Детство. Отрочество. Революция.

Одухотворённая толпа с шумом выходила из храма, а Хоуп безбожно зевал. Голова ещё отдавалась звоном на подзатыльник, полученный от Лазаря, спиной он почти чувствовал неодобрительный взгляд матери, но ничего не мог с собой поделать и зевал едва ли не до слёз в глазах. Лина крепко стиснула его ладонь и через пару секунд ослабила хватку. Она сделала так пару раз, но Хоуп лишь виновато улыбнулся: за последний час службы он и так исщипал себе все руки, но глаза продолжали слипаться. Сама Лина приехала на каникулы со сверхспособностью зевать с закрытым ртом. Выдавали её только раскрасневшиеся глаза. Ночной майский воздух привёл Хоупа в чувство. Он встряхнул головой и часто-часто заморгал. Сознание чуть-чуть прояснилось. Вдвоём с Линой они зашагали по брусчаткой плитке, от наполненной благодатью церкви к дому дяди Нортмана, где они ночуют каждую Пасху. Идти было совсем близко, и в этот раз им разрешили добираться самостоятельно, а не семенить за родителями, как все предыдущие годы. Братья намного быстрее пробрались сквозь толпу в дверях и уже ушли. Мариссе тоже было не до Хоупа с Линой: из Москвы приехал дядя Фёдор, её отец, и сейчас, обхватив его руку, она о чём-то рассказывала. В шуме свежей листвы и десятка тихих разговоров до них не долетало ни слова, но руками Марисса махала так, будто и не было трёх часов ночи, а она не только накануне вечером приехала с сестрами из института. Эльза же добиралась домой под присмотром Сильвии Петровны и дяди Нортмана. Хоуп не знал, почему, она ведь была старше их с Линой где-то на три года, но вопросов задать не спешил. С Эльзой было бы веселее, но идти свежей ночью вдвоём с Линой после месяцев разлуки — слишком ценный дар, чтобы променять его на тягучие минуты со взрослыми. Даже ради Эльзы. Сил у Хоупа хватало лишь на счастливую улыбку, полную обещания, что завтра будет хороший день. В конце концов, Христос воскрес, ад побеждён, а Лина пробудет дома почти две недели. Ведомый лишь лунным светом, памятью ног да верой в грядущие каникулы, он добрёл до дома дяди Нортмана. Лина что-то говорила и смеялась, когда он отвечал невпопад, а потом путалась в словах и сама. На пороге их встретили вечно молчаливые и незаметные слуги старшей семьи. – Христос Воскресе! – произнёс Хоуп. Девушка со светильником в руках кивнула: – Воистину воскресе. Я провожу вас до спален, Ваше Сиятельство. *** Казалось, солнце опалило веки, едва Хоуп упал на постель. Как бы он не ворочался, как бы не утыкался лицом в подушку, ему не удавалось спрятаться от жгучих лучей. Пришлось смиряться с реальностью, в которой уже наступило утро, и он окончательно проснулся. Лёгкое одеяло отлетело в сторону, он свесил ноги на пол и огляделся. Кровать Лазаря пустовала, заправленная зелёным покрывалом. Хоуп зевнул и похлопал себя по опухшим ото сна щекам. Вспомнить, был ли Лазарь в комнате ночью, не удавалось, но, кто, в конце концов, ещё оставил бы в комнате со спящим человеком шторы распахнутыми… Хоуп доковылял до зеркала и тут же об этом пожалел. Если взхломаченную копну на голове всегда можно пригладить, чем он и занялся, схватив со столика щётку для волос, то красные глаза, которые никак уж не годились для пасхального разговения, так просто не спрятать. Причесавшись, он ещё пару раз тряхнул головой и потянулся к сложенной на тумбе одежде. Начинало казаться странным, что никто его не разбудил, никто не пришёл поторопить или возмутиться долгими сборами. Хоуп нахмурился и поспешил застегнуть пуговицы на рубашке. Уж не провинился ли он чем ночью? Матушка заметила, как он зевал на службе? Или, засыпая, сморозил какую-то глупость, а теперь не помнит? Он опустился завязать шнурки, а мыслями судорожно выискивал хоть что-то, объясняющее такую тишину. В коридор Хоуп выглянул настороженно, огляделся по сторонам. Только светлые стены с деревянными панелями, потушенные светильники и ни единой живой души – ничего, чтобы ответить на его вопросы. Он затворил дверь и зашагал к лестнице: уж где, как не в столовой, искать людей пасхальным утром. Издали донёсся смех. Раскатистый и громкий хохот Эльзы перекрывал прочие голоса,но ему вторили и другие. Хоуп развернулся. Он едва не побежал в гостинную второго этажа, но вовремя представил каким взглядом наградит его Сильвия Петровна, если она уже там, а Хоуп забежит в комнату как дикарь. Он взял себя в руки и просто быстро-быстро зашагал по тёмно-синему ковру. Сильвии Петровны в гостиной не было. Да и вообще никого из взрослых. Эльза поджала под себя ноги на кресле и ухмылялась под хмурым взглядом Лазаря. Камвелл счищал в тарелку на кофейном столике бордовую скорлупу с яйца. Лина и Марисса устроились на полу возле какой-то карты. Лина жевала и задумчиво всматривалась в неё. В окна бил яркий свет. Эльза высыпала скорлупу в тарелку и за два укуса отправила яйцо в рот. – Шмирись, – сказала она с набитыми щеками. – Кто-то создан быть неудачником. Всё в руках Божьих. – Её руки в молитвенном жесте соединились у лица. – Я требую реванша! – прорычал Лазарь. Марисса закатила глаза: – Я столько не съем. – Правда, хорош уже, – Камвелл опустился на пол рядом с картой. – Родители уже вернулись. Если будешь с каждым по десять раз яйцами биться, мы не ничего успеем. Эльза аж просияла и вдохнула было воздух, чтобы что-то сказать, но Камвелл осёк её жестом: – Ты тоже. Хватит. Эльза нахохлилась и показала ему язык. К карте она не подходила, смотрела издали. Лазарь поджал губы и сложил руки на груди. С мрачным видом он приблизился к карте. Хоуп подумал, что глупо и дальше наблюдать из тени. – Христос воскресе! – произнёс он. – Воистину воскресе, – откликнулись остальные. Лина с улыбкой замахала рукой, подзывая его к карте. Лазарь тоже заметно посветлел. Он повернулся к Камвеллу: – С Хоупом мы ещё не бились. Это будет не реванш. – Один раз. Лазарь кивнул и, не успел Хоуп обняться с Линой, окликнул его: – Ты. Выбирай оружие, – он указал на блюдо с алыми крашеными яйцами. – Сейчас. Хоуп протянул руку Лине, она подскочила, расправила юбку лёгкого домашнего платья, и они обнялись. – Он проиграл каждому уже дважды, – шепнула сестрёнка на ухо и хихикнула. Хоуп тоже не удержал смешок. Отстранившись от Лины и нависая над блюдом, он размышлял об окончании череды неудач Лазаря – ведь Хоуп всегда ему проигрывает. Но и сдаваться просто так он не собирался. Он внимательно осмотрел яйца. Несколько раз рука тянулась к казавшемуся подходящему яйцу, но Хоуп менял решение. Всё не то. В итоге он выбрал небольшое, выглядящее крепким, яйцо с острым носом, осмотрел со всех сторон, не нашёл ни одной трещины, и удовлетворённо кивнул. – Кто будет… – Я нападаю! – воскликнул Лазарь. Хоуп пожал плечами и занял боевую позицию: поставил локоть на столик, плотно обхватил яйцо пальцами и затаил дыхание. – Ты в него так вцепился, что сам раздавишь. Лазарь потянулся поправить его положение, но Хоуп отдернул руку. – Тебе же лучше, нет? – Как знаешь, – фыркнул брат и тоже встал на изготовку. Яйцо, которое выбрал Лазарь, раза в полтора превышало хоупово по размеру, да и сам Лазарь, конечно, сильнее. Хоуп облизал губы и решительно выдохнул: – Бей. Лазарь замахнулся, Хоуп изо всех сил держал руку на месте. Мгновение. Удар. Треск. Хоуп поднёс яйцо к глазам. Целое! Ни единой трещинки! Он рассмеялся и поднял глаза на Лазаря. Тот задумчиво всматривался в треснутую скорлупу своего снаряда. – Да что ж это такое… – протянул Лазарь. Он не стал даже чистить яйцо, просто оставил его на тарелке и вернулся к карте, где спорили Камвелл и Марисса. Хоуп знал, как отпраздновать триумф. Он развернулся к Лине и изящно поклонился: – Эту победу я посвящаю вам, прекрасная леди. Кому, как не ему знать, что, приехав из института, Лина была готова есть круглый день, по меньшей мере, первую неделю. В её лазурных глазах пробежала озорная искра. Она приложила правую руку к сердцу и склонила голову: – Благодарю, о отважный рыцарь! Хоуп передал ей боевой трофей и в тот же момент получил ожидаемую кару: тяжёлая ладонь Лазаря привычно ударила по затылку. – Хорош играться, у нас тут дело серьёзное, – проворчал он и потянул Хоупа к карте. Только теперь Хоуп разглядел, что изображено на ней восточное полушарие, и собравшиеся разглядывают африканский континент. Пока шла их с Лазарем битва, Камвелл и Марисса склонились над его восточным берегом. Марисса задумчиво тянула: – … это разумно, конечно, но я бы добавила к этому варианту Сабейское царство. Как там его… южный Йемен? – Это не Африка. – Ответил Камвелл. Хоуп посмотрел на карту, на Мариссу и опять на карту. – Вы о чём вообще? – Выбираем между Абиссинией и Йеменом, куда организовать африканскую экспедицию. Лина встрепенулась: – Почему ты вычеркнула Египет? Я же предлагала его! – Мы вообще не выбираем, – встрял Лазарь. – Очевидно, что отправиться разумно в Абиссинию. – В Египет! – Сабейское царство! Марисса резко подвинула карту к себе. Хоуп растерянно смотрел на перепалку. Они с братьями планировали и играли в экспедицию в Африку с момента, как все трое прочитали Майна Рида пару месяцев назад. Хоуп хотел просто отправиться в путешествие к Мысу Доброй Надежды, но потом Камвелл объяснил, что их долг перед отечеством наладить отношения – а лучше включить в состав империи – православную Абиссинию, кусочек Африки, не подчинившийся ещё никакой великой державе. Лазарь всецело поддержал идею. С тех пор цель маршрута не обсуждалась, и, удивлённый происходящим, Хоуп пытался понять, имеет ли смысл снова предложить Мыс. За спиной почувствовалось движение, и он услышал голос Эльзы над самым ухом: – Предлагаю отправиться туда, где водятся дикие каннибалы, и скормить им этих двоих. Хоуп не видел, куда она кивнула, но прекрасно знал, кто такие “эти двое”. Мысль скормить братьев кому-либо его донельзя возмущала, но и отрицать некоторого её обаяния он не мог… Не решив как отреагировать, он перевёл тему. – А почему вы вообще играете? Разве не должен быть праздничный завтрак? – Нортман Робертович с Сильвией Петровной куда-то уезжали утром. А без них, видишь ли, никак. Дверь отворилась: – Ваше Сиятельство, Нортман Робертович приказал накрывать. Камвелл кивнул слуге, и тот вновь скрылся в коридоре. Марисса нахмурилась: она только сторговалась, что после игры в Абиссиниию они подумают, как сделать её царицей Сабы. Камвелл свернул карту в рулон и вручил Лазарю. Остальных он отправил к выходу из комнаты. – Спускаемся. Лазарь покрутил свёрток в руках и передал Хоупу. – Отнеси в библиотеку, я сюда нёс, – бросил он, расправляя закатанные рукава рубашки. Хоуп принял карту, вздохнул, и направился в коридор вслед за всеми. С ними он расстался у лестницы, дальше их путь лежал на первый этаж, а его – на третий. Шум и топот унеслись вдаль, стоило ему подняться. На третьем этаже – выше только четвёртый, где живут слуги, – находиться разрешалось, только соблюдая строжайшую тишину. Здесь сосредоточились самые священные помещения дома. И если в их, управляемом матушкой, жилище таковым была большая гостиная для приёмов, то здесь – кабинеты дяди Нортмана и тёти Сильвии. Хоуп нерешительно двинулся в сторону библиотеки вдоль окон, прикрытых нежной дымкой органзы. Он и был-то здесь всего несколько раз. Нынешней осенью, когда не успевал по математике, и Камвелл согласился позаниматься с ним. Спустя пару недель и несколько смятых тетрадей, Хоупу наняли учителя из студентов. Так что теперь он официально разочаровал не только родителей. – Тупая немецкая сука! Хоуп чуть не споткнулся. Шипящий голос тёти Сильвии прозвучал из приоткрытой двери. Ноги сработали быстрее головы, он пригнулся и заглянул в щель. Полутёмная комната, кусочек которой ему открылся, должно быть, и была тем самым знаменитым кабинетом. Интересно, там правда есть электрические светильники и телефон? В руке у Сильвии Петровны был лист бумаги, исписанный с обеих сторон. Она стояла у стола и смотрела на текст с таким отвращением, какого не удостаивались даже их оценочные табели. В скрытом от Хоупа углу комнаты раздался смешок. Сильвия Петровна оторвалась от бумаги и вскинула вторую руку – с зажатым в пальцах длинным мундштуком – в ту сторону. – Я – умная немецкая сука, Беннет. Это другое. Кажется, отец что-то ответил. Хоуп не разобрал. Он и так уже услышал то, что ему почти наверняка не стоило слышать. Нужно было уходить, но он боялся пошевелиться слишком громко и обнаружить себя. Вот уж ему влетит. Лазарь бы в такую передрягу точно не попал. Дядя Фёдор спрыгнул со стола, где восседал вопреки всяким приличиям, и поднял руки в примирительном жесте. – Дурость, конечно, страшная. Но это не первый и не последний мракобес рядом с троном. Пусть, и задержавшийся так надолго. Стоит ли он того, чтобы ещё сильнее оттягивать пасхальный обед? У меня он вообще завтраком будет, между прочим. Сильвия Петровна поднесла мундштук к губам и выдохнула облако красивого светлого дыма, окружившее её. – Когда ты возвращаешься в Москву? – Билет на восемь часов вечера. – Сдай. – Как прикажете. Тётя Сильвия ещё раз взглянула на бумагу в руках и отложила лист на стол. Дальше тянуть нельзя. Хоуп бесшумно захватил в грудь воздуха. Он быстро-быстро, молясь всем святым, чтобы не издать ни звука, зашагал в библиотеку. Лишь когда его спрятали ряды книжных шкафов, он выдохнул. Карта отправилась в подставку для карт, и Хоуп обессиленно опёрся руками на покрытый тяжёлой зелёной тканью стол. На его губах заиграла слабая улыбка. Он не понял, о чём говорили взрослые, но чувство сопричастности тайне очень бодрило. Отдышавшись, он выпрямился и, ни капли уже не таясь, поспешил в столовую. Не только у Фёдора Алексеевича грядущая трапеза становилась первой за день. Внизу уже накрыли, и семья готовилась к молитве. Нортман Робертович во главе стола, Сильвия Петровна – напротив. Хоуп устроился на своём месте, между Линой и матушкой. Лазарь встал с другой стороны, по левую руку от отца, рядом с Эльзой. Он буквально лучился светом. – Он победил дядю Нортмана в бое яйцами, – прошептала Лина. Ну разумеется. Служанка зажгла свечи и удалилась. Хоуп подвинулся к Лине, предвкушая, наконец, куличи, когда дядя Нортман прочитает молитву. Эльза с грохотом отодвинула стул и уселась. Краем глаза Хоуп увидел, как брови матушки взлетели едва ли не покинув лицо. Эльза повернулась к Нортману Робертовичу и широко улыбнулась. – Читайте свои стишки, сколько хотите. Я подожду. – Эльза. Она развернулась в другую сторону и пожала плечами на оклик Сильвии Петровны. – Что? Я же не начинаю есть без вас. – Встань. Эльза закатила глаза, но послушалась. – Вы же в курсе, что Бога нет? – спросила она, выпрямляясь. – Отправляйся в свою комнату. – Здесь же все свои. Зачем выгонять меня за правду? – Быстро. Лина схватила Хоупа за руку. Сильвия Петровна, не моргая, смотрела на Эльзу. Та задрала голову и отвечала тем же. Хоуп крепко сжал пальцы Лины и уставился в пол. – Эльза, пожалуйста. – Тихий голос дяди Нортмана прозвенел в тишине. С тяжёлым выдохом, больше похожим на рычание, Эльза поджала губы и, не оборачиваясь на него, вышла из зала. – Кто ещё хочет поделиться своим мнением? Дядя Нортман окинул взглядом стоящее вокруг стола семейство. Хоуп понимал, что нужно поднять глаза, но только съёжился. Никто не проронил ни слова. – Славно. – Кивнул он и начал молитву. Хоуп зажмурился, чтобы сосредоточиться на сегодняшнем празднике и выкинуть из головы выходку Эльзы. Думать о воскресении Христовом и радости вечной жизни подле Него. Не думать о кузине. Да и не кузине, а троюродной сестре, по большому счёту-то. – Аминь. – Аминь, – эхом отозвался он. В тишине сели за стол. Хоуп перекрестил приборы, он старался смотреть на белую скатерть и тарелку с золотой каёмкой перед собой. – Я считаю большим упущением отмену телесных наказаний в учебных заведениях, – заявила матушка, не успев и салфетки расправить на коленях. – Возможно, вам стоит пороть её самим, дабы спасти её бессмертную ду… – Агнесс, дорогая, передай, пожалуйста, соль, – мягко, очень мягко сказала Сильвия Петровна. Матушка запнулась и подвинула к Сильвии Петровне солонку, стоявшую от той в паре сантиметров. – Благодарю. – Хоуп, – произнёс дядя Нортман, и внутри у Хоупа что-то оборвалось. – Беннет говорил, что ты увлёкся моделированием. Какие корабли тебе нравятся больше: парусные или паровые? Хоуп натянул на лицо улыбку и приготовился отвечать. *** День клонился к позднему майскому закату. Матушка покривилась-покривилась, да разрешила сегодня Хоупу с Линой ночевать, как раньше, в одной комнате. В честь праздника. Лина сидела на заправленной хоуповой кровати в длинной белой ночной рубашке. На плечи волнами падали каштановые волосы. Она держала в руках куклу Васю и задумчиво двигала игрушечными руками: вверх-вниз, сложить-расправить. Хоуп убирал в шкатулку солдатиков, которыми они закончили играть. – Как думаешь, Иисус обиделся на Эльзу? Хоуп защёлкнул замок и удивленно посмотрел на Лину. – Ну, то есть… У Него праздник сегодня, а она сказала, что в него не верит, – пояснила она. Вдруг он обидится на неё и отправит в ад? Хоуп пожал плечами. Господь, конечно, карает грешников адским пламенем. Так говорит матушка. И отец. И священник. Камвелл с Лазарем тоже так говорят, но они просто повторяют за взрослыми. Но Эльза ведь не грешница? Или грешница? Холодок сомнения пробежал по его позвоночнику. Даже если и грешница, то маленькая. А Господь строг, но справедлив, и не станет её сильно наказывать… Наверное. – Давай, помолимся, чтобы Он не обижался? И расскажем, что Эльза хорошая, – Хоуп подошёл к окну и опустился на колени. Послышался шорох ткани, и Лина опустилась рядом. – И попросим, чтобы Он помог ей в Него поверить, – добавила она.