Иди домой, чудила!

Зеленый ребенок сидел на полу, расставив ножки и с интересом постукивая друг о друга деталями деревянного конструктора. Рядом с ним в неудобной позе застыл Нервный Объект. Он сидел на корточках, весь скрюченный, и изо всех сил пытался не дергаться. С этой целью он обнимал себя под коленями. Ребенок соединил две половинки и оценивающе воззрился на них. Нервный тоже покосился на детали. Иногда ему казалось, что этот ребенок понимает мир лучше, чем он. – Нервный, эй! – в дверном проеме замаячил Ласло. Нервный поднял голову, чтобы убедиться в этом. В ответ Ласло выразительно покивал ему, растянув рот в улыбке. – Хорошо играете. Слушай, покорми его через час, ладно? Мне нужно срочно сгонять в город. С меня пицца! И он скрылся из виду. Ласло не нравился Нервному. Нет, младший Кьюриос никогда не обижал его и даже ни разу не нагрубил – но Нервному не нравилось, как тот смотрит на него. Строго говоря, ему не нравилось, как Ласло смотрит на всех. Его улыбка казалось Нервному пластиковой, ненастоящей, вроде и дружеской, а вроде и безразличной. Все любили Ласло за его открытость и игривый нрав, но Нервный не верил ему. Когда Ласло пытался завязать с ним беседу, Нервный лишь молча сторонился, поглядывая на него исподлобья. Ласло не обижался. И при встрече все равно дарил ему свою стандартную, приветливую улыбку. "Стандарт +," думал Нервный. "С капелькой, э-э-э… особого расположения, или типа того. И глупости. Как будто вы умные, а я нет. И слоган: мне все равно, кто вы и что вы, но мне важно, чтобы вы считали меня хорошим парнем". Нервный терпеть не мог фальшивое дружелюбие. Слишком много таких улыбок он видел на лице у Цирцеи, когда она приводила домой коллег по работе. Нервный полагал, что в больнице она вела себя совсем по-другому. Он представлял это себе примерно так: "О, что вы, что вы!" (В этом моменте Нервный так сильно корчил улыбку, что у него сводило скулы.) "У вас такой красивый галстук сегодня. Давайте я придержу вам двери". Дома же, когда она подходила к Нервному Объекту, источая елей и вся из себя сияющая, он трепетал от ужаса. Потому что потом она неизбежно отводила его на какой-нибудь особо травмирующий и опасный эксперимент. Бессмысленный и жестокий. На грани пытки. Нервный не мог спать по ночам, вспоминая об этой ее улыбке. Возможно, Цирцея действительно радовалась, когда мучила его. Искренне. Возможно, это даже доставляло ей удовольствие. Кто знает, что она делала с пациентами? Может быть, думал Нервный, она такая счастливая на работе, потому что знает, что каждый день своего пребывания там она обязательно станет свидетелем чьей-нибудь боли. И, возможно, даже станет ее причиной. "Я же врач!" И она с силой вправляет вывих. Или вырывает катетер. Бр-р-р. Иногда Нервный испытывал к ней какую-то странную приязнь. Когда она залечивала его ожоги, отравления и дерматиты, снимала и накладывала ему швы и повязки, он был почти благодарен ей за это. И тогда ему казалось, что, возможно, Цирцее нравится ломать вещи только затем, чтобы потом их чинить. Если улыбка Ласло напоминала Нервному о Цирцее, то Викунд показался ему похожим на Локи, по крайней мере на первых порах. Сначала это очень напугало Нервного, но потом он понял, что их схожесть ограничивалась безобидными вещами. Например, они оба были блондинами, носили бороду и усы. А еще у них были очень похожие носы. В целом они были так внешне похожи друг на друга, что могли бы сойти за родных братьев. Очевидно, у Цирцеи был типаж. Впрочем, Нервный и без этого знал, кто в их семье носит брюки. Цирцея носит. А Локи, наверное, и в реальности не прочь был бы надеть юбку, но Нервный, слава Создателю, никогда такого не видел. На этом схожесть между Викундом и Локи не заканчивалась. Оба быстро выходили из себя и не умели должным образом управлять эмоциями, обожали Цирцею, иногда нюнились и с маниакальным упорством закапывались в свои проекты. Но если Локи кричал и топал ногами на других, разнося все вокруг, то Викунд был, скорее, склонен к слезам. Его эмоциональные всплески редко бывали агрессивными и больше приносили вред ему самому, чем другим. Нервный подозревал, что именно подпорченная репутация мешала Викунду продвигаться по карьерной лестнице. Тот был вечно зажат, даже среди домашних, ходил как дед-ботаник и в целом напоминал ископаемое. При малейшем волнении он краснел, а его голос становился на октаву выше. Далее он путался в словах, мог начать заикаться и, в конце концов, как-нибудь по-особенному позорил себя и убегал в туалет, плакать. Его очень легко было довести до слез, чем и пользовался Локи. Стоило немного передразнить Викунда или напомнить ему об инциденте, или вскользь заметить, что он бесперспективное чмо без будущего, как тот терял контроль над собой. Только переехав, Нервный опасался, что в домашней обстановке Викунд будет вести себя так же, как и Локи, и совершил несколько превентивных ударов. Викунду настолько не понравилась электрическая кнопка, что они едва не подрались, но потом их отношения выровнялись. Нервный больше ему не хамил, а Викунд, глядя на то, как бывший подопытный нянчится с Тайко, неожиданно пригласил его посмотреть свою гидропонную установку. Нервный знал, что Викунд выращивает фиалки, и согласился. Цветы оказались очень красивыми. Их разнообразие впечатляло: пестрые, пушистые, махровые и крапчатые, от белых и нежно-розовых до насыщенно фиолетовых. Когда Викунд поинтересовался у Нервного, что тот думает на их счет, Нервный постарался выразить ему все свое восхищение, невзирая на косноязычность. По лицу Викунда он понял, что тому это пришлось по душе. Потом Викунд еще несколько раз поинтересовался его мнением на тот или иной счет и, удовлетворенный ответами, начал рассказывать ему про какую-то статью из садоводческого журнала. После этого Викунд стал часто зазывать его к себе в "теплицу". Он много рассказывал про фиалки, но этим их общение не ограничивалось. Очень часто, в конце рабочего дня или на выходных, Викунд отходил от растений и рассказывал Нервному о том, что с ним произошло в лаборатории. Он жаловался ему громким, свистящим шепотом и много жестикулировал. О, это колба изначально была треснутой, о, он знал, что нужно довести раствор, но прибор… Нервный выслушивал его, быстро и часто моргая. Он не понимал и половины того, о чем говорил ему Викунд, но он понимал суть. "Крепежи," неожиданно брякнул он. Викунд замолчал, и Нервный продолжил. "Локи один раз не зафиксировал крепежи на этой своей штуке. Шум стоял страшный, все так тряслось, я аж из подвала выбежал, чтобы посмотреть. Что-то даже разбилось, по-моему. И, по-моему, это было не запланировано. Цирцея орала". "На какой штуке?" поинтересовался Викунд с надеждой в голосе. Нервный пожал плечами. "На металлической. Для всяких сосудов." "С дозатором?" "Что?" "С такой помпой и краном." "Ну… Да, что-то вроде того. Для этих его жидкостей. Реактивов." Викунд сумел воспользоваться этой информацией. Нервный был рад за него, наверное, но тот продолжал требовать от него компроматы, и в конце дня он уже не мог ничего сказать наверняка. А была ли юбка? Был ли костюм служанки, была ли испорченная лазанья? Месть Бикерам была и в его интересах, но Нервный заметил, что со временем его воспоминания о пребывании у них стерлись, расплылись. И он был только рад этому. Ему нравилось жить у Кьюриосов. Нравилось есть пиццу, нравилось слушать ругань братьев, нравилось смотреть по две телепередачи одновременно и нянчиться с Тайко. Этот инопланетный ребенок решил столько его проблем, что он уже души в нем не чаял и не мог даже представить своей жизни без него. Нервный кормил его из бутылочки, менял ему подгузнки, качал на руках и играл с ним до блевоты – в буквальном смысле. До того, как Тайко немного подрос, он срыгнул на Нервного бесчисленное количество раз. Нервный не злился на него за это. Он так хорошо справлялся с ребенком, что один раз Викунд даже доверил ему подержать один из своих цветков. "Вот," сказал Викунд. В его руках было что-то наподобие сетчатого горшка, наполненного субстратом, из которого выбивались корни растения. С корней капало. "Это сенполия Гроте. Воспринимай ее, как ребенка." Нервный послушался и принял горшок со всей аккуратностью (так он обычно держал Тайко), и не выпускал сенполию все время, пока Викунд проводил уборку, несмотря на то, что раствор накапал ему на ноги. Паскаль с улыбкой заметил, что раз Викунд дал ему подержать свою фиалку, значит, тот ему доверяет. Паскаль. Старший из братьев, фактический "отец" Тайко и единственный, кто не вызывал у Нервного неприятных ассоциаций. Если Викунд был суховат, а Ласло нарочито дружелюбен, то Паскаль был безупречно вежлив и невозмутим. Нервный боготворил его. Паскаль был единственным, кому он мог более-менее доверить свои мысли, и единственным, кто пытался говорить с ним на равных. Его лицо выражало пристальное внимание, пока он выслушивал скомканный рассказ Нервного о фальшивой улыбке Ласло и о том, какие чувства она у него вызывает. Паскаль ни разу не вклинился и не перебил его, так что под конец у Нервного закралось подозрение, что тот мысленно осуждает его. Но едва он открыл рот, чтобы извиниться, как Паскаль проговорил: – Я понимаю, о чем ты, – его голос звучал совершенно спокойно, а руки расслабленно покоились на подлокотниках кресла. – Это нормально. Я имею в виду, то, что он улыбается. Это социально приемлемое поведение. Я тоже так делаю. И он указал на свое лицо, на котором услужливо изобразил улыбку. Нервный уставился на нее. – Нет, – заявил он после некоторой паузы. – Это совсем не то. – Почему? – настаивал Паскаль. Он опустил руку. – Ласло изображает улыбку, я изображаю улыбку. Я не всегда чувствую радость, когда делаю это, и тем не менее я смеюсь и улыбаюсь, когда это уместно. Нервный не сразу нашелся, что ответить на это. Долгое время он сидел, хмурясь и уставившись в пустоту. Паскаль не мешал ему. Они часто сидели так, в тишине, иногда даже вчетвером, каждый занятый своим делом. Когда Паскаль уже решил, что разговор окончен, и собирался вернуться к своим записям, Нервный нарушил молчание. Его голос звучал раздраженно, почти с обидой. Как будто Паскаль сказал ему нечто обидное. – Нет, это совсем, совсем другое, – он сделал паузу, чтобы сердито сглотнуть, а затем выплюнул: – Ты улыбаешься для других. А Ласло улыбается для себя. Паскаль ничего ему не ответил. Он не издал не звука и почти не изменился в лице, но Нервному все равно показалось, что после этих слов Паскаль сильно расстроился. И это было ужасно.

***

Они хотели забрать его, знаете ли. Приходили за ним. Бикеры. Стоило Нервному приметить их из окна, как он тут же рванул в ванную. Он мгновенно запер все двери, а сам забрался в душ и задернул за собой шторку. Снаружи до него доносились крики, поэтому Нервный зажал уши ладонями. Он долго сидел так, не замечая, как от остаточной влаги намокает его одежда. Потом он почувствовал, как дверь ванной выбивают, и закричал. Шторку одернули, и Паскаль схватил его за руку. – Не кричи! – отрывисто приказал он. Нервный таращился на него, забившись в угол душа. Он ни разу не видел Паскаля таким взвинченным. Тот потянул его на себя, и Нервный оказался у него в объятиях. – Все хорошо, – тем же отрывистым тоном проговорил Паскаль. Его сильная рука легла на затылок Нервного, и тот почувствовал, насколько Паскаль напряжен. – Все хорошо, можешь не бояться. Я не дам тебя в обиду. Они ушли. Мы их прогнали. Мы не отдадим тебя, слышишь? Все хорошо. Позже Нервный узнал, что между Локи и Викундом завязалась настоящая потасовка. Что Ласло пытался объяснить ситуацию как нормальный человек, но его никто не слушал. Что Паскаль вышел из себя и ткнул Локи в грудь, заявив, что тот мерзавец. Что он, Паскаль, больше не намерен на такого мерзавца работать. Что Локи и Паскаль кричали друг на друга, а Викунд визжал. Что Цирцея, не выдержав этого цирка, в конце концов разняла дерущихся и силой потащила мужа домой. Нервный не знал, что и думать об этом. Разумеется, он был бесконечно благодарен им всем, но… В глубине души он знал, что все произошедшее имело к нему отношение поскольку-постольку и что все это являлось исходом долго тянущегося конфликта, а он просто послужил причиной его разрешения. Искрой, поджегшей пороховую бочку. Нервный знал, что Паскаль и Локи враждуют, знал, что тот нарочно держит старших Кьюриосов в лаборантах, хотя они давно уже могли бы заниматься самостоятельными исследованиями. Знал, что Локи им пакостит, клевещет на них и сваливает на них вину за собственные ошибки, что он специально грузит их самой грязной, тяжелой и бессмысленной работой в лаборатории. Нервный был почти уверен, что Викунд сцепился с Локи не за него, а из-за Цирцеи. Бедняга так и не смог оправиться после своей подростковой влюбленности, и Нервный был об этом прекрасно осведомлен. И все равно его тронула забота, с которой Кьюриосы к нему отнеслись. Паскаль долго держал его в объятиях, гладя по голове. Потом с ними на пол осторожно присел Ласло. Нервный обернулся на него, и тот усмехнулся. – Ну и напугал же ты нас, приятель, – заметил Ласло. Он панибратски перекинул через Нервного руку, а голову пристроил тому на плечо. Нервный напрягся, но стерпел. – Просто кошмар какой-то. Эта баба так на меня посмотрела, что у меня по спине аж мурашки забегали. Никогда не понимал, что вы с Виком в ней нашли. – Заткнись, – буркнул Викунд. Он стоял возле двери, изучая замок. – Придется менять теперь. Или не заходить больше через эту дверь. – Ага, – Ласло фыркнул. – Кто первым добежит, того и ванная. Я не собираюсь тебе уступать. – Ты все равно постоянно заходишь, когда я моюсь, – проворчал Викунд. – Или на толчке сижу. Ласло расхохотался. – Ну так а сколько можно терпеть?! – Все, хватит, – остановил их Паскаль. Теперь он звучал предельно устало. – И без вас тошно. – Все хорошо, большой брат, – Ласло успокаивающе потрепал Паскаля по плечу. – Мы со всем разобрались. Мы же одна семья, да? Ого, да он трясется… Услышав про семью, Нервный почувствовал, что ему на глаза сами собой наворачиваются слезы. Он уткнулся в плечо Паскаля, но не выдержал и беззвучно зарыдал. Паскаль тут же сжал его крепче. – Ну-ну, все хорошо, – забормотал он. А потом зашипел: – Ласло, ну что ты наделал?! Ласло поднял руки, как бы спрашивая: "А мне откуда было знать?" Тут от двери донесся долгий, свистящий вздох, и к ним подошел Викунд. Средний брат с кряхтением упал на пол, а потом широким жестом объял их всех – и Нервного, и Ласло, и частично Паскаля. – Ну и за что мне все это? – ворчливо пробормотал он. Его руки показались Нервному не такими сильными, как у Паскаля, но сухими и жилистыми. – Вы все идиоты. Вы, все. Я вас ненавижу. Ласло хихикнул, а Викунд испустил еще один страдальческий вздох и уронил голову на спину Нервного. Тот почувствовал, как оправа его очков впилась ему между лопаток, и прижался ближе к Паскалю. – Вы его пугаете, – с легким укором заметил Паскаль. Ласло опять захихикал – создавалось впечатление, что он это делает не специально, что смех просто вырывается из него вследствие нервного напряжения. Скорее всего, так оно и было. – Ну и что? Пусть привыкает, – проговорил он нарочно приподнятым тоном. Понимал, должно быть, что ведет себя неприлично, но ничего не мог с этим поделать. Оставалось только шутить. – Это он еще не видел, как Вик погребает свои фиалочные черенки. Не поднимая головы, Викунд со всей силы ударил Ласло кулаком по спине. Тот опять было зашелся гомерическим смехом, но закашлялся. Нервный почувствовал, что Викунд усмехнулся, и тоже невольно издал смешок. Незаметно для себя он перестал рыдать и начал прислушиваться к беседе. Он знал, что Паскаль знает, и это наполняло его каким-то трепетным чувством. Когда Кьюриосы поняли, что Нервный успокоился, они дружно подняли его, отвели в комнату Ласло и усадили его в кресло-мишку, а в руки сунули сонного Тайко с бутылочкой. Нервный тут же переключился на него, а через пару часов и думать забыл о Бикерах. Но Нервный просто не мог забыть, как Паскаль прижимал его к груди, и как сильно у них обоих при этом билось сердце.

***

Паскаль был особенным. Нервный не мог толком объяснить почему. Наверное, Паскаль был особенным, потому что он единственный мог без особых усилий довести Ласло до крика, а Викунда – до визга (впрочем, последнее не было чем-то выдающимся, так как с этой задачей прекрасно справлялся и Тайко). И дело было не в том, что Паскаль нарочно их провоцировал. Просто он был, как выражался Ласло, "невероятно въедливым". Паскаля нельзя было не слушать и от него нельзя было отделаться общими фразами (чем часто грешил Ласло). Если Паскаль чувствовал, что его не допоняли, он мог повторять одно и то же, снова и снова, пока его собеседник (чаще всего Ласло) не начинал брызгать слюной и не выбегал из комнаты в полном бешенстве. Паскаль же мог по итогу просто выйти за ним следом и, даже не моргнув, закончить мысль. Самым забавным здесь было то, что именно эта черта Паскаля, доводившая его братьев до белого каления, позволяла Нервному чувствовать себя с ним довольно спокойно. У Нервного была далеко не блестящая память, он и сам это прекрасно понимал, и чаще всего он терял суть повествования уже спустя два-три предложения. Если тема была важной, это вызывало у него панику, что делало дальнейшее восприятие невозможным. С Паскалем же все это не представляло никаких проблем. С той же дотошностью, с которой он доводил до ручки Ласло, Паскаль повторял свои слова Нервному, пока мысль не укладывалась у того в голове. Постепенно Нервный перестал напрягаться, когда что-то забывал или не понимал из речи Паскаля, и его восприятие в целом улучшилось. Наверное, думал Нервный, из Паскаля мог бы выйти хороший учитель. Паскаль был особенным, потому что только с ним Нервный становился хоть чуточку менее нервным и иногда даже переставал подергиваться. С Паскалем он чувствовал себя в безопасности. Короче говоря, Паскаль был особенным для него, и Нервный понятия не имел, как он мог это выразить. Первое время он пытался делать Паскалю комплименты. Тот лишь смотрел на него с легким недоумением; позже Нервный заметил, как посмеиваются над его неловкими излияниями остальные братья, и стушевался. Он все еще считал, что Паскаль хорошо выглядит, и постоянно порывался сказать ему об этом, но каждый раз прикусывал язык прежде, чем успевал что-либо произнести. Постепенно его энтузиазм угас, разлетелся, как угольки на ветру, и Нервный смирился. В чем именно заключалось это "хорошо", которое он видел в Паскале? Ну, во-первых, Нервному нравилось его лицо. У Паскаля была смуглая кожа, обтягивающая скулы, и слегка раскосый разрез глаз. Он всегда смотрел внимательно, но не пронизывающе, без страха, но и без вызова. У него был комфортный взгляд, и в Нервного он всегда вселял уверенность. Как будто он, Нервный, что-то значил. Помимо этого у Паскаля были сильные руки, которые хорошо просматривались из-под коротких рукавов, особенно когда тот опирался на барную стойку или чистил ванну. Несмотря на сидячий образ жизни он старался держать себя в форме и ходил прямо, в отличие от Викунда, который часто сутулился. Нервный мог бы перечислить еще кучу вещей, которые нравились ему в Паскале, если бы они не заставляли его краснеть от стыда и волнения. Нервный догадывался, что означают эти чувства, но он старался не потакать им, и со временем ему начало казаться, что ему достаточно и того, что он имеет. Окон, через которые он мог видеть звезды, когда неожиданно открывал ночью глаза; кушетки возле детской кроватки Тайко; высоких колонн, которые скрипели у него над головой и по которым он мог с замиранием сердца подняться до небес; вкусной, свежей еды, которую так часто готовил Ласло; влажной жары от гидропонной установки и ярких красавиц-сенполий, которых лелеял Викунд; тихого стука клавиш по вечерам, когда Паскаль садился за свой роман. Нервный пока не был уверен, были ли они его семьей и было ли это домом, но он хотел верить. И иногда, когда Паскаль смотрел на него со своей особой, теплой улыбкой, или приводил его в порядок, снимая с Нервного невидимые ворсинки, или зачитывал ему едва написанные главы из своей книги, смеясь и поправляя их на ходу, Нервному казалось, что у него есть намного больше, чем он мог бы себе представить.

***

Все в итоге сводилось к Тайко, думал Нервный. К зеленому ребенку, который сидел перед ним на полу, расставив ножки и играясь с конструктором. Тайко построил башню, а потом одним осторожным движением уронил ее. Бамс. Тайко унаследовал от Паскаля нижнюю часть лица, темные волосы и идеально рассчитанные телодвижения. Только глаза у него были огромные, инопланетные и голубые, с пышными ресницами. В этом он имел случайное сходство с Нервным: у того тоже были довольно длинные ресницы, что придавало ему схожесть с парнокопытным. Нервный не знал, плохо это было или хорошо, но Локи всегда сравнивал его с ламой. А после ирокеза Нервный перешел в разряд "унылой зебры". Нервный опустил голову, опершись щекой о колено, и прикрыл глаза. Он все раздумывал, успеет ли он принять душ до возвращения Паскаля. После ссоры с Локи тот устроился в детский сад воспитателем. Викунд тоже ушел с работы и, к удивлению всех, заявил, что хочет заниматься разработкой игр. Ласло остался в науке, но как-то признался им, что всегда мечтал о карьере океанолога. "Все эти крутые животные, понимаете? Морские звезды, киты, анемоны… Жизнь на подводной лодке. Желательно желтой". Нервный усмехнулся, не открывая глаз. В этом был весь Ласло. С пятизвездочной улыбкой во рту, кричаще-яркий, до безобразия крутой и, как правило, с голым торсом. И, несмотря на все, в конце дня Нервный всегда мог подойти к нему и попросить приготовить свое любимое блюдо. И Ласло всегда улыбался ему, может, разве что чуточку менее фальшиво, и потел у плиты ради этой одной тарелки. В конце дня, если Нервный случайно задевал гидропонную установку, из-за чего часть раствора выливалась на пол, Викунд только вздыхал, хлопал его по плечу и говорил, что сам все уберет, и чтобы Нервный возвращался на следующий день. В конце дня, Паскаль, может, и не искал романтических отношений. После провала с Цирцеей он, похоже, поставил крест на этой стороне жизни и углубился в науку, попутно заливая все огромным количеством чистящих средств. Да, Паскаль не искал отношений, но это вовсе не значило, что он не был способен любить. Кто, если не ты? говорил Ласло, ухмыляясь Нервному от уха до уха. Если не пристанешь к нему, он так и проживет без пары всю жизнь, говорил ему Викунд и решительно поправлял очки. Он не понимает, что такое флирт. Паскаль консерватор, но в плохом смысле. Ты знал, что он каждый вечер протирает свои очки специальной тряпочкой? Любой другой просто умрет от скуки. Дерзай. И так далее. Нервный не смел и надеяться, но, возможно, Паскаль уже любил его. И Тайко. Конечно же, Паскаль любил Тайко, в первую очередь он любил Тайко и никого иного, верно? Ха-ха. Неверно. Паскаль так редко брал Тайко на руки, насколько ему позволяли приличия. Сколько раз отец обязан взять ребенка на руки, чтобы не считаться плохим родителем? Раз в двое суток? Или все-таки в трое? Тайко стучал конструктором, и Нервный подумал, что, возможно, тот видит мир не лучше, а хуже, чем он, и в этом заключается его превосходство. Может быть, Тайко уже понял, что застрял в огромной, зловонной клоаке, и теперь строит план, как бы поскорее из нее выбраться. Это была страшная мысль, и Нервный поспешил упасть на колени, чтобы поцеловать Тайко в лоб. Он любил этого малыша. Человечество было полным отстоем, но он любил этого жуткого зеленого малыша, который выучил имя засранца-Викунда первее, чем имя собственного отца. Может быть, у него есть шанс, думал Нервный. Может, и ему стоит устроиться на работу, когда Тайко подрастет. Разработка игр казалась ему неплохой идеей. С другой стороны, он всегда хотел разводить животных. О, все эти щенки и котятки. Щелкнула входная дверь, и Нервный подскочил. – Я дома! – крикнул Паскаль. – Нервный, ты спишь? Его не нужно было подзывать дважды.