Объятия зимы

      Проблема в том, что прежде Тарталье ни с кем не хотелось так сливаться. Никогда так сильно не хотелось забраться в душу, стать частью тела, чтобы иметь возможность всегда быть рядом, всегда касаться и всегда изучать. Тарталье нравилось, когда к нему относились подобным образом. Пустое восхищение подпитывало жажду силы: больше силы — больше восторга. А Капитано им не восторгается. Капитано вообще очень редко показывает, что там у него под маской и дальше, за мрачной синевой глаз. Тарталья иногда думает, что вместо боевых навыков хорошо было бы научиться читать мысли.       У Капитано миссия в Натлане. Тарталья думает, что он настраивается — даже какие-то благовония раскурил, что-то вроде сандала и корицы. У Капитано по слухам нюх как у собаки, а зрение как у орла. Так вот, от стоящего в воздухе дыма должно упасть до нуля и то, и другое. А он в порядке. У него длинные темные волосы, у этого глупого Капитано. Как-то раз, считай, опытным путём удалось выяснить, что он очень даже не против, чтобы его иногда расчесывали пальцами, осторожно разделяя спутавшиеся пряди. Но часто расчесывать нельзя — раздобреет и обмякнет. Хотя Тарталья скорее усматривает подобный исход для себя. Влюбленность делает его неподобающе мягким и прощающим, хотя Капитано прощать нечего.       — Поехали вместе, — предлагает он, всматриваясь в черноту высокого потолка в росписях. Росписи похожи на типичную гжель, кажется, что у них над головами небо из осколков чьей-то посуды, залитой чернилами ночи.       — Сказал же тебе, нет, — отвечает Капитано. И таким голосом отвечает, что у Тартальи внутри отваливается всё, что может отвалиться. И в груди что-то мурлычет, потягивается, скребёт маленькими лапками, уговаривая переместиться поближе к теплу. — Отбегал своё, посидишь в Морепеске, пока меня не будет.       — Еще чего, — возмущается слабо Чайльд. — Попробуй прикажи.       Хотя, если бы Капитано всерьез вздумалось приказать, он бы приложил все усилия, чтобы приказ выполнить — хотя ему и мешало бы осознание того факта, что дело дрянь. Тарталья за всю свою сравнительно недолгую жизнь научился четко следовать приказам лишь двух людей.       Нет, всё-таки двух с половиной. Он со слабой улыбкой растирает красный след на запястье.       — Ты меня так защищаешь или что-то вроде?       — Тебе не нужна моя защита, — Капитано наконец удостаивает его взглядом. Два тускловатых синих огонька из мглы, два драгоценных камня на бархатной подушке тени.       Тарталья ненавидит его маску — из-за неё не поймешь, вранье или все-таки правда.       — Да, пожалуй, — соглашается он вяло. И продолжает попытки угадать: — Ты сомневаешься во мне?       Было время, когда Тарталью предпочитали держать на привязи, да покороче, чтобы легкой асфиксией вовремя напоминать, во что он ввязался. Ему привязь не нравилась. А потом случилось так, что пришлось сопровождать Капитано в Бездну и…       Он уже, честно, и не помнит всех деталей. Или не желает помнить. В любом случае, после этого дышалось уже свободнее, а Капитан смотрел на него без прежнего холодка.       — Хватит разговаривать. Спи, раз явился.       Но Тарталья не может спать. Тарталье нужно слияние.       — Я хочу охранять тебя, — шелестит он, подбираясь на локтях поближе. Прижимается к спине, как к нагретому солнцем камню. На ощупь точно так же, кожа сухая, испещренная мелкими трещинами — застарелыми шрамами. Тарталья хочет соединить этот рисунок на теле с собственным. — Как раньше.       Он обнимает живой камень, по сантиметру изучая то губами, то ладонями. Усмехается про себя мысли о том, что камню уж точно никакой огонь не страшен. Что ему до Натлана с лавовыми реками и витающим в воздухе пеплом? Тарталья — вода, что омывает его снова и снова, точит, меняя форму медленно, но верно.       — Тогда тебе не стоило становиться Предвестником, Аякс.       — Ты же знаешь, что у меня не было выбора, — едва хмурится он. — Пульчинелла всё разыграл как по нотам. Наш спор, моя победа, Глаз Порчи и…       — …и поездка в Ли Юэ, — заканчивает будто бы вкрадчиво Капитано. А затем вдруг стискивает его руку так, что Тарталья от неожиданности чуть не кусает его между лопатками. У него трещат пальцы.       — Спи, раз я явился, — едко передразнивает он, прикрывая веки. — А вообще постарайся ни во что не влипнуть на месте. Говорю это как человек, который тебя ждёт, в отличие от остальных. И осторожнее с Архонтом.       — Не волнуйся, — ехидничает Капитано, и его короткий грудной смех — со зловещей ноткой, надо сказать, — обжигает Тарталью волной внезапного возбуждения. — Так, как ты, я не ошибусь.