Утро
Laura Les—Haunted
Ливень неумолимо стучал по окнам класса, превращая окутывающую тишину в мрачный ритм. Лекция началась несколько минут назад. Речь шла о истории фотографии. Для нее это было совершенно безразлично. Джинн в такт дождю стучала по столу карандашом. Ей нравилось воспринимать окружающий мир как музыку. Тревожную и меланхоличную, нежную и чуткую, безмятежную и легкую. Опершись щекой на собственную руку, она вздохнула. Хотелось оказаться снова на берегу океана, обнявшись с плеером. Прогуляться по улочкам Китая. Посетить очередной парижский рейв. Быть где-то далеко. Восстановить порядок. Хотя бы на мгновение почувствовать этот порядок. Ей нужен был свежий воздух. Не быть запертой в очередной дыре на краю этого отвратительного мира. И не услышать в качестве утешения фразу: «Прости, Джиневра, но так будет лучше для всех», — слова, которыми отец ее наказывал, запихивая ее чемодан в машину. Внимание Джинна привлекает неровный клочок бумаги, будто бросленный нарочно в сторону Кейт Марш, которая приземлилась на темечко. С Кейт Джинн познакомилась в свой первый день в Блэквелле, когда девушка растерянно бродила по кампусу, совершенно не зная, что делать. Кейт — такая скромная девушка, воплощение невинности, до безумия милая, до костей доброжелательная. Она будет улыбаться, пожимая плечами, наливая тебе еще одну чашку чая. Она будет повторять тебе эти сладкие истории и с грустью спрашивать, что привело к тому, что она снова нашла тебя на полу в твоей комнате. Поворачиваешь голову, глазами находишь источник собственного раздражения. Смотришь, словно выжигая образ той. Истязаешь глазами. Была бы возможность пытать одним взглядом, нет сомнений — это была бы твоя любимая пытка. — На что уставилась, сучка? — Голос слышится где-то рядом. — М, я задумалась какого будет отрывать тебе руки, если ты еще раз что-то кинешь в ее сторону, — слишком театральная пауза, будто пробуешь собственные слова на вкус. — Или ты сегодня неудавшийся баскетболист и это не то, что я подумала? —Тебе-то какая до неё разница? — округляет глаза Тейлор. — Такая, что сможет вырвать твои кривые ручонки, если ты ещё раз что-то подобное выкинешь, — Джиневра разворачивается к ней полностью, закидывая ногу на ногу, длинные волосы рассыпаются по плечам. — Видимо, психотерапия идёт тебе не в плюс, злобная стерва, — этот голос настолько мерзкий, словно все писклявые игрушки засунули в одну глотку. — О, Виктория Чейз защищает своих подданных, — наигранно выгибает бровь Джинн. Обстановка в классе накаляется, зрелище напоминает ад. Кто-то начинает перешёптываться, слегка посмеиваясь, а Кейт застыла в собственной неловкости, тяжело дыша. — Девушки, мы вам не мешаем? Джинни, Виктория, в чём дело? —Преподаватель изумленно смотрит на виновниц приостановленной лекции. — Просто непонятно откуда выпустили эту бестию, да она же опасна! — Переходит на крик, поправляя свою кашемировую кофту. — Виктория, прекратите. — Суровый голос проходится по коротко стриженной девушке, заставляя заёрзать на стуле. — Простите, мистер Джефферсон. — Слишком тихо отвечает Виктория. Джинн недовольно хмыкает, продолжая смотреть на тех двоих ещё несколько мгновений; затем снова отводит взгляд к Кейт, перекидывая свои блондинистые волосы через плечо. Девушка за соседним столом лишь шепчет «спасибо» губами и снова погружается в свои записи. Лекция возобновляется, а мысли Джинн находятся вновь за тысячу миль. Дождь устало отбарабанивает по окнам последнюю мелодию, прежде чем утихнуть. Девушка крутит прядь вокруг пальцев, нежно вальсируя ею в воздухе. Ее пустой взгляд направлен в никуда, надежно укрывая свои мысли. Она прикусывает губу, забывая о нанесенной поспешно утром помаде. Кажется, ее пухлые губы трескаются от сухости. Или же сама Джиневра стала одной огромной трещиной. Утро приходит с мрачными мыслями. Всю ночь она мучилась кошмарными снами. Она выглядит как труп, одно сплошное отвратительное тело. В зеркале Джиневры виделось только разочарование. У нее большие темные глаза, практически черные, аккуратный приподнятый нос, всегда обкусанные губы, острые скулы, у нее мрачное и длинное лицо, слишком худое, потому что она почти ничего не ест. Шорох отвлекает девушку от воспоминаний. Какой-то обрывок бумаги изящно приземляется на её стол. Длинными трясущимися пальцами она разворачивает свёрток. «Нейтан узнает.». Джиневра едва сдерживает смех. Красивые изысканные буквы таращатся на нее. Она вспоминает его. Что-то смешное, сутулящееся, с прищуренными глазами. Трудно понять, боязнь света или чрезмерно раздутое эго заставляют его глаза всегда находиться в таком положении. Он высокий, худощавый, всегда носит красную куртку. Кажется, все, что символизирует слово «придурок», имеет красный цвет. Кстати, Виктория тоже неразлучна с этим цветом. Девушка улыбается своим мыслям. Улыбается, но руки сжимаются от злости. Достаточно просто надеть красное. Руки находят ручку, заносят её как для удара, нервно царапая бумагу. «Я с нетерпением жду. С наилучшими пожеланиями, Дж. Смитт». Бумажка перекинута через плечо, в сторону чужого стола. Попав прямо в щеку первоначального отправителя, Джиневре становится еще веселее. Сегодняшний день — сплошная тревога в абсурдном сюрреализме.День
Placebo—Fuck U
Все психотерапевты похожи. Этот нежный голос проводит вас в потаенные уголки вашего собственного разума. Их кабинеты — воплощение слова 'комфорт' и 'спокойствие'. Светлые тона, коллекция книг, в которой обязательно найдется хотя бы одна Фрейда. Какая может быть психотерапия без явного сексиста своего времени? Джиневра усмехается над этой мыслью, складывая вещи на кресло и сама устраивается на кушетке. Полежать было бы неплохо, учитывая то, что сегодня ее мучает головокружение. «Ещё бы, ты последний раз ела пару дней назад.». Сознание — унылая штука, напоминающее о каждом проёбе. — Джиневра, здравствуй, — спокойный голос находится где-то у окна ее идеально успокаивающего кабинета. — Здравствуйте, — её обидит, если ты не вспомнишь имени, либо же деньги богатеньких детей скрывают все нормы приличия? — Как твои дела? Как прошла неделя? —она пересаживается за свой стол, роясь в документах, интересно, она в курсе, что ты знаешь о каждом отчёте, отправляемом твоему отцу в конце сеансов? Слова застревают в горле, нужно время оценить ситуацию, подобрать верную реплику. Где-то в сознании находится сегодняшняя ссора в классе. Она назовёт это пассивной агрессией и скажет, что на самом деле ты злишься не на Тейлор с ее дурацким поведением или Викторию, которая пытается задеть тебя, лишь бы хоть немного поднять собственную самооценку. Аккуратность кабинета терапевта раздражает. Эти милые картинки, пастельные оттенки застревают в глазах, вызывая новые потоки злости. Всё однообразно. Циклично. Однотипные фразы и разговоры. Ты в порядке, просто немного сошла с дистанции, отстранилась, потерялась. Ты обязательно найдёшься среди обрывков разговоров и этих тупых кошмаров, найдёшься, укутанная в собственные воспоминания, и они больше не заставят тебя проронить эти слёзы, душащие ближе к золотому часу. Обещаю. Ты вернёшь себя. —Джинн, — аккуратно давит, прощупывая твоё настроение, — ты ещё здесь? — Да. Я всё ещё тут. Где же мне ещё быть, кроме вашего дурацкого кабинета? — Что не так в моём, как ты выразилась, дурацком кабинете? — спрашивает своим мягким тоном, пока ты вырисовываешь картину ее убийства. — Вам не кажется, что каждый психотерапевт — ходячее клише? У вас всех одинаково спокойные голоса, эти приглушенные оттенки стен, ебаные книжки, на стеллажах обязательно найдется хоть одна из этих тупых работ Фрейда. Всё это — просто дурацкое повторение. Вы — всего лишь повторение предыдущего, получающего неплохие деньги моего ахрененно богатого отца, который, вместо решения проблем, просто отправил меня в это гниющие место, определив к очередному терапевту, который, в свою очередь, отсылает ему эти тупые отчеты, где уточняет, что я не в порядке, но не настолько, чтоб снова упрятать меня в стационар, потому что деньги-то получить охотно, — говоришь слишком быстро и зло, чтоб в осознании мелькало, что Джиневру, мать твою, Смитт просто так не проведёшь. — Ты расстроена, Джинн и ты имеешь на это право. — Ну разумеется, имею, — срываешься на крик, — Я имею право быть хуевой! Она молчит, даёт время остыть, пока внутри всё полыхает, ещё чуть-чуть и кабинет загорится вместе с её гребаными цветочками, расставленными по всем правилам какой-нибудь очередной психологической хрени. Жмешь руки в кулаках, собственные ногти впиваются в кожу, так, что снова останутся отметины. — Что ты сейчас чувствуешь? — Я злюсь, если это не очевидно. — Что вызывает в тебе эти чувства? — что-то пишет в своей папке. — Я не знаю…—Джиневра занимает оборонительную позицию: руки крепко скрещиваются на груди, брови нахмуриваются, будто готовясь отражать атаку. — Мне кажется, что ты прекрасно знаешь, что тебя сегодня разозлило. Точнее, оно злило тебя уже какое-то время, но что-то отчетливо дало тебе в полной мере ощутить эту эмоцию. Какой-то незначительный триггер. — Она закусывает свою губу и тогда ты смотришь на нее. Стройная женщина с милым лицом. У нее серые глаза, подчеркнутые темным карандашом и какими-то матовыми тенями в тон кожи, немного румян на щеках, она и правда следует всем этим правилам макияжа. У нее кругловатое лицо и небольшие губы, на них что-то, напоминающие блеск последней коллекции Dior, что-то розоватое и такое девчачье милое, что ты невольно кривишься. У неё типичное каре и каштановые волосы, слишком идеально уложенные. Какая-то цветастая блузка и юбка-карандаш. Всё слишком идеально. Всё, к чему ты никогда не будешь принадлежать. — О чём ты задумалась, Джиневра? — О собственной принадлежности к этому идеально гниющему миру. — И о чём же эта мысль? — Она вновь что-то записывает в своих идеальных бумажках. — Мне здесь не место, иногда мне кажется, что моего места нигде не будет. Я ни к чему не хочу принадлежать. У меня не будет милого кабинета, таких же уродских блузок, таких же идеально уложенных волос, подобно вашим. — Может, тебе и не нужен такой же кабинет, прическа и одежда. Ты уникальна по-своему, твоя одежда, макияж — всё это делает тебя особенной, и тебе не нужно быть кем-то другим. — Все говорят, что мне не нужно быть кем-то, что нужно просто быть собой. Но какой собой мне быть? Я не смогу больше быть той идиоткой, доверяющей своему лучшему другу, который в итоге накачает меня наркотиками и позволит всему тому случится, я не смогу больше надеяться на то, что мой отец хоть на какую-то каплю защитит меня, а не отмахнется, потому что тогда, — жестикулируешь в воздухе руками, — ну разумеется, тогда это был очередной из кретинов, с которыми у моего папаши ебаные сделки. Так какой мне в итоге быть, мисс комфорт? — Я здесь для того, чтоб помочь тебе самой решить это. Для того, чтобы пережить твой опыт и вновь обрести себя. — Называть изнасилование — опытом. Этому вас учат в ваших университетах? — Гнев вспыхивает хуже прежнего. —Джиневра, мне жаль, что тебе прошлось пройти через это, и я тут для того, чтобы помочь. Девушка на кушетке устало протерла щеку, слезы медленно скатывались по лицу, оставляя полосы туши за собой. Идиотизм. Всё это — один сплошной непрекращающийся идиотский пранк. Ей просто нужно проснуться и осознать, что всё это — просто кошмарный сон. Вот она откроет глаза и очутиться в компании друзей в своей квартире в Л.А. Но сон не отступает, он нежно придерживает её за горло, немного царапая кожу. Она не просыпается.Вечер
Crystal Castles — Untrust Us
Опустошенность находит её недалеко от маяка. Приобнимает на скамейке, наслаждаясь вместе закатом. Не помня, как вообще очутилась тут, Джиневра уныло провожала облака взглядом. Что-то нелепое. Лежать вот тут после собственной истерики с новым пузырьком таблеток в руках. Она просто выписала ей дозу посильнее. Как же нелепо назначать бывшему наркоману дозу посильнее. Будто после передозировки дозы сильнее заработают. — Поверить не могу, — она говорит с небом, завывающим ветром, да с кем угодно, чёрт подери, — я чиста уже 144 дня. Тень приближающегося скользит по траве, искажаясь. Секунда, и он уже стоит около неё, загораживая обзор на маяк. Нейтан Прескотт. Он злобно косится и дрожит. Он источает запах злобы, никотина и чего-то смутно–знакомого, как отголосок прошлой жизни. Ну, конечно, так пахнут все торчки. Это запах длительного употребления и смерти. Джиневра изучает его глазами, мысленно бросая вызов. Думаешь, в этой игре в гляделки ты выиграешь? Нет. — Джинни Смитт, верно? — Он злобно озирается по сторонам, будто беспокойство выводит его за грань. Джинн вскакивает, почти задевая своей головой его подбородок, он выше и крупнее неё. Ей приходится задирать голову, чтоб не разорвать зрительный контакт. — Нейт, очевидно, — тянет слова, проговаривая их спокойно, будто он не представляет угрозы. — Не смей меня так называть, шлюха! — Прескотт срывается на крик, что веселит девушку. — Вау, не прошло и пары минут, а ты уже в ярости. —Лукаво улыбается, а внутри всё разваливается на мелкие части от страха. Нейтан хватается за её плечо, сильно сжимая, начинает трясти словно какую-то ветку. Джинн наотмашь бьет его по руке, отходит. — Какого хрена ты творишь, мать твою? — шипит девушка сквозь зубы, — Совсем головой поехал? Порывы ветра пытаются усмирить нависшую в воздухе ярость. Она смотрит сурово, не давая даже произвести малейший шорох, глядит, а в глазах накопившаяся ненависть скачет. Она сжимает свои маленькие кулаки, словно готовясь ответить на этот агрессивный жест, словно может нанести хоть какой-то удар этому непропорциональному телу. Он улыбается какой-то странной улыбкой, делает шаг навстречу её скопившейся злости. — Ты доставляешь проблемы Вики, — лениво произносит Прескотт. Многочисленные путешествия и длительное употребление научило девушку нескольким вещам, но первоочередное и самое важное правило: всегда носи с собой перцовый баллончик. Он находится в кармане её широких джинс цвета асфальта. Огромные рукава кофты помогают скрыть предмет в руках. Нейтан нелепо двигается в пространстве, будто оно совершенно искажено и ему трудно хоть как-то передвигаться в пространстве. Он вновь пытается дотянуться до неё своими длинными руками, немного прищуриваясь. — Я стану твоей основной проблемой, мудила, — выставляет руку вперед, и перец плавно распределяется по лицу напротив. Нейтан кривится и шипит, шлёт проклятье и, спотыкаясь в собственных ногах, падает на землю. Девушка аккуратно обходит его, наклоняется, шарит в карманах его бомпера на предмет чего-нибудь… Подозрительного? Джинн находит забытую пачку сигарет в его кофте, нащупав зажигалку, присаживается на корточки около чертыхающегося Нейтана, закуривает. Она выпускает клубы сигаретного дыма в его лицо, прикрытое руками, улыбаясь. — Я Джиневра Смитт, и если ты ещё хоть раз попытаешься ко мне приблизиться, то я превращу твою жизнь в кошмар наяву, ты меня понял? — её голос разрезает сталь между ними, — Ублюдок. Девушка тушит сигарету где-то около головы Прескотта, выкрикивает ему еще пару ругательств на прощание. Она обещает, что он ещё надолго запомнит их встречу и становится чертовски права. Нейтан про себя отмечает, что впервые его откостыляла девчонка. Он садится на траве, пытаясь хоть немного прояснить зрение, подтягивает ноги к себе. Джинн уже успела покинуть место встречи. В её волосах прячется уходящее солнце, когда Нейт смотрит ей в след. Чёртовы идиотки. Чёртова Виктория с её проблемами. — Чертовка, — шепчет Нейт Джиневре в след.