it calls us, treasure

— Долгих лет жизни и процветания Заре водной пустыни. Да пребудет с Вами сила божественного дара. День рождения короля морского царства — самое главное и ожидаемое празднество года. Лучшее время для рек лести и бесчисленных подарков, о стоимости которых не догадывался только глупец. Если надеть корону означает утонуть в болоте жадности, тщеславия и безразличия к нуждам народа, то лучше вообще никогда не восходить на престол. Именно так думал Сан уже долгие несколько лет, наблюдая за отцом и ни капли не испытывая гордости из-за своего титула наследного принца. Ещё вчера он слушал доклад министра правосудия о возросшем количестве краж и бесчинства, причина которому бедность и недовольство, а сегодня сидит в непозволительно дорогих одеяниях возле отца и давится новой порцией гнили. Окинув украшенную различными гирляндами и фонарями придворцовую площадь, Сан лишь горько усмехнулся. Есть ли у него шанс вразумить отца или хотя бы призрачная надежда самому пойти против системы и добиться успеха? Пока что дать ответ на столь важный и не менее сложный вопрос парень не мог, в который раз убеждаясь только в одном: чтобы иметь возможность исправить ошибки нынешнего правителя, ни за что нельзя показать министрам себя настоящего. Именно так когда-то сказал придворный маг, единственный человек после смерти матери, с которым во дворце Сан мог поговорить не таясь. А в свете последних событий даже такой возможности он оказался лишён. Отвратительное стечение обстоятельств. Его Величество уже давно пустился в пляс под хлопанье правительственных прихвостней — самое время сделать вид, что наследный принц напился до состояния морской водоросли, и улизнуть в свои покои. К счастью, Сан слишком часто надевал маску уважающего сына, глупого наследника и слепого человека, так что отыскать ещё одну не составило никакого труда. Несколько минут умелой игры, и ненавистный шум веселья остался позади. Наконец-то парень выдохнул, не с облегчением, как до боли хотелось, а просто, без притворства. Ему нравилось прогуливаться в одиночестве. Вот так, как сейчас. Чтобы без лишних глаз, ушей и ядовитых языков. Чтобы позволить себе не улыбаться хотя бы иногда, ведь повода для радости не было совсем. Больше всего на свете Сан ненавидел быть безучастным и показательно закрывать глаза на мольбы народа. Потому что внутри всё болело, невидимыми нитями стягивая лёгкие сильнее, чтобы и вдох от сожалений нельзя было сделать. Ведь он выбирался под различными предлогами из дворца, только чтобы посмотреть на жизнь и настоящие проблемы. Ведь он видел и несправедливость, и нужды, и страдания, от которых ком в горле подталкивал решительность крепнуть. Ведь он понимал и не принимал всё происходящее за пределами дворца, параллельно наращивая свою силу. Ведь когда утирал дрожащими пальцами слёзы бедной старушки не как наследный принц, а обычный парень, Сан чувствовал себя самым беспомощным и жалким человеком во всей морской вселенной, ведь время ещё не пришло. К своим покоям парень испытывал отвращение — даже здесь вездесущая роскошь, чужие деньги и, по правде, не его пристанище. Надоевшая за праздничный вечер мантия оказалась небрежно брошена на пол, как и белоснежные перчатки, по которым впору бы потоптаться, но Сан не стал из уважения к чужому труду. Лишь обессиленно упал на кровать, прикрывая холодными ладонями сожаление на красивом лице. В моменты беспросветной тяжести парень много думал о лучшем мире, который обязательно создаст, о суше, которую так ненавидел его отец, о жемчужине, которая за последнюю сотню лет признала только его. Сану часто казалось, что в нём живёт частичка чего-то сильного. Чего-то, что поддерживает его дух каждый раз, когда от бесчинства верхушки хочется исчезнуть и помочь народу полноценной возможности нет. Чего-то, что дарит силу не сдаваться даже в моменты самых омерзительных притворств. Чего-то, что с нежностью греет душу, когда одиночество захватывает с головой и растерянность и боль приходится прятать не в маминых объятиях, а глубоко внутри. Кажется, только благодаря этому чувству единства с чем-то определённо точно особенным Сан до сих пор идёт по правильной дорожке. За множеством мыслей парень даже не заметил, как провалился в сон. Настолько тревожный и неглубокий, что внезапная боль в области сердца без особых усилий вернула в реальность. От неожиданно подкравшегося к горлу кашля Сан даже приподняться с кровати не смог, чувствуя, как будто что-то острое пронзает левую сторону. Мысли о том, что от него попросту решили избавиться во сне, исчезли сразу же, как только принц понял, что внешних повреждений нет, а внутри всё будто ноющей тоской изранено. В какой-то момент даже вдох сделать не удалось, и в лёгких от недостатка кислорода невыносимо запекло. Происходило что-то нехорошее. Что-то, от чего тревога растекалась по телу вместе с отравленной страхами кровью. Догадки одна за другой врезались в ещё сонный рассудок, и Сан едва успевал держать контроль над каждой, обхватывая ладонями пульсирующую голову. За всю свою жизнь парень не чувствовал себя так же невыносимо, как сейчас. От разрывающей изнутри боли мутился рассудок, а из глаз текли слёзы беспомощности и какой-то растерянности — будто чужая слабость, которую он вовсе не хотел показывать даже своим покоям. Когда, казалось бы, дрожь по всему телу немного утихла, удушье накатило с новой силой. Будто волна, исходящая совсем из другого источника, будто зов о помощи, сжимающий руками горло. — Неужели… Сан не помнил, как поднялся с кровати, сметая на пути всё, как упал прямо у самого порога, споткнувшись о ту самую ненавистную мантию. Он не замечал все заинтересованные взгляды прислуги, не обращал внимания на поклоны немногочисленных чиновников. Сан даже, кажется, столкнулся с одной из наложниц отца, пока бежал, будто слепой кот, гонимый только страхом потерять самое ценное. Заученная наизусть дорожка, по которой принц любил изредка прогуливаться, сейчас казалась насмешливо длинной и даже скользкой. Сану казалось, что, стоит остановиться хоть на секунду, он упадет и больше никогда не встанет — от укоряющего бездействия перестанет биться сердце. У ворот, ведущих в самые дальние дворцовые покои, не было стражи. Только от одного этого факта к горлу подступил злосчастный ком. Куда делись служащие и как давно, не хотелось даже думать. С каждым новым шагом в голове парня правдивая догадка пульсировала всё сильнее, заставляя ноги подкашиваться вместе с тающей на глазах надеждой. Если бы только было можно, Сан сам охранял бы жемчужину денно и нощно, но до коронации прикасаться к ней он не имел никакого права, да и приближаться, по правде, тоже. Отец не хотел, чтобы слухи об избранности наследного принца распространились заранее и ослабили королевскую корону. Разумно для правителя, но так уничтожающе для парня, который сейчас будто сам умирает от мысли, что, возможно, не уберегли, что наследие семьи украли. Каких сил Сану стоит буквально взлететь по ступенькам и отворить вмиг отяжелевшие двери. Чтобы в следующую минуту разбиться о скалы своей же беспечности и детской веры в лучшее. Чтобы от бессилия подавить в себе рык израненного стрелами зверя. Чтобы обессилено упасть на колени, склоняя голову перед пустым алтарём вместо стеклянной шкатулки. Чтобы с дрожью в голосе впервые за всё время прошептать: — Моё сокровище…

***

Как пахнут волны? Этот вопрос ненавязчиво мелькал каждый раз, как молодой капитан задумчивым взглядом окидывал необъятные водные просторы. Ещё вчера в воздухе витал запах свободы, такой родной и манящий, не разбирающий внутренности на части. Но стоило поспать те жалкие несколько часов, в которые мужчину затягивала усталость, смотреть вдаль становилось невыносимо, точно так же как делать вдох. В свете первых лучей восходящего солнца волны пахли тревогой и болью. Даже находя опору в перилах любимой Destiny, Хонджун всё никак не мог отделаться от пронизывающего ощущения беспомощности. И отвращения. Обжигающего, ненавистного, воняющего свежей кровью. Тем самым запахом, который он ненавидел, от которого прочистить желудок хотелось необычайно сильно, который слишком сильно душил в сегодняшнем мрачном кошмаре. Даже пребывая в сознании, Хонджун никак не мог отделаться от ощущения мелкой дрожи, пробивающей каждую клеточку крепкого тела. Видеть будущее во снах — не самый лучший дар, который можно было пожелать. А он и не желал. Только мучился. Задыхался. Нередко просыпаясь в холодном поту, с влажными дорожками слез, которые с впалых щек подбирал уже утренний ветер. Потому что проживал каждую эмоцию очередного видения, давился болью, спотыкался о тела, бежал от стрел. И после тяжёлыми шагами поднимался на палубу, чтобы узнать, как на рассвете пахнут волны. Хонджун сделал глубокий вдох, потом ещё и ещё, в надежде, что тошнота отступит. Что свежий воздух поможет прийти в себя и наконец оставить липкие щупальца видения хотя бы в капитанской каюте. Не помогло. Раз пытка затянулась ещё во сне, глупо было надеяться на скорейшее облегчение после. На свою наивность мужчина лишь криво улыбнулся, покачав головой. В этот раз он едва смог открыть глаза в тот самый момент, когда лицо исказилось в гримасе ужаса от увиденного количества безжизненных тел. Находиться в измазанной страданиями пещере и видеть мертвыми некогда счастливых ребят оказалось чем-то непосильным. Хонджун готов был даже упасть на колени, помоги это хоть немного ситуации. Но животный ужас лишь сильнее сковывал, заставляя чувствовать себя выброшенной на берег рыбой, ведь из кошмара выхода не было. Ровно до тех пор, пока его, совсем обессиленного, не ослепила вспышка тёплого света, и он очнулся в своей каюте. В первые секунды дышалось тяжело. Причём настолько, что Хонджуну казалось, он вот-вот задохнётся, и наутро квартирмейстер найдет лишь его хладный труп. Тогда дорожка спасения оказалась всё той же. Дверь каюты, лестница, палуба, рассвет. Но именно сегодня легче не становилось даже на йоту. Поправив съехавшую рубаху, капитан бегло огляделся. Вокруг ни души, только старый добряк Джером на посту. Откуда ждать коварную опасность, Хонджун совсем не понимал, сжимая кулаки до побелевших костяшек. Но в том, что бури не миновать, он был уверен ровно так же, как и в том, что солнце начинает свой путь на востоке. С потрескавшихся от ветра губ сорвался очередной приглушённый стон. Тяжёлый, покрытый едва уловимым отчаянием. Будто совершенно чужой. Обычно видения были более ясными: с описанием окружающих вещей, лицами противников, местом. Благодаря чему капитан почти всегда выходил сухим из воды и успешно вёл за собой команду последние несколько лет, предугадывая чужие шаги заранее. В подобные счастливые моменты становилось плевать, что сквозь себя пропускался весь болезненный мрак очередной подсказки. Результат ведь радовал больше, в итоге позволив спасти не одну драгоценную жизнь. Но в этот раз судьба заставила только давиться невозможностью изменить хотя бы что-то вперемешку с ненавистным ожиданием. Кажется, в ближайшее время Хонджун спать не будет вообще.