Кровь цвета вишни

Вспоминая день моего знакомства с Риком, я могу точно сказать, что он был ничем не примечателен. Тогда меня только назначили ассистентом. У меня не было нездоровых амбиций, но внутри меня оставалась надежда, которая внешне проявлялась в моём трудолюбии: я работал над задумками, не жалея сил. Наша первая встреча с Риком Аблатионом оказалась проста до безобразия. Как и полагается, чтобы не испугать человека, я негромко постучал, обозначая своё появление: — Солнечный день, не правда ли? – я задал риторический вопрос на лёгкой улыбке, не осклабляясь целиком. Я всегда предпочитал доброжелательность и учтивость вместо сухой и невыразительной терминологии — к последней я прибегал только по необходимости, в рабочей обстановке. Возможно, я был совсем не учёным? — О, мистер Кэйл? Меня предупредили, что Вас поставили в паре со мной. Рад Вас видеть в числе моих ассистентов. Моя коллега Мэри Тэйсон тепло о Вас отзывалась, - на этой ноте он улыбнулся, и мы пожали друг другу руки. Тогда я не заметил его суетящийся взгляд, отдающий безумием. Зря. Наше исследование было посвящено сомнологии. Согласно распоряжению научного руководителя, нам выделялось скромное финансирование, некоторая выборка добровольцев на роли испытуемых, а ещё назначался крайний срок — полгода. Нашей задачей на тот момент стала REM-фаза сна, и помимо обычных замеров и мониторинга состояния у добровольцев во время и после сна, одному из них требовалось уделить пристальное внимание. Его звали Майк Таберсон, и у него была повышенная тревожность — а у нас было подозрение, что это напрямую связано с REM-фазой сна. Знакомство прошло в тёплой обстановке: обсуждая гипотезы касательно того, чем вызваны ночные кошмары и тревожность у Майка и набрасывая план наших исследований, мы отпивали чай из наших кружек — Рик предпочитал без сахара и мотивировал это приятным кислым привкусом, а я тем временем клал не менее трёх во всё, что относилось к чаю. Кофе мне не нравилось, даже с молоком. — А Вы уверены, что дело только в фазе сна, а не переживаниях? – я выразил смелую мысль, и уже приготовился к её парированию. — Почему Вы так уверены? – спросил в ответ Рик. Его мягкая реакция вызвала у меня неоднозначное впечатление. Похоже, наша связь стала крепче? Мы ещё долгое время горячо обсуждали все наши мысли и догадки, которых становилось с каждой минутой всё больше. Чай в кружках уже давно остыл, но наша беседа смолкла по меньшей мере через час. Незаметно подступил вечер, и за окном уже смеркалось — летом закаты и наступали поздно, и тянулись долго. Нам нужно было попрощаться до следующего дня, и уже завтра приступать к планированию эксперимента. Предстояло много бумажной и эмпирической работы. Наша лаборатория находилась в небольшом, но вполне уютном здании, огороженном от остального мира и существовавшим в закрытом пропускном режиме. У нас всегда оставалось право выбора, и мы могли как уехать по домам до следующего утра, так и переночевать в одной из комнат, напоминавших что-то усреднённое между кабинетом и спальней: здесь был как раскладной диван, так и рабочий стол с канцелярскими принадлежностями. Иногда, бросая взгляд на канцелярию, я скучал по школьным временам, но только иногда. Чаще я думал об исследованиях. Быть исследователем — не рутинная работа, требующая заурядного мышления с 9 утра до 6 вечера. Это стиль жизни, и здесь требовался живой и подвижный ум, сообразительность и готовность возразить даже аксиомам. Гипотезы сами по себе нуждались не только в их создании и оформлении, но и в подтверждении или опровержении. Искусство предполагать не относилось к чему-то экспериментальному, это был сугубо творческий процесс. За окном темнело. Мы с Риком пожелали друг другу спокойной ночи — сегодня закрывать кабинеты предстояло мне, равно как и совершать вечерний обход добровольцев. Как иронично, что это напоминало мне о моих родителях: мой отец был неврологом, мать — терапевтом. Им вдвоём нравился их жизненный путь, по которому они шли. Со студенческих лет они продолжили идти по нему вместе. Мой отец поступил в ординатуру, и из врача общей практики за три года он стал неврологом, но мою мать всё устраивало, и уходить в узконаправленную специальность она не торопилась. Они любили друг друга, и эта любовь могла стать эталоном для остальных. Именно они вдохновили меня пойти по их стопам, а дальше всё переросло в исследовательскую деятельность. Вечерний и утренний обход каждый раз напоминали мне больницу, пробуждая тёплые воспоминания о детстве и родителях. По большому счёту всё, что я тогда делал, напоминало мне о них — почти всё, что было здесь, отдалённо напоминало планировку госпиталя.