Breathe out Spray (Выдохнуть спрей)

Изуку не может удержаться, он выкрикивает приветствие, громкое, мощное и лиричное. Каждый мер в пределах видимости останавливается, поворачиваясь к нему, и тут на него со всех сторон набрасываются все цвета. - Ма! Мама! Мама! Ма! - Мидори и Баку начали плакать, бросаясь вперед на длинных, сильных хвостах, чтобы врезаться в Изуку, обхватывая его руками и рыдая у него на груди. Поймав их, Изуку выдавливает пузырьки из их легких, задыхаясь в воде, словно забыл ее вкус. Тоши громко протестует, с сильными здоровыми легкими, и борется за освобождение от полуслинга, глядя большими зелеными глазами на двух старших братьев и сестер, которых они узнали, но, возможно, забыли. Изуку содрогается в рыданиях, осыпая поцелуями и прижимая к себе всех троих детей. Тоши борется, толкается в лицо, издавая громкий хрипящий звук, а Изуку заливисто смеется, как и близнецы, которые играют с крошечными ручками щенка. - Похоже, у нас есть боец. - Врывается глубокий, знакомый утешительный голос, и это Кацуки, подплывающий к своим щенкам, чтобы насладиться видом своего партнера, своего младшего щенка, живого и здорового. У Изуку перехватывает дыхание при одном только виде его, но от поиска слов его спасает розовое пятно. - Деку-кун! - Урарака кричит, пробиваясь мимо Кацуки с помощью взмаха своих розовых плавников, заставляя его ругаться, а затем Изуку тонет под движущейся приливной волной обнимающих его меров, даже голубого плавника Ииды, и он чувствует, как длинная нить напряжения покидает его позвоночник. - Привет! - радостно восклицает он, крепко обнимая их всех. Дети покидают его объятия, и он снова соединяется со своими товарищами, с Иидой, Ураракой, сильно беременной Джиро, ее партнером Каминари, присутствующим Миком и вторым командиром Кацуки Серо. Не хватало только старой, доброй исцеляющей девочки, которая редко покидала свое логово, только в экстренных случаях. Новый мер уже ждет, прекрасная ярко-зеленая с длинными темно-зелеными локонами. - Привет, - кричит она, пригнув лицо для приветствия. Он обнюхивает ее голову, обнаруживая на ней запах Урараки и Ииды. - Зови меня Цу-чан. - Привет, Цу-чан, - радуется Изуку, подхватывая ее на руки. Она глотает воздух, и они все смеются: Урарака с розовым лицом и облегчением от того, что ее новая возлюбленная была принята последним членом стаи. - Я так счастлив вернуться домой, - Изуку сияет, и стая объединяется, даже Кацуки на краю, на голову выше всех, кого он защищает, его пара в центре. Изуку зарывается носом в волосы Баку и Мидори, прижимает к груди извивающегося Тоши и смеется, когда получает в ответ многозначительный смешок. Подняв глаза, Изуку встречает взгляд, который он чувствовал на себе с самого прибытия. Красные, красные глаза. - Баку, Мидори, - Изуку целует их обоих в лоб, нос и щеки, пока они не начинают хихикать и отстраняться, - возьмите Тоши для меня? Пришло время... нам... - Папа скучал по тебе, - говорит ему Мидори, сияя розовыми щеками и восторгом. Она берет Тоши на руки и уклоняется от руки Баку. Он остается звать ее за собой, а трое уносятся прочь под пристальными взглядами Урараки, Цую и Ииды, последний из которых, безусловно, начинает выкрикивать ругательства, даже когда они исчезают за рифом. Звук пронзительного смеха Тоши затихает, превращаясь в вибрацию. Изуку сглатывает, чувствуя себя неожиданно странно без ребенка, которого он держал на руках. Затем он поворачивается и видит Кацуки, который все это время стоял рядом, почти не разговаривая, и смотрел на него. Изуку не может сказать, о чем он думает. - Привет, Каччан, - говорит Изуку, нервничая, облизывая губы и проводя когтями по волосам и хвостам. Кацуки наблюдает, задерживая взгляд на белых прядях и на том, как Изуку их расчесывает, спускаясь к его ребрам, чтобы найти его более полным, более здоровым. Затем снова поднимается вверх и встречается с его глазами с такой интенсивностью, которая заставляет Изуку дрожать. Он не знает, хороший это знак или нет, но Кацуки не может оторвать от него глаз. - Кацуки? - снова говорит Изуку, и на этот раз Кацуки заметно дергается, придвигаясь ближе. Черный цвет его чешуи успокаивает, но почти темнее, чем он помнит, возможно ли это? От этого Изуку слегка дрожит, нервы и беспокойство объединяются, заставляя его гудеть от этого. - Деку... Изуку... - шепчет Кацуки, протягивая руку. Изуку вдыхает, внезапно поверив, что между ними стена, что Кацуки собирается протянуть руку и положить ее на стекло. Видение настолько реально, что Изуку вздрагивает, а Кацуки замирает на месте. Его партнер, отступил в сторону от его досягаемости. - У-у-у-м, Каччан, - начал Изуку, запинаясь, быстро моргая, пытаясь избавиться от ужасного вида этой стены между ними, стольких стен. Кацуки нахмурился, его глаза метнулись, впиваясь в Изуку, принимая во внимание, как дрожат его руки, как он... напуган? - Деку, ты... ты... - Кацуки не знает, что спросить. Что случилось? Что сделали с его партнером... он... они причинили ему боль, его опять пометили - НЕТ... Кацуки тряхнул головой, логически понимая, что он мог бы по запаху найти еще одну метку на Изуку, но не нашел ее. Но метка, которая принадлежала Кацуки, была притуплена, старая, несвежая. Может... может, Изуку... не... - Я не был уверен, что... - Изуку задыхается от этого ужасного чувства, такого старого и знакомого, не в силах прочесть то, что Кацуки пытался прочесть в нем, - я не был уверен, хочешь ли ты, чтобы я вернулся. Но я должен был, я должен был, мне жаль... - Он осекается, проглатывая то, что наверняка было ненужным извинением. Это выбивает воздух из легких Кацуки. "Что?" Он говорит, пытаясь возмутиться, но в результате получается жалкое, жалкое хныканье. Его разум замирает, утопая в черной воде. Он борется, пытаясь вспомнить, он должен вспомнить, что это был один из худших дней в его жизни... Изуку икает, глубоко прикусывая губу. Он дрожит, руки сжаты, плечи сгорблены перед Кацуки, и он задается вопросом, куда именно делся его сильный партнер, что с ним сделали за то время, что они были в разлуке? Он не должен был оставлять его там, не должен был... - Я сказал, что люблю тебя, а ты ничего не ответил. Это было так глупо, но я... - Изуку признается, содрогаясь от слез. Его руки извиваются в воде, кожа испещрена старыми шрамами и новыми, следами от его собственных когтей, от этого самого движения. Кацуки стало больно от этого зрелища. - Ты попрощался, как будто это был последний раз, когда мы видели друг друга. Я все думал, что... - Что я отказался от тебя, - Кацуки говорит это за него, голос пустой. Изуку сминается при этих словах в воде, погружаясь в себя и делаясь таким маленьким, что это сотрясает мир Кацуки. Изуку прошел через ад, с замиранием сердца ожидая смерти щенка, которого он так любил, только для того, чтобы снова жить в закрытых стенах. Снова в ловушке, снова в одиночестве. Щенок боролся за жизнь, Изуку должно быть было очень больно, когда Кацуки ушел. И эта ужасная рыба, эта Монома, вероятно, превратившая все сомнения и неуверенность Изуку в огромных левиафанов, и Кацуки... Кацуки отсутствует, не в силах бороться с ними за него. Чувствуя себя больным, Кацуки тянется вперед к своей паре, и первое прикосновение черных когтей к белым поникшим листьям заставляет Изуку замереть. Что еще хуже, так это то, что Кацуки не может ничего понять в этой тишине: это может означать бездыханную надежду на то, что его партнер, вожак его стаи, примет его обратно (и боги проклянут тот факт, что он думал, что его вообще отпустили), или это может быть страх, страх... возмездия или жестокости от рук Кацуки. Каждая хорошо выстроенная стена, окружавшая сердце Кацуки, дрогнула, и тут он понял, что построил их все на песке и мхе, а не на прочном камне. - Деку... Изуку, милый, - прохрипел Кацуки, подавшись вперед, чтобы взять Изуку, маленького, дрожащего (сильного) Изуку, в свои объятия. - Ничто в этом океане не заставит меня отказаться от тебя. Ты, блять, я... я долбаный идиот. Изуку зажал себе рот руками, тяжело дыша через жабры, так что они вибрировали. Похоже, у него не хватало смелости посмотреть на Кацуки. Значит, Кацуки заставит его. - Я Каччан, запомни. - Он нежно проводит губами по лбу Изуку, смело облизывает белый светящийся локон. Изуку задыхается. - Ты был намного храбрее меня, сильнее, чтобы вернуться со щенком. Я был... слаб. - Н-нет... - Изуку попытался сказать, но Кацуки прижался ртом к его острому уху, затягивая хватку, пока Изуку не оказался в его объятиях, прижавшись к нему грудью к хвосту. В его груди что-то разрывается, и он думает, что это может быть что-то, что отравляло его в течение долгого времени. С тех пор, как Изуку был запечатан. - Я был. Я решил, что детеныш потерян, и отказался бороться за него, и это ранило тебя больше, чем, что бы то ни было. У меня нет оправданий, в тот момент мне было тяжелее, но это несправедливо. - Он провел пальцами по самому большому из шрамов Изуку. Его губы плотно прижимаются к коже шеи Изуку, и Изуку дергается от ощущения острых зубов так близко к тому месту, где они ему нужны, где его тело и душа взывали об этом. - Это моя неудача. Моя. И даже хуже. Я заставил своего сильного, крутого партнера думать, что я ненавижу его, не так ли? - сказал Кацуки, почти про себя, нащупывая давно заживший след от претензий на шее Изуку, ненавидя то, каким тусклым он казался, каким бледным. - Каччан, - закричал Изуку, дергая его, бессознательно вонзая когти в сильную бледную спину и заставляя Кацуки рычать. - Пожалуйста, пожалуйста, сейчас, пожалуйста, пометь меня снова, о, пожалуйста, боги внизу, пожалуйста, Каччан, я умоляю тебя... - Каждое слово - это шпиль, пронзающий Кацуки насквозь. - Я заставил тебя умолять, - Кацуки наклонил лицо вперед, глаза зажмурились от жара, который пылал за ними. Он открыл рот и впился клыками в клеймо, желая, отчаянно надеясь, что это клеймо искоренит все его неудачи, исправит его ошибки. Он также надеялся, что этого не произойдет, и он сможет провести остаток их жизни, искупая вину и демонстрируя Изуку преданность, которую тот заслужил, преданность, которую Кацуки так легко не смог дать. - Каччан, да, - Изуку фыркает, слабый и жалкий, вздыхая в тишине на фоне Кацуки. Он не просит вернуть метку, не считает, что заслуживает ее, но Изуку все равно отдает ее ему, с разрушительным, нежным поцелуем. Когда зубы погружаются внутрь, Изуку хмыкает, чуть посасывая, чтобы почувствовать вкус крови своего партнера, боль в плече и сила в руках, окружающих его, успокаивают его безудержное беспокойство. Кацуки зарывается лицом в его зеленые волосы, утыкаясь носом в белые блестящие ветви. - Каччан, - Изуку шепчет и вздыхает, лизнув вдоль бледной кожи и приникнув, осторожно, деликатно, только чтобы почувствовать тепло своего партнера. Он улыбается, прижимаясь к щеке Кацуки, и соприкасается носом с острым бледным носом. - Я рад. Прости, что ушел. И за то, что так долго. - Шшш. Заткнись, - говорит Кацуки, подтягивая его к себе, принимая на себя весь вес Изуку. - Никаких извинений. Не от тебя, идиот. Я... я не должен был уходить. - Никаких извинений от его героического партнера, который пересек океаны, чтобы спасти своего щенка, и действительно сделал это. Изуку хмыкает и позволяет ему нести себя вперед. Риф знакомый, большой и свободный. Он и не подозревал, как сильно по нему скучал, пока не увидел его снова. Разноцветные кораллы прочертили на песке длинные извилистые линии. - Ты должен был уйти; это было правильное решение. Я просто... застрял в своей голове, - Изуку говорит с долей самоуничижительного юмора. Кацуки на него обижается, но хватка на его теле нежная и сильная, пальцы скользят по загорелой коже. - Щенки? - спросил он, чувствуя зуд без ощущения маленького на руках или на спине. Их не было в пределах видимости, и Изуку знал, что ему придется заново учиться принимать свободу щенков так же, как и свою собственную. - Они в порядке, я чувствую их с круглолицей и ее партнеров, - Кацуки уверяет, с усмешкой обводя рукой "партнеры". Изуку фыркнул, слегка хихикнув. - Цу-чан кажется милой, а Иида всегда поступал с нами правильно, - Изуку говорит ему, дразняще потягиваясь. - Они подходят друг другу. - Фропи знает свое дело, - Кацуки ворчит, пытаясь казаться беспечным, но не в силах скрыть, как его руки обнимают Изуку. Изуку упивался своим домом, рифом и красками, и они приблизились к большому логову Кацуки. Расположенное на выступе скалы, который поднимался из воды, образуя небольшой остров, несколько нор были вырыты у основания, несколько - на вершине. Самая большая из них принадлежала Кацуки и его семье и была украшена прекрасной человеческой тканью, которую Изуку достал из воды несколько лет назад. Он так по ней скучал, но еще больше он скучал по тому жару в теле, в сердце, когда Кацуки теснил его, снова захватывая в плен. Они должны скоро начать брачную погоню, Изуку нужно размять плавники, вернуться в форму. Горячий рот смыкается на его шее. Изуку застонал, задрожал, бугор уже начал нагреваться. Его ранец бесшумно падает в устье их логова. Возможно, эти белые раковины станут хорошими подарками для Баку и Мидори, украшениями для волос или серьгами, как они всегда говорят, что хотят, как у Мика. - Каччан. - Деку. - Кацуки бормочет, большие, теплые руки обхватывают Изуку сзади, притягивая его ближе, так что он может почувствовать, как вздымается его член. Изуку откинул голову в сторону, пока Кацуки ласкал его, улыбаясь в своем логове, принимая все маленькие прикосновения, маленькие изменения. Работа Мидори, он был уверен. Баку не смог бы различить комплементарные цвета, если бы это спасло ему жизнь. Черные когти играют на его шее, вокруг его дара утверждения. Сладкий поцелуй прижимается к его острому уху, а затем нос исследует его листья, облизывая их, покрывая его запахом Кацуки. - О, я скучал по тебе, Каччан, я скучал по этому, - Изуку мурлычет, закручиваясь в воде, чтобы подтащить лицо Кацуки поближе и, закусив губу, поцеловать его, проглотив глубокий, грохочущий рык, который потряс его до самых кончиков плавников. Кацуки подталкивает его к себе, вниз, поворачивается с силой, находит мох их ложа с закрытыми глазами, нахмурив брови, целует свою пару так сильно, что они погружаются в мох, оставляя свой отпечаток. Его член пульсирует, и бугорок Изуку откликается, увлажняясь для проникновения, ожидая, готовый к сжиманию. - Деку, - простонал Кацуки, приподнимаясь, чтобы дать им возможность посмотреть, как они соединяются еще раз, как Кацуки подается вперед, нащупывая опору, заполняя своего партнера, который долгое время оставался пустым. Запрокинув голову назад, Изуку выгибается, закатывая глаза. Он стал еще больше. - Прикоснись ко мне! - Он задыхается, царапая Кацуки когтями, и случайно проводит когтями по его груди, по грудным мышцам, задевая сосок. Кацуки рычит, делает выпад и прижимает Изуку к земле. Его голова проникает между шеей и плечом Изуку, его зубы смыкаются, он подается вперед и двигает Изуку короткими рывками по их кровати. Он смеется, возбужденный, прижимаясь к шее Кацуки. - Я люблю тебя! - Он ликует, глаза чешутся и выпускают соленые слезы, счастливые слезы. Его тело сжимается, прежде чем он готов к тому, чтобы это закончилось, и Кацуки стонет ему в ухо, целует его щеку, скулу, смыкается и пульсирует своим семенем глубоко в Изуку. Всплеск тепла и влаги феноменален, и Изуку мурлычет, наслаждаясь губами Кацуки на его лице, его поклонением. - Я люблю тебя, - Кацуки бормочет, игриво покусывая кончик его носа, даже когда их половые органы остаются соединенными. - Деку. Изуку хмыкает, вибрируя, глаза прикрыты, просто смотрят на свою пару. Его прекрасного партнера. Дотянувшись, он снова впивается зубами в его претензии, порочно и сильно, зарабатывая себе ворчание и удар кулаком в голову. - Дерьмо. - Я люблю тебя, - он ошеломленно говорит в ответ, покачиваясь, чтобы они оба удобно устроились на мху. После долгого времени поцелуев, обмена запахами, прикосновений скул и ресниц, Изуку наполовину спит, его бугор набух и болит. Сонливый и растрёпанный, Изуку бормочет, уткнувшись лицом в грудь Кацуки, прижимаясь ближе, чтобы хоть как-то впитать в свою кожу больше Кацуки. Он извиняюще похлопывает по свежим открытым ранам, которые он нанес на его груди, совпадающим линиям, которые, надеюсь, не оставят шрамов. Он целует ее и чувствует вкус крови. - Киришима скучает по тебе, - Изуку сказал это сквозь полу зевок. Мер говорит не совсем "кири-ши-ма", а скорее "красный кири-ман", их имя для возбудимых, эмоциональных людей. Кацуки фыркнул. - Как будто мне не все равно. - Тебе не все равно, - Изуку хихикает. - И у тебя может появиться шанс увидеть его снова. Между ними наступает тишина. - Что. - Почти уверен, что они знают, где находится риф, наши люди защищали наши охотничьи угодья. Они собираются выпустить осиротевших меров здесь, неподалеку, чтобы мы могли их забрать. - Изуку поднимает голову и улыбается своему партнеру. - Они все еще заботятся о нас. Хорошие. Кацуки некоторое время размышлял над этим. Как и большинство человеческих вещей, это звучало одновременно и полезно, и угрожающе. Полезно, если они держат рыбацкие лодки подальше от их гребаного пути. Угрожающе, если они просто сбрасывают других меров на их территорию. Территорию Кацуки. Но, неважно. У него есть еще несколько часов до того, как щенки вернутся в логово на ночь. Изуку, может, и погрузился в сон, но Кацуки не видел его уже несколько месяцев. И он был прекрасен. Изуку еще раз, несмотря на то, что Кацуки уже оттрахал его и намочил, дергается в его руках, когда в его бугор снова входят. Он стонет, высоко и облегченно, когда Кацуки нежно и осторожно входит в него. - Каччан такой большой, - улыбается Изуку в воду, обескровленный и оттраханный до одури, - так хорошо заполняет меня. - Дрожа, потому что это чертовски привлекательно, Кацуки посасывает следы вдоль веснушчатых щек, вниз по сильной шее и по плечам. Он хочет укусить соски, но не может дотянуться, и предпочитает провести когтями по ним, чтобы вызвать вздрагивания и шипение. Его собственный левый сосок болит, прорезанный почти насквозь, и он почти гордится Изуку за это. Следы когтей на его грудях были великолепны, надеюсь, они зарубцуются, и он сможет носить их с гордостью. Его пара. - Точно, - пробормотал Кацуки, наполовину одурманенный ароматом удовольствия Изуку. - Вот так, милый, не думай ни о чем, только обо мне. - Каччан, - Изуку дрожит, извивается, но Кацуки прижимает его к себе. Это такое восхитительное ощущение, руки снова по всему телу, что Изуку не может сдержаться, когда кончает, сжимая, фиксируя Кацуки на месте. Кацуки еще не кончил, но тело Изуку пытается выжать из него все, чего он стоит. Кацуки стонет в рот Изуку. Когда он снова кончает, Кацуки прижимается головой к голове Изуку и погружается в присутствие своего партнера, в его запах, в его голос. Он целует его веснушки, все, до чего может дотянуться, постоянно возвращаясь к его рту, чтобы сомкнуть их губы и работать ими, жадно упиваясь довольным гудением Изуку. Они перекусывают устрицами из запасов Кацуки, романтично кормят друг друга, когда возвращаются щенки, трое - желанное и раздражающее зрелище. - Фу. Здесь пахнет сексом, - Мидори морщит нос, а Изуку брызжет слюной, в то время как Кацуки заливисто смеется и начинает клевать носом Тоши. Щенок на несколько мгновений застывает в неуверенности, не понимая, что за крупный самец забрался в их пространство, но затем Кацуки дует на молочно-синевато-зеленый живот, и Тоши растворяется в визгливом смехе. Они все вздрагивают, ушные раковины хлопают вниз. "Громкая маленькая дрянь, не так ли?" говорит им Кацуки, прежде чем потрепать их по лбу. Изуку прижимает Баку к себе, обхватывая его за плечи, чтобы тот не смог вырваться из плотины, и начинает петь, рассказывая им всем историю о человеческом вольере, о том, как Тоши боролся за жизнь и как они вернулись. Глаза Мидори сияют, когда он приносит раковины своей матери, а Баку смотрит так близко, как только может, на пластиковую оболочку со снимками, разглядывая своих (человеческих?!) прародителя и прародительницу. Они ложатся вместе, Кацуки берет их всех под руки, а сам стоит спиной к дверному проему, закрывая их от посторонних глаз. Изуку протягивает руку через головы своих детей, чтобы приложить ладонь к щеке Кацуки. Изуку снова поет, маня их всех в сон, и он наблюдает, как красные глаза, казавшиеся такими темными и измученными, когда он пришел, успокаиваются и расслабляются. Изуку знает, что какие бы трудности ни выпали на их долю в ближайшие дни и годы, все это будет стоить того. О, как он их любит. О, как он любит их всех.