Да

             Почему-то именно сегодня Таббо проснулся выспавшимся. В холодной комнате с высокими потолками он чувствовал себя только что проклюнувшимся цыплёнком, готовым хоть сейчас вылететь из гнезда. Обычно в спальне подобных ощущений не возникало, и место им было на кухне после чашки кофе. Здесь же хотелось всячески отсрочить момент подъёма, помечтать о том, что тебе никуда не нужно, что если ты закроешь глаза и уснёшь, то никто не спохватится.       Но, как уже подметил для себя гибрид, сегодня в его обычном мыслительном потоке что-то изменилось.       Невесть откуда взявшиеся силы подняли его за плечи и усадили на кровать. Белоснежное пуховое одеяло скатилось по обнаженному телу, открывая кусачему морозу широкоплечий торс. Сразу же утренняя прохлада обдала его грудь, но он лишь лениво повёл затёкшим плечом и потянулся к потолку, выгибая спину. Такая обстановка бодрила и воодушевляла, от чего он невольно вспомнил, что вот буквально вчера рассветная стужа встречалась им с ненавистью. И как он только мог? Начало дня — это потрясающе волнительное время. Столько планов, событий, встреч, от мыслей о которых кончики пальцев начинают приятно покалывать.       Таббо прыснул со смеху и ударил по лбу от собственных мыслей — сегодня такими по-детски восторженными. Протяжно зевнув и дёрнув висячими ушами, он повернул голову к противоположной стороне кровати. Спустя мгновение его лицо украсила умиротворённая улыбка, а голова наклонилась под тяжестью умиления.       Ранбу.       Эндарианец за ночь по обыкновению скинул с себя одеяло и, как котёнок, свернулся в клубочек, а также — как и полагается любому существу, способному мурчать, — подушку он притянул под когтистые лапки и обвил её хвостами. Его размеренное дыхание и клычки, торчащие из беспечно приоткрытого рта, говорили о том, что эндермен ещё крепко спит.       Рука Таббо потянулась и осторожно провела по копне из водоворота белого и чёрного, разлепила пару спутавшихся прядок. И как только он не мёрз в такое время года? Ранбу как-то рассказывал, что он привык к промозглым ветрам Края и находил здешний холод знакомым любому эндермену. Только в Арктике вместо искристых пурпурных частичек с неба падали ажурные снежинки — вот и вся разница. Таббо очень хотелось бы сравнить, но таинственное измерение с раскидистыми городами и летающими каменными островами существовало лишь на страницах энциклопедий да на словах супруга. К сожалению, последний портал туда был разворован и перестроен в зал собраний Синдиката.       Ко всему прочему Ранбу твёрдо заявил, что не хотел бы видеть там Таббо. Что так пугало гибрида в его родном мире — оставалось непонятным, но у Ранбу начинали подрагивать колени и тревожно метаться хвосты каждый раз, когда в компании заходила речь о его — как бы ему не хотелось отрицать — бывшем доме.              Баран потянулся за упавшим одеялом, чтобы накрыть их обоих.       Шершавая льняная наволочка коснулась тёмно-коричневой корки на груди, от чего по телу пробежала волна мурашек. Загрубевший шрам в форме пятиконечной молнии в очередной раз напомнил о себе, но Таббо уже привык, так что даже бровью не повёл. Ему очень хотелось разбудить Ранбу — закричать, как прекрасен сегодняшний день, — но он продолжал терпеливо ждать его пробуждения. Наверняка Бу поступил бы точно также. Бу, который сейчас так уютно и с обеспокоенной бережностью обнимает подушку, будто она была самим…       Таббо хмыкнул, накрывая их, и в конце ещё слегка подминая одеяло под свой и чужой подбородок. Тело Ранбу легко перенимало тепло, и сейчас Таббо с радостью поделится с ним своим. Ох, как же он страшно завидовал этой счастливице, набитой перьями! То, как Ранбу прижимал к себе подушку; то, как его когтистая рука в беспамятстве сна чертила прерывистые линии на её тканевых боках; то, как спокойное дыхание эндермена обдувало молочные, впечатанные в его щёки мягкие округлости, — всё это выглядело так заманчиво. Ему так захотелось почувствовать, как столь родное и между тем подтянутое тело трепетно прижимается именно к нему, а не к этому бездушному комку!       Таббо свирепо шмыгнул. Внезапно проснувшееся в нём чувство несправедливости без особого труда спихнуло с пьедестала приоритета шаткое желание смиренно дождаться пробуждения любимого мужа. Так что он, ни минуты не думая, нырнул под одеяло. Глазомер не подвёл юношу, и уже через мгновение подушка влетела в изголовье кровати, обиженно занимая сторону Таббо, а баран прополз в освободившиеся кольцо из рук и с осторожностью прильнул ладонями к желанной груди. Эндермен только что-то пробормотал во сне, улыбаясь, после чего сильнее прижал к себе Таббо и обвил его голые ступни хвостами. Мальчик лишь заговорщицки хихикнул и поцеловал супруга в носогубную ложбинку.       У Ранбу была змеиная прохладная кожа. На когтистых лапках в центре ладоней слегка выпирали розовые и шершавые шишечки. В особо плохие дни эндермен, если тому приходилось видеть своё отражение, всегда жаловал его сочувственным взглядом. Ранбу не любил неопределённость, нелепость, монохромность и холодность своего тела. Иной раз он думал, что славно было бы сбросить с себя нелюбимую оболочку, как изношенную чешую, — и тут же разбивался на миллион кусочков от распираемого его ядовитого смеха. Издевательское, насмешливое сравнение, выданное омытым унынием разумом. Ранбу поднимал руку и подолгу смотрел на выпуклые и грубые ромбики-чешуйки, пока истерически смех полностью не покидал его лёгкие.       Андерскор любил каждую из них. Он ни раз находил себя разминающим его тонкую сухую ладонь чуть больше, чем следовало бы. Или первым вбегающим в открытую дверь в летний зной: он сначала жестом показывал одетому в футболку без рукавов Ранбу, что тот может пройти вперёд, а затем вклинивался между ним и дверным проёмом. Эндермен злился на него — и это было так очаровательно. Эндермен не понимал мотивов друга — и это было вдвойне очаровательнее. После каждой подобной выходки Бу лишь кидал в его сторону растерянное «зачем ты это сделал», и они оба смеялись.       Таббо надрывно вздохнул и вжался лбом в грудь приятеля. Он очень надеялся, что его рога не царапали геометрический аметистовый рисунок на подбородке супруга, ведь сам он был не в силах оторваться, чтобы проверить. Ему захотелось переплести свои ноги с ногами Ранбу, коснуться большим пальцем крючковатых когтей. Томно вздохнув, Таббо нашёл свою переносицу в минимальной близости от линии между рёбер Бу, которая разделяла белую и чёрную сторону. В некоторых местах цвета смешивались: где-то в нефтяное озеро вылили кувшин молока, а где-то на снежное покрывало приземлилась стайка асимметричных ширококрылых ворон. Задумчиво хмыкнув, он медленно провёл указательным пальцем по чешуйкам на границе, а затем прижался к ней носом — прямо как пристыженный щенок. Поверхность такая же шершавая, как и весь остальной Ранбу. Таббо всегда казалось, что в месте соединения кожи она на ощупь как его шрам — безобразно толстая и грубая, как джутовая нить. Может так думалось потому, что так удивительно было видеть существо, будто сшитое из двух совершенно разных половинок. Из двух разных частей, каждая из которых абсолютно одинаково гладила Таббо по макушке, когда он в очередной раз терпел неудачу в эксперименте. Из чёрной и белой стороны, каждая из которых одинаково вкусно готовила его любимый медовый пирог. Из двух кардинально разных цветов, слившихся когда-то воедино. Вместе — и только вместе — эти половинки протяжно завывали древние, как мир, песни на накрытом лунной скатертью подоконнике. В такие моменты Таббо терял счёт времени. Он бесконечно долго чертил, чертил и чертил под светом фонарика, качающимся над ним большим светлячком…       Он ещё сильнее прижался к эндермену. Мускулистые руки нырнули под чужой бок и заключили тонкую талию в отчаянные объятья. Аккуратно он соединил их груди, прислушиваясь к ощущениям. Шрам ругнулся и смолк.              Тем не менее он всё же слегка перестарался, потому что в следующее мгновение услышал сдавленный кашель.       — Т-Таббо? Что ты, — втянув воздух, он опустил голову, — делаешь?       — Обними меня.       — Что? — не поняв, переспросил всё ещё не отошедший от жестокого пробуждения эндермен.       — Обними меня, я сказал! — по-мальчишески громко крикнул Андерскор. Он чуть приспустился, чтобы не навредить рогами, и страстно прильнул круглым подбородком к гибриду. Таббо не переставал выжидающе смотреть в разноцветные глаза.       — Эм, х-хорошо, — сонная каша в голове Ранбу охотно подчинилась голосу, который всегда успокаивался, когда его неожиданному и взбалмошному приказу поддавались. Всё-таки иногда его муж из солидного лидера коммуны превращался в маленького капризного ребёнка, и сейчас эндермен был ну просто не в состоянии разбираться с сорванцом и возвращать взрослого Таббо.       После того как длинные ногти коснулись его изогнутого в вожделении позвоночника, Таббо почувствовал электрический разряд, прошедший по всему телу. Обжигающий холод, а затем нежное невесомое тепло обвило плечи. Кажется, Ранбу нагрелся. От соприкосновения двух тел на рельефных руках стал скапливаться сладковатый пот, щекочущий кожу. Таббо ненавидел щекотку и мог бы поклясться, что, не будь это Ранбу, он бы тут же оттолкнул от себя источник дискомфорта. Нет, с Беловедом он так поступить не мог. Вдыхая собственный мускус разогревающегося тела, он вспомнил, как закрыл собой Ранбу, когда одурманенный игрой Томми стал обрызгивать их водой. Голубоглазый подросток часто забывался в эмоциональном угаре, и иногда это сулило травмами не только ему, но и окружающим. Благо тогда Таббо успел ещё до трагедии увидеть Иннита, опускающегося к морской глади зачерпнуть воды для ничего не подозревающегося эндермена. Андерскор уже летел на него с выставленными рогами, когда Томми собирался подняться, и парочка с визгом свалилась в воду, ругаясь и одновременно плача от попавшей в глаза соли. Что касается Ранбу… Он так и продолжил рассматривать ракушку, даже не подозревая, что его супруг только что спас его от шипящего ожога.       — Ранбу.       — Да?       Таббо вспомнил вчерашний вечер. На улице бесновался ливень. Майкл бесновался в комнате вместе с курицей. В последние время поросёнок любил веселиться в своё удовольствие самостоятельно, и родители не имели право винить его в этом. В конце концов, не всю же жизнь проводить в компании занудных предков, беспокоящихся за каждый неосторожный шаг. Тот день и стал первым, когда вечером ребёнок был предоставлен сам себе, пока Таббо и Ранбу попивали чай у камина. То один, то другой периодически подрывались проверить детскую, но, как правило, в одном из них хватало прочности стержня отдёрнуть второго. Как ни странно, именно Таббо нуждался в поддержке. Он думал о внезапно открывшимся окне или о торчащей из стула занозе, и каждый резкий возглас Майкла вызвал в нём дрожь. Наверняка доверие малыша-поросёнка покачнулось бы, если бы Ранбу не утешал его второго отца. Эндермен спокойно и рассудительно напоминал встревоженному мужу, как необходимо малышу научится играть одному, и, чтобы Таббо не чувствовал себя обделённым, заботился о нём как мог. Сначала в ход пошли игры, такие как ассоциации и «слова»; потом Ранбу забрал барана мешаться на кухню, пока готовил его любимое лакомство. Он терпеливо перечислял все свои шаги по приготовлению медовика, иногда повышая голос, чтобы Таббо обращал внимание в первую очередь на него, а не на шум сверху. Ранбу даже позволил определиться с количеством мёда меньшему супругу и не сказал ни слова, когда тот, хитро поглядывая на мужа, постепенно вылил в миску всю банку. Сердце барана забилось только быстрее, когда эндермен заботливо улыбнулся и, протирая испачканные в муке руки об фартук, сказал: «Сегодня такому хорошему родителю, как ты, всё можно».       Таббо и сейчас чувствовал запах самого вкусного в его жизни медовика и мог поклясться, что на языке ещё гуляло сладкое цветочное послевкусие.       — Ранбу, — облизнув губы, начал он. Ох, это определённо был вкус вчерашнего пирога. — Обними меня.       Эндермен неловко улыбнулся и наклонил голову так, чтобы видеть рогатого гибрида.       — Разве я уже не обнимаю тебя, приятель?       Да, да, он обнимал. Он делал это точно так же как и в тот день, когда они шли по грунтовой дороге под зонтиком, и Таббо шагал босиком, потому что отдал сапоги Ранбу. Он обнимал его точно так же как и в тот вечер, когда они узнали про смерть Томми.              — Я… не знаю. — И юноша подавился своими же словами. Физически он чувствовал Ранбу, купался в его тепле и ласке — и всё же чего-то не хватало. Он ощущал себя пчёлкой, которая забыла важный элемент своего танца.       Эндермен ещё раз прошёлся заскорузлым пальцем по скользкой от пота спине. В ответ он услышал лишь сдавленный вздох и почувствовал, как тело супруга задрожало под ним.       — Эй, Таббо, с тобой всё в порядке? Я сделал что-то не так? — он обхватил волнистые плечи изящными пальцами и слега надавил на них, как бы удерживая супруга в этом мире.              «Ты всё сделал так, оставшись со мной на ночь. Ты сделал всё так, когда пел мне песни под крик фантомов. Ты всё сделал так, когда испёк самый, блядь, вкусный в моей жизни пирог!»       И тут паззл сошёлся. Целая картина вмиг упала перед глазами Таббо, когда он рывком подтянулся к лицу эндермена. Ранбу тут же прищурился — не от страха, а скорее рефлекторно, — и уставился на супруга. Хвосты под одеялом беспокойно сжали щиколотку барана.              Таббо смотрел на него и не понимал: как он мог упускать все эти мелочи? Но главное, что сегодня он наконец-то осознал, почему чувствовал себя таким живым.       — Да.       Ранбу хотел было что-то сказать, но Таббо уже не слушал его.       Калейдоскоп эмоций накрыл с головой, закружил в вихре его разум и сердце, а затем ударил в глаза чувственной влагой, тут же выступившей в виде маленьких слезинок. Ладони, касающиеся шероховатой угольной кожи, вспотели и сжались в кулаки, когда Таббо смиренно подался вперёд и накрыл чужие — сухие, тонкие, искусанные — губы своими — горячими, влажными, мягкими.       Это был благодарственный поцелуй, полный признания и раскаянья за эгоистичную слепоту. Почтительный и воздушный, как пушистое облако над ромашковым полем. Он даже не думал о том, что они когда-то там обещали друг другу лишь платонический брак. Таббо ничуть не видел в этом проблемы, ведь его движение — его маленькая телесная шалость, уже, кажется, сотая за утро, — отвечало их договорённости. Касание губ значило намного больше, чем лишь немое «спасибо», потому что, как ему казалось, просто поблагодарить вслух — это значит потерять половину смысла.              — Спасибо, — прошептал он хриплым от страсти голосом.       Он не стал углублять поцелуй, чтобы не испугать Ранбу. Он даже был готов получить пощёчину — главное, что у него получилось точно выразить все те эмоции, которые накопились за долгие года их дружбы. Их брака. Таббо виновато сполз и уткнулся в грудь супруга, ожидая суда.       К его несчастью, Ранбу не проронил ни слово после столь серьёзного шага, и Таббо сжимался от негодования. А что, если сейчас — вот прямо в эту секунду — эндермен пихнёт его и вскочит с кровати с намереньем удрать подальше от спятившего друга? Но ничего не последовало. Ранбу продолжал глубоко дышать и водить пальцем по позвонкам барана.       — Это ты имел ввиду, когда просил «обнять тебя», а? — эндермен явно хотел звучать спокойно, но скрипучие нотки проскочили в успокаивающем шёлке его голоса.       — Я… Чёрт, прости меня. Я не знаю, что на меня нашло, — скороговоркой проговорил он прежде, чем попытаться отодвинуться от Ранбу. Ему правда стало неловко.       К его удивлению, ему не позволили. Длинны руки сильнее сжали тело Андерскора и прижали к груди. Сверху довольно замурчали, когда Таббо вернул ладони на грудь эндермена. Его растерянный взгляд устремился вверх.       Горячие дыхание обдало лицо барана. Гибрид ощутил странное покалывание ниже пояса, когда эндермен внезапно поджал колени и просунул ногу между его бёдер. Таббо почувствовал себя маленьким медвежонком в объятьях мамы-медведицы, и за это чувство ему было совсем не стыдно.       — Я… — внезапно слова улетучились из его головы. Он уже знал, чего хотел. Он верил, что они оба этого хотели, но никак не мог извлечь из себя и пару слов, которые могли бы помочь ему донести истекающей истомой желание. Ему стоило немалых усилий выдавить из себя жалобное блеяние: — Я… Ранбу, я хочу тебя.       Он сглотнул, услышав свой надтреснутый голос. Живот скрутило от похоти, а внизу приятно затянуло, когда эндермен в очередной раз поддался вперёд, поднимая согнутую ногу между бёдер Таббо выше. Последний еле сдержал стон, когда чужое колено игриво надавило на пах.       — Всё хорошо, дыши, — спокойно сказал Ранбу, уткнувшись в макушку Таббо и прикрыв глаза. Гибрид барана прижался кулаками к родной груди и стыдливо зарылся в неё. Напуганное дыхание, как у кролика, загнанного в ловушку, сотрясло тело Ранбу. — Ш-ш-ш, тише, барашек. Мы остановимся, если тебе станет неприятно, — прошептал Ранбу. Эндермену было трудно наблюдать, как его обычно смелый муж сейчас чуть ли не плачет от пожирающего его изнутри животного желания.       Таббо вздрогнул, почувствовав руку на своём животе. Его висячие бурые уши дёрнулись от касания, а от ласкового прозвища кровь прилила к низу.       — Ты правда хочешь этого? — неуверенно произнёс Бу, бережно оглаживая большим пальцем колечко пупка. Дёрганья Таббо явно поубавили уверенность Ранбу. Его опьянённый поцелуями мозг отчаянно требовал разрядки для нарастающего в штанах возбуждения, и внезапно он осознал, что может вести себя слишком напористо с мужем.       — Хочу, — на одном дыхании выпалил Таббо. — Очень хочу.       Коготь Ранбу аккуратно сдвинул резинку трусов барана, мучительно медленно освобождая его налитый горячей кровью член. Почувствовав холодок, парень заскулил и сильнее уткнулся в грудь супруга, не желая смотреть ему в глаза. Бархатная головка упёрлась в свободные ночные штаны эндермена. Таббо стыдился своего возбуждения и одновременно хотел, чтобы Ранбу касался его своей шершавой ладонью снова и снова, не останавливаясь.       Какого было его удивление, когда паучьи пальцы вместо ожидаемого действия переползли на бедро и начали острыми ноготками выводить маленькие круги на размякшей коже.       — Не будем торопиться, чемпион, — слова зашелестели над ним, после чего его подтянули и подарили ободряющий поцелуй в нос. Боксёры при этом немного сползли, но Таббо было плевать. — Хочу, чтобы наш первый раз был особенным.              После этого он прижался к нему в очередном поцелуе — неловким от того, насколько Ранбу хотел выглядеть уверенным перед мужем. Лениво и сладко раздвоенный язык юрко нырнул между складок рта, пока Таббо пытался угомонить стучащий в висках пульс. Они правда это делают? Мысли обратились в тягучую карамель, когда Ранбу углубил поцелуй и притянул Таббо ближе. Просторную комнату заполнили звуки: такие, будто два заблудших в пустыне путешественника наконец припали к бутылкам, и теперь пытаются напиться всласть, давясь кадыками. Только вода — это рты друг друга, а жажда — похоть, разрывающая их.       Первым оторвался Таббо и тут же прильнул жарким поцелуем к стыку между шеей и подбородком партнёра, где его чешуя была беззащитно тонка.       — Коснись меня, — измождённо прошептал он, отстранившись от белоснежной кожи. — Пожалуйста, коснись меня. — после этого он припал к родной ключице и тяжело задышал.       Ранбу захрипел по-эндерменски и одной рукой прополз под широкое тело, чтобы прикоснуться к спине. Он знал слабые места друга, и, услышав его сумбурный, горячий романтический бред, тут же поспешил успокоить беспокойную душу известным одному Ранбу способом. Первая рука прерывисто царапала выпирающие бугорки позвоночника, когда другая рука неторопливо охватила головку барана и также медленно и мучительно прошлась сначала вверх, а потом вниз.       Таббо прогнул спину и с его губ сорвался обречённый стон. Ранбу изо всех сил старался держать себя, но отросток болезненно тёрся об хлопковое ночное бельё, а после очередного сладкого звука от раскрасневшегося под ним барашка, он сам блаженно застонал. Он сделал ещё пару толчков кулаком, стараясь впитать заострёнными ушами каждый скулёж, каждый всхлип возлюбленного, чтобы уловить малейшую тревогу.       — Хей, — усмехнулся Ранбу. Вышло это так себе, потому что на середине он сорвался и ахнул, — ты в порядке?       Внезапно он почувствовал, как к его шишке прикоснулись. Тут уже без какой-либо нежности Таббо нырнул под промокшую от смазки ткань и двумя пальцами ухватился за кончик разбухшего языковидного орган супруга.       — А ты как думаешь, здоровяк? — после этих слов он нырнул по основанию и затем вошел в такой же темп, в каком надрачивал ему Ранбу.       — Я… — Ранбу зарылся сильнее в пушистую макушку мужа и после особенно резкого рывка жалобно мяукнул. — Я думаю, ах, что отлично.       — Цыц, молчи! — внезапно всю стеснительность барана как рукой сняло, и снова, наглый и борзый, он атаковал рот эндермена, изнуряя его властными и щедрыми ласками.       Рука Андерскора ухватилась за плечо партнёра, когда он почувствовал, что приближается к кульминации. Ему было всё равно, насколько они сейчас могли выглядеть нелепо или мерзко. Он наконец-то почувствовал, что смог подарить Ранбу все те эмоции, которые накопились в нём. Кажется, он по-настоящему понял, для чего нужен секс.       Ещё пару движений, и Таббо прижался к пространству между шеей и плечом эндермена, когда почувствовал разрядку. Ощущать, как чья-то рука сжимает тебя, помогая опустошить, было больно и странно, но он просто отдался моменту, наплевав на все копошащиеся где-то на периферии страхи.       Через несколько минут они лежали в мокрой постели и держались за руки. Очень хорошую службу сослужило им одеяло, которое теперь, конечно, отправится в стирку после такого забега. Их мысли не заботил вопрос, чем же им укрываться сегодня ночью, так как, в конце концов, сейчас это было не важно.       — Таббо. — рука сильнее сжала миниатюрные пальцы. — Всё в порядке?..       Да.       — Ты не испытываешь чувство стыда или...       Нет, Ранбу.       — …дискомфорта?       Нет! Нет! Нет!       — Ты бы хотел…       — Да! — неожиданно вскрикнул он слишком громко даже для того, чтобы заткнуть сомнения супруга.       Ранбу облегчённо вздохнул и два его хвоста, до этого покоящиеся на краю кровати, подползли к Таббо и «попросились» обвиться вокруг его торса. Таббо засмеялся, выгибая мостиком спину, дав им такую возможность. Пушистые кисточки немного пощекотали голый живот гибрида, а затем притянули его в любящие двухцветные объятья.