***
Отабек искренне сомневался, что жертву балетных экзерсисов возможно поставить на ноги всего одним сеансом массажа. Но, как ни странно, на следующее утро он проснулся уже в своём, а не чужом окаменевшем теле. Руки-ноги двигались почти свободно, мышцы ещё помнили недавние надругательства, но послушно гнулись и сокращались в нужные стороны. Отабек решил, что это знак. «Раз всё так удачно складывается, можно продолжать работу над собой», — подумал он и урезал свой дневной рацион вдвое. После половинной порции овсянки он отправлялся сначала на пробежку, потом в спортзал, оттуда на лёд, вечером в студию. Он не чувствовал усталости, он почти летал по мёрзлому воздуху вместе с колотой ледяной крошкой и скользил по паркету балетного зала, не понимая, как всего несколько дней диеты могли так повлиять на его состояние. Ноги сами рисовали новые связки и дорожки, руки обнимали электрический свет, других фигуристов, тренеров, весь ледовый! Отабек ловил себя на мысли, что если бы сейчас он вышел на турнирный прокат, то смог бы откатать как никогда в жизни. Не факт, что на золото всего мира, но точно выложился бы до собственного предела. Отабек настолько проникся успешным началом, что решил отдать ужин врагу. То есть совсем отказался от еды после обеда. Всё-таки его гениальный план работал: исправленная произвольная спорилась, Юрий Сергеевич хвалил и подбадривал, Лилия Михайловна одобрительно кивала, ребята на катке улыбались, удача звала за собой и опьяняла. А следом неизбежно наступило похмелье. Когда однажды утром он с трудом соскрёб себя с постели перед пробежкой, то списал всё на последнюю тренировку. Задержался, перетрудился, устал. Всего-то. Сегодня побольше отдохнёт, пораньше ляжет спать, и всё пройдёт. Но не прошло ни назавтра, ни на послезавтра. Отабек старался держать ритм и нагрузки, но для этого требовалось всё больше сил. Сил, которых организму на урезанном пайке брать было неоткуда. Даже обычная ОФП в зале теперь давалась с трудом, не говоря уже о тренажёрах и вечерней пробежке после целого дня тренировок. В общежитие Отабек возвращался почти ползком, падал носом в подушку и открывал глаза уже утром по будильнику. Хотя бы спать ему никто не мешал. С Виктором они лишь изредка пересеклись на катке, а в комнате почти не встречались. То ли Отабек так уматывался, что не обращал внимания, то ли Виктор действительно где-то пропадал вечерами. Вникать в детали Отабек не мог и не хотел. Всё чаще во снах вместо семьи и заветных побед он видел казан с пловом и тарелку с баурсаками. Становилось тревожно не только за своё спортивное будущее. На следующей тренировке случилось странное: Отабеку везде мерещилось имя тренера. Казалось, что оно звучало преувеличенно звонко, резко, ярко. Все — от спортсменов до персонала ледового, — будто сговорившись, окликали его громче и чаще обычного. — Юра, хреново выглядишь. Плохо спал? — Юра, пора лёд чистить! — Юра, уже можно квады прыгать? — Юра, посмотри, я тут записал... Сам Отабек все два часа занятия молчал и думал. Он вполне допускал, что это мог быть простой глюк на почве голодовки. Но из головы не шло, что ему одному не даётся то, что другие говорят впроброс, так легко и непринуждённо. И ничего, никто замертво не падает. В конце тренировки к нему подошёл Юрий Сергеевич. — В зал сегодня не опаздывай, будем переносить и тестировать прыжки во второй половине. Чего такой тухлый, устал? Отабек нашёл в себе силы кивнуть, но так и не заговорил. Когда в назначенное время он пришёл к спортзалу в ледовом, то услышал за дверью знакомую ругань: — Да какого хрена! Что, так долго стекло поменять? У нас в общаге ремонтники тусят постоянно, позовите их. А моим где теперь заниматься, на улице?! Отабек заглянул внутрь и поёжился от холода. Внезапные для конца апреля плюс три градуса, для которых даже на пробежку приходилось утепляться, в спортзале ощущались совсем неуместными. За спиной прозвучали шаги, и в дверь сунулась ещё одна голова. — Что тут случилось? — спросил Гоша. — У тебя тоже сейчас тренировка? — Ага. Отабек огляделся. В зале никого больше не было, кроме них, а холодом особенно тянуло со стороны окон. Одно из которых, пробитое насквозь, скалилось оставшимися в раме осколками. Под окном на полу валялась нагруженная штанга и запасные блины к ней. Юрий Сергеевич перестал рычать в трубку, подошёл к парням и вытолкал их за дверь. — И не надейтесь, тренировку не отменю. Сегодня занимаемся в полевых условиях. Значит так, три подхода по три этажа для разминки, потом спецбеговые, потом растяжка. Дальше занимаемся прыжками. Встречаемся в фойе внизу. Всё, по лестнице бегом марш! Отабек пропустил Гошу вперёд, чтобы не толкаться локтями, и побежал. И на ходу всё повторял про себя, как мантру: Юра. Юра. Юра. Звучало неправдоподобно и чуждо. Он и так каждый раз сам себя одёргивал, но всегда чуть позже, чем успевал назвать имя-отчество вслух. Ступеньки мелькали перед глазами, превращаясь в клетчатую серую рябь. Отабек заканчивал второй подход, дыхалка постепенно отваливалась, дышать приходилось ртом, жадно и хаотично. В боку начало колоть. Плохо. Чтобы выровнять, Отабек сначала стал считать шаги. Слишком быстро, не помогло. Тогда он шёпотом, чтобы никто не услышал, начал считать выдохи слогами: — Ю-ра. Ю-ра. Ю-ра. Шея и щёки горели, без сомнений, от длительного бега. Закончив третий подход, Отабек спустился в фойе, держась за бок. Колотьё под ребром унялось, но лёгкие ещё долго не могли выйти из турборежима. Гоша принялся за спецбеговые, а Отабек раздумывал, не присесть ли прямо на пол, пока есть возможность. Согнулся, упёрся ладонями в колени, сосредоточился на дыхании. В висках настойчиво пульсировало: «Ю-ра. Ю-ра. Ю-ра». Самого Юры поблизости не было видно, хотя в фойе хватало людей, и их мало интересовали два спортсмена, прыгавших прямо посреди рекреации. Охранник и кассиры за стойкой иногда посматривали в их сторону, но без особого интереса. Проходящие туда-сюда посетители и дети аккуратно обходили их стороной, тоже почти не удивляясь. Отабек даже подумал, что это, возможно, был не первый случай, когда местный спортзал почему-то вышел из строя. Внезапно Юра появился со стороны лестницы со скакалками в руке и ковриками подмышкой. Один комплект вручил Гоше и принялся объяснять ему схему тренировки. Отабек стоял и смотрел: на собранные в хвост светлые волосы, на тонкие брови темнее тоном, на острый подбородок и его движение в разговоре. Через минуту очнулся, поняв, что попросту залип. От навалившейся усталости, наверное. Сегодня тоже стоило лечь спать пораньше, до того, как желудок напомнит о пропущенном ужине. Тем временем Юра отправил Гошу тянуться, подошёл к Отабеку, спросил: — Как оно? — Нормально, — ответил Отабек, покривив душой. — Тогда смотри, сегодня пробуем на суше. Если зайдёт как надо, завтра повторим на льду. — Юра, я тут подумал насчёт каскада с тулупом. Может, его лучше... Отабек осёкся и забыл, что хотел сказать. Потому что Юра уставился на него с таким сложным лицом, какого Отабек не видел у него никогда прежде. И не поймёшь — он рассержен, удивлён, растерян? Не надо было говорить о каскаде? Или... Отабек второй раз за последние несколько минут осознал, что залип на распахнутые зелёные глаза и причудливо изогнутые брови. И опустил голову, буркнув: — Извините. — Ну вот, — отмер Юра, — а я уж похвалить хотел. Усвоил наконец-то. Эй? Юра легко пихнул его локтем в плечо, наклонился, заглянул в лицо. Щёки вспыхнули жаром, по виску потекло. Отабек вытер пот со лба, длинно выдохнул, смял в пальцах край футболки. — Да ладно, не так уж это было и трудно, — неловко засмеялся Юра. «Не так уж и трудно». Если бы он только знал. — Не раскисай, у нас много дел. На вот. — Он сунул Отабеку в руки скакалку и коврик. — Три подхода по триста сделаешь, дальше с Гошкой челночный бег поперёк ближайшего коридора. Пошёл. Отабек молча кивнул и ушёл в угол зала разматывать скакалку, убеждая себя, что покрасневшие Юрины уши ему просто померещились. Ну, день такой, глючный, бывает. Даром что занимались они в полевых условиях, тренировка вышла убойной. Гоше досталось больше упражнений на растяжку и баланс. Отабека же Юра гонял в хвост и в гриву: после ОФП и челночного бега — отжимания и пресс, серия прыжков, планка, ещё три подхода на скакалке, снова отжимания и пресс, планка, опять прыжки. По всем законам вот-вот должно было открыться второе дыхание, но трудовое похмелье ещё не отпустило, и Отабек прыгал тулупы-аксели на старой кафельной плитке исключительно своими силами. Которые, к слову, стремительно иссякали. В короткие моменты передышек, когда Юра отвлекался на новые указания для Гоши, Отабек прислонялся к стене и дышал загнанным конём, тяжело и надсадно. Упрямо не садился на коврик — знал, что уже не встанет. Мечтая о глотке воды, он гадал, когда и чем проштрафился, что тренер настолько основательно за него взялся. А в висках вместе с шумом крови стучало: «Юра. Юра. Юра». Как будто с укоротившимся обращением, сократилось и расстояние между ними. После ещё одного круга физкультурного ада Юра подошёл к нему с самым решительным видом: — Ну, живой? — Живой, — кивнул Отабек. — Значит, прыгнешь. Давай. И Отабек прыгнул. Никакого второго дыхания не открылось, просто лимит отведённого на жизнь времени чуть-чуть увеличился, как раз на один прыжок. В самом финале. А потом можно и подыхать, как уже давно хотелось. — Отличная работа, — до мурашек серьёзно сказал Юра и протянул руку. — Вот теперь я вижу, что стараешься. Отабек пожал узкую тёплую ладонь. Стало стыдно, что не додумался сначала вытереть свою мокрую и скользкую хотя бы об штаны, но Юра держал её крепко, долго, отдёргивать было бы глупо. — Теперь ещё пару этажей туда-обратно и растяжку для заминки, и молодцы на сегодня. По дороге к раздевалкам Отабек размышлял, что тренировки на лестнице оказались ничуть не хуже пробежки по тротуарам или манежу. Наверное, даже эффективнее, раз подключают мышцы для подъёма и спуска. Надо взять на заметку и бегать в общежитии, если вахтёр не запретит. И вдруг перед глазами поплыло, голова закружилась, а в груди прижгло острой нехваткой воздуха. Он поспешил сойти с лестницы на этаж, припал лбом к холодной стене, зажмурился, упёрся ладонями в шершавую краску, задышал. Всего на минутку, успокаивал он себя, ничего страшного, просто перепрыгал сам себя. Неудивительно после такой интенсивной тренировки. А что перед глазами вспыхивают звёзды и плывут бензиновые пятна — так это ерунда, подумаешь. Очень хотелось на свежий воздух. Только до раздевалки оставалось всего десять шагов, а до улицы ещё ползти и ползти... — Ты как? — раздалось сбоку, и Отабек вздрогнул. Отклеился от стены, с трудом выровнялся и поднял голову. На этот раз Юра смотрел встревоженно, даже подозрительно. — В порядке. Устал немного. Юра хмуро помолчал. Явно не поверил. — Смотри у меня. Марш отдыхать, и чтоб я тебя не видел сегодня на пробежке. «С удовольствием!» — чуть не ответил вслух Отабек.***
На следующее утро на улице внезапно и заметно потеплело. А по ледовому дворцу ранней птахой пронеслась новость, что этой ночью Никифоров сбежал в Японию. И если в официальных СМИ тренерский штаб отнёсся к внезапному отъезду надежды российского фигурного катания более-менее спокойно, то Юра в своей каморке метал громы и молнии. — Вот же сучий потрох, чтоб его там во все отверстия... — Юра, — одёрнул Яков Карлович, намешивая на кухоньке своё фирменное кофейно-коньячное успокоительное. — Пиздюк белобрысый! Нет, как вам это нравится? Яков Карлович промолчал, почти насильно усадил Юру на диван и вручил ему кружку. Сам почему-то остался стоять. Юра не унимался: — Мелкий выблядок, чтоб его там двухметровые японские караси живьём сожрали. — В Японии же вроде карпы и лосось? — Да хоть хуесось! Как это всё называется?! — Это называется «международный обмен опытом». Штаб хочет провернуть ситуацию так, будто это была наша инициатива ненадолго отправить Витю в Японию на дополнительные тренировки. Прихлебнув из кружки, Юра скривился, но проглотил. Непонятно, из-за кофе, коньяка или самовнушения, но обычно это работало. Сейчас же успокоиться казалось почти невозможным. — Прекрасно. То есть мы официально признали, что не способны готовить чемпионов. Просто, блядь, замечательно! Яков Карлович ещё немного помолчал, выразительно поглядел. Юра понял, что от него чего-то ждут, но вряд ли смог бы сейчас самостоятельно догадаться, чего именно. — Вы мне щас дырку во лбу прожжёте. — Ничего не напоминает? — поднял безволосую бровь Яков Карлович. — Ничего! — оскорбился Юра. — Я никого не кидал, даже наоборот. Почти благотворительностью тут занимаюсь. — Бедолага, меценат. — А эта тварь неблагодарная... Пусть только попадётся мне где-нибудь на этапе. — Ты же сам говорил, что с Витей трудно работать. Радовался бы. — А с кем, по-вашему, работать легко? — Не понимаю, чего ты бузишь. Нагрузки меньше, а выступать он всё равно будет за Россию. — Заебись, а то, что он с моими программами туда уехал, — это как? Всем нормально, кроме меня?! Бля-а-а... — Ты в курсе о законе сохранения энергии? — Чего?.. — Юра опешил, сбитый с толку внезапным переходом. — Что слышал. Ты тоже воспитываешь «не своего» чемпиона. Яков Карлович как бы невзначай отошёл на безопасное расстояние и стал ковыряться на полке стеллажа. Юра по инерции вдохнул, выдохнул, глотнул ещё кофе. От горечи и терпкости во рту передёрнуло, но желания орать и рубить головы это не убавило. — Да блядь, он-то тут при чём?! — Перестань орать, у меня из-за тебя кактус вянет. И забубнил себе под нос какую-то мелодию. Не без труда, но Юра таки вспомнил, что это за песня и откуда. И чуть не взорвался ещё раз. А Яков Карлович продолжал издевательски напевать смутно знакомый мотив из «Иронии судьбы»: А той — скажите, бога ради, Кому на плечи руки класть? Та, у которой я украден, В отместку тоже станет красть. Не сразу этим же ответит, А будет жить с собой в борьбе И неосознанно наметит Кого-то дальнего себе. Юра подхватил куртку и вылетел в коридор, хлопнув дверью так, что ряды портретов опасно задребезжали стёклами. Сейчас бы хорошо в спортзал или на лёд, хотя бы просто погонять на скорости. Но после физио колено ожидаемо реагировало нудным гулом на любую нагрузку, даже пешком особо не пройдёшься. Оставалось два варианта: домой или не домой. Не застёгивая куртки, он дохромал до парковки, нашёл свою сто лет не мытую синюю киа, сел за руль, повернул ключ и только тогда задумался, куда ехать. Достал телефон, полистал расписания своей группы. И почти обрадовался, когда увидел имя Отабека в строке «хореограф». Раз уж первый тестовый запуск стрессовой терапии не сработал, как задумывалось, то они сейчас проведут вторую, внеплановую. В балетной студии Юра ориентировался, почти как у себя дома. Проведя здесь полжизни в качестве подопытного кролика, он не перестал сюда приходить, уже будучи тренером. Лилия всегда охотно позволяла ему присутствовать на занятиях, иногда даже приглашала поучаствовать в обсуждениях техники и программ не только фигуристов, но и своих балетных. Пребывание в этих стенах всегда умиротворяло. Старое здание царских времён после капитального ремонта сохранило большинство архитектурных украшений и фирменное гулкое эхо. Под сводами его арок каждый невольно проникался величием и изяществом колонн, барельефов и мраморных перил. Юра мог с закрытыми глазами сказать, сколько окон находилось на главной лестнице, какое из них отмывали хулиганы за брошенную во время экзамена крысу, какая из половиц в коридоре скрипела громче других, как пахло крашеное дерево двери в класс... Сегодня почему-то дверь пахла иначе. Юра потянул носом, поморщился, разобрав в воздухе мерзкую примесь нашатырного спирта. И дёрнул ручку на себя, чуя неладное — во всех смыслах. Первым, что он увидел, была группа юниоров в семь макушек, испуганно сбившихся в кучу. Дети о чём-то тихо шушукались, глядя в глубь зала, даже не обратив внимания на вошедшего чемпиона. Юра обернулся туда же и впервые в жизни пожалел, что стал тренером. — Что ж за день-то такой... Отабек лежал на полу посреди танцевального класса, головой на собственной свёрнутой олимпийке. Лилия стояла на коленях рядом и водила у его носа ваткой. — Лилия Михайловна, — начал Юра, подходя ближе и старательно сдерживая голос, — будьте так любезны умерить пыл и не убивать тренировками моих спортсменов! — Юрий Сергеевич, — в тон ему ответила Лилия, — будьте так любезны объяснить своим спортсменам, что жёсткая голодовка не поможет им стать пластичнее, а удвоенные нагрузки — сильнее. — Извините, — едва слышно прохрипел сам подбитый спортсмен. Отабек лежал с закрытыми глазами, дышал ртом мелко и часто, рефлекторно отворачиваясь от ватки с нашатырём. Его обычно тщательно уложенные волосы торчали в стороны, чёлка прилипла ко лбу, лицо блестело от пота, футболка потемнела пятнами — значит, это произошло в разгар репетиции, а не до неё. Смуглая кожа скрывала перепады кровяного давления, но Юра всё равно мог бы сказать, что тот побледнел — посерел, как труп, больно было смотреть. Вот тебе и стрессовая терапия. Под любопытными взглядами юниоров Юра с Лилией в четыре руки подняли Отабека, вывели из класса, помогли дойти до раздевалок. И всю дорогу Отабек извинялся за сорванное занятие. — Потом поговорим, смотри под ноги, — повторял Юра, не до конца уверенный, что именно хотел бы ему сейчас сказать. И в каком порядке. — Дальше справитесь? — спросила Лилия у двери в раздевалку. — Да. Спасибо, Лиль Михална, — сказал Юра, заталкивая продолжающего извиняться Отабека внутрь. — Я позже позвоню. Лилия кивнула и отправилась обратно в класс с таким видом, словно ничего особенного не случилось. Как будто она каждый день выносит кого-нибудь из класса бездыханным. Хотя кто знает... От помощи в душе Отабек категорически отказался. А когда выполз, неверной походкой добрёл до своего шкафчика и оделся тоже сам. Юра стоял в стороне и молча наблюдал, стараясь мыслить последовательно: сначала надо позаботиться о перегруженном теле, а мозг вправлять уже потом. И снова перед ним встал выбор: домой или не домой? — Я готов, — сказал Отабек, закидывая на плечо ремень спортивной сумки. В глаза Юре он так ни разу не посмотрел. Юра отобрал у него сумку и повёл на улицу, к машине. Вообще, было бы кстати пройтись пешком, дать организму восстановить кислород в крови, но Юрино колено по-прежнему дёргало нервной болью, а случись что, эвакуировать придётся их обоих. С другой стороны, если сейчас отвезти Отабека обратно в общагу, что он там будет делать? Лежать и тупить в потолок, пока не уснёт? Мучиться флешбеками и совестью? Тоже не лучший сценарий. Закинув сумку на заднее сидение, Юра кивнул Отабеку на пассажирское кресло и сел за руль. Опустил на треть стёкла с обеих сторон. И только когда они выехали с парковки на дорогу, наконец сказал: — Мало того, что придумал себе какую-то фигню, так ещё и промолчал опять, когда было тяжело. — Я всё рассчитал... — Да не пизди, видел я, как ты рассчитал. Весь класс видел. Отабек стиснул зубы до дёрнувшихся на челюсти желваков, сгорбился, зажал ладони между колен. Даже не спросил, куда они едут и что его там ждёт. То ли заранее смирился и теперь готовился к неизбежной расправе, то ли настолько вымотался, что больше не мог думать даже о ближайшем будущем. — Я тебе велел общаться с тренерами, говорить словами через рот, обсуждать процесс. Велел? Не слышу. — Угу. — Ну и хули? — Извините. — Пиздец. Я думал ты только пить не умеешь, а у тебя ещё и с едой походу траблы. Глянув на светофоре по сторонам, Юра понял, что по привычке вырулил на проспект к дому. Ну значит, так тому и быть.***
Юра жил в просторной студии, бывшей трёшке, предпочитая одну большую комнату под всё, чем много крохотных, зато отдельных каморок под разное. Небольшую по чемпионским меркам квартиру он любил и берёг. Одним из главных подвигов в своей жизни он считал даже не олимпийское золото, а выбитый у БТИ и прочих служб персональный план квартиры, где потребовал снести почти все стены. Ещё неизвестно, чего добиться было труднее. Юра, конечно, не ожидал внезапных гостей, но после беглого взгляда по углам остался собой доволен: кровать заправлена, пол подметён, вся одежда в шкафу, а пару немытых кружек с чайного столика убрать нетрудно. Ещё он мысленно похвалил себя за то, что вчера наготовил еды впрок. В холодильнике оставался суп, мясная запеканка с овощами, молоко и тёмный шоколад. — Руки мыть там, жопу уронить тут, — указал Юра по очереди на дверь ванной, потом на стул у барной стойки, служившей обеденным столом. Отабек по-прежнему молча пристроил сумку на полу в прихожей и исчез в уборной. Зашумела вода. Юра занялся ужином, то и дело прислушиваясь к себе и к звукам в квартире. Колено не отпускало, дёргало и ныло, как капризный ребёнок, требующий игрушку. Прошло минут пятнадцать, Юра успел разогреть еду, настругать салат, накрыть на стол и помассировать ногу. Уже было заподозрил, что Отабеку опять стало плохо. Припомнил, где валяется линейка, которой удобно вскрывать замок ванной снаружи, как вдруг тот провернулся сам, и на кухню вышел Отабек. Всё ещё серый и снулый, но вроде без признаков новых падений. Отабек слегка неуклюже забрался на барный стул и вытер лоб. С чёлки на лицо щедро и часто капало. Похоже, Отабек пытался привести в порядок непослушную гриву: мокрые волосы были зачёсаны назад, но отдельные пряди распадались в стороны и роняли воду на чёрную футболку. Юра сунул ему салфетку с вилкой, сказал: — Налетай. Чтобы не смущать ещё больше, ушёл варить кофе. И ощутимо расслабился диафрагмой, когда услышал стук вилки по тарелке. Сам не заметил, что всё это время тоже будто ходил по гвоздям. Похоже, густую тревожную атмосферу они притащили из танцкласса с собой. Когда кофе закипел, Юра выключил конфорку и глянул через плечо. Ел Отабек с аппетитом, даже жадно. Как будто реально голодал пару недель. — Теперь со мной в столовку ходишь, понял? — заявил Юра. — Буду следить, чего ты там жрёшь, сколько и как часто. Он не понял, кивнул ли Отабек ему в ответ или это вышло случайно, когда тот ловил падающий с вилки кусок мяса. Но, подумав, открыл шкаф, достал с полки коньяк и плеснул в кружку чайную ложку. Поставил на стол и кофе, и бутылку. На удивлённый взгляд Отабека ответил: — Меня так дядь Яша хвалит за хорошую работу. А я тебя так буду ругать за плохую. Отабек с сомнением заглянул в кружку, понюхал. Отправил в рот кусок брокколи. — Пей-пей, — сказал Юра, — тебе давление надо повышать. А для этого надо выпить больше рюмки, а то ещё сильнее приплющит. Отабек отхлебнул кофе, сморщил нос и принялся наворачивать запеканку вдвое усерднее. — Что, так ужасно? — Очень вкусно, — сказал Отабек, прожевав. — Просто кофе не люблю. — А-хри-неть, он заговорил! — всплеснул руками Юра, на самом деле ощутив облегчение. — Я уж решил, ты себе очередной суперплан придумал: недельный обет молчания или что ещё там у тебя в запасе... Отабек отложил вилку, виновато опустил голову. Юра мысленно отвесил себе фирменный фельцмановский подзатыльник. — Ну ладно, не кисни. Бывает. Я тоже в своё время... экспериментировал. — Юра поморщился, настолько легковесно и фальшиво это прозвучало. Отабек поднял глаза, но комментировать сказанное Юра пока был не готов. — Ешь давай. И пей, надо. Прими как лекарство. Отабек со сложным лицом вздохнул, взялся за кружку, долго гипнотизировал содержимое, резко выдохнул, как перед прыжком в воду. Или перед стаканом водки. — Ой, всё! Только кофе на тебя переводить, — махнул рукой Юра, отобрал кружку и ушёл к шкафу с посудой. По пути захватил из холодильника шоколадку, вернулся и со звяком поставил на стойку две стопки, наполнил обе. — Бокалов нет, сорян. Пей так. И хотя за коньяк Отабек взялся смелее, чем за кофе, после выпитого его передёрнуло. Он ухватил ложку с салатом. Юра едва успел проглотить, чтоб не подавиться, когда от возмущения выдохнул: — Да ты охренел, французский пятизвёздочный, почти трофейный коньяк! Кумысом же должен быть закалён, чё ты как этот?.. — Ну да, а ещё жрать лошадей и воровать невест, — проворчал вполголоса Отабек и замолк, поймав Юрин взгляд. — С обычного кумыса особо не захмелеешь. — Почему нет? — Потому что в вашем кефире тоже есть градус, но разве это алкоголь? — Кефир, — повторил Юра и глупо хихикнул. Только сейчас он сообразил, что сам ещё толком не ужинал, а коньяк по голодному желудку быстро нагрел щёки. — Снежок. Простоквашка. Просто-квасить. Ну раз «просто», значит, будем учиться. — Чему учиться? — Пить, — торжественно сказал Юра и налил ещё по одной, водрузив бутылку в центр стола. — З-зачем? — напрягся Отабек, подобрался на стуле. — Хотя бы затем, чтобы вот такого, — Юра поводил в воздухе рукой, — больше не повторялось. Один дезертир у нас уже всплыл. Не хватало, чтоб ты вот так же налакался, как тогда, и полез на банкете нового тренера кадрить. — Юру несло, утренние гнев и обида с новой силой полыхнули шальной искрой в горючем коньяке. — Слышишь, Алтын? Не смей больше ни к кому клеиться. Я ясно выражаюсь? Отабек как будто вытянулся лицом, поднял широкие брови, распахнул глаза. Тёмные, как шоколад на столе рядом, блестящие. Наконец-то — живые, а не стеклянные, как полчаса назад, Юра даже подвис, забыл, о чём ругался минуту назад. Но это длилось недолго: Отабек снова потух, сгорбился, уставился в опустевшую тарелку. Пробормотал чуть слышно: — Простите. — Ты чего? — опешил Юра. — За тот банкет, что ли? — За Виктора. Я слышал о его отъезде. — А ты тут при чём? — Я в последние дни мало бывал в общежитии, мотался по тренировкам, рано уходил, поздно возвращался. Почти не пересекался с ним. Жили вместе, а получается, не уследил. — Ну... И что бы ты сделал, если бы «уследил»? — Не знаю. Но если бы я был внимательнее, это не стало бы такой неожиданностью для всех. Я бы... — Что? — перебил Юра. — Настучал бы на него? Или ему бы настучал? Отабек вздохнул так искренне, что у Юры кольнуло в груди. Вот же страдалец, за себя и за человечество. Нет, определённо все беды из башки, и конкретно эту надо занять чем-то общественно полезным, чтобы рождала поменьше всяких странностей. — Брось, ты тут ни при чём, — подытожил Юра. — Будем считать, что всё к лучшему. Поповича наконец переселим от борцов, а то я задолбался за него переживать. И это... зубы-то мне не заговаривай, пей давай. — Юра подтолкнул к нему наполненную стопку, даже почти не разлил. — Может, не надо? — Кто тут тренер? — сдвинул брови Юра. — Так вот тренер тебе говорит: не надо пить много. Но пить надо хотя бы уметь. А ты не умеешь. — Так я же спортсмен, — пожал плечами Отабек. — Где бы мне учиться пить? — Не скажи. Витя у нас, вон, тоже спортсмен, мировая звездюля. Однако же, тот ещё профессиональный алкаш. Ты с ним просто на банкетах рядом не сидел. Пей, а то щас давление в минус провалится. Давай! Вторую стопку Отабек поднял неохотно, но послушно. Опрокинул в себя, подождал, закашлялся. Юра выпил свою и зашуршал фольгой, разворачивая и ломая шоколад. — А теперь рассказывай, с чего ты вдруг стал морить себя голодом и сверхурочными тренировками? Отабек закинул в рот три куска шоколада сразу. Юра оценил ход — и закусить, и подумать над ответом, — но промолчал, налил себе третью стопку. Присмотрелся: Отабек вроде ожил, выпрямился, с его лица ушла серость, от коньяка чуть потемнели скулы. Значит, пока всё правильно. — Позавидовал, — прожевав, признался Отабек. — В спорте это нормально, — усмехнулся Юра. — Я бы даже сказал, обычное дело, особенно для фигурки. Конкретнее, кому позавидовал? Вите? Гошке? Мне? — Одному юниору, — выдавил Отабек, делая между словами невыносимые паузы. — Борисову. Юра чуть сам не поперхнулся шоколадом. — Чего? Борисову?! Пиздец. Я боюсь спросить, чей постер у тебя в детстве в комнате висел. Ну и чем, скажи пожалуйста, он заслужил такую честь? — Прыгал хорошо, — ответил Отабек, решительно и открыто глядя Юре в глаза. — Выше меня, легче, красивее. — Нашёл на кого равняться. Погоди, этому шкету пубертат ещё наломает дров. Опять в депрессию свалится. Но ты-то! Да ты сам прыгаешь как бронебойный снаряд. К тому же физически сформировался, можно сказать, уже мужик. Да ещё с таким сложением, за какое Борисов будет готов душу продать через год-два-три. — Почему? — Потому что ты крепкий и выносливый. Этот, если не подкачается, выдыхаться начнёт даже в короткой. Не всем так везёт — или не везёт — вырасти и остаться костлявым дрыщом. Как мне. Или тому же Вите. Бля, опять он. Ну, короче, не тем ты завидуешь, вот что. Юра хлопнул третью стопку. Несмотря на принятые сто пятьдесят грамм, колено не успокаивалось, пришлось тащиться за аптечкой. Юра забрал с собой всю коробку, плюхнул на стол, сдвинув пустую посуду, и стал выковыривать нужные блистеры. Хреново, конечно, мешать лекарства с алкоголем, но строгих противопоказаний они не имели, а если не принять, станет ещё хуже. — Это же Витя мне переводил, что там твой Леруа под видео накалякал, — сказал Юра, увлечённо выдавливая из хрустящих блистеров целую пригоршню таблеток и пропустив тихое «он не мой» в ответ мимо ушей. — Ёбаный полиглот. Вот и глотает теперь японские хуи. — В смысле? — не понял Отабек. — Вы думаете... — «Ты»! — шваркнул кулаком по столешнице Юра и бросился ловить раскатившиеся таблетки. — М-м... ты думаешь, они спят? — Пф, я не думаю, я утверждаю. Слишком хорошо знаю этого пиздюка, вечно на всяких узкоглазых западал, паскуда... — Юра осёкся, глянул на Отабека. — Без обид. — Вы поэтому не хотели, чтобы нас селили в одну комнату? Юра не ответил. И так уже сболтнул больше, чем следовало. Закинул в рот лекарства, покрутил головой в поисках воды. Обрадовался, что не нашёл, и под совершенно не подозрительным предлогом прогулялся ещё раз в кухню за кружкой и холодной водой из чайника. Отабек тоже молчал, и Юре вдруг стало ужасно стыдно возвращаться за стол. Не верилось, что в собственном доме ему хотелось провалиться сквозь ламинат, только бы не смотреть в лицо гостю, которого сам же привёл. Прошло несколько долгих минут, прежде чем Юра услышал шевеление за спиной, обернулся. Отабек слез с барного стула, ухватился за край футболки и, неловко переминаясь с ноги на ногу, сказал: — Юр... Если вам... Если тебе что-то нужно, в смысле... Контракта с Виктором ведь больше нет? Если ты финансово пострадал, я бы мог... — Че-го? Отабек совсем стушевался, уставился под ноги, стиснул в кулаках несчастную футболку почти до треска. — Простите... Я не знаю, чем бы мог помочь. У меня не то чтобы много, но... — Эй. Юра внимательно наблюдал, как Отабек выпустил из пальцев многострадальный край футболки и осторожно поднял тёмные блестящие глаза, полные такой знакомой и какой-то совсем новой для Юры жалости. Или сочувствия. Понимания. Почему-то Отабек выглядел очень виноватым. — Смотри, вот. — Юра развёл руками, показывая на квартиру вокруг себя. — Думаешь, мне много надо одному? На прописанные колёса и внезапный билет до Канады, как видишь, хватает. — Простите... — опять потупился Отабек. — Эй, — повторил Юра и дождался, пока тот поднимет голову. — Ты можешь мне помочь. Даже не представляешь, как ты меня выручишь, порадуешь и поддержишь, когда возьмёшь этот ебучий Гран-при. Ты понял? Отабек досадливо мотнул головой, дрогнул лицом, как будто хотел поморщиться, но сдержался. Сжал кулаки, стиснул зубы, задышал часто, тяжело, как локомотив, того гляди, пар из ушей повалит. Или голова опять разболится. — Эй-эй, тихо! — Юра кинулся к нему через кухню, не рассчитал погрешности качания от выпитого коньяка, врезался здоровым коленом в стул. — Бляха! Я же говорил: нервничать вредно, от этого концентрация падает. Потирая колено, Юра обогнул барную стойку, подошёл к Отабеку и, нимало не стесняясь, ощупал его лицо и руки. Прошёлся пальцами по горлу, нашёл пульс, заставил разжать кулаки. Сердце Отабека стучало быстро, но обычно горячая, словно прогретая степным солнцем кожа была никакой, как вода комнатной температуры, несмотря на две стопки допинга и неловкие разговоры. Типичный признак «убегающего». Юра положил руку ему на лоб и засмотрелся на красивые разводы светотени на смуглом лице. Полумрак комнаты только подчёркивал высокие скулы, округлый гладкий подбородок и особенно — выразительные тёмные глаза. Только сейчас Юра осознал, что между ними оставались считанные сантиметры, один выдох. Неловко кашлянул, попытался отшутиться: — Ты что, не веришь в своего тренера? — Я не верю в вашего ученика, — отозвался Отабек, и столько горечи было в его голосе, что Юре впору было бы протрезветь. Ещё со времён обучения у Якова Карловича он помнил много разных утешений и возражений, мотивационных речей и смешных словечек. Но едва ли хоть одно из них сейчас сработало бы должным образом. Самое адекватное случаю Юра придумал только: «Ты мне брось эту сопливую херню из мелодрам!». Отабек продолжал прожигать его отчаянным взглядом. — Даже если я каким-то чудом попаду в финал, там мы обязательно встретимся с Виктором. Вы же... Ты же знаешь, что против него у меня нет шансов, с любой программой, какой бы крутой и оригинальной ни была. Имя дезертира Никифорова — последнее, что Юра ожидал услышать от Отабека в качестве оправдания. Почти два месяца они жили в одной комнате, неужели Отабек хотя бы потенциально не видел себя с ним на равных? Похоже, гневная тирада Юры его тоже не убедила. Вот и поди пойми этого сына степей: середнячку-юниору он завидует, а соседа по общаге просто-напросто боится. Заторможенный алкоголем мозг никак не мог продраться через эту череду открытий и вопросов, Юра напряжённо думал и молчал. И терял драгоценные секунды. Наконец Отабек опустил глаза и отступил на шаг. — Ничего, я привык. Я всё понимаю. В голове красной мигалкой вспыхнула паника. Когда-то Юре уже приходилось терять фигуристов, больше не хотелось. А сейчас он слишком напился, слишком медлил, слишком... Надо было срочно что-то делать. И тут в памяти всплыли чёрные строчки на сером фоне шершавых страниц: «Гормон объятий вырабатывается в результате приятных социальных взаимодействий и заботы о ближнем». Юра шагнул к Отабеку и крепко обнял, как смог. Поверх плеч, уткнувшись носом в ещё влажные волосы, положив одну руку Отабеку на затылок и прислонив его голову к своему плечу. Сердце зашлось в колотье от внезапной близости, Юра уже и забыл, когда последний раз кого-то обнимал. Дядь Яшу на юбилее. Лилию на очередной премьере. Своих ребят в КиКе, но это так, больше традиция, там сердце подпрыгивало скорее от оценок, чем от объятий. Застывший столбом Отабек как будто вообще перестал дышать. А потом судорожно выдохнул Юре в плечо и осторожно, неуверенно поднял руки, чтобы обнять в ответ. В этот момент Юра почувствовал, как в груди разливается простое незатейливое тепло, и понадеялся, что Отабек чувствует что-то похожее. В конце концов, это же химия, гормоны, процесс должен работать в обе стороны. Они стояли обнявшись в пустой квартире, и Юра размышлял о том, что весь его грандиозный план работ придётся переписывать заново. С завтрашнего дня, со следующей же тренировки начинать новую жизнь. Им обоим. Может, Юре тоже всё это время не хватало гормонов? «Я почему вредный был? Потому что у меня окситоцина в крови не было. А теперь я сразу добреть начну. И распущу на хрен всю группу, которую держал в ежовых рукавицах, потому и были чемпионами...» — Всё будет хорошо, — сказал Юра. — Я же твой тренер.