***
Как только Сан получил королевское благословение, назад пути уже не было. Чем ближе он оказывался к поверхности, тем больше уверенность в правильности решения крепла. Мысли метались от одной догадки к другой и, если бы не связь с жемчужиной, до пепла выжигающей сердце, парень бы подумал, что лихорадит его от количества дум и сомнений. Но что-то внутри подсказывало — ответ, который так нужен подводному царству, лежит на поверхности — буквально на поверхности бесконечной морской глади. Сан пересек видимые только ему границы в разы быстрее, чем, думал, дастся эта затея. Ощущения, заполонившие разум, набатом отбивали в висках, словно давно сломавшийся часовой механизм, неуловимо быстро, заставляя сознание пропускать целые доли циферблата. Лучи закатного солнца по-родному обнимали беззаботно гуляющие волны, будто знали о предстоящей буре и желали оказать незримую поддержку. Сан ненадолго замер. Под водяной толщей таких красок не встретишь, и каждый раз на поверхности яркое светило кажется чем-то нереальным, далёким, из другого красивого мира. Роскошь, недоступная на дне. И нынешнее мгновение настолько ценное, что парень бы точно засмотрелся на ближайшие несколько часов, но не мог. За грудой костей металось сердце, будто птица в неприветливой мешающей клетке. Оно больно билось о ребра, заставляя Сана переводить дыхание чаще привычного, словно стремилось вырваться и указать путь. Вопрос о том, кто и для чего похитил жемчужину, оставался без ответа. Переживая прошедшую ночь в раздумьях наперевес с измывающей кости тоской, парень успел перебрать бесконечные россыпи вариантов, в конечном итоге не придя ни к одному конкретному. Это расстраивало и злило неимоверно. Жемчужина всё ещё была реликвией правящей династии, и её пропажа могла поставить на кон всё. И жизнь наследного принца тоже, ведь он хранитель. Избранный, который своё сокровище не смог уберечь. Слишком позорно и до мурашек по коже стыдно. О худшем Сан старался не думать — его дыхание не имело особой ценности, когда сотни тысяч других могли стать песчаной пылью. Упускать время непозволительно, парень понимал это слишком отчётливо, буквально чувствуя каждой клеточкой тела. Но сейчас, находясь на поверхности покорных вод, терялся в сомнениях. Не был уверен ни в себе, ни в своих силах. Магия, заполнившая жилы наследного принца добрый десяток лет назад, ощущалась всё слабее. Исчезновение жемчужины давало о себе знать самым нежелательным способом, и сейчас Сан оказался заложником времени — чтобы настроиться и поймать нужные нити силы, потребуется нечто большее, чем щелчок пальцев, приводящий в чувства. Раньше всё было иначе. Пусть, скрываясь от лишних глаз, парень никогда и не хвастался дарованными способностями, на самом же деле потраченные на тренировки годы давали свои плоды. Сан был силён. Не настолько, как придворный маг, собравший в себе за последние столетия могущество водных просторов, но всё же оказаться в любой точке морей мог без особых преград. Напряженный вдох и такой же рваный выдох. Сан волнуется, но тряска, происходящая внутри, кажется похлеще любого шторма, поэтому он наконец решается. Постепенно откидывает голову назад, расслабляет тело и позволяет воде аккуратно и заботливо уложить себя на спокойную морскую рябь. Вокруг тишина, лишь крик чайки вдалеке разбивается о затуманенное сознание. Парень делает ещё один глубокий вдох, кажется, нащупал. Применять магию словно играть на музыкальном инструменте — так наставлял его когда-то годами умудренный учитель. Приговаривал быть внимательным и нежным, не бить наотмашь, почувствовать. И Сан чувствует. Водная гладь услужливо окутывает его тело и с жадностью тащит вглубь. Нагретая за день вода становится ледянее всех придонных, кажется, и в самой глубокой подводной впадине он не чувствовал такого пробирающего холода. Приходится терпеть, ведь знает, открывать глаза нельзя. Парень жмурится сильнее и перестаёт дышать. Ни рудиментарные лёгкие, ни невидимые жабры на шее не должны забрать с собой и капли той материи, которая перемещает его тело в это мгновение. Когда прохладный бриз лёгкими капельками ощущается на коже и теплота последних лучей всего несколькими поцелуями забирает холодящую дрожь, Сан понимает, что можно выдохнуть, открыть глаза и подойти к человеку, на чей корабль переместила магия. На палубе пиратской легенды кипела своя жизнь: уставшие, но отчего-то довольные матросы наводили чистоту, с усердием орудуя тряпками; квартирмейстер в своей неизменной манере носился с какими-то бумажками, попутно отчитывая зазевавшегося боцмана, за штурвалом стоял лучший среди команды рулевой, с лёгкостью направляя быстроходную Destiny. Наследный принц был здесь частым гостем, поэтому никто из находившихся на палубе виду не подал, только махал в приветствии и совсем по-дружески спрашивал, как дела в мире подводном. В очередной раз Сан был рад, что никто из членов команды не знал о его титуле, надоевшие поклоны душили бы ещё сильнее. Кажется, только находясь на этом корабле, парень чувствовал себя по-настоящему живым, не скованным какими-то правилами и колкими взглядами дворцовых жителей. Мог выдохнуть так, как ему хотелось очень давно — без притворства и арсенала масок. Уверенно вышагивая в направлении одной определенной каюты, Сан незаметно улыбнулся своим мыслям. Многие знали капитана Кима как человека, давно покинувшего пределы суши, отдавшего своё сердце неукротимой стихии, так благословенно благоволившей ему. Но для парня Хонджун прежде всего был другом, старшим братом, семьёй. Ведь именно он первый человек, который был добр к незнакомому мальчишке, протянул руку и показал мир с другой, совсем неизведанной стороны. Он же первый и единственный человек, чьё лицо принц с тревогой искал каждый раз, когда главы пиратских судов спускались под могучие толщи воды, преподнося дары короне за благословение моря. Хонджун единственный, кому Сан мог довериться в сложившейся ситуации и быть уверенным, что его слабость и волнения они разделят на двоих. — Чем скромный капитан обязан Восходящему свету Морской Пустыни? — Хонджун слегка наклоняет голову набок, с прищуром оглядывая далеко не беззаботного принца, которого видел последний раз на церемонии подношения. Внутри неприятно царапают догадки, но мужчина всё ещё держит лицо. — Капитан Ким, давай без формальностей? — улыбка на лице Сана слишком уставшая, нарисованная будто одной только вежливостью, но на самом деле самая искренняя. Он всё ещё держит осанку, источая неотъемлемую грацию, но Хонджун далеко не глупец. — Ты всегда так встречаешь гостей? Вопрос скорее риторический, нежели требующий ответа. Каюту вмиг заполняет тихий смех, ведь каждый из друзей знает, как именно капитан Ким встречал гостей. Особенно незваных. Особенно трепетно. Но Сан не относился ни к одной из категорий, ради которых Хонджун сменял милость на гнев, одной только ухмылкой вгоняя в ужас. Мужчина ценил наследного принца как человека и друга, без раздумий называя своей семьёй. Потому что связь между ними была, кажется, ещё с самого детства, ощущалась на всех уровнях и спасала в трудные моменты. — Что случилось? Рассказывай, — капитан всегда любил, когда с ним говорили прямо. Мысли человека потёмки, а сердце подавно. Поэтому на корабле ходило негласное правило — говори как есть, иначе драить нижние палубы придётся несколько дней. Парень долго мяться не стал, прекрасно зная, когда лучше юлить, а когда говорить прямо. Рассказ о случившемся дался на удивление легко. Нужные слова находились одно за другим, и на какой-то момент Сану даже показалось, что делится с другом всего лишь подводными слухами, которые придворные слуги охотно разносили. Но стоило только упомянуть о разрывающих изнутри ощущениях, тело пробила зыбкая дрожь. Даже дышать стало на порядок тяжелее — ноющая тоска вновь сжала горло. Хонджун будто и не удивился ни капли, лишь позволил грустной ухмылке коснуться обветренных губ. Пережитый ночной кошмар не сулил ничего хорошего, всё ещё скручивая внутренности в узел, заставляя с опаской ожидать врагов в любой момент. Несмотря на то, что после услышанного картинка в голове начинала приобретать слабые очертания, мужчина пока даже представить не мог, что заставит измазанный ужасом сон стать реальностью. Неизвестность для бравого пирата была лишь азартной игрой, умелым риском, на который он всегда шёл с вызовом и уверенной ухмылкой. Но если на кону стояли жизни дорогих людей, эта самая неизвестность заставляла страх внутри вспыхнуть как спичка. Впору было бы собрать команду и на всех парусах сорваться в очередное далёкое плаванье. Но Хонджун не мог отвернуться от Сана. Неумело скрытая боль в глазах напротив просила о помощи, чем ударяла стойкого капитана прямо под дых. Этот парень важен для него не менее, чем вся команда. — Сан, тебе нужен отдых. Посмотри на… — проявление заботы оказалось прервано настойчивым стуком в дверь. Судя по рваному ритму, беспокоил боцман, тот ещё паникер, но идеален в работе. Убрав с лица выражение обеспокоенности, Хонджун бегло прокашлялся и разрешил войти. — Капитан, надвигается шторм, — истерически срывающегося тона вполне хватило, чтобы озадачить и вмиг посерьёзневшего Хонджуна, и Сана, который, при всей своей чувствительности к морю, не ощутил бушующую стихию даже отдаленно.***
Заброшенный и давно обветшалый остров-маяк уже несколько десятков лет не направлял корабли, забыв о своём прямом назначении. Свет внутри высокой башни потух, и нет смельчаков, которые решились бы его зажечь. Небольшой остров посреди необъятного моря обнесён грядой острых ломаных скал. Словно колья-укрепления они грозно возвышались над бушующими водами, не умеющими останавливаться ни перед чем. Даже если бы волны возжелали обойти неживую стражу, не смогут — без шансов превращаются в белёсую вязкую пену, разбрызгивая частички своей души, обтачивая каменные глыбы. Магический щит, возведённый лишь для перестраховки, блёкло искрил под луной — единственным источником света здесь. Самая верхушка жилища-маяка оказалась покрыта густым непроглядным туманом, даже морские птицы не прилетали на ночлег, гонимые прочь незримой рукой. Только фигура, облачённая в широкий чёрный плащ, свободно опиралась на ветхие перила, вдыхая собой жизнь в забытый остров. Быть изгнанником — бремя, которое Ёсан нёс на собственных плечах гордо, уже привычно. Последние десять лет забытья — лишь миг в его долгой жизни. Он знал, на что шёл, ещё несколько веков назад, отдав собственную свободу в золотые оковы дворца. Маг, рождённый в расцвет Морской Пустыни, с малых лет всего лишь заложник своего предназначения — оберегать равновесие магической силы меж двух миров суши и моря. Ёсан мог подолгу вглядываться в невидимую даль, нередко встречая так рассветы, но сегодня даже волшебство заброшенной тиши ощущалось иначе. Маг внезапно поежился — стайка противных мурашек вперемешку со скользким предчувствием снова дали о себе знать. Мужчина не был провидцем, но отчётливо понимал, грядёт что-то опасное. Даже поверхность моря стала нетипично спокойной, будто затаилась, приобретя обманчивые очертания. Неестественная картина, так легкомысленно открывшаяся не перед теми глазами, не позволила и дальше просто стоять на месте. Сомнения крепкой хваткой повели за собой, заставляя Ёсана ускоренно ступать по хлипким старым ступеням. Валуны, которые обычно не рассмотришь даже вблизи, сейчас казались пленниками, вырвавшимися из-под покрова строгих вод, — понадобилось мгновение, чтобы вода отступила непозволительно далеко. Маг сделал всего несколько шагов, едва не путая сушу с бескрайними когда-то волнами, и замер. По затылку колючими иглами пронеслось волнение, небрежно бросая якорь в самую глубь сердца. Порыв ледяного ветра, чужого и нехарактерного для летней ночи, без тени сожалений сорвал капюшон плаща, растрепав серебристо-белые кудри. Ёсану бы впору отмахнуться от всего, запахнуть одёжку посильнее, да уйти вглубь своего убежища, отогревать старые косточки, но чуйка настойчиво вела вперёд. Через несколько шагов носки причудливых башмаков касаются воды — самое время опустить руку, дать влаге поглотить её, чтобы получить послание. Ёсан не медлит, с уверенностью позволяя едва качающимся волнам пробраться дальше, передать новость, не терпящую отлагательств. Требуется всего секунда, и глаза мага загораются искрящимся пламенем. Осознание происходящего рисуется молниеносно, вместе с раскатом грома, ломающим небо над белокурой головой. — Этот день всё-таки настал…