Не быть человеком

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я впервые попал на квартиру моего сира, снимаемую им в Санта-Монике, это плакаты. Много везде, по всем стенам — в основном из восьмидесятых, будто оказался дома у сорокалетного бородатого гика, из тех, что питаются китайской лапшой, доставкой из Бургер Кинга и кукурузными чипсами. Принцесса Лея в рабском бикини — НУ КУДА ЖЕ БЕЗ ЭТОГО; Люк с джедайским световым мечом, Марти Макфлай на рекламном постере Назад в будущее 2, а еще панк-рок-группы, ставшие олдфажными еще раньше, чем я родился на свет. Плюс несколько анимешных плакатов, с той синеволосой девушкой из Евангелиона, например, и с духом смерти из Death Note, грызущим яблоки. И множество книжек в ярких обложках и фигурок на полках застекленного стеллажа. Среди фигурок я заметил Мстителей, Кайло Рена и неожиданно Сэма и Дина. Даже не знал, что их выпускали. — Ограниченная серия, — сообщил Людвиг, непонятным образом перехватив мой взгляд. — Мерч по Supernatural, йеп. Держать дома охотников хороший знак. Отгоняет охотников. Другие, знаешь, китайских единорогов коллекционируют, те — к деньгам. — Охуеть, — вымолвил я. — Весьма колоритно, мой сир, — ему нравилось, когда я его так называю. — А ты чего ждал? — спросил Людвиг, забравшись с ногами на стул. — Бордовых портьер, скажи честно? Фамильной портретной галереи? Обнаженных алебастровых статуэток, изображающих крылатых сексапильных вампирш? Аксессуаров в форме черепов? Подушек с принтом летучей мыши? — Примерно. Ты же вампир. — Ты теперь тоже, чувак. Я сглотнул, невольно подавив кусательный рефлекс. Привыкнуть к последней новости не слишком-то просто. Вот так и случается, познакомился в интернете с занятным челом, испытывающим интерес, как он выразился, к оккультным наукам, метафизике и темной стороне тьмы, согласился выпить бордового вина, как он предложил на третьей неделе общения, а теперь и сам превратился в настоящую нежить. Обративший меня сидел на высоком металлическом барном стуле напротив компьютера. Большой и дорогой монитор, неслышно работающий системный блок, клавиатура, джойстики. На экране развернуто главное меню онлайн-игры, какое-то корейское фэнтези с множеством полуголых эльфиек, вооруженных двуручными мечами. Сам Людвиг — чуть выше среднего роста, худощавый, жилистый, обычно подвижный, в джинсах и желтой майке оверсайз, со светлыми волосами, коротко постриженными, смотрел в пустоту. Серые глаза не видели ни меня, ни экран. На пальце правой руки — простое железное кольцо с каким-то рисунком, с такого расстояния не разглядеть. — Ну, конечно, я отдавал дань подобным стилистическим решениям, и даже не в столь давние времена, — продолжал Людвиг с выражением светлой ностальгии на лице. — На дворе, помнится, стояла La Belle Époque и я пребывал в Париже. Старался произвести впечатление на юных поэтесс и впечатлительных скрипачек. Мои прежние, человеческие сородичи как раз готовились воевать с французами, и воздух потрескивал электрическими искрами общественного беспокойства. Я сполна отдал дань декадансу и соответствующей эстетике, а после отряхнул его прах, предавшись фокстроту и погрузившись в блаженное ар-деко. — Людвиг?.. — Внемлю, дитя. — Тебя так зовут, потому что ты баварский король? — А? Что? Да ты издеваешься. Мы ведь даже не похожи, ты что, его портретов в Википедии не смотрел? Нет, я был офицером и меня обратили в Тридцатилетнюю войну, когда дюжий саксонский ландскнехт едва не выпустил мне кишки. Много крови с той поры утекло. Ты, кстати, слышал, что некоторые сородичи Камарильи теперь считают слово кровь некорректным и предпочитают менее травмирующие эвфемизмы? Впрочем, слово сородич само по себе эвфемизм. Ладно, лучше смотри, как мы ныне питаемся. Ну, как питаюсь, во всяком случае, я. Он протянул мне смартфон последней модели. — Тиндер, мой сир? — Точно, чувак. Не нужно шариться по переулкам возле ночных клубов, согласись, что это крайне удобно. Еда сама прибывает в положенное место, строго по договоренности. Выставляю соответствующие интересы, как правило это хештег готика, хештег тьма, хештег смерть, хештег вампиризм. Рассказываю контрагентам кучу красивых слов о философии тьмы. Сближаюсь. Сканирую, не охотник ли. Не на подсосе ли у охотников, также сканирую. Просмотреть чужое сознание, размотать чужую мотивацию до основ — полезная дисциплина. Затем рассказываю о преимуществах существования в качестве гуля. Упираю, что у нас есть печеньки. Погляди, — быстрыми движениями пальца он пролистал выложенные в соцсети фото, — насколько я здесь хорош. На фотографиях он не слишком походил на себя настоящего, здешнего, рассевшегося посреди комнаты с видом заправского айтишника. Старомодный сюртук, выполненный по моде девятнадцатого столетия, кружевная рубашка, прямая осанка, волосы длиннее и аккуратно зачесаны, выражение отведенного вполоборота лица — серьезное, губы сжаты, взгляд цепкий. На некоторых фото с резной тростью с набалдашником в виде розы. — И какой ты подлинный? — спросил я тихо. — Любой. А ты какой подлинный, в транспорте или на толчке? Мы всегда те, кто есть, и глупо упаковывать себя в единственный образ. Ты это, кстати, скоро поймешь. Жизнь, которую мы ведем, располагает к социальной мимикрии. Кстати, самое время обсудить пару твоих будущих образов. Хотя от дредов, сразу говорю, пожалуй избавься. Ты будешь слишком заметен. С дредами вышло забавно. Людвиг сказал мне, что у вампиров работает такой себе вампирский чекпойнт, натурально как в компьютерных играх. Каждую полночь вампирская внешность обнуляется, становится такой же, как сутки назад. Любые серьезные изменения, если такие случились, стираются напрочь. Пропадают раны, восстанавливаются повреждения, от ожогов до пулевых ранений. Бритая налысо голова, допустим, обратно становится небритой. Отрастают постриженные ногти, стирается нанесенный накануне макияж, с татуировками, кажется, тоже полная жопа. — Наши тела восстанавливают сами себя, — сообщил Людвиг, любуясь обтянутой металлическими трусами задницей своей игровой онлайн-эльфийки, стоявшей посреди красочного фэнтезийного леса. — Возвращаются к исходной форме, пребывавшей с ними на момент обращения. — Но у тебя в ебаном тиндере волосы длиннее, чем здесь. — Разумеется, таковы они и были в ебаном 1638 году, когда моя ебаная человеческая жизнь оборвалась, — короткое движение руки, сжимающей джостик, и длинный сверкающий меч, зажатый эльфийкой в ладонях, двумя ударами крест-накрест развалил в щепки ближайшее фэнтезийное дерево. — Удобно в эпохи, когда средняя длина волос приветствуется. Менее удобно во времена, когда модной становится короткая стрижка. Тогда мне приходится стричься при пробуждении, подобно тому, как смертные бреются, и кстати весьма хорошо, что на момент гибели я оказался начисто выбрит. Наш рейтарский полк атаковали на утреннем марше, а я отличался чистоплотностью и в столь далекие времена. Впрочем, вопрос с волосами успешно нивелируется существованием париков. — То есть как Вин Дизель мне не постричься. — Нет, почему же, можешь конечно. Только долго ты таким не проходишь, учитывай. Что касается дредов, просто расплети их. Подобного рода изменение вполне приемлемо и не подвергнется обратной трансформе. Я сделал что мне было сказано. Оказалось не очень-то сложно — вопреки фильмам ужасов, меня отражало и висевшее в ванной зеркало, и даже экран смартфона. Похоже, многие страшные сказки оказались обманом. Когда я закончил, Людвиг удовлетворенно вздохнул. — Замечательно, Майк. А теперь мы сообща выясним, насколько глубока кроличья нора. Я заржал: — Надеюсь, это не больно. — Не беспокойся. Пострадает только твоя душа.