Так повествует Рейнира Таргариен
Рейнире было двадцать шесть, когда в 123 году от Завоевания Эйгона мейстер Герардис осчастливил их с супругом известием: в чреве её вновь зародилось дитя. Долгие дни Рейнира гадала, кого же подарят ей Боги. После рождения Визериса она отчаялась когда-нибудь произвести на свет долгожданную дочь, о которой её столь часто просили Бейла и Рейна, но женское естество отчаянно молило об одной только надежде взять на руки малышку, которую у неё не сможет отнять ни трон, ни войны, ни турниры. В подобные моменты она вспоминала о собственной матери, что с приходом новой жизни в её чреве стала всё чаще являться к Рейнире во снах, и всерьёз задумывалась над именем Эймма, если Боги всё же подарят ей девочку. Рейнира была полна надежд в ту беззвёздную, холодную ночь, заплетая серебряные волосы Рейны в толстую, тугую косу. — Знаете, матушка, мне уже достаточно братьев. От мальчишек я порядком устала, — с непривычной для её кроткого нрава решительностью возразила Рейна, когда Рейнира предлагала ей имена для будущего брата. — Я бы хотела сестру… маленькую, как мы когда-то. Бейла и бабушка Рейнис научили бы её летать на драконе, а я — игре на арфе. Рейнира рассмеялась, подвязывая волосы девочки шёлковой лентой с вышитыми золотой нитью узорами. С тех пор, как Бейла отбыла на воспитание к принцессе Рейнис, робкая Рейна стала одинокой тенью бродить по Драконьему Камню, следуя по пятам сперва за Деймоном, что взял на себя ответственность обучить Джейса и Люка не только воинскому делу, но и искусности истинных драконьих всадников, а после за ней, пребывающей в беспокойстве за отца, вновь прикованного к постели внезапной болезнью. Рейнира понимала её желания и стремления сердца, однако не могла ничего обещать, пусть и едва превозмогала желание поклясться племяннице и падчерице, что непременно подарит ей ещё одну сестру. Немногим ранее она упросила Деймона слетать с дочерью на Дрифтмарк, уповая, что воссоединение с семьёй пойдёт на пользу растущей в одиночестве девочке. Деймон же воспринял её затею с холодным неодобрением, напомнив, кого именно принцесса Рейнис винит в смерти единственного сына. Рейнире пришлось воззвать к его родительскому долгу перед дочерями, что со временем забудут его лицо, если отец не найдёт для них толику больше места в сердце. Конечным итогом их споров стал визит королевской четы на Дрифтмарк. Рейнира же, не желая гневить Рейнис и обременять себя тревогами, осталась в замке с младшими детьми. По возвращении с Дрифтмарка опьянённая пылким нравом Бейлы Рейна пообещала Рейнире, что каждую ночь будет молиться Матери о сестре. Рейнира не стала убивать огонь её страсти доводами рассудка и с ласковой благодарностью поцеловала приёмную дочь в макушку, пообещав себе, что не позволит ей быть столь же одинокой, как некогда была сама после трагической кончины матери. Так Рейнира обрела первую дочь: не по крови, а по духу. Дочь, что столь же горячо желала, чтобы во чреве её зародилась ещё одна, родная им обеим в равной степени. — Люк бы обиделся, узнав, что его общество тебя утомило, — Рейнира помогла девочке забраться в постель и приказала слуге положить в её постель несколько горячих камней. Ночи на Драконьем Камне становились холоднее с каждым восходом луны. Рейнира ощущала гуляющий по каменному полу сквозняк каждым дюймом измождённого бременем тела. — Люк, Джейс, Джоффри, Эйгон и Визерис… Боги послали мне так много братьев, а взамен забрали Бейлу. Должно быть, я прогневила их чем-то, — Рейна обняла руками колени, и по её глубокому дыханию Рейнира поняла: девочка отчаянно противилась слезам. Во рту стало нестерпимо горько. Поднимающаяся из глубин души совесть набросила на шею Рейниры удавку. Рейна обвиняла Богов в своём одиночестве, пока она бессовестно использовала её сестру, как разменную монету, уповая на расположение принцессы Рейнис, что прежде никогда не была ей ни другом, ни союзником. — Моя милая девочка, если Боги затаили обиду на столь невинное дитя, они либо глупцы, либо слепцы, — она порывисто обняла Рейну, и девочка положила руки на её округлившийся живот. Щёки её блестели от слёз. — Если жестокость их приносит тебе столько боли, они недостойны ни одной твоей молитвы. — Но всё же я буду молиться. И если они услышат меня, я готова простить им прочие обиды. Её искренняя, неиспорченная ложью и притворством улыбка заставила сердце Рейниры забиться быстрее. Она определённо была ужасной женщиной, утешая ребёнка, которого сама же лишила счастья. — Скоро ваши с Бейлой именины. Полагаю, нам стоит пригласить в гости твою сестру и бабушку. Возможно, даже лорд Корлис почтит нас визитом. Пурпурные глаза Рейны засветились, точно звёзды, похищенные с небосвода предвестниками бури и мглой. Её восторг был сравним только с истинным покоем — чувством, которое Рейнира не испытывала очень давно. Возможно, её сердце давно превратилось в камень, и та толика его, незапятнанная ложью, не израненная предательством, ещё была способна на любовь. А возможно, она просто стремилась избавиться от совести, что точно тень… точно Рейна, ходила за ней по пятам.***
В последние месяцы она часто вспоминала слова матери: «Одно лишь время быстрее драконьих крыльев…», — говорила Эймма, вышивая золотой нитью драконов на мягкой коже отцовского одеяния, когда Рейнира возвращалась к матери после очередного полёта. Сейчас она находила слова Эйммы как никогда истинными и уместными, поглаживая живот, что к девятому месяцу сделался едва больше спелой дыни. Она страшилась, что дитя могло погибнуть в утробе, когда после полёта на Сиракс неудачно спустилась с седла и упала на грубо обтёсанный камень. В тот день у неё пошла кровь, но стараниями мейстера Герардиса дитя удалось спасти. Какое-то время Рейнира пролежала в постели под чутким попечением мейстера и старших сыновей. Деймон взял на себя все заботы о твердыне, а ночью оберегал её покой. Изредка, просыпаясь от боли или холода, Рейнира находила его читающим или беспокойно дремлющим, точно страшащимся сна, что мог похитить у него любимую. Именины девочек ей также пришлось встретить в постели. Когда гости собрались на празднество, Рейнира злилась, что не могла оказать должное почтение Рейнис и лорду Корлису, отношения с которыми с каждым годом становились всё прохладнее, и что вопреки совсем маленькому чреву, из суждений Герардиса, полагающего, что тревоги, полёты и даже простая прогулка могут вновь вызвать кровотечение, довольствовалась лишь покоем, трапезами в покоях, свободными льняными камизами с мирийским кружевом и халатами из шёлка. Она впервые ощущала себя столь беспомощной и бесполезной и начала понимать Рейну в том глубоком одиночестве, что её постигло. Всех своих мальчиков она выносила без труда, и правила Драконьим Камнем вплоть до дня родов, последнее же дитя, будучи столь маленьким, каким-то дивом истощило её. Рейнира опасалась, что может не пережить роды, подобно матери, и тогда её наследие погибнет вместе с ней, и сын её никогда не взойдёт на Железный Трон, и власть навсегда останется в руках Хайтауэров. Торжество она провела в постели, провожая короткие дни и встречая холодные ночи в страхе и тревогах. С Деймоном она была улыбчива и спокойна, не желая обременять супруга беспокойными мыслями и портить предстоящие именины дочерей. В день торжества она преподнесла девочкам подарки: заколки с сапфирами из валирийской стали и столь же богатые клинки, выполненные умельцами под стать нраву каждой из юных всадниц; поцеловала обеих в лоб, как собственных дочерей, и, следуя советам мейстера, осталась в постели. Слуги принесли в покои яства и сладкое вино, но Рейнира не коснулась вечерней трапезы, упав в объятиях беспокойного, неглубоко сна. Ей снова снилась Эймма, но лица матери она не видела, слышала только голос, ощущала родной, ни с чем не сравнимый запах и тепло её рук. Тепло, которое Рейнира давно позабыла… После именин Бейлы и Рейны на Драконий Камень пришла вторая весна. Холода отступили, и море вновь стало лазурным, сливаясь с безоблачной синевой безмятежного неба. Рейнира несколько раз гуляла в сопровождении названных дочерей; принцесса Рейнис же сторонилась её, избегала, точно бабочка пламени костра. Рейнира знала, что причиной отстранённости принцессы был не страх пред ней, а ненависть и глубокая неприязнь, свойственная всякой матери, что винила сноху в смерти последнего ребёнка, и потому выносила презрение Рейнис с той гордостью, на которую ещё было способно её измученное тело, но предать их общую тайну с Деймоном ради доверия и прощения Рейнис она не могла. В один из вечеров в покои её пожаловал супруг. Лицо его сияло величественным торжеством, а длинные волосы были отмечены лепестками золы и пепла. Рейнира улыбнулась и отложила книгу о путешествиях Джейнары Белейрис. Деймон подошёл ближе, присел на колени перед супругой и положил руку на её живот, ласково поглаживая через тонкие шелка одеяния. На плече его она заметила кожаную сумку на плотном ремне. Деймон развязал тесьму и показал ей яйцо, всё ещё хранившее жар Сиракс и запах её могучего тела. Увенчанное иссиня-чёрной чешуёй и тонкими серебряными узорами, оно было достаточно большим, чтобы никого не постигли сомнения: однажды яйцо проклюнется. — Это для нашего сына, — Деймон передал ей яйцо, настолько горячее, что его в пору было класть в постель вместо раскалённых камней. Рейнира устало улыбнулась и погладила сверкающую чешуйчатую скорлупу, вспоминая как некогда выбирала яйцо для Джейса и для малыша Бейлона. — Мальчишки выбрали. Сказали, что будут следить, чтобы дракон их брата вылупился ко дню его именин. — Все так уверены, что это будет сын, — она отложила яйцо на стол и сделала глоток вина, уповая, что его дурман и сладость помогут этой ночью спать спокойно. — Мейстер Герардис утверждал, что по всем признакам нам стоит ждать ещё одного принца, — Деймон едва коснулся губами маленького живота. Рейнира ласково перебирала пальцами волосы супруга, противясь нависающей над ними тени смятения. — Джоффри и Эйгон уже выбирают имя для брата. Но Рейна твердит, что у неё будет сестра и склоняет Бейлу ввязаться в спор. Прошлой ночью их с Джейсом поймали драконоблюстители, когда дети сбежали из покоев, намереваясь похитить драконов и соревноваться за право правдивости своих убеждений, слетав наперегонки на Дрифтмарк и обратно. Рейнира рассмеялась. Бейла всегда была упрямицей, и если даже она была согласна со словами отца или Джейса, то спорила скорей из вредности, нежели из великой уверенности в истине суждений. Деймон поддержал её измученным вздохом отца, что в одиночку нёс на себе бремя заботы сразу о семи детях, и достал из сумки ещё одно яйцо, столь же большое и крепкое, с бледно-розовой чешуёй и чёрными узорами. — А это, если у нас родится дочь. Она притихла, заколдованная его вкрадчивым полушёпотом и размеренным биением сердца, и ощутила, как пламя давно угасшей надежды вновь зародилось в её груди. Накрыв ладонь Деймона своей, Рейнира подалась чуть ближе и поддела пальцами подбородок супруга. Вопреки любви к ещё нерождённому ребёнку она помнила о девочке, что всё ещё ждала своего дракона, каждый вечер прикладывая чешуйчатое яйцо к металлической решётке очага. — Нет, любовь моя, это будет для Рейны…***
Спустя несколько дней её состояние улучшилось, и Герардис разрешил Рейнире некоторое время лёгких прогулок в компании мужа или детей. Но Рейнира использовала полученное время свободы иначе, предложив аудиенцию принцессе Рейнис, что со дня на день собиралась покинуть Драконий Камень вместе с Бейлой, оправдывая столь скорое отбытие нежеланием оставлять Дрифтмарк на попечительство Веймонда. Рейнира была вдали от двора достаточно долго, чтобы время стёрло её имя из памяти многих приближенных к трону вассалов. Отсутствие сторонников печалило и беспокоило её, с детства приученную к всеобщей любви и чествованию. Она понимала, что однажды спокойные дни на Драконьем Камне подойдут к концу, и ей придётся вернуться в некогда родное место, ныне оплетённое змеями, обнажающими на неё сочащиеся ядом клыки. Нехотя, она признавала необходимость нового выгодного союза между последними валирийскими домами, что после мнимой смерти Лейнора были охвачены негласным раздором. Лорд Корлис, в противовес жене, не выказывал Рейнире даже подобия обвинений или неуважения, но всё ещё высоко чтил слово Рейнис и едва ли стал спорить с её желаниями, если бы принцесса решила поддержать Алисенту и её сына Эйгона. Совсем скоро Лорд Приливов должен был вернуться к обязанностям командующего флотом, ибо лишь силы Дрифтмарка сдерживали гнев возрождённой Триархии. Рейнира полагала, что лорд Корлис вёл долгие беседы с её мужем, уповая, что сумеет убедить Деймона вернуться к некогда затеянной ими войне. Ныне лишь в ней он находил отраду после преждевременной гибели детей. Чтобы усмирить Триархию, было мало одного лишь флота, даже столь могущественного, — ему нужны были драконы — оружие грозное, опасное и разрушительное. Рейнис скверно относилась к затее мужа отвоевать острова, и решительно отвергла страстные порывы Бейлы сражаться за дела деда на Ступенях, потому Мелеис и Лунная Плясунья оставались во владениях Дрифтмарка — охранять покой всадницы и её внучки. Морской Туман давно одичал и теперь обитал вместе с другими драконами в дымных пещерах Драконьей Горы. Вхагар уже как три года подчинялась новому всаднику, что был далёк от побуждений Морского Змея. Оставались только они с Деймоном и драконы её старших детей. Где-то в глубине души Рейнира чувствовала, что Корлис Веларион понимал всё ту же горькую истину: их дома нуждались друг в друге, как никогда прежде. Лояльность Рейниры обеспечила бы Лорда Приливов сторонниками и драконами в войне на Ступенях, а его поддержка вверила бы ей флот, равный которому не сыскать во всём Вестеросе. Оставалась только Рейнис. Гордая, непреклонная, презирающая её женщина, но во что бы то ни стало Рейнира собиралась обзавестись её расположением, понимая необходимость их союза с Дрифтмарком. Наследство её сына могло быть оспорено Веймондом, человеком тщеславным равно столь же, сколько и честолюбивым, а собственное право на трон — Отто, Алисентой и Эйгоном. Одни лишь Боги знали, какие сладкие речи дед с матерью вливали в уши юного принца, пока Рейнира отстаивала семейное наследие на Драконьем Камне. Она боялась вернуться в столицу, боялась сойти с седла и оказаться забытой не только простонародьем и знатью, но и собственным отцом. Нет, она не могла позволить себе медлить. Рейнис была умной женщиной, а флот её мужа мог бы стать важной фигурой в кампании её сторонников, но гнев и обида заставляли Рейнис порой отвергать здравомыслие. Когда Рейнира пригласила тётку в покои отдыха для беседы, то не надеялась, что принцесса окажет ей подобную честь, но Рейнис удивила её. Пока Бейла была увлечена воссоединением с сестрой и полётами с Джейсом на Вермаксе и Лунной Плясунье, Рейнис навестила сноху. Рейнира почти не покидала постель, но нашла в себе силы для новой попытки сыскать расположение Рейнис. Она встретила принцессу в обитом бархатом кресле и пригласила Рейнис присесть напротив. Слуги принесли вина, фруктов и свежего сыра, но Рейнис не притронулась ни к чему, кроме кубка с вином. Рейнира отломила от кисти несколько налитых соком плодов с неохотой, понимая, что голодая лишь навредит ещё нерождённому ребёнку. — Ты уже выбрала имя? — в голосе Рейнис не было искреннего любопытства, но отчётливо ощущался праздный интерес голодного стервятника. — Мейстер Герардис пока не знает, кого нам подарят Боги, но если снова будет мальчик, я думала дать ему достойнейшее из имён, — она запнулась. Взгляд Рейнис был прикован к ней, точно цепь к шее дворового пса. — Лейнор… — губы принцессы дрогнули, и она сделала глоток, чтобы спрятать от Рейниры их гневный изгиб. Увидев, что Рейнис недовольна её решением, Рейнира поторопилась закончить: — а если девочка, — Эймма. В последнее время мне часто снится мать. Полагаю, это какой-то знак. Рейнис прихотливо фыркнула, уже не стремясь скрыть от неё сквозящее во взгляде презрение. — Ты дурно выглядишь, Рейнира. Что твой мейстер говорит о бремени? — Осталось недолго, — она решила отвечать кратко, тревожась, что невольно может накликать на себя гнев принцессы. Весь её вид и без того твердил Рейнире, сколь сильно она надеялась на её смерть. Наверняка она ненавидела Богов за то, что они отняли у неё Лейну, когда она, столь сильно желающая родить Деймону сына, пыталась разрешиться от бремени, и вместе с ними и Рейниру, что сумела подарить супругу двух здоровых сыновей. Сейчас она была похожа на глубоко больную, медленно затухающую женщину, и Рейнис чувствовала, знала о её страхе, видела гуляющую, точно сквозняк, смерть, что вот уже восемь месяцев дышала Рейнире в спину. Рейнира была слишком упряма, чтобы умереть молодой. Вопрос её престолонаследия всё ещё стоял на ребре, что неудачно брошенная монета, но больше всего на свете она желала вновь стать сильной, как прежде. Достаточно сильной, чтобы сотворить союз, который даст новую жизнь её дому. — Давай оставим любезности. Я вижу, они тягостны для нас обеих. Рейнис одобрительно кивнула, но глаза её всё ещё блестели лукавством человека, что в любое мгновение мог обнажить клинок красноречия. — Мы с тобой разные люди и никогда не были близки, как порой бывают близки родственники. Я не стану утверждать, что меня огорчал подобный исход, но сейчас… Сейчас я хочу быть уверена, что вся моя семья… — Поддержит твои притязания на престол? — Рейнис не скрывала от неё глумливой насмешки, когда поспешно прервала её монолог. — …готова постоять за наш дом, — с предельной вежливостью и терпением добавила Рейнира. — Я думала, мы отвергли лукавство. — Я честна с тобой, Рейнис, честна, как никогда. Твои внучки дороги мне, как собственные дочери, как некогда была дорога и их мать. Мои старшие сыновья прекрасно с ними ладят, — Рейнира нервно облизала губы и невольно потянулась пальцами к кольцам, с мрачным ужасом отметив, что оставила их в покоях. — Давай обручим наших детей. Бейла станет женой Джейса, королевой Семи Королевств, а Рейна — Люка, и их дети будут править Дрифтмарком. Укрепим наши дома, как когда-то. Рейнис подалась вперёд, и Рейнира невольно отпрянула. На мгновение ей привиделось, как пальцы принцессы сомкнулись на её шее. — Я бы спросила: убьёте ли вы с Деймоном моих внучек так же, как и Лейнора, если нужда в них исчезнет, но на убийство собственных дочерей не способен даже такой подлец, как твой супруг, — но Рейнис лишь пододвинула к ней кубок с вином со скрипом столь отвратительным и резким, что Рейнире стало дурно. — Рейнис… — одними губами прошептала она, но принцесса была неумолима. — Ты погубила моего сына, а теперь положила глаз на внучек? Ты — порочная и жадная женщина, Рейнира. Сколько бы крови не испил этот трон, ты будешь готова пролить ещё больше. Боги свидетели, ты не получишь последних моих детей, — она говорила тихо, но голос её был полон ненависти и отравляющей душу обиды, что растекалась по телу Рейниры, подобно самому страшному яду. — У Рейны и Бейлы есть кузены: они станут девочкам отличными мужьями, и даже если Корлис оставит за твоим сыном право наследовать Дрифтмарк, я не позволю Рейне и Бейле стать частью той паутины, которую ты плетёшь, — гнев овладел ею. Рейнис столь сильно сжимала пальцами подлокотники, что ногти её оставляли на дереве светлые полосы. — Рейнис, прошу тебя… — Рейнира встала и сделала несколько шагов, уповая коснуться руки тётки, но Рейнис отвергла попытку примирения. — Ты думаешь, моё молчание и кротость — признак слабости? Думаешь, я не знаю, с какой целью ты послала ко мне Бейлу и как помышляешь использовать мою любовь к внучке и её расположение? Чем тебя обидел мой сын, что ты позволила себе даже мысль о его смерти? Неужто тебе было мало позора, в который ты его облачила? Рейнира чувствовала, что и сама нехотя поддавалась гневу. Дыхание её участилось, полные губы сжались в тонкую, бледную линию, и внезапно тело пронзила боль, острая и быстрая, точно удар клинка. Она раскрыла уста, потеряв терпение, и намеревалась отослать тётку прочь, но с губ сорвался лишь болезненный выдох, который Рейнис встретила, словно вызов. — А моя дочь, моя любимая Лейна? Она грезила о Деймоне с самого детства, извела меня расспросами о нём прежде, чем отважилась искать его расположения на твоей свадьбе. Плохой ли женой она ему была, плохой ли матерью дочерям? Она столь отчаянно желала подарить ему сына, наследника, о котором он столько мечтал, но он желал сына лишь от тебя. Это его порочные желания навлекли гнев Богов на мою дочь, — чем громче говорила Рейнис, тем сильнее становилась боль, и когда исступлённая исповедь её стала угасать, на глазах принцессы заблестели слёзы. — Ты думаешь, я глупа, Рейнира? Или, быть может, безумна? Мой муж ослеплён тщеславием и честолюбием, свойственным каждому мужчине, но я вижу… Она притихла, заметив, какой болезненно-белой стала племянница. Рейнира медленно осела на пол, обессиленная и сражённая пылким негодованием тётки. Чёрная ярость её была заразительна, точно хворь, и она же опустошила Рейниру, выпила её силы, оставив лишь слабость уязвимой плоти. Стон боли точно разбудил Рейнис ото сна. Она заметила, что сноха её едва пребывала в сознании на холодном полу, силясь усмирить дыхание и помутившийся разум. Она опустилась на колени перед Рейнирой, не ведая, что в состоянии племянницы повинна её злоба. Боль сжимала тело стальными тисками. Рейнира ощутила, что одежды её промокли и подумала, что Герардис оказался прав: к ней снова вернулась кровь, что грозилась унести жизнь её нерождённой дочери. Губы Рейниры дрожали, и она, точно в бреду, шептала мольбы Матери одними губами. — Рейнира? — Рейнис взяла её за руку, с ужасом осознав, что пальцы племянницы были холоднее камня. Она с трудом усадила Рейниру обратно, набрасывая на плечи покрывало. — Позовите мейстера! — Рейнис склонилась над ней, не ведая, как помочь истекающей кровью снохе. — Деймон любил твою дочь, как я… любила твоего сына, — лихорадочно шептала Рейнира. На лице её выступил холодный пот, который Рейнис дрожащими руками собирала тканью тонкого покрывала, — и я никогда… никогда бы его не убила, — она вздрогнула, и сжала пальцами ткань богатых одежд тётки. Рейнис снова позвала мейстера, на сей раз громче и яростнее, и взялась возиться со шнуровкой на её платье. — Тебе нужно расплести волосы, дитя, — строго заключила принцесса, когда одежды перестали сковывать тело Рейниры. Гнев её уступил место родственному состраданию, и если бы не страх перед потерей ребёнка, Рейнира сочла бы её участливость добрым знаком их будущего союза. Она не противилась, когда ощутила пальцы Рейнис в туго сплетённой Рейной косе. Даже мать всегда твердила, что встречать дитя следует с распущенными волосами. — Твой сын, Лейнор… сейчас он… — Рейнира металась, пока принцесса пыталась укротить её беспокойные движения, — он счастлив сейчас. Ты слышишь, Рейнис? Сейчас он счастлив, — она едва не выдала тайну, которую они с Деймоном поклялись друг другу хранить. Рейнис смотрела в её лицо с недоумением, пока Рейнира яростно кусала губы, превозмогая разрывающую тело боль и желание поведать тётке правду. В покои торопливо вошёл Герардис и несколько повитух. Женщины взяли Рейниру под руки и помогли дойти до покоев, где слуги завершали приготовления к родам. Рейнис шла за ней безмолвной тенью, сопровождая племянницу до родильного ложа, пока Герардис отпаивал её отварами и снадобьями, вкус которых казался Рейнире единым. Сознание исподволь вернулось к ней, но лишь на мгновение. Она очнулась и обнаружила себя в постели, переодетая в свободную камизу и омытая. Серебряные волосы разметались по подушкам, точно блики луны на водной глади. За полупрозрачными тканями балдахина она узрела очертания человеческих фигур, узнала голоса, принадлежащие супругу и мейстеру. Повитухи отирали её лицо смоченными в травяных отварах лоскутами, и Рейнира вдруг поняла, что холод уступил место жару — столь горячему, что во рту стало сухо. Она изнемогала от жажды и более всего желала уснуть, предаться забвению лишь на мгновение, но ей не позволили. — Нельзя спать, Рейнира, пока не разрешишься от бремени, — она знала, что голос и мягкие прикосновения рук принадлежали не матери, а женщине, что была и будет ей чужой. — Мейстер Герардис сказал, что воды уже отошли, и рожать тебе доведётся гораздо быстрее, чем он полагал, но он дал тебе отвар, который поможет изгнать плод, — Рейнис отвернулась, чтобы дать распоряжения слугам, чей взволнованный шёпот лишь более завлекал дрёму. Рейнира погладила руками живот, затаив дыхание лишь на мгновение, пока не ощутила слабый толчок. Её дитя было ещё живо, но доживёт ли оно до завтра? Рейнира шумно сглотнула. Облик матери вновь возник перед ней. Эймма смотрела на неё глазами Рейнис, гладила по волосам и горячим щекам, шептала на ухо слова утешения. Она вновь ощутила себя маленькой девочкой и так сильно сжала ткань ночной рубашки, что побелели костяшки. — Мама… — она выдохнула горячий воздух и заплакала, так громко, что отирающая её лоб от пота служанка вздрогнула. Так могла плакать только маленькая девочка, беззащитная и испуганная. — Помоги мне, мама! Рейнис прижала к себе её голову и стала шептать на ухо что-то по-матерински ласковое. На её зов откликнулись шаги и голоса уже прежде ею постигнутые. — Что с ней? — она слышала супруга: его низкий баритон, ощущала знакомый запах, но лицо Деймона было скрыто пеленой лихорадочного дурмана. — Она бредит, мой принц. Подобная напасть нередко приходится на время разрешения от бремени. Нам нужно поскорее извлечь плод, но если она будет обессилена… лишь Боги ведают о судьбе, что постигнет принцессу и её дитя. — Вы ведь мейстер, Герардис, так сделайте же что-нибудь! — в гневе Рейнис была опаснее собственного дракона, и её сверкающие глаза были последним, что запомнила Рейнира, прежде, чем впала в беспамятство. Она не помнила ничего, кроме дивного сна, который узрела, оказавшись в плену горячечного видения. Ей снилась мать, что вкладывала в её лоно драконье яйцо и шептала на ухо колдовские слова. Её высокий валирийский был чистым, словно весенний ручей, но у матери было чужое лицо. То была не Рейнис, что сжимала её руку во время родов, а незнакомая женщина, прекрасная и пугающая. Длинные волосы её были заплетены в косы воительниц Древней Валирии, а фиалковые глаза сверкали холодом той острой стали, что носил Деймон, и та же сталь лежала и в её ножнах: Темная Сестра ласкала бедро, облачённое в золотую чешую искуснейших доспехов, а голос — слух Рейниры, убаюкивая, успокаивая, утешая. Ей стало жарко, и она вдруг поняла: её чрево, наконец, дало жизнь новому дракону. Жар его сердца струился по венам, и было так горячо, так больно и страшно, что Рейнира закричала. Видение ушло, и она вернулась на ложе, окружённая мейстером и повитухами. — Тужьтесь, принцесса! — твердили они в один голос, пока она силилась понять, умирает ли во сне или наяву. Рейнира кричала, чувствуя, как руки повитух и Рейнис держали её измученное тело и сдавливали живот туго натянутой простыней. Она повиновалась; струящийся по лицу пот холодил разгорячённое тело, но она не могла насытиться его скупой прохладой. Огонь сжигал её изнутри, испепеляя каждый сосуд, каждый мускул. Казалось, даже кости плавились под его могучим жаром, и губы её покидали горячие клубы пара. — Окно… прошу… — молила она сквозь крики и стоны, чувствуя, что вот-вот сгорит. — Деймон… Холодный воздух наполнил лёгкие. Ткань на чреве натянулась так сильно, что, казалось, вот-вот сломает Рейниру пополам. Ещё немного, и огонь пожрёт её тело, превратит кости в прах, и она погибнет, убитая собственным ребёнком. — Достаньте! — неистово умоляла она охрипшим от крика голосом. — Достаньте это из меня! — она металась в постели, царапала ногтями простынь и едва не впилась пальцами в живот. Повитухи смотрели на неё с ужасом, но продолжали держать, едва справляясь с драконьей яростью Рейниры. Одни лишь сильные руки Деймона остановили её намерения, и Рейнира сжала его пальцы столь крепко, сколь могло позволить бьющееся в агонии тело. — Моя сильная девочка… Его участливый, встревоженный шёпот и поцелуи на пальцах были последним, что она помнила перед тем, как услышала тихий детский плач и вновь вверила сознание в объятия сна.***
Когда Рейнира очнулась, на Драконьем Камне правила глубокая ночь. Ветер был прохладным и ласковым, а звёзды светили так ярко, что, казалось, к ним можно было дотянуться рукой. У постели её пробуждения ждали мейстер, супруг и старшие сыновья. Джейс и Люк улыбались ей с той тихой, детской искренностью, что сердце Рейниры забилось быстрее от одного вида их счастливых лиц. — Воды… — она не узнала свой голос, когда сухие уста обронили единственную просьбу. Деймон поднёс к её губам кубок, и Рейнира с нестерпимой жаждой прильнула к холодному металлу, осушив его до дна в несколько глотков. Деймон улыбался, подливая ещё, пока Джейс с любовным трепетом гладил её руку. Дрожащие пальцы показались Рейнире чужими: бескровные и мокрые, точно песчаный берег в Штормовых землях. Рейнире думалось, что она стала вдвое меньше с тех пор, как очнулась. Тело её всё ещё ныло от боли, и Герардис, заметив, как лицо её исказило мучительной судорогой, добавил в кубок несколько капель макового молока. — Моё дитя… — она едва могла говорить, принимая из рук мейстера чашу. Голос её звучал так тихо, что Деймон и сыновья вынуждены были склониться над нею, точно над умирающей или глубоко больной, чтобы расслышать слабый шёпот. Деймон присел на край ложа и коснулся губами холодного, ещё влажного от пота лба. Люк и Джейс наблюдали за ними с нетерпеливыми улыбками, перебирая пальцами складки на кожаных камзолах. — Можно я скажу? — Люк вцепился в рукав Деймона, точно принц намеревался вот-вот выставить его за дверь, но Деймон лишь милостиво кивнул. Рейнира ощутила, как свободно забилось сердце, доселе сжатое в тисках тревоги и мрачного предвкушения неминуемого горя. Спокойствие и отрада на лицах супруга и сыновей засвидетельствовали, что Боги были милостивы к судьбе её ребёнка. Она сумела слабо сжать в руке пальцы Джейса, пока Люк подбирал нужные слова. — Ты родила нам сестрёнку, мама! — с восторгом промолвил сын, лишь усилием воли уняв желание сжать Рейниру в объятиях. Она не поверила услышанному, решив сперва, что доселе пребывала во сне. Её изумленный взгляд искал одобрение в глазах семьи. — Всё так, как говорит юный принц, миледи. Дитя родилось крохотным, но здоровым и голодным. Я распорядился, чтобы девочку отдали кормилицам, — Герардис был тем, в чьих словах она не смела сомневаться. Он был воистину достойным человеком, учёным мужем и тем, кто принимал её предыдущих детей от Деймона. Рейнира одобрительно кивнула, заметив, что взгляд мейстера вдруг потяжелел. — Я хочу увидеть её. Деймон, помоги мне подняться… — Рейнира попыталась встать, но тело отказывалось подчиняться её воле. Деймон подложил несколько подушек под спину супруги, но Рейнира не оставила тщетных стараний. — Тебе следует лежать, Рейнира, — он говорил со строгой заботой, более упрашивал, нежели настаивал, и Рейнира почувствовала некую полуправду, застывшую в воздухе незримой вуалью. — Послушайте супруга, принцесса. Роды были тяжёлыми, вы потеряли много крови и сил, несколько дней в постели пойдут Вам на пользу, — Герардис отчаянно избегал её испытующего взгляда, точно страшился той горькой правды, что Рейнира узрела в его честных глазах. — Что вы скрываете от меня? — Моя принцесса? — Герардис… — с вкрадчивой осторожностью известила его Рейнира, ощутив, как гнев вливает новые силы в измождённое родами тело. — Я прошу Вас о правде. Мейстер устало вздохнул, сохраняя от принцессы выражающее глубокую преданность и почтительность расстояние. Деймон отослал противящихся Люка и Джейса за дверь, а сам остался подле её ложа, всё ещё хранившего запах крови и родильных вод. — Мне горько сообщать Вам столь печальные новости, миледи… На всё воля Богов: они сохранили жизнь Вашей дочери, и они же рассудили, что она станет Вашим последним ребёнком. Едва ли мои сожаления способны в должной мере Вас утешить, но ныне Ваша печаль — наше общее горе. Герардис притих, смиренно ожидая её ответа и чувств. Рейнира поджала губы. Милосердие Матери, благоволение Неведомого, правосудие Старицы, — все Боги в одночасье стали ей противны. Быть может, одной лишь Рейне, её искренней, чистой душе и беззаветной вере она была обязана рождением долгожданной дочери? Её не печалила бесплодность лона, — у неё было вдоволь детей, но как женщина и наследница она была до глубины души ранена той избирательностью Богов, которую безотчётно чтила «Семиконечная Звезда». Ей не хотелось плакать, хотелось лишь увидеть дочь, которой она с таким трудом подарила жизнь. И когда кормилица внесла её в покои, когда возложила на руки Рейниры крохотный свёрток со спящим личиком, её обида уступила место искреннему счастью, отрадному мгновению некогда утерянного и вновь обретённого сокровища. Рейнира укачивала дочь на руках, пока Деймон взирал на них с ненавистным ей сочувствием. — Признаться, я не думал, что принцесса выживет. Когда мы извлекли её из чрева, она закричала всего лишь раз, а после притихла, притаилась, точно сумеречный кот в ночи. Должно быть, всё то время, пока мы молили Богов о ещё одной милости, она сражалась за жизнь, как настоящий воин. Возможно, именно его принцесса избрала своим покровителем, и все наши молитвы стоило воздать ему? Рейнира погладила дрожащими пальцами гладкую, тёплую щеку, и перед её сознанием вдруг вновь предстал образ королевы-предка — прекрасной воительницы с гордым взглядом истинно валирийских глаз, и Рейнира затаила дыхание. — Что ж, пожалуй, Эймму стоит отдать кормилице. Вскоре она вновь захочет есть, — Деймон решился забрать из её рук дитя, но Рейнира лишь ближе прижала свёрток, всматриваясь в лицо супруга с растерянностью и недоверием. — Нет, — возразила она тоном, не терпящим ни возражений, ни снисхождения. — Пусть Висенья ещё немного побудет со мной. Разве могу я доверить кому-нибудь её безмятежный сон? Деймон не оспаривал право матери на собственное дитя, однако от взгляда Рейниры не укрылось изумлённое лицо супруга, когда она вверила имя их новорождённой дочери. Она оставила за собой право не объясняться, не искать оправданий столь внезапному решению, и полностью отдалась мгновению единения с давно желанной малышкой, которую смерть едва не вырвала из её рук. Говорят, имя нарекает судьбу, но Рейнира знала: судьба — не воля случая, а закономерный итог совершенного выбора. Её не ждут, на неё не полагаются и не грезят о её милости. Её куют, закаляют, точно сталь, чтобы некогда выкованный клинок мог повергать на колени недругов и внушать страх сторонникам. Возможно, её дочь ждёт великая судьба её тёзки, а, возможно, ей суждено остаться безликой тенью на страницах истории. Рейнире были равны оба этих исхода. Она наконец обрела то, что столь долго желала.