Самовыдвиженец

В день выборов перед театром собрался весь город. Было даже более людно, чем перед дебатами, и Леви думал, что увязнет в толпе и опоздает на собственное выступление. Однако, едва горожане завидели его — идущего ровным, уверенным шагом, решительного, облачённого в новый костюм, выглядящего ничем не хуже любых конгрессменов или президентов — едва его увидели, толпа почтительно расступилась, открывая дорогу, а одна бабка едва не побежала за ковровой дорожкой — не красной, но какая дома была. Леви сразу ощутил собственную важность и расправил обычно ссутуленные плечи, вздёрнул подбородок, уверенно идя навстречу своей судьбе. Он в жизни не представлял, что однажды станет мэром в родном городке, и вот, это было так близко́ к исполнению, и его охватили одновременно тревога и восхищение, что смог дойти так далеко. Даже если бы Закклай прервал выборы и сказал, что на самом деле Леви не имеет права участвовать, всем спасибо за шоу — даже тогда Леви был бы горд собой, ведь он всё равно заручился поддержкой горожан. Да и, кажется, каким-то необъяснимым образом привлёк Эрвина. О чём ещё можно было мечтать? — Дядь! — к Леви подскочил Конни в футболке с каким-то супергероем. — Дядь! Я маме велел голосовать за тебя! — Хо? — удивился Леви. — Потому что ты крутой! — заявил Конни. — Помнишь, я на дерево взобрался и боялся спускаться? А ты меня тогда шваброй с ветки сбил. Тот столичный хмырь точно так не сможет! — Я тоже попросила родителей голосовать за вас! — пропищала Саша Браус, грызя морковину. — Вы обещали сделать, чтобы булочки в школьной столовке давали без упаковок! И я теперь успею съесть за переменку не четыре, а пять штук! — Просто я ненавижу, что вы разбрасываете фантики по всему городу, — пробормотал Леви. Саша потеребила юбочку. — Значит, ваши выборы важны для нас обоих! — заключила, наконец, она. — Пожалуй, — согласился Леви Испытывая благодарность и возросшую самоуверенность, он пригладил зачёсанные назад волосы. Те, уложенные старым дядькиным лаком, ощутились под пальцами непривычной жёсткой колкостью. Волосы Кенни были такими же — он каждый день их зализывал. А у мамы волосы были мягкими, похожими на воздушное облако. Леви отчего-то представил их сейчас в толпе. Что бы они о нём подумали? Гордились бы им? Мама наверняка бы гордилась. Смотрела бы так нежно, как умела лишь она одна во всём мире. И обняла бы его своими тонкими руками, прижимая к себе и тихо желая удачи. А Кенни — Кенни наверняка хлопнул бы по плечу и пообещал проставиться, если племянник одержит победу. Леви их не хватало. Очень не хватало. — Вууу, братик!!! — на него со спины напрыгнула Изабель. — Я тебя сразу и не узнала! Леви мысленно усмехнулся. Одни люди уходили из его жизни, но другие приходили. Не менее ценные. — Слезь, — сказал он. — Костюм порвёшь. Он стоит дороже твоего мотоцикла. — Да? — Изабель соскочила на землю, одёрнула пиджак Леви и разгладила ткань у него на плечах. — Прости. Ты готов, готов? Пойдём! Дядь Эрвин уже выступает! — Он пришёл? — у Леви отлегло. Эрвин не обманул: явился и участвует в выборах, безо всяких поблажек. — Это хорошо. — Рассказывает, что проведёт здесь реформу здравоохранения, построит новую больницу и пригласит умных столичных врачей! — пояснила Изабель. — Все думают, что это хорошо, потому что рожать с повитухой не всегда безопасно. — Зато по-домашнему как-то, — Леви пожал плечами. — Ладно, с родами потом разберёмся. Пошли. Мне тоже есть, что сказать. Изабель последовала за ним в здание театра, легонько подталкивая в спину кулачками и пища от нетерпения. Обычно выборы проходили в мэрии, но сегодня, совмещённые с предварительными выступлениями, были перенесены в большой театральный зал. В зале уже было не протолкнуться. Перед сценой стояло штук десять больших деревянных ящиков, являвших собой урны для голосования. Рядом вместо бланков лежало несколько пачек чистой белой бумаги. Эрвин и правда уже был на сцене — вещал что-то важное, то и дело вызывая в зале апплодисменты и одобрительные окрики. Леви подумал, что этот тип и правда может выиграть, но сия мысль лишь разожгла в душе пламя азарта. Эрвин рассуждал ладно, слова текли мёдом, убедительно, не оставляя ни капли сомнений в правоте выступающего. Но Леви даже не стал вслушиваться в эту речь — просто залюбовался его высокой, статной фигурой, возвышающейся над всеми. Эрвин снова превратился в безупречную картинку, которой место на обложке журнала о политике и бизнесе, а не в захолустном городке. Широкие плечи, прямая спина, уверенный орлиный взор, идеально сидящий по фигуре костюм и безупречно уложенные волосы, блестящие тусклым золотом в свете старых театральных ламп. Он был так хорош, что Леви захотелось взвалить его на плечо, как мешок с песком для посыпки дорожек в гололёд, и утащить к себе. Навсегда. — Доброе утро, юноша, — поздоровался Закклай, подойдя и вставая рядом. Леви моргнул, сбрасывая наваждение, и обернулся к главе района. — Здрасьте. — Ну и весело с вами, — Закклай хитро подмигнул. — Выкинешь что-нибудь на выборах, а? — Это не цирк, ты дверью ошибся, — Леви поморщил нос. — Ищи спектакли в другом месте. — Хамишь, юноша, — Закклай усмехнулся в бороду, — а я ведь хотел тебя устранить. Всё-таки непорядок, если бестолкового грубияна к власти пустить. Видишь бумагу? Мы даже бланки не готовили, я собирался сегодня после ваших со Смитом выступлений выступить, мол, так и так, после перепроверки один из кандидатов признан недействительным. — Да ты охуел?! — возмутился Леви, не понимая, зачем ему вообще раскрывают этот план. — Но Смит вчера вечером пришёл, вытащил меня из пенной ванной и заявил, что не участвует, — Закклай недовольно вздохнул, вспоминая, как его оторвали от приятного дела. — А мне ведь надо руководству отчитываться. Пришлось смириться, что мэром будешь ты. — Буду, — недовольно повторил за ним Леви, думая, что если бы не выходка Эрвина, его бы сейчас позорно турнули с этого аттракциона. Выходило обидно; так и так не получалось победить исключительно по чести и своими силами. — Я всю ночь голову ломал! — продолжал свой рассказ Дариус Закклай, важно качая пальцем. — Смирился уже, что ты, дурак, победил. Решил, что с тобой и договориться проще, чем со Смитом. Даже документы твои подправил, что есть, мол, у тебя высшее образование, и всё такое. Договор подготовил. А Смит с утра звонит и говорит: нет, пардонь, всё-таки, я участвую. Ёшкин конгрессмен, чтоб ему подавиться за такие шутки! А мне что прикажете делать? Я уже решил, что ты мэр. Свыкся, отчёт написал, а тут опять двадцать пять! В общем, участвуй. Победишь — значит, победишь. Препятствовать не стану. — Ну спасибо, — цыкнул Леви раздражённо. — Дед, ебать ты. Припёрся жаловаться на тяжёлую судьбу дворнику. Два раза поменялись планы, которые тебя почти не касались. Тоже мне, трагедия. А то, что ты со мной играл, собираясь наебать в последнюю минуту — это ничего? — Да не дуйся, сынок, — Закклай огладил бородку. — Всё-таки, есть закон, есть порядки. Если вдруг победишь — это же не тебе, а мне перед руководством отчитываться, почему я их молодца обратно отправил. — Так не отправляй, сделай моим заместителем, — определился Леви, гордо вскинув голову. — Мне как раз нужен толковый советник. — Ишь какой гонор, — Закклай рассмеялся. — А Смит-то согласится? — Согласится, — уверенно ответил Леви. Он был в этом абсолютно убеждён. Во-первых, Эрвину надо было где-то тихо отсидеться. Во-вторых, если Эрвин к нему что-то питал — вряд ли так просто разорвал бы отношения. — О, — спохватился Закклай. — Тебе на сцену. Не слишком-то сквернословь, а то вылетишь, как пробка из бутылки. Леви покривился и направился к сцене. Эрвин уже спускался; в какой-то момент миг их взгляды пересеклись, и глаза Эрвина расширились, словно он увидел нечто прекрасное и волшебное. Леви снова ощутил себя Золушкой: не встрёпанный дворник в косынке и комбинезоне, а кандидат в мэры, причёсанный, одетый в восхитительный костюм и даже намазавший губы гигиеничкой. Должно быть, он и правда производил ощущение совершенно другого человека. Эрвин подождал его у подножия лестницы, и Леви отчаянно захотелось дрыгнуть ногой и сбросить ботинок, ну так, чтобы совсем уж соответствовать образу сказочной девки. Мысль о том, что Эрвин будет ему этот ботинок примерять, впилась в сознание раскалённой стрелой, и Леви даже остановился, представив его большие, тёплые ладони у себя на щиколотке. Сердце заколотилось, в паху снова свело от неясного предвкушения. — Отлично выглядишь, — поздоровался Эрвин деловым тоном, протягивая ему руку. — Удачи на выборах. Леви хотелось поблагодарить его за костюм. Поблагодарить за то, что Эрвин хотел отказаться от поста мэра в его пользу. Поблагодарить за то, что послушался и вернулся. Поблагодарить просто за то, что он — такой красивый, добрый, заботливый — вообще обратил на Леви внимание. Леви снова ощутил перед ним необъяснимую робость. Эрвин говорил, что Леви общался с ним на равных, но сейчас Леви казалось, что перед ним стоит божество, на внимание которого он, жалкий дворник, нагло посмел посягнуть. — Тебе тоже, — тихим эхом отозвался он, вложив ладонь в руку Эрвина. От его пальцев шло удивительное тепло, пропитывающее до самого сердца, и распаляющее ниже. Хотелось прижать эту руку к своей груди, чтобы и Эрвин прикоснулся к нему так, как Леви вчера прикасался к Эрвину во время поездки на мотоцикле. Хотелось попросить его снять этот дорогой, обалденный костюм. Хотелось ухватить его за галстук, притянуть к себе и поцеловать на виду у всей толпы. Леви отдёрнул руку, словно обжёгшись: не те мысли, не те желания. Он на выборах. Надо доказать городу, что он — достойный кандидат, а не думать всякие пошлости. Это потом. Это успеется. Проигнорировав приподнявшиеся брови Эрвина — густые, решительные, мужицкие, охуенно сексуальные брови — Леви сжал челюсти и поднялся на сцену. Взял микрофон, сглотнул и понял, что совершенно не знает, что говорить. Эрвин всё так же смотрел на него от подножия лестницы; в глазах светились ободрение и любование. В паху снова всё напряглось. — Это кто? — послышалось шелестение из зала. — Да дворник наш. — Это?! Да ты чо? — Это я, — сказал Леви, кашлянул, отвёл взгляд. Куснул губу, непривычно жирную из-за гигиенической помады, и начал заново. — Тростчане. Не буду говорить всякую ерунду и давать новые обещания, их всё равно мало кто слушает и мало кто запоминает. Я хочу только извиниться. Толпа в зале зашумела. — Этот мужик, которого нам прислали из столицы — он умный, — сказал Леви, чуть повысив голос. — Я его гнобил, пытался очернить, но это было из вредности и зависти. Он знает, что делать на мэрском посту. Я — нет. Я стою здесь лишь потому, что во мне взыграло ёбаное чувство несправедливости, что мы, как бараны, принимаем любого руководителя, которого нам сунут, даже не заглянув под обёртку. Я не хотел быть таким стадом. И я рад, что дошёл так далеко. Спасибо вам за поддержку, ребята. Из зала послышались одобрительные выкрики. Леви показалось, что они громче и одобрительнее, чем были в адрес Эрвина. — Я не могу пообещать, что стану идеальным мэром, который вечно при параде и умеет шлёпать языком, — продолжал он. — Да, я хам. Да, могу наподдать метлой за брошенный мимо урны фантик. Кто-то из вас ощутил это на себе. — И не раз! — обиженно выкрикнул Зик откуда-то с задних рядов. Зал рассмеялся. — Так вот, — приободрился Леви. — Я такой, какой есть. Не хочу притворяться. Не хочу юлить и врать. Может, я недостаточно образован, но я хочу быть честным мэром. — смех сменился аплодисментами. — Я знаю вас. Я знаю этот городок как свои двадцать пальцев. И я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы нам жилось хорошо. Не на бумаге, не в отчётах для Закклая, а на самом деле. Потому что бумага — это бумага, ей можно только подтереться. А настоящие дела — они… Ну вы знаете. Вон у нашего президента Рейсса на бумаге сплошное процветание страны, он об этом постоянно трындит. Что рост промышленности, мол, всё заебись. А мы с вами хоть как-то это процветание чувствуем? У меня вот зарплату уже шесть лет не повышали. А цены каждую неделю растут. Вот она, разница. На бумаге одно, в жизни другое. Поэтому обещаю, что в первую очередь постараюсь делать на посту мэра то, что можно увидеть, почувствовать и оценить. В первом своём выступлении я пообещал дырки в дорогах заделать — и людям это понравилось. Я об этом. О зримой помощи. О том, с чем я смогу разобраться. Не знаю, получится ли из меня мэр, но я хочу попробовать. И сделаю всё, что смогу, если вы мне позволите. Зал зашёлся овациями. Леви снова поймал взгляд Эрвина, и ощутил вдруг спокойствие и умиротворение. «Я могу победить, — подумал он. — У меня получится». — Мы за тебя, Аккерман! — кричали в толпе. — Не нужны нам чужаки! — Парниша, мы в тебя верим! Леви ощутил, как губы невольно изгибаются в лёгкой благодарной улыбке, и закрыл глаза на миг, словно на него уже надевали корону в главном соборе Митры, и всё вокруг сверкало и переливалось золотом и хрусталём, и Эрвин стоял рядом, и… — Стойте!!! — заорал Фарлан, врываясь в зал. «Блядство», — скорее почувствовал, чем подумал Леви, и внутри всё похолодело. — Остановите выборы!!! — прокричал Фарлан, пробиваясь через толпу к сцене. — Мне есть, что сказать!!! У Леви возникло странное ощущение, что они с Эрвином уже стоят у алтаря, готовые сказать друг другу «да», и тут этот идиот врывается с криком «я протестую!» и нарушает всю церемонию. — Фарлан, — строго позвал он. — Стоп. — Нет, я скажу! — проорал Фарлан, устремлённо расталкивая людей. — Город должен знать! — Фарлан! — Леви понятия не имел, о чем там должен знать город, но предчувствие было не из лучших. — Держите его! — Да пусть скажет! — раздалось из толпы. — Да, да, — согласился зал. Люди любили интриги, а уж когда от их выбора зависела судьба города, им особенно хотелось услышать все подробности. Фарлан, добравшись до сцены и злобно зыркнув на Эрвина, поднялся наверх, подошёл к Леви и протянул руку за микрофоном. — Ты чего удумал? — недовольно спросил Леви. — Я на твоей стороне, — заверил Фарлан. — Клянусь. Леви не хотел давать ему микрофон, но зал ждал. Казалось, только что всё было хорошо, но теперь сердце обуяла смутная тревога. Глаза друга горели решимостью; Леви же чувствовал, что грядёт что-то нехорошее. — Если тебя подкупили, чтобы меня очернить — челюсть сломаю, — прошипел он вполголоса и вложил микрофон в пальцы друга. Фарлан погрустнел. — Прости, — сказал он уже на весь зал. — Прости, Леви, брат. Я — плохой друг. Я общался с сообщником Смита, и мало того, что ничего у него не выведал — так ещё и про тебя что-то умудрился наговорить. Язык мой без костей, правильно мама говорит. Я — предатель. Ты можешь злиться на меня. Можешь презирать. Ну вот такой я. — Теперь-то тебе что нужно? — проворчал ему в спину Леви, не понимая, зачем для этой информации было взбираться на сцену. Чтобы лицемерно попросить прощения перед всем городом? — Я хочу исправиться, — громко и решительно воскликнул Фарлан. — Мы столько лет дружим. И я не хочу терять твою дружбу. Поэтому я помогу тебе победить. «О, нет, — подумал Леви, решая, как бы оттащить Фарлана от микрофона, чтобы толпа не возмутилась». — Не выбирайте Смита мэром! — крикнул Фарлан, и Леви вдруг понял, что уже опоздал. Рванулся вперёд, но Фарлан успел отскочить. — Молчи, дурень! — рявкнул Леви. — Не буду молчать! — Фарлан повысил голос. — ЭРВИН СМИТ — ГЕЙ!!! Зал затих. Леви замер, скрипя зубами и стискивая кулаки, мысленно проклиная приятеля последними словами. Эрвин тоже замер, следя за происходящим на сцене и не решаясь обернуться к толпе — возможно, просчитывал правильные слова. — Гей позорный! — ещё раз воскликнул Фарлан, обвиняюще указав на Эрвина пальцем. — Мистер Чёрч, — Эрвин вздохнул и тоже поднялся на сцену. В повисшей тишине его было прекрасно слышно даже без микрофона. — Я понимаю ваше желание помочь другу победить на выборах. Но с каких пор ориентация имеет значение при приёме на работу? Фарлан попятился на шаг. — Это порочит честь нашего праведного города! — заявил он. — Да, да! — одобрительно загудела толпа. Леви почувствовал, что Эрвину крышка. — Я не гей, — произнёс тот спокойно. — Но не вижу причин отказывать в работе людям любой ориентации. Это не мешает им выполнять должностные обязанности. Точно так же, как гетеросексуальные личности не делают на рабочих местах ничего, порочащего честь города, люди с гомосексуальным уклоном не являются нарушителями общественного порядка и не покушаются на нравственность и мораль общих устоев. Допустим, мистер Чёрч, вам нравился бы какой-то парень. Разве это мешало бы вам столь же ответственно, как и сейчас, подметать улицы? — Гомики мерзкие! — крикнули из зала. — Только оправдываются, а на деле отвратительные, творят непотребства! — Не пустим гомоту в наш город! — Я не разделяю вашей ненависти к представителям сексуальных меньшинств, — спокойно произнёс Эрвин. — Они абсолютно обычные люди. Впрочем, себя я к ним не отношу. Мистер Чёрч обознался. — Не обознался я!!! — возмутился Фарлан. — Ты Леви завалить пытался, гомосек поганый! Люди! Я сам видел! А ещё этот Смит ко мне приставал! В угол зажал, в штаны полез! Я еле убежал!!! Зал взорал. Такого шума Леви не слышал даже на концерте группы «*баный филин», когда Крюгер порвал на себе рубаху. Кричали все. Гневно, недовольно, возмущённо. Проклинали, сердились, негодовали. Зал походил на стаю голодных волков с горящими глазами и оскаленными клыками, готовых растерзать свою жертву. Эрвин даже растерялся на миг, и Леви почувствовал себя ещё хуже. Ведь он совсем недавно и сам собирался подставить Эрвина. Мерзко, позорно, некрасиво. Стало невыносимо стыдно — и за свой глупый план, и за Фарлана, и за весь зал. — Дай сюда, безмозглон! — ругнулся он, не в силах терпеть происходящее, и вырвал микрофон из пальцев друга. — А ну слушайте все!!! Зал понемногу притих. — Это брехня! — заявил Леви, грозно косясь на опешившего Фарлана. — Этот так называемый «друг» решил, что я не способен победить честно. Вот и надумал подгадить моему сопернику. Фарлан. Не веришь в меня — ну и нехуй лезть не в своё дело!!! — Я помочь хочу! — Фарлан в отчаянии развёл руками. — Мне не нужна помощь идиотов, которые готовы соврать, лишь бы подставить другого! — Но ты сам!.. — Я хочу победить честно, — отрезал Леви. — Если бы ты был мне настоящим другом — ты бы это знал! Фарлан вздохнул и потупился, а Эрвин смотрел с восхищением и благодарностью. Леви даже смутился и отвёл взгляд, беспокойно крутя микрофон в пальцах. — Но всё равно же Смит гей? — спросил кто-то из толпы. — Гей, гей! — воскликнула мисс Форстер. — Я к нему в магазине липла, а он меня проигнорировал! — Да тебя все игнорируют, потому что ты стерва, — прошипел Леви, но его никто не слушал. Все снова затянули своё. — Гнать его в шею! — кричали в толпе. — Столичный извращенец! — Так вот почему он такой красивый! — Нечего тут совращать наших мужей! — Долой заразу!!! Подобная нелюбовь к гомосексуалистам в Тросте была объяснена лишь тем, что люди об этом ничего не знали, а потому боялись, как чумы. Неоправданно, вопреки логике, но ненавидели и люто презирали. Леви жил здесь с рождения и понимал ситуацию. Эрвин же, впервые столкнувшись с таким непониманием, искренне растерялся. — Но я правда ни к кому не приставал, — попытался оправдаться он. — Вали в столицу, пидорас! — взревели в зале. — У вас нет доказательств! — Ты лапал моего сына?! — ревел отец Фарлана. — Да я тебе все кости переломаю!!! Леви чувствовал, как колотится сердце. Ситуация была катастрофической. Эрвина уже было не спасти. Если толпа во что-то верила — её было не переубедить. И слова Фарлана, пусть и лживые насквозь, и не имеющие оснований — были восприняты как беспрекословная истина. Фарлан был своим, а Эрвин — чужаком. Конечно, люди верили Фарлану. Грёбаной жертве неудавшегося изнасилования, которое он сам придумал. У Леви и в мыслях не было допустить, что это правда. Во-первых, случись такое — Фарлан бы прибежал орать и плакаться сразу по факту, да ещё и в новостях бы по телевидению раструбил. Во-вторых, едва ли Эрвин был таким идиотом. А в-третьих, Леви вдруг осознал, что удивительным образом доверяет ему. Доверяет даже больше, чем лучшему другу, который вот так подгадил. У Эрвина уже не было шансов. — Послушайте, послушайте, — подал голос Закклай, тоже поднявшись на сцену и принеся с собой второй микрофон. — Господа и дамы. Смит дело говорит: гей он или нет, а быть мэром это не мешает. — Долой геев! — Да уймитесь, — вздохнул Закклай. — Вы — народ тёмный, а в стране сейчас полная легализация однополых отношений. И браки разрешены, и что угодно. У вас нет никаких оснований… — Чёрта с два мы пустим гомика в мэры!!! — заорал кто-то, и толпа дружно и яростно взревела. Наверное, они считали себя героями, защищающими город от зла. Но Леви казалось, что это — демоны, ревущие в разверстой преисподней. Он оглянулся на Эрвина, но тот уже не выглядел растерянным, смотрел в ответ спокойно и доброжелательно. «Ты победил», — читалось в этом взгляде. — Ну, — сказал Закклай, пытаясь перекричать шум. — Ладно, ладно вам. Не хотите — как хотите. Мистер Смит, не обижайтесь, мне их не переубедить. Придётся вам уехать, а то забьют ещё в темном переулке. А у нас, раз уж остался всего один кандидат… — Нет, — произнёс Леви, похолодев. Не так он хотел победить. Не нужна ему была эта победа. Не такой ценой. — Да, — поправил Закклай. — Ты, юноша, становишься у нас мэром. Так что берись за ум, читай книжки, груби поменьше, и… — Нихуя! — рыкнул Леви так, что микрофон зафонил. — Не буду я мэром! Зал замолчал. — Это почему? — спросил Закклай. — Потому что несправедливость! — мрачно ответил Леви. — Эрвин ничего плохого не сделал, а вы его гоните, как кошку вшивую. — Но тебя же не гоним. Радуйся. — Чему тут радоваться? Бесчестной победе? Если бы я не влез в эти выборы, Эрвин бы спокойно получил свой пост, и никто бы на него слова плохого не сказал! Надумали хуйни про хорошего мужика и бесчестите его! — Леви, — Эрвин покачал головой, понимая, к чему всё ведёт. — Не надо. — Надо, — возразил Леви и угрюмо обернулся к залу. — Если Эрвин — гей, тогда и я — гей. Выкусите! Повисла такая тишина, что слышно было, как в другом конце зала жужжит муха под потолком. А Леви понял, что совершенно спокоен и больше не боится. Сердце, до того колотившееся в негодовании, унялось, принимая происходящее без малейшего сожаления. «По правде, — подумал он, — мне этот пост не особо был и нужен. Я просто хотел побольше урн в городе и новую стремянку, пёс её побери». «Зачем? — читалось в глазах Фарлана. — Я ведь хотел тебе помочь!» А во взгляде Эрвина не было удивления — только тепло и уважение. Утром Эрвин уже выслушал, что Леви не собирается побеждать без честной борьбы, и теперь не удивился, понял, хоть и покачал головой. — А всё-таки, не зря я рассчитывал на цирк, — сказал Закклай, довольно потирая ладони. Леви закатил глаза. — Либо возвращайте Эрвина к выборам, либо и меня гоните в шею! — объявил он, сложив руки на груди. Первый вариант был, конечно, предпочтительнее, но он прекрасно знал, на что идёт. — Аккерман — тоже гей! — взорали в зале. — О господи, а я его вчера пирожком угощала! — А я видел, как эти гомики вчера на мотоцикле катились! — Какой кошмар! — Это что же, мой Эренчик в одном дворе с гомосеком играет?! — Долой пидоров!!! — Убирайтесь вон!!! — Прочь из Троста!!! Возможно, Леви перестарался. В порыве благородства он допустил, что будет тоже отстранён от выборов, но чтобы его выгнали из родного города… Это было уже слишком. Оставить старую квартирку, где они жили втроём с мамой и Кенни, оставить свою Розовую улицу, которая без него зарастёт грязью, оставить всё и… и ему даже некуда было ехать. У него даже сбережений не было, кроме как на подарки и на новые зимние ботинки. В душе снова поднялась паника. На миг захотелось взять слова обратно, но Леви пересилил себя. С этим можно было разобраться. Народ остынет. Народ передумает. Только что Леви был для них «своим» и почти родным. Не могут они так просто его прогнать. Да и не имеют права выгнать из собственного дома. — Я-то уеду. Дворник везде работу найдёт, — сухо произнёс он, чтобы хоть немного поднять поникшую самооценку. — Погодите, — возмутился Закклай. — Это уже ни в какие ворота. У меня было два кандидата в мэры, а теперь ни одного. Господа, мне надо в понедельник отчитаться перед руководством. Срочно нужен мэр. Так что давайте-ка, определяйтесь, кто из вас гей, кто не гей. Эрвин спокойно промолчал. Леви тоже, словно от этой упёртости зависела его гордость. «Я не гей и он не гей, — текли мысли в голове. — И не признаёмся, потому что не хотим выигрывать, наступив друг на друга. Да мы друг друга стоим». — Я знаю, кто будет мэром, — сказал он. — Кто же? — Закклай с любопытством склонил голову набок. Леви подошёл к краю сцены, вгляделся в зал. Огромная толпа, почти все лица — знакомые, почти все — грозные и полные презрения… И наконец нашёл то, которое искал, растерянное и удивлённое. — Бёрнер, поди сюда. — Кто? — не понял Закклай. — Я?! — удивился Моблит, округлив глаза. Ханджи, стоящая рядом, просияла и подтолкнула его к сцене. — Он тоже гей? — пошутил Закклай. — Нет! — весело откликнулась Ханджи. — Проверено и подтверждено лично! В зале засмеялись. — Предлагаю в мэры Бёрнера, — сказал Леви, снова нащупав и уцепившись за ниточку спокойствия. — У нас были нелады, но он хороший малый. Парень из своих, здесь его знают и любят. Умный, начитанный, высшее образование есть. Много в чём разбирается. Внимательный. Ответственный. Добрый. Честный. Кто как, а я за него проголосую. — И я! — воскликнула старая Бозардиха. — Милый юноша мне всегда хорошие книги подбирает! И такой приветливый! Мне такой мэр по душе. — И рукастый! — заметил старик Арлерт. — Все выходные бабке с дедом в огороде помогает. — А я его поднатаскаю, — вызвалась Ханджи. — Эй, Мобушек, возьмёшь меня секретаршей? — Ну что вы… ты… Да что вы все?! — испугался Моблит. — Какой из меня мэр? — А зря, что ли, институт заканчивал? — подала голос его бабушка. — Должность хорошая. Бери, пока дают! Зал развеселился. — Бе-ри! Бе-ри! — скандировали люди. — Ей-богу, — сказал Закклай заинтересованно. — Безобразие, а не выборы. — Он хороший парень, ручаюсь, — ответственно заявил Леви и поднял микрофон. — Эй! Трост! Кто согласен выбрать Бёрнера мэром? В воздух взметнулось так много рук, что можно было даже не считать. Вероятно, людям было по приколу. Возможно, им было всё равно. Леви решил не задумываться. В конце концов, его это уже не касалось. — Ну мне хоть галочки проставить надо, — вмешался Закклай. — А то, господа, как-то всё неофициально. У нас не первобытное общество, чтобы ткнуть пальцем и сказать «вот он будет вождём племени». — Давайте ставить галочки! — закричали из зала. — Дайте парню речь толкнуть! — влезли другие. — Да я… Я не знаю, я не уверен… — пробормотал Моблит, но Леви сунул ему в пальцы микрофон. — Мистер Аккерман, вы же… Вы ведь так хотели, так стремились… — Я верю, что ты разберёшься с нехваткой мусорных урн на улицах, — доверительно шепнул Леви. — И прости, что гнал на тебя. Удачи, Бёрнер. Ты заслужил. Моблит расчувствовался так, что глаза заблестели от слёз. И, растроганный, крепко и искренне пожал руку Леви. «Дурак я, — подумал Леви без капли огорчения. — Зато доброе дело сделал». Оставив Моблита на сцене говорить дрожащим голосом свою речь — нерешительную, неловкую, но полную признательности — он поспешил уйти за кулисы. Там уже ждали Эрвин и Фарлан. Эрвин стоял спокойно, а Фарлан косился, на него со злобой и неловкостью, и некоторой трусостью. — Теперь меня посадят? — спросил он, когда Леви подошёл. — Я бы тебя на швабру посадил, да по самое горлышко, — цыкнул Леви, проходя мимо. Фарлан растерянно ухватил его за рукав. — Леви, брат, но я же как лучше хотел! Ты мог победить! Тогда почему?.. — Победить через ложь? — Леви покачал головой. — Тогда чего я буду стоить как политик и как человек? — Но мы ведь… — Я дворник, Фарлан, — перебил Леви. — Но дворник гордый. И не хочу утратить собственное достоинство. — Но ты сказал, что ты гей. Куда уж хуже?! — Я не гей. И Эрвин тоже. Так, Эрвин? — Разумеется, — в голосе Эрвина слышалась лёгкая улыбка. — Леви, можно тебя на чашечку коф… чая? — Нет. Эрвин слегка растерялся, не понимая, за что теперь отвергнут. — Жарковато. Давай газировку, — пояснил Леви, и улыбка вернулась. — А я? — Фарлан как-то по-детски подёргал Леви за рукав. — А ты иди прочь, пока я тебе нос не разбил, — пригрозил Леви. — Иди улицы подметай. Грязь никуда не делась, а ты всё ещё дворник. Фарлан разжал пальцы и огорчённо удалился. Леви, поджав губы, проследил за ним и обернулся к Эрвину. — Пошли на крышу. — На крышу? — удивился тот. — Поговорить надо. Эрвин последовал за ним без колебаний. Они прошли в холл, где когда-то встретились. У автомата, где некогда курил Эрвин, а Леви его отругал, толпились люди, которые ещё понятия не имели, что творится в зале и кто станет мэром. — Мы за тебя, Леви! — сообщали они, когда он пробирался через толпу с решимостью маленького ледокола. — А мы за вас, мистер Смит, — говорили другие. Ни Леви, ни Эрвин не стали их разочаровывать. Взяли в автомате по банке газировки и поднялись на крышу, наверх. Леви, чуть помявшись, отпер дверь драгоценной булавкой от галстука, и они оказались под ясным весенним солнцем и бескрайним небом. Внизу была площадь, заполненная народом до краёв. Все ждали возможности проголосовать, радовались, болтали. Леви на миг захотелось вскочить на парапет и отсюда крикнуть на всю площадь, рассказать, что никто тут не гей, и что Фарлан — идиот. Или попросить крикнуть Эрвина, который куда лучше умел убеждать слушателей. Но это показалось вдруг каким-то незначительным. Они отошли к дальнему углу, уселись на краешке над задним фасадом здания, свесив ноги с парапета, и Леви больше не боялся, что Эрвин его столкнёт. Река сверкала и переливалась на солнце чистейшим серебром. На набережных густо расцвела сирень. Было так хорошо и свободно, что Леви снял жаркий пиджак и приткнулся к Эрвину плечом — просто потому, что мог это сделать. — Наконец-то мы не соперники, — с удовлетворением заметил он. Эрвин вздохнул. — Ты ведь так мечтал стать мэром, — произнёс он. — Я понимаю, что ты не хотел побеждать нечестно, но незачем было подставлять себя. — Если бы я не полез в выборы, Фарлан бы тебя не оклеветал, — сказал Леви, болтая банку с газировкой в руке. — Моя вина. Я не мог исправить его слов, но мог уйти из солидарности, что я и сделал. Считай это ответом на твоё вчерашнее признание. Эрвин обмер, а рука его дрогнула, словно он хотел потянуться к Леви, но не решился. — Гей — мерзкое слово, да? — спросил вдруг Леви. — Отвратительное. Сразу противно становится. Это как клеймо. Зачем людям надо вешать друг на друга ярлыки? — Жизнь беспорядочна, — Эрвин пожал плечами. — Люди пытаются всё классифицировать, чтобы создать хотя бы видимость порядка и контроля. Классифицируют даже друг друга. И обклеивают ярлыками, потому что им так удобно, потому что им кажется, что человека можно охарактеризовать парой слов, и от этого понять его. Но это не так. Люди сложные. Ты считал, что я — богатый папенькин сынок, и ошибся в этом. Я думал, что у захолустных дворников нет гордости и одна обречённость в глазах — я тоже ошибся, и понял это, едва увидев твой яростный взгляд, когда я курил в неположенном месте. Ты прав, словом «гей» нельзя охарактеризовать человека, оно не поможет ни понять, ни приблизиться. Этот термин говорит о человеке меньше, чем дурацкая надпись на его футболке. Поэтому… — Поэтому повторю ещё раз: я не гей, — перебил Леви. — Запомни это. Эрвин обернулся к нему, но в ясных глазах не было ни капли тревоги — только тёплое доверие. Его золотистые волосы словно светились в солнечных лучах, и он был немыслимо красив. Настолько, что, казалось, гипнотизировал одним своим видом. — Я не гей, Эрвин, — повторил Леви, зачарованно протянув руку и невесомо прикоснувшись к этим волосам. Он думал, что будет тревожно, будет волнительно, но сейчас всё ощущалось так спокойно и правильно. — Ты просто мне нравишься. Во взгляде Эрвина расцвели нежность и решительность. — Прекрасное совпадение, — сказал он, осторожно склоняясь к Леви. Их лица были так близко, что дыхание смешалось и грело губы. Сердце замерло, а потом забилось быстрее, колотясь о рёбра, как птица, пытающаяся взлететь. Леви сглотнул, и пальцы его медленно скользнули с волос на щёку Эрвина. Робко тронули скулу — горячую, крепкую, залитую солнечным светом. Когда-то Леви прикасался к этой скуле, отпечатанной на странице каталога в разделе плавок и пляжных шорт. Мог ли он представить, что однажды этот человек окажется так близко? Это походило на сон, и Леви совсем не хотел просыпаться. Но что-то вредное внутри всё же не дремало. — Если мы не геи, то не должны… — сбивчиво начал он, заглядывая Эрвину в глаза. — Не геи, — убеждённо заверил Эрвин. — Забудь это слово. И поцеловал его. И Леви забыл вообще все слова, какие только знал. Его переполнили удивление, трепет, восторг от этого лёгкого и краткого прикосновения губ к своим, и солнце словно вспыхнуло ярче, и мир ужался до единого крошечного уголка крыши, где они сидели, а потом взорвался, расширяясь бесконечно далеко, за пределы театра, и Троста, и области, за пределы Элдии и всего континента — мир развернулся, огромный и бескрайний, и весь принадлежал им с Эрвином. Леви не получил место мэра в крошечном городке, он получил место короля всего этого мира. Поэтому, когда Эрвин хотел отстраниться, он сам потянулся следом, ухватил его за галстук, не позволяя ускользнуть, а пальцы второй руки запустил в светлые волосы, поражаясь их густоте и мягкости. — Эрвин, — прошептал он, испытав непреодолимое желание произнести это прекрасное имя, услышать его звучание из своих уст. Леви понятия не имел, как вышло, что из незнакомцев и врагов они докатились до влюблённости, но эта стадия ему определённо нравилась. — Леви, — шепнул Эрвин в ответ, словно соглашаясь, допуская, дозволяя всё, что угодно. И Леви, подавшись вперёд, снова прижался к его губам. Они целовались неловко, неумело, то влажно чмокая в уголок рта, то пытаясь прихватить губу второго своими, спешили, словно куда-то опаздывая, и шумно дышали. Леви, позабыв, где они находятся, не сознавая себя, плохо соображая, что вообще происходит, пытался прижаться ближе, залезть на Эрвина, повалить его, и лишь когда банка газировки полетела вниз с парапета, очнулся и отдёрнулся, напугавшись, что и сам упадёт. Эрвин смотрел на него удивлённо — порозовевший, встрёпанный, с припухшими губами. Леви подумал, что и сам выглядит не лучше, нервно провёл пальцами по волосам, но те так и лежали жёсткой коркой. Похоже, он перестарался с дядиным лаком. — Я… Мы… — пробормотал он, не решаясь пояснить, почему только что так ретиво взбирался на этого мужика. Посмотрел вниз. Упавшая банка лопнула от удара о землю, и теперь лежала в большой пенной луже. — Эрвин. Я впервые в жизни намусорил. — Моя вина, — признал Эрвин. — Нет, моя, — Леви усмехнулся и мотнул головой. — Но для первого поцелуя простительно. — Для первого?.. — Эрвин раскрыл рот, слегка прикоснувшись к его плечу. — Что, правда?.. Леви хотел огрызнуться, но в голосе Эрвина не было издёвки, только восхищение и волнение, словно Леви от этих слов стал казаться ему ещё более ценным сокровищем. — Не считая тех, что у нас были во сне, — поддразнил Леви и зажмурился, откидывая голову навстречу яркому солнцу. Было очень хорошо и немножечко неловко. Но больше всё же хорошо. — И что ты теперь будешь делать? — невпопад спросил он, потому что Эрвин явно собирался спросить, не девственник ли Леви. Определённо собирался, это чувствовалось по его неровному и нерешительному сопению. — Делать? — не понял Эрвин. — Ты не стал мэром, — пояснил Леви. — Тебе придется возвращаться в столицу. А тебя там не любят. Не знаю деталей, но думаю, что у тебя всё хреново. — Что ж, — в голосе Эрвина звучало уважение. — Я так понимаю, ты знаешь, что я пытался свергнуть Рейсса. Ты ещё утром использовал этот аргумент, запрещая мне отклонять свою кандидатуру. — Не только у тебя есть шпионы, — Леви пожал плечами. — Не боись, я тебя не выдам. — Я и не боюсь, — Эрвин улыбнулся. — Но да, мне придётся вернуться в столицу. По крайней мере, на какое-то время. Выслушать выговор, получить дальнейшие указания. Но я вернусь, обещаю. — А если тебя пошлют мэром в другой город? — Леви очень старался не показывать беспокойства, но то всё равно пробивалось. — Не считай меня такой уж марионеткой, — Эрвин усмехнулся. — В крайнем случае, я всегда могу уволиться и стать помощником дворника в Тросте. — Ты сто лет копил на универ, и станешь дворником? Тц, не смешно, — Леви закатил глаза. — Эрвин, я же вижу, что для тебя это важно. У тебя там какие-то свои цели в столице, свои планы. Может, однажды ты и мне о них расскажешь. Но я ни за что не поверю, что ты от них откажешься ради меня. Поэтому я тут подумал одну вещь… Не знаю только, как ты к ней отнесёшься… — Какую? — В общем, — Леви закусил губу, ещё чувствуя на ней вкус поцелуя. — Я только что подмочил свою репутацию на сцене. И мне кричали убираться из Троста. Они, конечно, отойдут постепенно. И поверят, что я нормальный, и всё такое. Они меня с детства знают, а тут знакомства много значат. Пошумят и забудут. Но… — Но? — Эрвин коснулся его руки. — Но я подумал, — Леви отвёл взгляд. — Может, мне поехать с тобой? Ну так, на время. И тростчане по мне соскучатся, и мы с тобой… ну… обсудим, что дальше. Правда, у меня нет денег, но я тебе помогу свергнуть Рейсса, а ты мне за это снимешь номер в отеле, идёт? — Что?! — Эрвин рассмеялся от неожиданности и, взяв его за плечи, развернул к себе. — Поможешь свергнуть Рейсса? Ты? Дворник из глубинки? Леви, я понимаю твоё желание помочь, но… — Эй, — Леви отпихнул его. — Тут в нашу глубинку недавно приехал хмырь аж из конгресса, в само́м парламенте заседал. А я с ним наравне состязался и едва не победил в выборах. Ты думаешь, Эрвин, что я не смогу надрать жопу президенту, если он в неположенном месте будет курить? Эрвин снова изумлённо засмеялся. — Ты и правда особенный, — сказал он, очарованно поглаживая плечи Леви. — Так примешь мою помощь по замене президента? — Леви забрал оставшуюся банку с газировкой, ухватил колечко и открыл. Он почти никогда не выезжал из Троста. Несколько раз был в районном центре, и это составляло всю географию дворницких путешествий. А тут сам отчего-то предложил поехать с Эрвином в столицу. Может, на впечатлениях от поцелуя, а может, солнцем голову напекло. Вряд ли когда-то доселе дворники свергали президентов. Но Леви после того, как они с Эрвином поцеловались, казалось возможным абсолютно всё. — Я чувствую себя всемогущим, пользуйся моментом. — Да, — выдохнул Эрвин с благодарностью. — Да, я рад буду, если ты поедешь со мной в Митру, даже если ты не будешь помогать ни с какими сомнительными планами. — Я помогу. За номер в отеле. — Ты можешь жить у меня, — предложил Эрвин. — Вот ещё. Не считай, что раз мы поцеловались, так я сразу доступный, — проворчал Леви. — Номер. Маленький. Мой. Иначе я не играю. Я интроверт, мне нужно личное пространство. — Хорошо, — с улыбкой согласился Эрвин. — Прости. Я ничего такого не имел в виду. Леви знал, что он ничего не имел в виду. Зато сам Леви — ещё как имел. И если он был уверен, что наедине в закрытой комнате Эрвин не полезет к нему против желания, то сам он к Эрвину явно бы полез. И вряд ли это притяжение можно было контролировать. Только вот он не был морально готов. Даже понятия не имел, что и как. Поэтому попросил отдельный номер — так было бы спокойнее. — А чайные в столице есть? — спросил он невпопад. — Конечно. — Тогда сводишь меня в чайную, — решил Леви. — Всю жизнь мечтал посмотреть. — В столице есть, что посмотреть, — заверил Эрвин. — Дворцовый квартал, Парк Тринадцати Воинов, Титаний мост, Собор Святой Имир, Холм Сотворения… Я свожу тебя полюбоваться, там очень красиво. — Если мне захочется полюбоваться — тебя хватит, — брякнул Леви. Тут же опомнился, что сказал лишнего, но Эрвин уже услышал комплимент и снова смутился. Как будто для него, кому наверняка часто говорили подобное, от Леви эти слова прозвучали гораздо более ценно и веско. — Ты тоже очень красивый, — заверил он, склоняясь ближе. Леви хотел возмутиться, что он — мелкий замухрышка по сравнению с таким рослым, плечистым красавцем, но не успел. — И я люблю тебя, — сказал Эрвин, выбивая из лёгких последние глотки воздуха. Леви понятия не имел, когда вчерашнее «ты мне нравишься» переросло в столь громкое определение «люблю», но понял вдруг, что всё серьёзно. Слишком серьёзно. Что он влип, увяз в болоте по имени Эрвин Смит, которое вряд ли отпустит, да ему и не хотелось, чтобы оно отпускало. Просто у него никогда не было особых планов на жизнь, а тут появился этот человек и всё перевернул. Леви жадно глотнул воздуха, растеряв все слова и решая, что вообще можно на такое ответить. — Спасибо, что защищал меня перед всеми, — сказал Эрвин, смотря на него серьёзно и торжественно. — Спасибо, что отрёкся от поста из чувства несправедливости. Спасибо, что надел этот костюм — он тебе очень идёт. Спасибо, что хочешь помочь мне убрать Рейсса, даже не зная причин. Мне вовек не расплатиться за твою доброту, Леви. Поэтому я хочу посвятить свою жизнь тебе. Если позволишь. — Ты можешь расплатиться, — сказал Леви. — Я знаю офигенный способ. — Какой? — растерялся Эрвин. — Поцелуй меня ещё раз. — Хоть тысячу. — Тогда тысячу. Эрвин покорно склонился ближе, и Леви подался вперёд, с упоением прижимаясь к его губам. Он понятия не имел, как к нему относятся горожане после произошедшего в театре. Понятия не имел, что ждёт их в далёкой, чужой столице. Понятия не имел, как свергать президентов, и зачем это Эрвину вообще сдалось. Но всё это сейчас не имело значения. Они сидели на краю крыши под бескрайним светлым небом, в лучах весеннего солнца, и целовались мягко, сладко и долго-долго. Сверкала река, мельтешили бабочки, рука Эрвина прижималась к щеке ласковым теплом, а сам он сбивчиво шептал в губы что-то восхитительно-невнятное про свои чувства. И Леви казалось, что в этот момент его жизнь только началась.