, что на восемнадцатилетие он подарил Дину шикарный новый байк, Харлей Wide Glide. Да ещё и свою кожаную куртку в придачу (видимо, настоящее защитное обмундирование уже не потянул). Но Дин был абсолютно счастлив. Иногда он думал, что у них и правда могли бы быть совсем другие отношения, если бы отец не застукал его тогда. Да, наверное всё началось после того случая. Ли был в одной футбольной команде с Дином в старшей школе, и та игра, где они наконец взяли реванш над давними соперниками из соседнего штата, была очень эмоциональной. Дёрнул же его чёрт поцеловать Ли в опустевшей раздевалке! Но кто же мог знать, что Джон не выдержит и именно в этот момент решит зайти поздравить сына с победой. Дин поёжился от этого воспоминания и повёл плечами, стряхивая с себя задумчивость. А вечеринка шла своим ходом: народ растёкся по комнатам первого этажа, самые нахальные заняли их с Сэмом спальню наверху. Едва подумав о том, что нужно будет на всякий случай заменить бельё на обеих постелях, Дин улыбнулся. Ему нравился веселый шумный хаос, он гораздо лучше, чем утренняя ссора по уже давно сложившемуся сценарию. Дин обвёл взглядом комнату и на душе окончательно посветлело — кажется, ребят из автомастерской здесь было чуть ли не больше, чем друзей Дина из колледжа. Он был действительно рад видеть их. Да, он послушно тянул лямку на экономическом; знал, что это нужно для будущего. Ведь отцу удалось построить довольно добротный автобизнес. И у Винчестеров уже около десяти лет была фирма по реставрации и перепродаже авто. Сидя в салоне шикарной машины отца, стильной Импалы шестьдесят седьмого года, которая дала бы фору любому модному авто, Дин представлял, что когда-нибудь займёт его место. И во главе компании и здесь, за рулем. Нельзя сказать, что эта мысль была для него желанной, но, в конце концов, он привык принимать свою судьбу. Хотя, конечно, сердце его тянулось к автомастерской. Поэтому, сразу после учёбы, Дин каждый день тащился туда и выпрашивал для себя работы, чтобы хоть немного запачкать руки и почувствовать себя по-настоящему нужным. К тому же, ребята в автомастерской сильно отличались от его сокурсников: они мыслили просто, говорили прямо и скупо — гораздо больше делали. Дин довольно быстро сдружился со всеми, особенно с вечно хмурым, но на деле очень сердечным Бенни и удивительно хрупким и таким же удивительно уверенным в себе Гартом. И вот сейчас, глядя на ребят, Дин думал, что это ещё сильнее это всё походило бы на настоящую семью, только если бы только тут был Сэмми. И, конечно, ещё Бобби. Ей богу, если бы Дин знал, что ребята воспримут это нормально, он позвал бы и его. Конечно, Бобби всё равно бы подтянул кресло к телеку и молча цедил бы пиво, пока сон не возьмёт его, но Дину просто хотелось, чтобы он был рядом. Временами Дин мечтал, чтобы именно Бобби был его отцом. Вечно ворчащий и сердитый, в сильно поношенной и несвежей одежде, он вызывал у Дина восхищение, а ещё ощущение спокойствия и… принятия. Наверное поэтому Дин, как бы невзначай, именно с Бобби советовался в трудных ситуациях, и именно его он познакомил с Касси, как только понял, что у них может что-то получиться. — Эй, а где наш новорожденный? Почему не танцуем? — Уже сильно шатающийся Гарт стремительно шёл на Дина с пивным бокалом в руках, полным, тем не менее, чем-то мало похожим на пиво. — Гарт, притормози на полчасика, сэндвич пожуй, — беззлобно рассмеялся Дин, но Гарт помотал головой и крепко вцепился неожиданно сильными пальцами ему в плечо. — А-я, а-я хочу тост поднять за тебя, может. — Он сурово нахмурил брови, пытаясь сосредоточиться, и вдруг проорал, — За нашего везунчика, который так глуп, что даже не понимает, сколько у него возможностей и торчит с нами в мастерской! Желаю тебе н-н-не умнеть! Нам с тобой круто, брат! Из разных концов комнаты послышались нестройные одобрительные возгласы. Что-то тяжёлое, сопровождаемое звоном и смехом, упало на пол в соседней комнате. Гарт неловко качнулся к Дину, желая то ли обнять, то ли чокнуться и сильно толкнул его руку, в которой Винчестер всё ещё держал свой бокал. Содержимое плеснуло на белую рубашку Дина и она мгновенно противно прилипла к телу. — Приятель, поосторожнее, — бережно удержал Гарта от окончательного падения Винчестер. Тот пьяно хмыкнул, опустошил свой огромный бокал почти полностью и, заприметив в углу комнаты хихикающих девчонок, направился к ним. — Дамы, скучаем? Винчестер схватил салфетку и бездумно потёр рубашку, пятно только размазалось ещё больше. Бенни что-то сказал, но в этот момент кто-то выкрутил громкость на полную. — Чего? — проорал Дин, не оставляя попыток просушиться салфеткой. Бенни легонько положил ладонь на его предплечье и наклонился вплотную к уху Дина: — Это не поможет, — сказал он удивительно спокойным голосом. От тепла его дыхания, у Дина побежали мурашки. — Хочешь, пойдем в ванную? Ты снимешь её, а я принесу новую, — Бенни отодвинулся и заглянул в обалдевшие глаза Дина. Винчестер старший нервно кивнул и отпрянул от друга. Отослав Бенни наверх, искать сухую одежду, Дин устало стянул рубашку и бросил в корзину для белья. Та беспомощно повисла на краю — рукав свешивался наружу. Винчестер вздохнул и посмотрел на своё скорбное выражение лица в зеркале, и тут дверь распахнулась и заглянула хорошенькая головка Касси. — Эй, ковбой! — Эй. Заходи, я тут немного испачкался, переодеваюсь. Девушка улыбнулась и вошла, прикрыв за собой дверь. Дин опёрся бедрами о раковину и требовательно потянул руки к Касси: — Иди ко мне. Касси скользнула в его объятия. — Ну, как настроение? — Теперь хорошо, — зарылся носом в её волосы Дин. Девушка совсем плотно прижалась к нему своим разгорячённым телом и засмеялась, красноречиво потеревшись о него бёдрами: — Ого, о чём это ты тут думал? — О тебе, конечно, — криво улыбнулся Дин и вовлек её в поцелуй, который очень быстро перестал быть просто нежным. Касси взяла его за плечи и несильно толкнула в сторону, прижав к стене: — Как удобно, что ты уже без рубашки, — шепнула она и опустилась губами к его ключицам. Ее рука скользнула по его бедру вверх и Дин резко вдохнул. — Да, — шепнул Винчестер. *** Дин проснулся от звонка телефона. Домашний. Он открыл глаза и какое-то время думал, приснился ли ему этот звук или нет, но противное резкое дребезжание повторилось. Если не считать этого обстоятельства, вокруг была темнота и тишина. Дин осторожно освободился из объятий Касси и сел на кровати. На полу были разбросаны их с Касси и чужие вещи, одеяла, сумки, пустые бутылки. Голова гудела в унисон с телефоном. Благо, это была родительская спальня, и проклятая трубка стояла здесь же, на тумбочке. Дин дотянулся до неё. — Алло? — Мистер Винчестер? — Это мой отец, его… его сейчас нет дома. Короткая пауза, а потом слишком бодрый для такой глубокой ночи женский голос уточнил: — Мистер Дин Винчестер? Дин сел на кровати ровнее: — Да. А вы?.. — Больница «Сэнт Джеймс», меня зовут Кэтрин. К нам поступил мистер Сэм Винчестер в критическом состоянии. Два других номера в его экстренных контактах были недоступны… — Сэмми?! — вскрикнул Дин, Касси вздрогнула и завозилась рядом — Что с ним? Почему он один? Где родители? Пауза в трубке на сей раз была куда длиннее: — Автокатастрофа, сэр. Он жив, но состояние нестабильно. С ним в машине были еще два человека… — Да! Да! Мери и Джон Винчестеры, что с ними? Короткая пауза, будто Кэтрин записывала за Дином. — Погибли, сэр. Сожалею. — Что случилось? — сонно спросила Касси, тронув Дина за плечо. Но Дин только молча смотрел в темноту прямо перед собой. — Сэр? Вы ещё здесь? Сэр?