Детство. Отрочество. Революция.

Накануне вечером Марисса заплела косы. Спать с мокрыми волосами холодно, зато локоны получаются отменными. В заледенелое окно не видно институтского двора. Пускай. Там и смотреть не на что, кроме голых веток под январским – пока чистым – снегом. Да и некогда: сегодня пятидесятый день рождения великой княгини, бессменной директрисы института, и вечером состоится настоящий бал. Будут гореть свечи, повсюду расставят живые цветы, приедут важные гости, а ещё кавалеры из братьев учениц и из курсантов кадетского корпуса… Весь институт несколько недель готовился к празднику, и дел всё ещё невпроворот. Марисса шмыгнула. Нос заложило, но ничего страшного – выпьет праздничного горячего шоколада за завтраком, и всё пройдёт. До четвёртого курса стоило доучиться хотя бы, чтобы ходить на балы, и ничто не помешает ей блистать. – Готова? – Флора де Куто шнуровала новомодные манжеты, усевшись прямо на заправленную кровать. Разумеется, нет. – Разумеется, да, – фыркнула Марисса. Девушки вокруг почти собрались, и она поспешила застегнуть платье. Флора – старшая из тройняшек де Куто, и ей категорически не давались какие-либо науки, кроме языков. К четвёртому курсу терпение преподавателей закончилось: сестёр Флоры перевели в следующий класс, а она сама осталась на второй год и теперь занимала соседнюю с Мариссой кровать. Чего у Флоры не отнять, так это чудесного мягкого тембра голоса, восхищающего учителя музыки, да и весь институт заодно. На каждый праздничный концерт он непременно ставил для неё новый номер, и аккомпанировать доверял только Луизе Рива – самой искусной пианистке института за последние десятилетие. Но теперь Луизу забрали на домашнее обучение, и, после долгих раздумий, взгляд маэстро упал на Мариссу. И сегодня ей предстояло впервые выступить перед публикой. Марисса улыбалась и медленно выдыхала: никто не должен заметить, как немеют сейчас её руки. Спустя два выдоха она сжала зубы и резким движением затянула пояс парадного фартука. – Должно быть, кормить сегодня будут поистине великолепно, – она обернулась к Флоре и протянула руку. Вдвоём они встали в строй, и класс отправился в столовую. Завтрак и вправду превзошёл все ожидания. Но ни оладьи с джемом и вареньями, ни профитроли со сгущённым молоком не лезли Мариссе в рот. Как и планировала, она цедила через край чашки густой шоколад, но едва ли ощущала вкус. Спустя несколько минут, впрочем, она заметила, что и де Куто не притронулась к еде. Мысль, что Флора тоже волнуется, прояснила туман в голове, и воодушевления хватило даже, чтобы подвинуть себе тарелку. Вишня из чаши с вареньем упорно соскальзывала с ложки, но и Марисса не собиралась сдаваться. Прервали её только возгласы Лины: – Сегодня Лазарь приедет! Мне только пришло письмо. Представляешь? – сестра ураганом возникла из ниоткуда и уселась рядом, прямо за стол четвероклассниц. Делать так, разумеется, было нельзя, но по праздникам и для тех, кто нравился директрисе – можно. Сегодня был праздник, а Марисса директрисе нравилась. Она поморщилась громкому появлению Лины и продолжила воевать с вишней. Пока сестра отдышалась, она выловила ягод и набрала оладьев на двоих. – Но это порции для нашего класса! – возмутилась Баббет де Копьи. Лина вздрогнула и отодвинула тарелку, но Марисса остановила её руку. Тарелка тоже вернулась на место. – Если вам жаль оладьев, mademoiselle де Копьи, – Марисса, подняв бровь, посмотрела на полное блюдо угощений в центре стола, – я готова всё вам возместить. Во сколько оцените потерю? Баббет что-то пробурчала и отвела взгляд. Лина робко продолжила есть, но вскоре вилка застучала по тарелке бодрее. Марисса тоже прожевала пару кусочков, и даже Флора пришла в себя и, наконец, приступила к завтраку. Перепалка окончательно избавила Мариссу от заложенного носа и покалывания в горле. – Думаешь, Хоупа отпустят с ним? Марисса вздохнула: – Прожуй, прежде чем говорить. Для соблюдения минимальных приличий кто-то из братьев должен приехать на праздник. Лазарю, скорее всего, не повезло вытянуть жребий. И уж точно Хоупу не позволили поехать за компанию. Пока Лина запивала завтрак шоколадом, Марисса думала предупредить ли сестру сейчас, и разочаровать с самого утра, или дать понадеяться до вечера. – Что у вас будет вместо уроков? На этот раз Лина дожевала: – Поведут гулять на залив. Mademoiselle уже взяла с нас обещание не утопить друг друга. – И вы действительно собираетесь ему следовать? Глупость какая. Лина замерла с кружкой в сантиметре от губ и подняла на Мариссу настороженный взгляд. Та рассмеялась, и – после секундной заминки – Лина тоже. – Может, тебя красиво заплести? – Марисса провела пальцем по простенькой косе сестры. Руки ещё немного дрожали от мыслей о грядущем выступлении, хотелось чем-то их занять. – А можно? Спасибо, – Лина подвинулась ближе и развернулась спиной. Ленты в её волосах были белыми. Марисса потянула за ровный кончик банта, и коса быстро развалилась на множество прямых прядей. Она по себе знала, что как тяжело заставить такие волосы виться, не удивительно, что сестра не справляется. Хотя пора бы уже и поучиться. Лина неподвижно сидела, пока Марисса прикидывала, какая же причёска подойдёт больше. – На заливе сегодня холодно? – спросила она, перебирая спутавшиеся кончики. – Нам сказали надеть шапки, – Лина утянула ещё пирожное со стола. Значит, коса нужна тугая, а в пучок собрать её стоит как можно ниже, над самой шеей. Марисса принялась за работу. Прядь накладывалась на прядь, и дыхание выравнивалось, а туман в голове рассеивался и не возвращался даже при мысли о грядущем выступлении. – Я не думаю, что Хоуп приедет, – сказала она наконец. Пару секунд Лина молчала, а потом тихо ответила: – Я тоже… Она тяжело вздохнула и поставила на стол чашку с шоколадом. – Лазаря тоже будет радостно увидеть, – пожала плечами Марисса. Понятно, что у близнецов особые отношения, и Лина сильно скучает по Хоупу. Но ведь и Лазарь Лине тоже брат. Сама Марисса соскучилась по Лазарю куда больше, чем по Хоупу, и не понимала, почему бы Лине не порадоваться приезду хоть кого-нибудь из дома. Благо хоть капризничала младшая сестра в разы тише Эльзы. – А ты ведь сегодня выступаешь? – чуть бодрее спросила Лина. – А когда? Мы успеем вернуться с прогулки? Я не хочу пропустить. Марисса улыбнулась. – Концерт не начнут, пока все не соберутся. Да и наш с Флорой номер почти в самом конце. Она уже подвязывала косы лентой. Пару раз случайно потянула волосы слишком сильно, но Лина даже не пискнула. Пара движений, и причёска была безупречна, а Марисса – вновь спокойна и собрана. – Готово! Лина обернулась и с робкой улыбкой взглянула на неё из-под пушистых ресниц: – Теперь я красивая? – Теперь – да. – Спасибо! – просияла она и вскочила со скамьи. Шум в столовой стихал. Они огляделись по сторонам и обнаружили, что почти весь класс Лины уже ушёл из столовой. Пролепетав на прощание ещё одно “спасибо”, она поспешила вдогонку. Марисса не торопилась ни на какую на прогулку, но утро не безгранично, а значит и времени для репетиции может не хватить. Особенно, если сцену займут девочки с театральными сценками. За её столом тоже прибавилось свободных мест, только группка девиц, вечно обитающих за задними партами, о чём-то шепталась, как всегда. Со столов начали убирать. Марисса с тоской посмотрела на оставшиеся на блюде пирожные и прислушалась к внутреннему голосу. Та его часть, что говорила голосом тёти Агнесс напоминала, что в десять лет пора уже следить за фигурой и не тащить в рот всё подряд. Та, что принадлежала тёте Сильвии настаивала, что нужно достигать поставленных целей. Мариссина же часть колебалась: считать глазированную сливу целью или “всем подряд”. Служанка уже потянулась за блюдом, когда Марисса решительно утащила последнее за утро угощение. Концертный зал в институте строили большим как раз на случай гостей. Гостей здесь любили как ученицы, радостные вестям и новым лицам, так и взрослые, разбавляющие рутину хлопотами по подготовке приёмов. Немного старомодные псевдоколонны александровской – такой лаконичной, и такой римской – эпохи скрашивали деревянные панели с резными цветами, установленные на стенах пару лет назад. И конечно настенные светильники. Марисса очень любила, когда в большие праздники зажигали сразу и люстру, и все светильники. Огни отражались от позолоты, стёкол и лака на дереве, и всё в зале сияло почти как в церкви на пасхальной службе. Особенно хорошо получалось зимой, когда за окном царили мрак и холод. Сейчас свет, конечно, не включали. Ждали вечера. Ожидаемого ажиотажа Марисса не увидела. На мягких стульях в первых рядах у сцены расселись от силы десять девушек да преподаватель. Остальные, видимо, решили использовать свободное утро в личных целях. Флора уже ждала её. Недовольно помахав рукой, она кивнула Мариссе на место рядом с собой. – Ты долго, мне пришлось уступить очередь Лелиане, – прошептала она, когда Марисса уселась. – А как бы ты пела сразу после завтрака? – отмахнулась она. Марисса прекрасно знала, что пению может мешать и слишком плотный завтрак, и его отсутствие, и слишком унылое настроение, и слишком возбуждённое, а потому любое действие можно объяснить заботой об успехе выступления. Флора неопределённо покачала головой, скорее соглашаясь, чем нет, но потом всё таки добавила: – В любом случае, могла не оставлять меня одну, пока тут эта репетирует. Лелиана из шестого класса была второй любимицей преподавателя музыки. Её голос не отличался такой глубиной, как у Флоры, но звучал куда ярче и подвижнее. Пока Флоре доставались сложные оперные партии и бесконечный Бах, Лелиана пела модные романсы и песни, которые Флоре тоже очень нравились. В общем, присутствие шестиклассницы Флору нервировало. Марисса подбадривающе сжала ладонь одноклассницы. Её саму куда больше раздражала Эльза, вечно крутящаяся рядом с Лелианой. Вот и сейчас главная её головная боль, старшая кузина, из-за которой учителя всегда поджимали губы и хмурились, читая в списках фамилию Тревельян, околачивалась в концертном зале. Она сидела прямо на полу в выданной утром чистой форме. Эльзу не допустили сегодня на бал. На прошлой неделе она, вопреки институтским правилам, обрезала волосы ножницами, и теперь от уличного мальчишки, ворующего помидоры, отличалась одним лишь форменным платьем. Хотя мальчишки и те были аккуратнее, у Эльзы же ныне часть волос – особенно на затылке – торчала ёжиком, а длинные пряди с макушки она собирала в хвост. Инспектриса Эльзу, разумеется, наказала и, чтобы гости не решили, что в институте держат полоумных, она будет заниматься в классе под присмотром дежурной пепиньерки. Оно и к лучшему, всё таки, делать вид, что они с Эльзой не знакомы, с каждым годом становилось для Мариссы утомительней. – Стоп! – воскликнул учитель музыки. – В аккомпанементе переход мимо ритма! Ещё раз с начала предыдущей строки. Только сейчас Марисса обратила внимание на рояль в правом углу сцены – он здесь стоит, сколько она себя помнит – и сидящую за ним Анору Мак-Тир. Вообще, это обидно: репетируют обе, и певица, и пианистка, а всё внимание на выступлении, да и после, достаётся певице. И в их случае достанется Флоре, хотя Марисса тоже весьма сносно поёт, а в центре сцены уж точно смотрелась бы лучше. Она ещё раз сжала руку Флоры. Как бы ни был несправедлив мир, у них сейчас общая задача, а значит они – команда. Флора немного расслабилась и больше не дышала так тяжело, когда смотрела на Лелиану. Ещё два повтора, и исполнение Лелианы удовлетворило учителя. – Превосходно! Запомните, как сейчас выступили, ни с кем не разговаривайте до выступления, чтобы не спугнуть, и марш переодеваться! – крикнул он, прогоняя Лелиану и Анору со сцены. Анора поспешила к ступеням, ведущим в зал, а Лелиана просто подошла к краю сцены, взялась за руку подскочившей Эльзы и прыгнула вниз. Девочки засмеялись и направились к выходу из зала, а учитель закатил глаза: – Главное, на концерте так не обезьянничайте! Mademoiselle де Куто, mademoiselle Тревельян, услада слуха моего, вам приглашение письменно высылать, чтобы вы на сцену поднялись? Марисса потянула Флору за собой. По пути к лестнице они поравнялись с уходящими Эльзой и Лелианой. Из вежливости Марисса холодно кивнула, но Эльза махала руками, что-то полушёпотом рассказывая Лелиане, и ничего не заметила. Усаживаясь за рояль, Марисса отметила, что бежевая банкетка будет отлично сочетаться с платьем, которое она подобрала для концерта и бала. Чёрный рояль, конечно, перетянет часть внимания, вот бы хотя бы коричневый… но поменять рояль, увы, не в её силах. Пальцы зависли над клавишами, и по знаку учителя, она начала играть. Флора отвлекала, конечно, своими завываниями, но Марисса столько раз проигрывала мелодию в голове и теперь упорно выводила всё, как написано в нотах. Жаль, учитель музыки ждёт от него другого… – Марисса, прёте буром! – воскликнул он, когда песня закончилась. – Слышите вы, что mademoiselle де Куто растерялась, ну подхватите её, подыграйте пару нот вокальной партии, у вас же всё получалось… “Вообще, Флора могла бы и сама петь в ноты”, – подумала Марисса, поджимая губы. Но предыдущая девочка, которая сказала это вслух, лишилась права выступать хоть с кем-то до конца года, а потому она лишь виновато вздохнула и объяснилась: – Прошу прощения, мне нужно настроиться. Выражение лица учителя чуть смягчилось: – Вдохните-выдохните, успокойтесь, и заново. Переживать будете после выступления, – добавил он, возвращаясь к своей громкой манере говорить сразу на весь зал. Марисса нахмурилась, музыка зазвучала вновь. Флора вечно завышает вторую позицию в восходящей квинте и сбивается, когда нужно замедлиться, так что ловить её легко. За недели репетиций Марисса даже научилась разбирать текст, и держала в голове об партии: свою и вокальную. Во второй раз песня вышла ощутимо лучше, но учитель заставил повторить ещё дважды для закрепления. – Отлично, свободны. Кто следующий? Мариссе едва удавалось не сорваться на бег, пока они шли с Флорой по коридору. Впереди самая волнительная часть дня: едва ли бал так интересен, как подготовка к нему. Марисса распахнула дверь дормитория, и на неё налетели всевозможные цветочные ароматы, щедро вылитые одноклассницами на запястья и волосы. Все, кто не занят на репетиции, ожидаемо прихорашивались: плели друг другу косы, застёгивали урашения, пытались разглядеть себя в крошечных зеркалах на стенах. И разглядывали наряды ближнего своего. Разумеется, разглядывали наряды. Сквозь суету комнаты Марисса пробралась к большому общему шкафу, из которого вызволила платье, заготовленное ещё с рождественских каникул. Осторожно обходя одноклассниц, она пробилась к кровати и трепетно уложила на покрывало чехол с нарядом. Времени оставалось вдоволь, и Марисса неспешно развязала передник, манжеты и воротник. На одном из манжетов осталось алое пятнышко из-под варенья. Она досадливо вздохнула, но решила подумать об этом позже. В аккуратную стопку отправились и повседневные чулки – для праздника она подготовила новые, белоснежные, с вышитыми по кругу бабочками. Завязки на небесно-голубом форменном платье послушно ослабли, и Марисса легко вынырнула из него. Пальцы скользнули по гладкой ткани сорочки: с одной стороны, сорочка свежая, и она надела её только утром, а с другой – может, стоит всё-таки взять новую? Не долго думая, Марисса достала из тумбочки новую сорочку и заодно подвязала чулки с бабочками. – Какие у тебя чулки чудесные! – воскликнула Флора, переодевающаяся у своей кровати. Марисса привстала на носочки и покрутила ногами, одновременно и красуясь, и любуясь узором сама. – Да, влюбилась в них, как увидела, – улыбнулась она. На самом деле, Марисса не была уверена, как это – влюбиться в одежду, но слышала, как такое говорили старшекурсницы, и решила, что фраза добавит ей взрослости. Флора понимающе кивнула и вернулась к своему наряду. Пришло время доставать платье. Марисса, конечно, готовилась очень заранее. Вместе с Линой и тётей Агнесс они обошли, должно быть, весь центр Петербурга. Она перемерила, по меньшей мере, четыре десятка платьев и почти довела до истерики двоих торговцев, прежде чем найти то самое. Даже тётя Агнесс отложила вариант, на котором настаивала, и признала превосходный вкус Мариссы. Из чехла она достала нежнейшее персиковое платье. Хоть какое-то ощущение веса давал вышитый шёлком и бисером лиф, остального слово бы и не было. Завязки легко поддались и Марисса легко скользнула в ткань. Пахло розами и пудрой. – Помоги, – кивнула она Флоре. Не хотелось тянуться за спину и махать руками. – Шэкунду, – проговорила та, зажимая в зубах шпильку с лазурной бусиной. Она ловко подцепила светлую прядь и развернулась к Мариссе затылком. – Ровно? Марисса наклонила голову вправо, затем влево, затем – прищурилась: – Подойди, я поправлю. Три шпильки поменяли своё место, одна коса была заплетена, и несколько нетерпеливых, но полных смирения вздохов вырвались из груди Флоры, прежде чем Марисса удовлетворённо кивнула: – Вы великолепны, mademoiselle де Куто. Флора развернулась, и на лице её торжество боролось со смущением. – Насколько? Марисса усмехнулась: – А насколько великолепной тебе нужно быть? Собеседница будто бы приоткрыла рот для ответа, но лишь хмыкнула: – Твоя очередь разворачиваться? Пожав плечами, Марисса доверила пальцам Флоры тонкую шнуровку на спине. – С причёской тебе помочь? А вот этого Марисса допустить уже никак не могла. Флора отправилась переодеваться в струящееся белое платье, а она занялась волосами. Тяжёлые рыжие косы рассыпались локонами по плечам и спине. Часть закрутить в пучок, часть оплести вокруг, часть – пусть просто красиво спадает вдоль шеи. Наощупь, полагаясь на одни лишь мастерство и память, Марисса вновь хлопотала над волосами – наконец, над своими. Зашуршала бумага – это Флора закончила с приготовлениями и разложила на кровати ноты. Теперь она поглядывала то на листы, то на старания Мариссы, то на кого ещё из пёстрой толпы однокурсниц, и – снова на листы. Когда в рыжую косу, обёрнутую вокруг собранных волос, погрузилась последняя шпилька, Флора окончательно отложила ноты и подскочила: – Не могу уже здесь оставаться, пойдём в танцевальный класс! – Зачем? – Мы здесь вечность будем очереди у зеркала ждать, – Флора начала раскачиваться с пятки на носок и обратно, – а там большие зеркала во всю стену. Сейчас там гримёрка для тех, чьи номера с костюмами. Но нас тоже пустят. Марисса достала из тумбочки небольшой бархатный мешочек и зелёный стеклянный пузырёк. – Как ты всё предусмотрела, – улыбнулась она. – Опыт, дитя моё, – томным театральным голосом протянулась Флора и рассмеялась. Лукаво взглянув на Флору из-за плеча, Марисса показала ей мешочек. Всё ещё широко улыбаясь, Флора подошла ближе: – Хвастайся, давай. Марисса потянула шёлковый шнурок и вытащила две аккуратные серёжки-жемчужины. Две капли завораживающе переливались белым и бежевым на раскрытой ладони, а две девочки затаили дыхание и следили за этими переливами. Рождественский подарок тёти Сильвии и дяди Нортмана, её первые полностью свои серьги. Марисса носила украшения и раньше – уши ей прокололи уже как год – но всегда брала их у взрослых. Теперь же у неё появились собственные, самые настоящие, драгоценности, и эти небольшие жемчужины вызывали в ней трепета больше, чем любые изумруды тёти Агнесс или топазы тёти Сильвии. В институте строгие правила насчёт украшений, и носить их каждый день могут только старшекурсницы. И даже для них ввели множество ограничений – никаких больших камней, серьги должны быть короткими, не больше одного кольца… Поддерживая институтскую строгость, многие родители не позволяли дочерям прокалывать уши раньше времени. Вот у Флоры, даром что старше Мариссы, уши не проколоты, хотя матушка её так блистает на вечерах. Оторвавшись от созерцания, Марисса неумело – один раз серьга чуть не упала – надела украшения. Дело осталось за парфюмом. В пузырьке запечатан аромат розы и ягод. Они с Флорой демонстративно переглянулись, поморщились и разошлись: вкус друг друга в духах они не понимали, не признавали и немного осуждали. Пара масляных капель упала на светлое запястье, прежде чем Марисса убрала всё в тумбочку. Она оправила подол и растерянно оглянулась. Пёстрая очередь к зеркалам и не думала убывать, и они отправились в танцевальный зал. Приятно иметь привилегии. Убедившись в собственной неотразимости, Марисса потянула Флору ко входу за кулисы. Суматоха в танцевальном зале была похлеще, чем в дормитории, и ей трижды чуть не наступили на ногу. До начала концерта полчаса, а значит скоро такая же толчея начнётся и здесь. Нужно воспользоваться возможностью, и, пока тихо, занять местечко за шторами: не хотелось бы упустить чьи-нибудь выступления. За кулисами и вправду пока царил покой, они пришли первыми. Из составленных у стены табуретов Марисса ухватила один и села у закрытого алого занавеса – вполне близко, чтобы видеть всё на сцене, но достаточно далеко, чтобы из зала нельзя было разглядеть её саму, когда занавес откроют. Флора уселась рядом, но вскоре подскочила и начала ходить туда-сюда вдоль стены. Марисса лениво обернулась: – Тебе ведь сказали, что у тебя хорошо получается. – Да что там получается… – отмахнулась Флора и застыла. За кулисами было достаточно тепло, но рука её поглаживала плечо, будто Флора мёрзла. – Я сейчас у тебя кое-что спрошу, но сначала обещай не смеяться. Марисса скривила губы и исподлобья взглянула на неё. Флора оставалась непреклонна. Марисса разрывалась между любопытством и желанием равнодушно отвернуться, будто и не волнует её вовсе… Наконец, она сдалась. – Хорошо, вот тебе крест, смеяться не буду. Флора тихо спросила: – Я красивая? “Ещё одна…” – промелькнула у Мариссы мысль. Но что её признают экспертом в этом вопросе, конечно, льстило. Она состроила строгое лицо и оглядела Флору с ног до головы, жестом попросила повертеться. Зашуршали белые юбки. – Да. – Ответила она наконец, выдержав драматическую паузу. Губы Флоры тронула робкая улыбка, но смотрела она всё равно в сторону. – Тааак, – протянула Марисса и подвинула ей табурет. – Рассказывай, пока никто не пришёл. Де Куто продолжила стоять, только руки перебили край пояса. Марисса ждала. Оглянувшись на дверь в коридор, Флора ещё пару секунд покусала губы, а потом всё таки села. – Только, чур, не смеяться! И никому не рассказывать! – она в учительском жесте взмахнула указательным пальцем. Марисса ещё раз перекрестилась и вопросительно подняла брови. – Ладно… В прошлом году я уже была на четвёртом курсе. И была на весеннем балу. И за весь бал меня пригласил танцевать только один кавалер. И только на один танец! Флора выпалила всё очень быстро и в конце поникла плечами. Марисса молча протянула руку и сжала её пальцы своими. – Эй, мы ведь не знаем, почему так? Может, дело вовсе не в тебе? – В книжках, которые я читаю, так происходит, обычно, с некрасивыми, но умными героинями… Но я-то не умная! Тут поспорить Марисса уже не могла. Но и допустить, чтобы Флора расстраивалась из-за каких-то курсантов – особенно перед выступлением – тоже. – А сестёр твоих приглашали? Флора удивлённо моргнула: – Да. – Вот видишь! А вы ведь, ну… одинаковые… Значит, дело не в том, красивая ты или нет. – Вот уж спасибо. – Может, они вас перепутали и были уверены, что уже танцевали с тобой, – Марисса пожала плечами. – В любом случае, сегодня может быть по-другому. Если, вдруг, получится, как тогда, будем бить тревогу и что-то придумывать. Но я бы на твоём месте просто не оставляла им выбора. – Не сомневаюсь… – пробурчала Флора. Но маска вселенской скорби всё же сошла с её лица, и на новую улыбку Мариссы Флора ответила своей, такой же широкой. Скрипнула дверь, и за кулисы пробрались три младшекурсницы. Они сцепились за руки и постоянно вертели головами. Девочка в зелёном костюме то ли ёлки, то ли русалки шепнула что-то подругам и трёхглавое чудище распалось: под их шиканье девочка выскользнула из кружка и подбежала к занавесу. Нерешительно оглянувшись на одноклассниц, она принялась чуть заметно раздвигать шторы. – А ну стоять! – цыкнула Марисса. Девочка замерла, но кулака не разжала и тяжёлой ткани из него не выпустила. Прищурившись, ёлка-русалка глядела на Мариссу, словно прицениваясь, можно ли её ослушаться. – Я одним глазком… – Не с центр сцены же! – Марисса потянула девочку за блестящий рукав к стене. – Идите сюда. Младшекурсница нехотя подчинилась. Марисса подвела её к краю занавеса и показала, как сильно его можно отодвигать. Отсюда просматривалась лишь половина зала, зато увидеть их самих тоже становилось сложней. – А то вашу разукрашенную физиономию с последних рядов углядят ещё до начала концерта. – Добавила она, сама тоже вглядываясь в зал. Зрители потихоньку приходили. Первые ряды – лучшие места для почётных гостей – пока пустовали, но институтки и некоторые классные дамы, из тех, кто сегодня выходные, уже рассаживались поближе к центру. Притихшие младшекурсницы тоже пробрались к занавесу и полушепотом-полувыкриками сообщали друг дружке, кого из знакомых заметили. За кулисами народу тоже прибывало: появились и пятикурсницы в грузинских костюмах, и подруга Лины Бетани, и, куда без них, Анора и Лелиана, – но Флора стойко охраняла табурет Мариссы от любых посягательств. Учитель музыки что-то втолковывал девушкам на противоположном краю сцены. Оставались последние минуты, шум из-за занавеса уже заглушал разговоры волнующихся артисток. Кто-то шёпотом повторял стихи, кто-то напевал вполголоса, а кто-то просто нервно стучал ногтями по стене или украшениям. Марисса сидела ровно, мягко улыбалась, успокаивая Флору, и из-за всех сил пыталась не махать ногой, которая никак не хотела стоять спокойно. Учитель музыки оставил девушек с инструментами на сцене и ушёл. Сквозь щели в занавесе перестал пробиваться свет, шум в зале смолк. Марисса шумно выдохнула, Флора положила ладонь ей на плечо. – Всё в порядке, – ответила она и поджала губы от досады, что выдала своё волнение. Тёплую руку Флоры с плеча, впрочем, она убирать не стала. Экзекутор Владимир Владимирович, со своим маленьким ростом затерявшийся среди девиц за кулисами, протиснулся к канатам, которые открывают занавес. Madame Белова закрутила рычаг у двери, отчего лампы над сценой засияли ещё ярче. M-lle Манцевич зажгла свечи у рояля и спешно убежала в коридор – занять место в зале. Девушки с инструментами заиграли торжественную музыку, Владимир Владимирович с кряхтением налёг на канат, и граница, разделяющая сцену и зал, исчезла. Мимо Мариссы и Флоры прошла красивая пепиньерка с золотой цепочкой в каштановых волосах, ведущая концерта. Едва лампы осветили её смуглую кожу и небесно-голубое платье, она с улыбкой поприветствовала зрителей и поблагодарила за то, что они пришли сюда, чтобы вместе с выступающими поздравить княгиню-директрису. Марисса и не заметила, как её губы начали расплываться в улыбке от тепла и нежности, с которыми ведущая обращалась к имениннице. Закончив речь, пепиньерка уступила сцену первым выступающим: квартету флейтисток с несколькими мелодиями на античную тему. Обычно Мариссе не нравилась музыка без слов, но сейчас радостные трели вытесняли из головы тревожные мысли, и за это она благодарила и музыкантш из выпускного класса, и древних греков. После флейтисток настал черёд девочек их, четвёртого, курса со сценками из Пушкина. Девочки подготовили сюрприз и в конце выступления собирались показать несколько смешных зарисовок из институтской жизни. Марисса их не видела, девочки наотрез отказывались рассказывать, что задумали, и теперь она нагнулась в сторону, чтобы лучше всё разглядеть. Четверокурсницы заняли места, и только три девицы собрались обсуждать, кто и чем бы порадовал батюшку-царя, как среди зрителей прошёл ропот. Девочки на сцене замерли, следя за чем-то в темноте зала. Ропот вскоре стих, но девочки так и продолжали сидеть. Здесь, а кулисами, не получилось расслышать ничего конкретного. Марисса развернулась к девочкам-младшекурсницам, которые всё продолжали выглядывать из-за занавеса. Бойкая ёлка-русалка только развела руками под десятком уставившихся на неё требовательных взглядов: – Директриса что-то сказала, кажется. Или кто-то пришёл. Я не поняла. Артистки на сцене всё-таки начали рассуждать о полотне, пирах да богатырях, но голоса у них – всегда задорных девчонок – по-началу дрожали. Институтки за кулисами растерянно переглядывались. – Я всё выясню, – раздался шёпот Лелианы. Она выскользнула в коридор, и, хотя выходить до своего выступления было строжайше запрещено, у Мариссы и мысли не возникло её остановить. Царевич уже стрелял в коршуна: сценарий заметно сократили. Девочки заметно осмелели, их звонкие голоса выровнялись. Из зала то и дело доносился смех, да и за кулисами многие выдохнули. Лелиана вернулась, когда наряженная в старую шубу исполнительница роли Гвидона скакала по сцене, изображая муху. Шум фарса заполнял всё пространство, но и через него Марисса расслышала, как сипло Лелиана сказала: – Приехала вдовствующая императрица Мария Фдоровна… Воцарилось молчание, так неуместно прерываемое звуками со сцены. – Ты видела… её? – спросила младшекурсница, подруга ёлки-русалки. – Нет, мне сказала Манцевич. Марисса не выдержала, застучала носком по полу, и никак не могла унять дрожь, вновь охватившую руки. Краем глаза она заметила, как побелели костяшки на сцепленных пальцах Флоры. – Мамочки… – прошептал кто-то. Девушка со скрипкой с курса то ли на год старше, то ли на год младше Мариссы, подскочила на ноги и стала протискиваться к выходу: – Боже мой, мне страшно. Передайте Ирине, чтобы не объявляла меня, я не буду выступать. Лелиана удержала её за плечи. – Послушайте все, – сказала она, сглотнув. – Понимаю, что вам страшно. Мне тоже. Но мы и так готовились к важному концерту и собирались показать лучшее, на что способны. Ничего не изменилось. Так что давайте соберёмся и всех поразим. Ну или, хотя бы, не опозоримся. Согласны? Раздалось несколько одобрительных возгласов, но многие всё ещё выглядели потерянными. Марисса молча кивнула, принимая правоту Лелианы. Флора тоже будто успокоилась. – Идея отличная, m-lle Соловьёва, но можно я всё-таки пойду? – произнесла с парой пауз девушка со скрипкой. Лилиана улыбнулась мягко, но непреклонно, и покачала головой. – Повторяйте за мной, – сказала она и начала медленно и глубоко дышать. Сама того не замечая, Марисса тоже стала повторять за Лелианой. Прошла едва ли минута, а плечи её расправились и даже сердце перестало биться где-то в районе горла, а вернулось на положенное место. За кулисами постепенно спало оцепенение, но, поглощённые переживаниями, они и не заметили, как окончился номер со сценками. Девушки поклонились зрителям, получили щедрые аплодисменты и, лишь скрывшись за алыми шторами занавеса, позволили себе без сил упасть в успокаивающие объятия подруг. Пепиньерка Ирина отправилась объявлять следующий номер. Она словно не предала значения появлению Её Императорского Величества, только изящно поклонилась, будто каждый день приветствовала особ царской крови. – Вы её видели? – расспрашивали девочки бледных артисток. Те лишь качали головой: – В зале очень темно, все шторы опустили. Резко выдохнув, как гладиаторы перед боем, на сцену отправились следующие выступающие. Марисса ощутила, как что-то тёплое касается ноги. Она опустила глаза и увидела, как бойкая девочка в зелёном костюме уселась рядышком на пол и сложила голову ей на колено. Девочка молчала, и Марисса не стала её прогонять. Когда сменилась ещё пара номеров, она подняла глаза и попросила: – Скажите что-нибудь обнадёживающее, нам скоро выступать. Марисса опустила ладонь ей на макушку: – M-lle Соловьва всё верно сказала. Сколько вы репетировали? – Два месяца. – И можете повторить свой номер в голове, внезапно проснувшись посреди ночи? – Могу!... наверное… – Так можете или “наверное”? – Могу наверное! – радостно выпалила девочка и растянула губы в ехидной улыбке. Марисса усмехнулась: – Значит, вы готовы. В конце концов, кому, как не такой отважной леди, отстаивать честь института? Девочка закивала, соглашаясь с тем, что она отважная. ”Жаль, что на меня такие увещевания не подействуют,”, – печально подумала Марисса. Она больше не завидовала тем, кто поёт, из-за внимания, которое им достанется. Большущий рояль, закрывающий пианистку от части зрителей, теперь казался Мариссе самым уютным местом на земле. К девочке в зелёном подошли подруги. Их номер в программе следующий. – Подождите, – опомнилась Марисса, пока они не ушли. – Скажите, а это на вас костюм русалки? Или вы ёлка? – Царица кикимор, вообще-то, – заявила девочка и задрала нос. В скорости их позвали на сцену. Тем временем, до выступления Мариссы и Флоры оставалось четыре номера. Марисса так стремилась показать всем вокруг готовность абсолютно ко всему, что и сама себе поверила. “В конце концов, – размышляла она. – С младшими великими княжнами мы несколько раз играли в Ялте. И даже маленький цесаревич угощал нас с Линой яблоками. А он, как-никак, будущий правитель государства Российского, а не бывший!”. Думать, по хорошему, стоило не о вдовствующей императрице, а о том, чтобы не сбиться с ритма. Она наклонилась к Флоре и прошептала: – Помнишь, где нужно вступать? Та кивнула и негромко напела мелодию, взмахнув рукой на месте, где начинается вокальная партия. Так, повторяя про себя мотив, Марисса просидела оставшиеся номера. Так она поднялась с табурета, когда Ирина пошла их объявлять. И так она ободряюще кивнула Флоре и вышла на сцену. Девочки, которые возвращались за кулисы, не обманули: зала со сцены почти не разглядеть. Но Марисса и без того догадывалась, где, скорее всего, сидит Мария Фёдоровна, и старалась смотреть туда не реже и не чаще, чем в любое другое место тёмного пятна, для которого все сейчас выступают. Подле вдовствующей императрицы, наверняка, ближайшая из её придворных дам – Сильвия Петровна Тревельян, тётя Мариссы. И неизвестно, кто сейчас смотрит на неё строже. Что ж, главное – держать спину прямо. Она уселась на банкетку, пальцы заученным жестом легли на клавиши. Флора вышла на край сцены, и больше тянуть было нельзя. Марисса задала аккорд, и музыка зазвучала. Она делала это столько раз, что руки играли почти сами, без всякого участия сознания. И попадалась в эту ловушку она столько раз, чтобы знать: расслабляться и отключать голову нельзя. Марисса надеялась, что будет как в восторженных рассказах старшекурсниц… когда не видно и не слышно ничего вокруг, время будто летит, музыка льётся и, не успеваешь опомниться, а всё закончилось. Она прекрасно видела ноты перед собой и дрожащие отблески свечей, слышала, как поёт Флора и негромко скрипит педаль форте у старого рояля, а время не спешило незаметно утекать, и впереди оставалось ещё три страницы. Три, тем не менее, сменились двумя, а затем и одной. Марисса подняла руки. Спустя секунду тишины Флора пропела последние два такта своей партии. Последние несколько аккордов – и всё. Они выступили хорошо, даже превосходно, Марисса знала это, и зал разразился закономерными аплодисментами. Легко улыбнувшись, она вышла из-за инструмента и поклонилась. Тёмное пятно, в котором лишь смутно угадывались отдельные люди, теперь казалось куда дружелюбней. Но их номер не последний, а значит – одного поклона достаточно, и пора уходить. Марисса скрылась за кулисами, уступая сцену ведущей. – Я ведь говорила, что мы отлично справимся? – обернулась она к Флоре, укрывшись за кулисами. Глаза Флоры блестели, и она радостно кивнула. Они поспешили выскользнуть в коридор. Здесь, среди светлых стен никого больше не было, и лишь приглушённые звуки из-за плотно закрытой двери подтверждали, что где-то танцуют, волнуются, смотрят на сцену и восхищаются люди. Флора засмеялась и Марисса, прикрыв рот ладонью, присоединилась к ней. Насмеявшись, она вдохнула свежего воздуха, которого так не хватало в толпе за кулисами. – Пойдём досматривать концерт? – предложила она. Флора вяло пожала плечами: – Можно, конечно… Но представь, как сложно будет оттуда добраться до комнат, где накрыли столы для банкета! – А как же пища духовная? – прищурилась Марисса. – Вкушена нами сегодня сполна. – Приятно иметь дело со столь мудрым человеком. Они вновь рассмеялись и поспешили в западное крыло. Из-за репетиций и сборов времени на обед совсем не осталось, но только после выступления стала заметна гнетущая пустота в животе. Под неодобрительным взглядом дежурных девочки делали вид, что рассматривают узоры на псевдоколонне. – Должно быть, сами хотели ухватить угощений, пока никто не видит, а теперь мы им мешаем, – прошептала Флора. – Пускай. Возможность быстро добраться до зала с закусками они себе обеспечили, но до окончания концерта внутрь всё равно не проникнуть. Марисса скрашивала ожидание ленивыми попытками понять, под коринфский или композитный ордер стилизована капитель. Получалось так себе. На самом деле, она едва вспомнила слово “капитель” и не была уверена, правильно ли, но очень надеялась, что такие раздумья позволили иметь достаточно одухотворённый вид. Особенно когда в коридоре послышались шаги первых людей, вышедших с концерта. Она поймала взгляд Флоры: теперь, когда они войдут в зал не в числе первых, ни у кого и мысли не появится обвинить их в корыстных намерениях. Закуски на фуршете подали лёгкие – впереди танцы – но главное, чтобы их хватило унять вой, который вот-вот готовился издать желудок Мариссы. Она устроилась у этажерки с канапе с утиным паштетом и абрикосовым джемом и не собиралась оттуда уходить. Флора растворилась в толпе, а Марисса аккуратно отправляла в рот бутерброды, попутно посматривая, не отметил ли кто её чрезмерной активности. Ещё она посматривала, конечно, на платья приезжих дам. Большая их часть, должно быть, рассыпалась по коридорам или пока беседует с директрисой, между столов сновали, в основном, институтки и младшие курсанты. Но у тех, кто дошёл до пирожных, Марисса с живейшим любопытством разглядывала вышивки и кружева. Становилось шумно. Она задумчиво жевала очередное канапе, когда среди общего гула слух уловил застенчивое хихиканье. То самое, за которым таятся самые свежие сплетни. Не оборачиваясь, она скосила взгляд: пятикурсницы прикрывали рты руками по другую сторону стола. – Правда его видела? – Правда-правда! – закивала кудрявая девушка с веером в руке. – Я тоже видела старшего князя Киаландэля, – возразила ей спутница, известная Мариссе как староста пятого курса. – Это ещё не значит… – Нет-нет, я видела именно Сирила! Мы даже поздоровались! Вновь раздались смешки, частью – завистливые. – Если он не догадается позвать меня танцевать, – заявила староста, – я сама его приглашу! И вновь смех, и вновь прикрытые руками губы. Марисса вспоминала: когда-то они пересекались с младшим Киаландэлем на праздничном приёме. Он вспоминался мальчиком со смешными кудряшками, который успевал за полчаса переговорить со всеми детьми и половиной взрослых в помещении, организовать игру, в которую звали даже Хоупа, и под шумок подглядеть подарки под ёлкой. Тогда Марисса была слишком занята спором с Эльзой, чтобы обращать на него внимание, и он не произвёл особого впечатления. Но раз князь всем так приглянулся, Марисса обязана добиться его приглашения. С этими мыслями и хищным прищуром она вытащила из-за пояса тонкие белые перчатки. Едва ли канапе удовлетворили голод – да и вряд ли это возможно – но приглушили его достаточно. Марисса поправила атлас на руках и направилась в бальный зал. Не прошло и минуты, как Марисса вошла в сияющий огнями, зеркалами и отполированным паркетом зал. К празднику раздобыли свежие цветы, и в воздухе мешались запахи роз, духов и воска. Середина комнаты пустовала: гости присматривались друг к другу, обменивались улыбками и поклонами. Марисса ответила на несколько приветствий, пока искала табличку с музыкальной программой. Музыканты засуетились, и курсанты поспешили пригласить девушек. Впрочем, первый танец Мариссы уже был занят. – Ты позволишь? – Лазарь вынырнул из толпы уж больно резко, и она испугалась бы, не жди его заранее. – С удовольствием, – Марисса вложила пальцы в протянутую руку брата, и он выпрямился после поклона. Заиграла мелодия на три четверти, и даже самые неспешные из гостей бросились искать пару. Первую фигуру они сосредоточенно молчали, но полонез невыносимо скучно танцевать молча. – Как дела дома? – не выдержала Марисса. Лазарь пожал плечами: – Как обычно. – Тётя Агнесс, должно быть, без ума от твоего умения поддержать беседу. Довольная улыбка озарила лицо Лазаря, округляя щёки. Но через несколько шагов она также быстро покинула его, и Лазарь помрачнел. – Не смешно, – буркнул он. Наступила очередь Мариссы пожимать плечами. – Отец с дядей Нортманом постоянно говорят про какую-то Думу, Хоуп весь изнылся из-за учёбы, Камвелл как обычно, – монотонно перечислил он. – Надеюсь, Лина тебе не досаждает? – Умеренно. Лина – благословение Господне по сравнению с Эльзой. Оба синхронно вздохнули. Лазарь окинул взглядом зал. – Кстати, где она? – Наказана. На балу её нет и не будет. – Приятная новость. Вновь молчание. Мариссе не терпелось выудить у брата хоть какие-то подробности о происходящем в Петербурге, о новых книгах и новых скандалах, о приёмах тёти Агнесс, о “как обычно” Камвелла, да хоть бы об учёбе Хоупа… но не здесь же, на виду у всех, его допрашивать? – Ты очень красивая, кстати, – сказал Лазарь во время очередного поворота. Наконец-то разговор зашёл на интересную тему. – Рада, что ты заметил. – А ты ведь здесь всех знаешь? Кого посоветуешь пригласить? – тут же всё испортил он. – Так ты больше не хранишь верность великой княжне Татьяне Николаевне?! – ужасу Мариссы не было предела. Лазарь поморщился: – Ты мне это теперь всю жизнь вспоминать будешь? Марисса улыбнулась. Ей нравилось, что она может спокойно дразнить брата так, как не сошло бы с рук ни Хоупу, ни кому-либо из сестёр. — Во-первых, у нас учится дочь генерала Мак Тира Анора, она… – Он же не урождённый дворянин. – А как это… – Нет. Давай дальше. – Как скажешь. Тогда обязательно пригласи Флору де Куто. – Это которая из них? Она задумалась. Верное руководство Лазарем может избавить Флору от переживаний после бала, а Макриссу от необходимости эти переживания выслушивать. – Которая чуть повыше и с поясом цвета морской волны на белом платье. Лазарь поднял брови. – Это как синий, только зелёный, – уточнила Марисса. – Вот уж спасибо. За последнюю минуту танца он всё-таки разговорился, похвастался, что выиграл конные соревнования среди своего класса, и что отец пообещал свозить его летом посмотреть на учения. С финальными нотами Марисса присела в реверансе, и Лазарь, отвесив поклон, поцеловал воздух над её пальцами и удалился в поисках Флоры. Следующей шла первая кадриль. Мелодию, выбранную для сегодняшнего вечера, Марисса не любила: ритм скакал слишком непредсказуемо, и даже зная, где будет перемена, она всегда путалась в ногах. Лучше уж покинуть зал, прежде чем придётся огорчить кого-нибудь отказом. Прошло слишком мало времени, чтобы ловить однокурсниц и обсуждать впечатления. В коридоре смеялись, в основном, гости института. Видимо, чтобы пообщаться им нужно было уехать за несколько десятков миль от Петербурга, где они жили на соседних улицах. Марисса брела по коридору и надеялась, что её скитания в ожидании, когда же кончится кадриль, придают ей вид в должной мере загадочный, чтобы притягивать взгляды. – Марисса, дорогая, подойди, – раздалось негромко за спиной. Она обернулась, и губы растянулись в широкой улыбке. – Тётя Сильвия! Хотелось броситься навстречу и обнять её, но Марисса одёрнула себя. В обществе такого позволить себе, конечно, нельзя. Она подошла и склонила голову в реверансе. Тётя одобрительно кивнула, когда Марисса подняла глаза. – Как тебе вечер? – спросила Сильвия Петровна, словно в последний раз они виделись вчера. – Волнительно, если честно, – призналась впервые за вечер Марисса. – Ты держалась достойно, – с едва уловимой улыбкой тётя Сильвия заправила ей за ухо выбившуюся прядь. Марисса просияла. – Я обсудила с княгиней твои успехи, – добавила тётя. – Она хвалит тебя. Ты молодец. – Благодарю. – Пойдём. Хочу тебя кое с кем познакомить. Не разочаруй меня. И тут она почувствовала, как кровь прилила к щекам, а воздух стал горячим и вязким. Пускай выезд был неофициальным, без церемониальных объявлений и штата придворных, но бант, брошью прикрепленный на закрытое платье тёти Сильвии, ни на секунду не давал усомниться, что она здесь по службе. И Марисса знала, с кем её сейчас познакомят. На негнущихся ногах она последовала за Сильвией Петровной. Через пару поворотов они вошли в кабинет, наполненный музыкой и смехом, как любое место в институте сегодняшним вечером. Обычно здесь принимали экзамены в декабре и мае, а в любое другое время вход для учениц строго запрещался. Сегодня парты заменили столами с фруктами, а на окна повесили тяжёлые расшитые шторы. В дальнем углу уже устроили карточную игру. Тётя Сильвия повела её к паре, от которой все держались на некоем почтительном отдалении. Мужчина отошёл от женщины и с поклоном сказал что-то Сильвии Петровне, но Марисса не слышала – она смотрела на вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну. Вдовствующая императрица обернулась к ней и чуть склонила голову набок. Едва поймав её взгляд, Марисса упала в глубочайший реверанс, на который была способна. – Приветствую вас, Ваше Императорское Величество, – выпалила она сквозь пересохшее горло. Повинуясь жесту монаршей руки, Марисса выпрямилась и подошла ближе. – Так это твоя средняя племянница, Сильвия? – Марисса Фёдоровна Тревельян, – отозвалась тётя Сильвия. Вокруг тёмных глаз вдовствующей императрицы от улыбки собрались морщинки. Пальцы в голубых перчатках невесомо погладили Мариссу по щеке: – Когда я видела вас в последний раз, вы едва ли умели говорить. А теперь вы не просто говорите, но и талантливо играете. Ваше выступление, определённо, удалось. Лицо Мариссы и так пылало от волнения. Похвала вдовствующей императрицы, теплом отозвавшаяся в сердце, тем не менее, сбила её с толку. – Мы были знакомы? – спросила она, от удивления забыв о приличиях и не поблагодарив Марию Фёдоровну. – Да, когда вы были малышкой, у меня было больше времени гостить у Сильвии и Нортмана. Голос вдовствующей императрицы казался мягким и таким… обычным. Мариссе казалось, что голоса правителей должны возноситься над землёй, словно небесные трубы, чтобы каждый слышал монаршую волю и не смел ей противиться. Но, сама не зная почему, стоя рядом с этой невысокой женщиной, Марисса чувствовала такое воодушевление и радость от того, что та её отметила. Признаться, в глубине души она не понимала, зачем тётя Сильвия служит при вдовствующей императрице, если можно служить при царствующей. Да и сейчас, если её спросить, Марисса не объяснила бы проникающее в неё чувство, но где-то, в той части души, что не ведает слов, она всё поняла. – Кстати, Сильвия, у тебя ведь здесь учится ещё две племянницы? Я бы с радостью взглянула, как выросла Эльза, и познакомилась с младшей. Её, помнится, назвали Эвелиной? – Всё так. Девочки были бы счастливы с вами познакомиться. Однако класс Эвелины пока не допускают на вечерние праздники. С вашего позволения, мне не хотелось бы приучать её к тому, что правила можно нарушать, пользуясь положением. А Эльза, к сожалению, приболела. Марисса затылком почувствовала острый взгляд, скользнувший по ней. – Да, – со вздохом сказала она. – Эльза очень рьяно готовилась к выступлению, нервничала и буквально вчера вечером слегла с кашлем. Она хотела напиться чаю с лимоном и всё-таки выступить, но медсестра оставила её в изоляторе, чтобы никто не заразился. Жаль, но, это разумная мера, я полагаю. – Бедное дитя, – с искренней печалью проговорила Мария Фёдоровна. – Наш климат, увы, немилосерден, особенно к юным и хрупким барышням. Надеюсь, здоровье вашей сестры вскорости наладится. В любом случае, мне радостно было увидеть вас. Вы очаровательны, и, если будете слушать вашу тётю, далеко пойдёте. – Благодарю, Ваше Императорское Величество, – выпалила Марисса чуть энергичнее, чем следовало бы, и согнулась в очередной реверанс. – Не буду вас больше задерживать. Марисса ещё раз поклонилась и, окрылённая, поспешила прочь. Краем уха она услышала, как Мария Фёдоровна просит тётю Сильвию пригласить графиню Хариманн составить им компанию в бридж, но то совсем уже её не касалось. Едва касаясь пола, Марисса возвращалась в танцевальный зал. Казалось, что отныне ей точно всё будет удаваться, а князь Киаландэль пригласит её, по меньшей мере, на котильон. У него попросту нет выбора.