Наш

      Жар асфальта, казалось, ощущался сквозь подошву ботинок. Хенджин ступил на эту землю, делая первый вдох, полный сладости и тепла, стянул солнцезащитные очки со лба на нос, проморгался от непривычно яркого света, подцепил пальцами ручку чемодана и получил грубый тычок в спину. — Ну, ты или рожай, или двигайся! Недовольно прикрыв глаза, Хенджин шагнул в сторону, и тогда из самолета вывалился, отражая солнечные блики собственной белозубой улыбкой, Джисон. Шумно втянув воздух, он крепче подтянул лямки рюкзака, что был шире него самого по меньшей мере в два раза, и прыгающей походкой поспешил к зданию аэропорта. Хенджин неторопливо двинулся следом, лавируя между другими пассажирами. Растолкав всех на выходе, Джисон с отчетливым чпоком выпрыгнул из забитых людьми дверей, принимаясь едва не скакать от радости. А, нет, он все-таки скакал. Хенджин был не меньше рад окончанию волокиты с приемом багажа, но только облегченно улыбался сумочке-переноске на плече и клетке на колесиках в свободной от чемодана руке. К тому моменту, как он умудрился выскользнуть из потока людей со своими габаритными детьми, Джисон на улице уже расчехлил Ппаму из его переноски-рюкзака и радостно вещал ему: — Смотри, это Чеджу! Тут будет море, тут будет пляж, тут будут… Ппама не выглядел довольным от тряски и обилия света, но Хенджин, откатившись подальше от входа, скорее обратил внимание на своих. Кками жался к стенке своей сумочки, его глазки-бусинки вопрошали у хозяина «за что?» сквозь сеточку. Кью настороженно смотрел через решетку на окружающее пространство, готовый то ли накинуться на любого, кто подойдет ближе, то ли расплакаться и скулить, пока его не покормят после перелета. Хенджин просунул руку между прутьями сверху, и Кью тут же подался носом в его ладонь. К Кками он просунул пальчик, и тот посмотрел на него с отвращением, но быстро сдался и лизнул, соскучившись. Хенджин улыбнулся им обоим. Джисон подскочил сбоку, пытаясь держать Ппаму, рюкзак и телефон одновременно. — Когда такси? — Ты не заказал еще? — Хенджин вытащил руку из клетки. Кью грустно улегся на ее дно. — Я думал, ты закажешь. — А я думал, ты додумаешься. У меня две собаки, у тебя одна. — Да она троих стоит! — в доказательство Джисон приподнял извивающегося Ппаму повыше. Хенджин попытался поставить все три свои ноши друг на друга, чтобы освободить руки. Джисон беззастенчиво сунул руку в его задний карман и выудил телефон, протягивая другу. — Лучше бы тогда помог подержать Кками, — побурчал для приличия Хван, уже заказывая машину. — Не-а, он у тебя бешеный. — Он просто не бросается в руки первым встречным. — И очень даже зря, у меня такие руки — ух! — Ппама подтвердит. Хенджин скосил один глаз на вырывающегося пса и провозгласил: — Четыре минуты. — Как думаешь, успеет Ппама сходить в туалет? — Куда? Мы у аэропорта. — Ему очень надо! — Моим тоже. Зачем ты вообще его вытащил, в машине все равно засовывать надо будет. — Он плакал. — Я тоже могу заплакать. — Я могу и тебя взять на ручки. Хенджин фыркнул, усмехаясь себе под нос. Споры с Джисоном всегда приводили к этому. Начиная с момента, когда они познакомились на собачьей площадке. Этот придурок в огромном капюшоне красного худи убеждал Хенджина, что заниматься дрессировкой лучше с кликером, сам Хван настаивал на традиционных кусочках легкого, в это время их собаки извалялись в грязи и накинулись, радостные, на хозяев, пачкая чудесные зеленые штаны Хенджина. Они, кстати, так и не отстирались. Они спорили и перебрасывались шутками, пока ждали такси, пока ехали, пока, кряхтя, поднимались в свой номер. Найти отель, в который пустят с тремя собаками, было трудно. А, когда оказалось, что за каждую из них нужно доплачивать, как за отдельного жильца, парни посчитали свой бюджет и выяснили, что после этого хватит им разве что на питание собственноручно выловленной из моря рыбой. Ловить руками они умели не очень, и даже на охотничьи повадки спаниеля надеяться на приходилось — Кью охотился разве что на носки Хенджина. Поэтому, когда Хван уже прикидывал, не оставить ли ему скрепя сердце собак на маму, Джисон без всякого зазрения чего бы то ни было взял и предложил: — А давай вместе жить будем? — …Как? — Ну, как… Весело и с песнями. — В каком смысле вместе? — Да вроде тупой из нас я, а балда ты! Смотри, снимем номер на двоих, это уже дешевле в полтора раза, чем два разных номера. И останется у нас и на покушать, и на выпить, и собак получится взять. Хенджин хотел бы послать его, да только он знал, что Джисон-то не постесняется взять и пойти. Да и Кками он обещал, что обязательно покажет звездное небо над морем… Кками, конечно, ни шиша не понял, но Хенджин-то будет знать, что обещание не сдержал. — Ладно. Давай смотреть. — О-о! Давай-давай выбирать, любимый, ты хочешь кровать двухспальную или трехспальную? С видом на море или на город, зай? — Заткнись, а, — беззлобно предложил Хенджин, отбирая обратно свой телефон. — А с двумя односпалками нету, что-ли? — А это дороже стоит. — Почему это? — Вот слетаем и спросим у них. Давай этот. На второй этаж не так сложно тащиться, когда набухаемся. — Я думал, мы планировали купаться, посещать выставки и… — И набухаться. Можем совместить с твоей выставкой, если так хочешь. Я бронирую номер? — Ага. Подожди, с моей карты?! — Еба-а-ать, — простонав счастливо, Джисон откинулся на постель, устало улыбаясь. — Оно стоило каждого цента. — Угу, с моей карты, — пробурчал Хенджин по привычке, открывая клетку. Кью выскочил, избивая хвостом мимоходом мебель, запрыгнул на живот Джисона, наскочил сверху на Ппаму, получил за это и побежал, снося сумки по дороге. Кками, которого на руках вынесли из сумочки, возлежал с царским видом на кровати, придирчиво оценивая мягкость ложа. Наконец, расправившись с этим всем, Хенджин упал на кровать с другой стороны, голова к голове с Джисоном, почти пища от удовольствия. Спина довольно заныла, в шее что-то хрустнуло. Хенджин прикрыл глаза. Его рот тут же лизнули. — Фу, Кью, — буркнув, перевернулся, вытирая его слюни об покрывало. Не сдаваясь, пес зашел с другой стороны, лизнув ухо. — Отстань! Ппама заскреб лапами дверь. Кками жалобно завыл. Кью, отчаявшись, плюхнулся своими двадцатью килограммами на Хенджина сверху. — Бля-а-ать, — перевернувшись, он отчаянно посмотрел в глаза Джисона. — Зачем мы взяли их с собой? — Я не знаю, — доверительно, почти плача, прошептал тот в ответ. Соскребая себя с кровати, они, ноя едва не громче собак, собрали по сумкам поводки, откопали шлейки и, скатываясь с лестницы под тягой трех давно не выгуливаемых псов, со слезами на глазах вышли в этот неприветливый жаркий мир. — Хен, ты только задумайся. Мы летели сюда сквозь пекло, море и медные трубопроводы ради того, чтобы ты улегся на кровать и провалялся весь день?! — Именно. Тебе показать, сколько заплатил я за эту кровать? — Хенджин, сложив руки на груди и смежив веки, являл собой собственноручное изображение «ленный путник». — Ты все еще дуешься за карту? — Джисон примостился рядом, его лицо с надутыми губами оказалось над Хенджином. — Как мне извиниться? — Купи мне что-нибудь равноценное. — Никакой романтики! — тяжко вздохнув, Джисон откинулся на нерасстеленную кровать со страдальческим лицом. — Я приехал сюда найти любовь! — Мы тут на месяц. — Ну, любовь на месяц. — Симпатию? — Секса, короче! — Так бы сразу и сказал. — А что, ты можешь помочь? — оживился Джисон. — Ну, могу посоветовать косметолога… — Да пошел ты! — обидевшись, он поднялся, встал рядом с маленькой лежанкой, на которой умудрились уместиться три их спящие нагулянные собаки. Хенджин с радостью замолчал. Но Джисон всегда дулся недолго. — А знаешь! Есть у меня мысль! — Я хочу спать. — Я заплачу за тебя. — Так? — Хенджин приподнял веки на миллиметр. — Раз уж ты не хочешь гулять, пошли в бар. Найдем какой-нибудь с хорошим кондеем и не слишком отстойной музыкой… — соблазнительные нотки в голосе Джисона, когда он наклонился над лицом Хенджина, звучали глупо и смешно. Он улыбнулся. — У нас собаки, Сон-и. Их нужно будет гулять утром. — А мы не будем сильно напиваться. Честно-честно. Так, жару пересидим, а к ночи сходим на разведку по городу… — Да мне двадцать два! Ты, мелкий у… Хенджин заткнул Джисону рот рукавом и оттащил подальше. — Валим-валим! Куда ты лезешь, придурок? — Он мне не поверил! Принял нас за малолеток. Не, ну ты видел? — Да, я рядом с тобой стоял. — Ему вообще двадцать три, понял? — обернувшись, крикнул Хан охраннику на входе, нагло тыкая пальцем на друга. — Тише ты! Сейчас нарвешься — просидишь весь день с разукрашенным ебалом и порванной жопой. — А можно только второе? — мгновенно переключился Джисон. — Как мы так паспорта-то забыли… — бормотал себе под нос Хенджин, не взирая на его болтовню. — Я свой в переноску Ппаме сунул. — Зачем? — Да просто, куда пришлось. У меня рук не двадцать, знаешь, а в этих аэропортах… — А свой я, наверное, в джинсах оставил… — И правильно, — Джисон показательно откинулся назад, смотря на тыльную сторону ног Хенджина, затянутую в брюки по фигуре. — Да я сейчас испарюсь в этом, — прошипел он. — Давай зайдем в другой. Вот в этот хоть! — тыкнул он пальцем в первый же встретившийся по улице. — Только в этот раз я первым пойду. — Хочешь сказать, только я выгляжу, как малолетка?! Хенджин облегченно плюхнулся на барный стул, надеясь, что брюки не прилипнут ко вспотевшей заднице. Слева неловко забрался на слишком высокий стул Джисон, придерживая себя всеми конечностями. Хван усмехнулся ему, и тот высунул язык. — Что для вас? Джисон экстренно засунул язык обратно. А Хенджин чуть было его не вытащил, но быстро взялся в руки, заставляя себя смотреть в высокую переносицу, а не в блестящие глаза необычного разреза. — Нам…нужно поду… — Нам два секса на пляже! — выдал Джисон, зачем-то хлопнув по столу для выразительности. Хенджин вздрогнул и вопросительно на него посмотрел. Но Джисон смотрел только на бармена, что, не поведя и бровью, кивнул и отвернулся. — Ты что, придурок, заказал? — прошипел Хенджин, наклонившись к другу. — Я его не пью, он же…невкусный! — Не знаю, чувак, я сказал первое, что пришло в голову, — Джисон, даже не обернувшись на друга, пялился в спину бармену. Хенджин мог его понять, но почему-то фыркнул, отодвигаясь подальше, и выпрямился, намеренно не смотря на эту спину. Широкую такую, приятной глазу формы треугольника спину со в меру массивными плечами и довольно тонкой относительно тела талией. Так вот, Хенджин не смотрел на нее. В отличие от Джисона. Когда бармен обернулся с шейкером в руках, Хан подался назад, чуть не грохнувшись со стула, и, не отрываясь, смотрел на руки, разливающие по бокалам. Хенджин знал об этом, потому что сам, вообще-то, не смотрел. Даже искоса, подмечая и аккуратные рукава, и изящные запястья, и тонкие, но недлинные пальцы с короткими ногтями под прозрачным лаком, не смотрел. Вовсе нет. Стоило бармену закончить и подвинуть к ним два бокала, Хенджин показательно поглядел на них, как на маленькое убожество, и пояснил: — Это — ему. А мне, будьте добры, кровавую Мэри. Бармен один раз моргнул пушистыми ресницами над темными глазами. — Тоже две? — уточнил он, уже, должно быть, решив, что оба друга ебнутые. — Нет… — начал Хенджин. — Три! — влез Джисон. Бармен моргнул коротко дважды и вопросительно посмотрел на Хенджина, у которого стремительно отнимался мозг. Он покосился на Джисона. — Ну, ты же все равно повторять будешь двадцать раз. А мы отсюда еще не скоро уйдем, — сказал он последнее тем тоном, каким мог бы озвучивать фильмы ужасов. Хенджин посмотрел снова на бармена и решил: — Две. За его счет, — качнул головой в сторону Джисона, даже не отреагировавшего на это. Бармен кивнул и уже собирался отвернуться, когда Хан резко подался вперед: — А как вас зовут? — с огромными глазами и приоткрытым ртом. Даже Хенджин затаил дыхание. Бармен, замерев вполоборота, приподнял правую бровь, глядя на Джисона так, что тот явно захотел сползти под стол. — Я здесь работаю, а не знакомлюсь. Он развернулся, взявшись за новый коктейль, а Джисон выдул половину своего через трубочку, сморщился то ли от вкуса, то ли от обиды, лег щекой на стол и жалобно поглядел на Хенджина. — Ну какая сука, а. Работает он. Да я ж так и помру девственником! Хенджин протянул уточняюще: — Так ты девственник? — и не успел добавить «я не удивлен». — Вообще-то нет, — Джисон поднялся, перестав изображать умирающего, уперся в ладонь, отчего его щека стала совсем хомячьей. — Но, если он так и не даст мне номер, я точно умру девственником! — полный страдания, он грохнулся лбом в столешницу, обхватив голову руками. Хенджин, заметив, как к ним возвращается бармен с шейкером в руках, уточнил: — Точно ты не зря добавил слово «номер»? — О, заткнись, а, — лежа мордой в стол, Джисон не видел, как подошел предмет его страданий. — Понимаешь, я, конечно, ебался с парнями, но один взгляд — и он меня одевственнил! И теперь я умру, умру девственником! Хенджин наблюдал, как невозмутимость на лице их бармена трескается сначала в глазах, сиянием отражая внутреннюю усмешку, потом в чуть дернувшихся охуением бровях, а затем — один крохотный смешок сквозь сжатые губы, скользнувшая неверно рука, и лицо бармена оказывается заляпано хенджиновым коктейлем, а голова Джисона приподнимается от стола. Хенджин с мгновение смотрел на смущенно смеющегося с запачканным лицом мужчину своей мечты, а затем выудил из кармана пачку салфеток. — Спасибо, — коротко поблагодарил он, промокнув лицо, а затем выскользнул в какие-то внутренние помещения за стойкой. Хван проводил его взглядом. — Должны ли мы были предложить ему помочь отстирать одежду? — тонко прошептал Джисон. Хенджин откинулся на стуле, забыв, что он без спинки, и вовремя ухватился за столешницу. Вроде он еще не выпил, а уже происходит какой-то сюр. — Здравствуйте, я заменю вашего бармена, извиняюсь за произошедшее, он не так давно у нас, — прощебетал миниатюрный светловолосый парень, выскочивший откуда ни возьмись. Джисон кинул на Хенджина быстрый взгляд. Он не успел его остановить. — Слушай, мальчик, а ты не мог бы нам его номер подогнать? А мы бы тебе чаевых оставили. Голубые глаза на веснушчатом личике хлопнули один раз, а затем чей-то низкий, утробный голос произнес одновременно с розовыми губками-бантиком: — Вы че, мужики, охренели? Да он меня подвесит вместо люстры за такое, а вас выебет. — Так на это и расчет, — ничуть не потерял напора Джисон. — Ты за себя говори! — отодвинулся от него подальше Хенджин. Блондин с ангельским лицом и голосом из преисподней посмотрел на них еще раз, как на долбоебов, и отвернулся за ингредиентами для нового коктейля. Когда он вернулся, Хенджин чуть подался вперед, почти коснувшись пальцами его руки на шейкере. — Позвольте переформулировать просьбу моего друга. Мы были бы очень признательны, если бы вы подсказали, скажем, дни, когда работает тот молодой человек. В обмен на любую соразмерную услугу. — Ты мне мозги-то не жуй, — отодвинулся тот, но не отошел. Пожевал губу, стрельнул глазами куда-то на выход. — Так понравился, да? — Это для моего друга, — произнес Хенджин и только затем понял, что соврал. — Мгм, — новый бармен поломался недолго. — Знаете клуб, что через два дома? — кивнул он в сторону улицы. — Мы не местн… Хотя… Клуб в той стороне? Да, знаем. — Есть охранник там, сегодня стоит. Узнайте, по каким еще дням он там. Через Минхо передадите. — Обещаю, — выдохнул Хенджин, не задумываясь. — А ты..? — Феликс. На слово поверю, — Феликс посмотрел искоса огромными глазами так, что Хенджину, как и любому нормальному человеку, показалось смертным грехом его обманывать. — Минхо стоит сегодня в день, завтра в ночь, послезавтра выходной. Затем снова день-ночь-выходной. — Пиздец, а не график у вас, конечно, — выдохнул Хенджин. Феликс пожал плечами, не отрывая взгляда от вывески на улице, что виднелась сквозь окно. — Кровавая Мэри для вас, две порции, — пропел он вдруг нежным тоном, ставя перед Хенджином бокалы, и быстро исчез, отправляясь к другим клиентам. Джисон уже высосал полтора своих, когда Хван подсел к нему обратно. Тот грустно смотрел в полупустой сосуд. — Учись, как надо работать. Я узнал его имя и график. Джисон ожил мгновенно, улыбнувшись во все шестьдесят четыре. — Это все только ради тебя, — снова соврал Хенджин, начиная потягивать пряный томатный коктейль. — Ты обещал мне, что мы посмотрим город… — Да что там город, я тебе щас наш номер покажу! Там такая кровать офигенская! — А кто мне говорил, что нельзя весь отпуск проваляться в постели? — Да мы не весь, только часиков десять. — Это… Нам надо зайти в один клуб по дороге. — Ничего себе, в клуб по дороге…интересный ты человек. — Да мы ненадолго, только поговорю с одним охранником. — Надо помнить, что мы обещали друг другу сильно не пить… — Джисон. — А. — А ты кто? — Не знаю. А ты кто? — Хм. Это сложный вопрос, требующий… Ах, блять, Кью! — Свали, Ппама, ты не знаешь, что такое похмелье. — Кками, не жри мои пальцы, пожалуйста. — По-моему, кто-то нассал на меня. — Это наверняка был ты. — Или ты. — Или я. Не могу ничего обещать. — Похер. Я мертв внутри и снаружи. — Они сожрут нашу постель, если мы их не выгуляем. — Давай мы их сожрем? А что, я голодный, а пользы от них, как от…как от… — Как от тебя. — Как от меня. Хочешь меня съесть? — Блять, поднимайся уже, а. — Но ты не ответил! Организм Хенджина начал нормально функционировать только к вечеру. Они сожрали, кажется, весь суши-бар, а ночью собирались выжрать и другой бар. Тот, в котором Минхо с его блестящими глазами и статной фигурой, что Хенджин никогда бы не посмел разглядывать. Он не должен был забывать, что делает это ради Джисона, своего друга, который, похоже, втюрился конкретно. А Хенджин, в отличие от него, может взять любого другого. Уже стемнело, но до смены их бармена еще оставалось время. Джисон предложил отведать, наконец, пляж, и Хенджин согласился, надеясь найти там кого-то, кто будет развлекать его, пока Джисон будет развлекать Минхо. Если у них вообще получится. По их первой встрече нельзя было сказать, что у Хана есть какой-то шанс. А если даже и нет, то будет предательством… Короче, Хенджин завязал волосы на затылке и, подхватив сменную одежду, вытащил себя из страдальческих мыслей в воду, песок и мусор в них. Он делал большие заплывы, пока не начинали ныть плечи, лежал на волнах пузом к луне, щекоча сознание мыслью о том, какая толща черной воды под ним, игрался собственными прядями под серебряным светом, перекручивался и греб обратно, к той маленькой точке на берегу, что была Джисоном. Вылезая, махал уже дожевавшему кукурузу другу и менялся с ним, обтекая под полотенцем, доставал водоросли из волос и пожевывал сушеное манго. Жизнь налаживалась, но после очередного заплыва Джисон молча светанул ему телефоном в лицо. Хенджин искренне возмутился, прикинул, успеет ли он утопиться или хоть доплыть до противоположного берега, но смиренно пошел одеваться. Холодные капли с волос все еще мерзко стекали по спине и плечам, когда они зашли в бар, ночью ставший совершенно другим, гораздо более шумным, цветастым, колоритно пахнущим заведением. Зачем-то стараясь идти более уверенно, насколько это было возможно в сланцах, они вдвоем пересекли весь зал, двигаясь целенаправленно к барной стойке. Нет, они не алкоголики, они просто геи. Уже усевшись, Хенджин заметил, что в ночь, конечно, барменов гораздо больше, и вероятность, что к ним подойдет именно Минхо…но Минхо уже подошел. Безразлично глядя и держа подбородок чуть выше естественного, произнес дежурное: — Что для вас? На Джисона рассчитывать не приходилось, но и за свою речевую содержательность Хенджин отвечать не мог. Ему по какой-то причине становилось тесно под этим взглядом. Вот просто тесно. В себе, в этой одежде, в этом мире. И его удерживала на плаву худо-бедной адекватности только мысль о долге. — Сегодня работает Феликс? Минхо нахмурился, его челюсть напряглась под кожей. — Зачем он тебе? — быстро слетела с него профессиональная вежливость. — Передай, пожалуйста, — протянул Хенджин бумажку с графиком Чанбина, охранника в клубе, с которым смог разговориться вчера ночью. На свою память он не рассчитывал, поэтому записал все сразу. Их бармен поглядел на кусок бумаги, словно на раздавленного паука, и поднял на Хенджина взгляд, от которого захотелось скулить. — Ты принял меня за почтовую сову? — Нет, но глаза у тебя огромные. Минхо моргнул. Хенджин застыл. — Прости, я не знаю, что я сказал. Просто, пожалуйста, передай ему, это важно, я ему должен. Неясно, заподозрил ли их бармен что-то, особенно учитывая, что явились они ровно в тот момент, как началась его смена, но за стеклянным взглядом Хенджин мог различить только глухое раздражение, однако записку Минхо взял. — Так вы за этим сюда пришли? — Нет, мы… нам… — Хенджин переглянулся с Джисоном. Джисон не отвечал, он был в эстетическом экстазе, или, проще говоря, истекал слюнями. — Нам что-то на ваш вкус. Только не очень приторное, мне. А ему — послаще. Минхо кивнул и развернулся, словно не было ничего. Знакомство складывалось не очень. С другой стороны, может, это и к лучшему? Хенджин не уверен, что сможет пережить, если Джисон сойдется с мужиком его мечты, а ему останется только уводить собак на прогулку, пока они занимают номер. Стоило Минхо отойти, как к Джисону вернулась жизнь: — Пиздец, как флиртовать, когда меня не хватает на то, чтобы просто существовать? Хенджин бы хотел знать. — Чогиё нуна хогщи намчжачингу исоё… — Заткнись, а! Не смешно… — Джисон снова упал в стол лицом. — К тому же, он — не нуна! — Чогиё оппа хогщи… — зашептал Хенджин ему на ухо. Джисон отпихнул его, посмеиваясь, и тепло от его улыбки разлилось горячим какао по телу. Обычно у них Хан отвечал за тупые шутки, а Хван — за то, чтобы на них фальшиво злиться, но радовать его Хенджину понравилось. Джисон выглядел неправильно, когда грустил. — Ну, серьезно, че делать? — Э-эм. Делай, что умеешь. — А если я ничего не умею? — Импровизируй. Вон, идет. Джисон закрутился, завертелся на стуле, паническим взглядом охватывая все от пространства вокруг до хенджинового лица, на котором также было написано «не ебу». В момент, когда Минхо поставил бокалы, Джисон кинул последний, словно прощальный взгляд на друга и внезапно выдал: — Прости, хен, у тебя есть парень? Хенджин медленно отсел от него подальше. Минхо не врезал, нет, он просто смотрел. Очень долго. Так долго и пристально, что и без того скудных размеров Джисон под его взглядом уменьшился в два раза точно и выскулил: — Прости, что так спрашиваю. — Если сам понимаешь, что это кошмарный вопрос, зачем спрашиваешь? Джисон пожал плечами, и тогда Минхо просто поставил его бокал и развернулся, чтобы поставить Хенджину второй. — Прости его, он просто нервничает, поэтому несет бред. — Не заметил, чтобы в предыдущий раз кто-то из вас блистал интеллектом, — невозмутимо пропел Минхо, ставя бокал, и исчез раньше, чем Хенджин возмутился. — Ну, по крайней мере, он сказал нам целых две фразы, да? — в голосе Джисона было полно надежды. Хенджин не стал его разочаровывать, задумчиво потягивая интересный на вкус напиток. Он, конечно, знал, что Джисон долбаеб еще больший, чем он сам, и именно потому они сошлись, и знал, что упрямости Хана завидуют бараны, но он не ожидал, что, высосав свой стакан за минуту, он попросит повторить и, едва Минхо подойдет, пропоет: — Ты можешь быть моей Фионой, я буду твоим Шреком. Хенджин прикинул, выследят ли его камеры, если он сбежит, оставив своего тупого друга. Но коктейль был вкусный. Минхо даже усмехнулся на этот раз, но промолчал, решив, видимо, что с такими кретинами спорить бесполезно. Но Джисона это не остановило. Хенджин косился на него сначала со снисхождением, а потом — даже с долей уважения в испанском стыде, потому что сам бы с такой туполобостью пойти не смог. Минхо продолжал приносить им напитки, Джисон проглатывал свой едва ли не залпом, поторапливал Хенджина и звал их бармена обратно. Тот подходил уже заранее с ухмылкой, зная, что без кринжового подката не останется, но продолжал молча ставить им новые порции и уходить. А выдуваемые коктейли для их мозгов даром не проходили, но заметил Хенджин это, только когда Джисон, подметив Минхо еще на подходе, вскочил со стула с громким: — Позволь мне сводить тебя в ресторан! — и, как-то неловко ступив своими маленькими ножками с огромного стула, начал заваливаться вбок. Хенджин мигом метнулся его ловить, но неудачно промазал и оказался на полу вместе с ним. Минхо смотрел на них с высоты стойки, словно ангел с небес, снисходительно выгнув бровь. Хенджину хотелось плакать. Умывшись самой холодной водой, они заползли обратно на свои стулья. Точнее, Хенджин сел, заметил, как корячится Джисон, и приподнял его, неловко усаживая. В разъебашенную алкоголем голову зачем-то попросилась мысль о том, что маленькость Джисона настолько маленькая, что он оказывается маленьким даже в руках Хенджина, а тот никогда не был больно широким, пусть и вытянутым. Когда Минхо подошел к ним снова, Хенджин закрыл рот Джисону и попросил водички. Из них двоих должен был кто-то оставаться адекватным, а пьяным на эту роль Хван подходил слабо. — Поздно ты, — просипел Джисон в стол. — Нам уже поздно пытаться не алкоголиться. — Чего делать? — Вот скажи, что я сделал не так? Почему он не говорит с нами? — Ну… Возможно, прежде чем спрашивать, есть ли у него парень, надо было спросить, нравятся ли ему парни вообще, — тяжело ворочая мысли, предположил Хенджин, размеренно отпивая воду. Помогало. — Так вот, что я упустил… Эй, Минхо! — на этот раз вместо того, что бы спрыгивать на пол, Джисон рыбкой выскочил вперед, упершись руками в стойку, но, конечно, не удержался. Хенджин на этот раз его поймал, усадил на колени и зашипел: — Ты что, дебил, творишь? Джисон извернулся в руках, почти как русалка, и заорал: — Минхо, а ты случайно не… Хенджин успел зажать ему рот руками. И перестал держать. Джисон, крутясь, стек с него вниз и лег животом на стойку, продолжая горланить имя их бармена. Минхо подошел с блистательным спокойствием, хотя на его месте Хенджин давно бы врезал себе и Джисону. — Прекратите позорить себя и меня. Скажите, что вам от меня нужно, или сваливайте. — Можешь просто дать нам… — Хенджин перехватил друга посреди фразы и отодвинул в сторону. — Можешь просто поговорить с нами, пожалуйста? Один шанс. Не случится — мы свалим. Минхо поднял брови, прикрыл глаза, словно спрашивая у самого себя, с хрена ли он должен соглашаться на условия двух пьяных придурков вместо того, чтобы просто позвать охрану. Но, наверное, у них все-таки была хоть какая-то доля шанса, потому что Минхо оперся локтями в том месте, где только что лежал Джисон, и с показательным вежливым интересом предложил: — Ну, рассказывайте. — Э-эъм… — они переглянулись. — У меня две собаки, — выдал Хенджин первое, что пришло в голову. — У меня три кошки. Это соревнование? — Минхо наклонил голову, опершись о собственный кулак, и Хван умер от этого мягко-интересующегося взгляда. — У меня тоже собака! — сказал Джисон, словно свое главное достижение. — На двоих у нас три собаки, мы выиграли! Хенджин покосился на друга. — Ты лил ему больше градуса, чем мне? — Он просил добавки в три раза чаще, — снисходительно-лениво качнул Минхо бровями, а затем посмотрел на Хенджина и совсем уголками губ улыбнулся. Кажется, Хенджин расплылся, даже если алкоголя в нем было меньше. Он открыто улыбнулся в ответ, ощущая, как глаза превращаются в щелочки. — Смотрите: нас трое, — Джисон, лежа животом на стойке рядом с Минхо, загибал пальцы с сосредоточенным лицом. — Собак у нас трое. Кошек трое… — закончив высказывание, он крайне задумчиво вгляделся в свои руки. — И? — И это значит, что мы идеально сочетаемся, разве нет? — пролепетал Джисон, подняв голову. Он оказался довольно близко от Минхо, что растерянно моргал от такого уникального умозаключения. Хенджин смотрел на них чуть сверху, и отчего-то его поплывший мозг решил, что эта картина вовсе не должна вызывать ни капли ревности. Зачем? Это было красиво: такой идеально-вежливый, держащий строгую дистанцию Минхо и такой размазанный по столу ложкой Джисон, с обожанием щенка перед куском говяжьего рубца глядящий, и вообще… Они смотрели друг на друга, а Хенджин смотрел на них. И ему казалось, что это было очень, очень долго, но потом резко закончилось, когда Минхо отвернулся, кидая взгляд на Хвана, и оказалось, что все вообще только началось. У Хенджина, например, началась аритмия и даже второе, если не третье, дыхание открылось. Минхо источал уверенность всем телом. Минхо знал, что он хорош, и видел, что нравится, но не спешил ни принимать, ни рьяно отвергать. Хенджин тоже слепым не был и знал, что достаточно красив, чтобы нравиться большей части людей независимо от пола, но перед их барменом он был обессилен, раздавлен и просто потекшей лужицей липкого мороженого. — Что-то еще для вас? — стоило Минхо моргнуть, и в его глазах уже совсем другой — их бармен, с его вежливым профессионализмом. Хенджин пошатнулся. И решил, что это их последняя возможность, но все, что он придумал, было: — Расскажи о своих кошках. Пожалуйста. И это сработало. Минхо выгнул бровь с насмешливым: — Разве собачникам будет это интересно? — получил два «Да!» на выдохах и рассказал. Хенджин попал в точку, прям с разбега и сразу в простату умудрился. Минхо говорил долго. Он рассказывал о кошках с тем искренним интересом, который всегда заряжает слушателя. Минхо говорил выверенно, иногда эмоционально, сам смущался своих же проявлений чувств, умеренно жестикулировал, изящно шутил и доводил свои мысли до конца. Хенджин слушал его, утопая в мелодичном голосе и блеске бесконечной любви в глазах. Он смотрел жадно, впечатывая в себя улыбки и морщинки в уголках прищуренных глаз, движения бровей и губ, и словно пытался пройти какую-то экстренную программу. Курс «Ли Минхо» за 30 дней экстерном. Да, он рассказал им о кошках, а после перешел и к родителям, и сказал свою фамилию, и про то, что похож на маму, и как подобрал первого кота из приюта, и Хенджин слушал и так сильно надеялся, что не забудет этого завтра…

***

Он не забыл. Не забыл ни улыбок, что поднимали аккуратно уголки губ или широко растягивали до виднеющихся клыков; ни блеска лихорадочного от клубного освещения в стекленеющих глазах бармена и мягкого сияния темной радужки, стоило их Минхо облокотиться о стойку, слушая их или рассказывая о себе. Но было ли это хорошо для Хенджина? Вряд ли. Конечно, они пришли еще и еще. Отлежались на следующий день с похмельем, прогулялись, не обсуждая, легли задолбанными до такой степени, чтобы не обращать внимания на непривычно поделенную на двоих кровать, и мгновенно уснули. А следующим днем пришли снова. Взяли безалкогольное и просидели полдня, отвлекая Минхо от редких в полдень клиентов. Снова слушали про кошек. Выучили их имена и биографии. Рассказывали о своих детях. Взяли с Минхо обещание подумать насчет погулять. И пришли снова ночью. Джисон нарядился. Хенджин хихикал над ним всю дорогу, но, вообще-то, сам даже подкрасился чуть. Хан почему-то не комментировал его смешки. Он вообще стал вдруг молчаливым. Для такого человека, как Джисон, молчание являлось крайне плохим признаком. Но Хенджин был слишком сосредоточен на том, чтобы не думать об их бармене. И все-таки они были здесь, оба напарфюмированные и вылизанные, а Минхо был за своей стойкой ровно такой же опрятный и прекрасный, как всегда. Увидев их издали, он не стал приветственно махать или радостно улыбаться, но кивнул едва заметно, тепло, и от одного этого у Хенджина прошлось горячей водой между лопаток. Они сели на привычное место и попросили что-то достаточно слабое. Хенджин подозревал, что у них может не хватить денег на месяц после того, сколько они оставили в этом баре, и потому под предлогом здорового образа жизни вчерашним вечером предложил Джисону алкоголиться поменьше. Тот кивнул, серьезно смотря в монитор ноута, и даже не пошутил. Хенджин удивился, но промолчал, пристегивая поводок к Кью, и выгулял Ппаму вместе со своими детьми, чтобы дать Джисону немного времени наедине с собой. Вдруг поможет. Возвращаясь, наткнулся на теплый-теплый взгляд из-за кромки экрана, тут же спрятанный в голубом свете. А ночью, укладываясь на противоположном крае, услышал как будто застенчивое «спасибо, хен» от сидящего спиной к нему Джисона. Стесняющийся Хан? Станет ли завтра Хенджин низким и некрасивым? Их бармен налил им молча, улыбнулся слегка-слегка, сделал отмахивающееся движение рукой и метнулся к другим клиентам. «Вернется, как только слегка разгрузится», — трактовали это парни и обернулись друг к другу. Но разговор не клеился. Та молчаливая неловкость, что поселилась между ними непонятно с хуя ль, росла каждый день, и, если еще недавно была совсем незаметной, и вполне с ней жилось, как прежде, то теперь Хенджин чувствовал ее кожей. Что, конечно, не мешало ему игнорировать ее. Он отвернулся от Джисона, скользя взглядом по помещению. Здесь столько людей, он мог бы найти кого-то, кто не был бы объектом вожделения его друга. Например, Минхо или, скажем, Ли, или, быть может, их бармена. У Хенджина не нашлось других идей. Он смотрел исподлобья, прикрывшись рукой со стороны Хана, тщетно надеясь быть не уличенным. — Я вижу. Хенджин вздрогнул. — Прости? — Все ок. Он же красивый, почему ты стесняешься смотреть? — Ну, — Хенджин повозил трубочкой в полупустом бокале. — Он нравится тебе. Джисон не отрицал, а смотрел, словно пробуя на вкус, только не коктейль. — Тебе тоже, — сказал спокойно, а у Хвана дернулось под грудиной. Он замолк, чтобы сглотнуть все, что хотелось сказать. Джисон тоже молчал — это тревожно. — Не хочу соревноваться. Забирай себе. Хан потянул коктейль своим маленьким ртом, сглотнул и осторожно произнес: — Не обязательно соревноваться. — Ага. Так что забирай. Я найду лучше, — усмехнулся Хенджин по-сучьи, поднялся, провел по плечу Джисона рукой и вышел в холодную морось. Так паршиво, что даже напиться не хочется. Только лечь и лежать. Этим он и занялся, добредя до отеля. Джисон зашел, пахнущий ночью и тяжелым парфюмом. Не только своим. Хенджина он нашел завернутым в оба их одеяла, раскинувшимся на всю кровать в обнимку с Кью, с ноутом Хана на животе и Кками под мышкой. Ппама вскочил с его ног, встречая Джисона. — Ты давно пароль от моего компа знаешь? — спросил он, разуваясь. — Давно, — отозвался полумертво Хенджин. Фильм чуть улучшил его настроение, но потом у них закончилась вся еда, и стало еще грустнее. Джисон подошел, замер над ним почему-то почти строго, дождавшись, пока Хван поднимет на него взгляд. А затем по-простому залез к нему в одеяло, вызывая тонну шипения, недовольного мокрыми волосами и холодными руками. Они даже распугали всех собак, да и ноут с фильмом стал фоновым. — Ну что? — удостоил своего внимания Хенджин, когда стало ясно, что вырваться из ледяных ладоней ему удастся не скоро. — Ничего, — Джисон то ли пьяный, то ли сонный ткнулся ему в плечо носом. Влажным, холодным. Почти что собачий. Хенджин похихикал и потрепал его за ухом, слыша усмешку, потонувшую в домашней футболке. — Зря ты ушел. Минхо согласился. Погулять с нами. — Рад за тебя, — почти искренне ответил Хван, опуская руку на его спину. — Не, ты не понял. С нами, хен. — Зачем я вам на вашем свидании? — резонно спросил Хенджин. Джисон помялся, ерзая под одеялом и трясь о подмышку лицом. — Ну, это же не прям свидание. Мы просто, вроде как, погуляем. Минхо не умеет плавать, представляешь? Всю жизнь живет на побережье и не умеет. Я подумал, ты бы мог его научить. Хенджин прикрыл глаза. Должен ли он был чувствовать злость на Джисона? Или ревновать Минхо? Наверное, но он чувствовал только глухую усталость и вязкое обидное «жаль, что так мило поболтали они без меня». Он отвернулся, откатываясь на свою сторону кровати и вытаскивая руку из-под джисоновской шеи. Странно, но без его холодных рук стало морозить. — Ну, эй. Не дуйся. Пожалуйста, хен, идем с нами, — Джисон придвинулся было ближе, но Хенджин выставил руку, напоминая о том, что здесь — его часть кровати. — Зачем? Буду третьим лишним. Твоим другом Стивом. — Не будешь. Я тебе обещаю. — Иди и строй свою личную жизнь, у меня две собаки есть, я переживу. — Нет, ты не все еще понял. Я не из жалости зову. Я, типо, реально хочу, чтобы мы погуляли втроем. Хенджин вздрогнул. Он даже в мыслях не позволял себе оформить обиду в это «из жалости», но, стоило Джисону произнести… — Это ведь не соревнование, Сон-и. — Точно нет. — И не свидание, раз нас трое. — Ну, это спорно… — Тогда что это? — Блять, Хенджин. Я не знаю, что я такое, а ты просишь у меня определить род не построенных еще отношений. Иди ты в сраку, знаешь. Наплевав на их стороны кровати, Джисон ткнулся лбом ему в живот. Хенджин посмеялся, ощущая, как давит его макушка, и за волосы осторожно отвел его в сторону. Конечно, Джисон был пьяным. Но масляность его взгляда, который он задержал на лице Хенджина, стоило руке того оказаться в волосах, кажется, превышала дозу алкоголя в его крови. Однако Хван не мог сказать точно, он не знал, сколько Джисон выпил. — Ладно. Я пойду с вами, — выдохнул он. — Спасибо, — Сон-и улыбнулся как-то криво-косо, очень медленно и почти жутко. — В качестве дружеской поддержки буду. Хан перестал улыбаться. Смотрел только. Молча — а Хенджин уже давно знал, что это страшно в исполнении его друга. Потом улыбнулся — совсем обычно, нормально, и поднялся, уходя в душ. Хенджин остался с играющим, никому не нужным фильмом и явственным ощущением, что он где-то проебался. Но это было бредом. Все, что говорил и делал Джисон, было яснее ясного для него в отдельности, но, пытаясь сложить показания вместе, Хенджин получал какую-то блядскую формулу зелья мгновенной смерти. Раньше ему казалось, что он понимает этот мир лучше Джисона. Он нихуя не понимал больше. Только когда Хенджин уже засыпал под титры, Хан, маленький и вкусно пахнущий, умостился к нему под бок, убирая ноут под сонное мычание, и, обняв вокруг торса, пропел детским голосом: — Давай мириться. Будем дружить, гулять и делиться. Хенджин согласно промычал, уже находясь одной ногой в дреме, и его хватило только на то, чтобы слабо умостить ладонь на чужую поясницу, прежде чем грохнуться в сон. Видеть Минхо без форменного фартука было равноценно тому, как увидеть его в белье. По крайней мере, у Хенджина мерзко вспотели ладони, чего не случалось с ним совсем никогда, может только пару раз в школе. Он не мог наглядеться, пока шагал навстречу, и знал, что Джисон не может тоже. Они переглянулись, и Хенджин широко улыбнулся, сам не зная, почему. Что-то пело между ключиц. Таким розовым тонким голосом. Минхо не торопился идти к ним. Завидев издали, он развернулся лицом и стоял расслабленно, как будто вот эти переглядки на расстоянии не смущали его, как всех нормальных людей. Не то чтобы это сильно удивляло. Хенджин остановился в двух шагах. Джисон, подойдя сначала на пол-шага еще, затормозил, рукой притянул Хвана поближе, и они одновременно протянули руки, тут же замявшись. — Ничего, я амбидекстр, — не растерялся Минхо и протянул обе своих одновременно. Хенджин не сразу, но сориентировался и пожал его левую. Ладонь у Минхо теплая, мягкая, ухоженная. Меньше, чем у Хенджина, но больше, чем у Джисона. — Надеюсь, вы голодны, — Минхо развернулся к фургончику с быстрой едой. — Я угощу вас, — констатировал он так, что стало сразу ясно — отказываться бесполезно. — Пипец, ты кого нам отхватил, миллионера? — прошипел Хенджин Джисону так, чтобы и Ли услышал и усмехнулся. — Я сам охуел, бро, — выдохнул Джисон, и отмер. — Тогда я заплачу за аттракционы. Хот-дог буду. Много горчицы, пожалуйста. Минхо обернулся к Хенджину с поднятой бровью. — Гонконгские вафли со взбитыми сливками и фруктами, будьте добры, — попросил он в окошко фургона. — Да, он у нас пижон, — сказал Джисон непонятно кому, уже открывая в телефоне карту этого парка. Хенджин только фыркнул и поймал изучающий взгляд Минхо. Такой, приятно изучающий, от которого не хочется закрыться. — Я предлагаю сразу пойти на гигантские качели, — предложил Джисон, принимая свой хот-дог и сразу откусывая едва не половину. — Если хочешь, — пожал плечами Минхо. Хенджин скривился, но ему подали вафли, и он успокоился. — Ну глотай уже ее целиком! — нетерпеливо проныл Джисон, едва не подпрыгивая на месте. — Так нельзя, ее надо есть ложечкой, — зачерпнул Хенджин еще начинки. — А у тебя все еще кетчуп на губах. — А ты не переводи стрелки! — Почему вообще на аттракцион нельзя с едой? Разве не могу я совместить приятное с приятным? — Потому что кому-то из работников придется ответить за чью-то испорченную кофточку или прическу, если ты это уронишь, — Минхо опирался о забор, за который их не пустили, словно он совсем никуда не торопится. — Ха! Они плохо его знают! — Я не выпущу еду из рук, даже если вон тот динозавр оживет и попытается откусить мне голову, — Хенджин указал взглядом на огромную надувную штуку, облепленную детьми. — Кстати, пойдем в парк динозавров? — Сколько тебе лет, Джисон? — Там страшно! — Там билет три плюс. — Вы всегда так пререкаетесь? — Да. — Нет. Джисон сощурил глаза и попытался сделать злобно сжатые челюсти, но получились только надутые щечки. — Или ты ешь это быстрее, или я засуну это тебе в рот! — Не все могут запихивать в себя еду за минуту, как ты. — Почему бы нам ему просто не помочь, Джисон-и? Хенджин завис на секунду с мыслью о том, когда это там они успели перейти к ласковым именам, и за это время оба успели откусить от его вафли по солидному куску. — Видишь, — гордо сказал Джисон, не прожевав. — Не обязательно есть ложкой. — У тебя вся морда в сливках. В дополнение к кетчупу, — поворчал для приличия Хенджин, но откусил тоже. — А это стиль. Красный плюс белый — это розовый, так? Может, это моя помада. — Нет, это не выглядит как помада, это выглядит как просто испачканный рот. — Вы оба такие болтливые, — вздохнул тяжело Минхо, наклоняясь, чтобы откусить еще. Хенджин старательно отвел взгляд, но напоролся на Джисона, тут же усмехнувшегося грязными губами. Хван выразительно закатил глаза, показывая, что ни о чем таком он и не думает. И засунул в себя последний кусочек, старательно не глядя на Минхо, облизывающего губы. Джисон так же пытался, но…только больше размазывал. — Тебе тоже помочь? — хмыкнул Минхо. — О, а дава… Хенджин вытряс из кармана салфетку и сунул ее прямо Джисону под нос. — Эх, обломщик, — грустно вытер он лицо. — Помогайте друг другу не при мне, — промокнул Хенджин губы другой салфеткой. — Тебе не нравится смотреть? — Это он просто ломается. — Давайте прекратим это прямо сейчас! — зашипел Хенджин и под хихикание с двух сторон залез, наконец, в качели. Пристегиваясь, он чувствовал, будто из ушей вот-вот повалит пар. — Следующий пункт — катапульта! — подскоком кружа вокруг, словно гиперактивный ребенок, Джисон вытянул руку вперед, наверное, представляя себя капитаном судна. — Почему у нас решаешь за всех ты? — поинтересовался у судьбы Хенджин. — Потому что я успеваю первым, очевидно, — перевозбужденный Джисон накинулся им обоим на плечи, встав посередине. — Может остановимся на традиционном варианте с русскими горками? — почему-то почти неуверенно предложил Минхо. — В нашей жизни нет ничего традиционного! — бравадно крикнул Джисон в небо. Хенджин внимательно посмотрел на Минхо и ткнул друга под ребра. — Ай! Что?.. Ладно. Знаете, я тут придумал кое-что офигенное: давайте пойдем на горки! Джисон развернулся, продолжая удерживать их обоих, и это было так нелепо, учитывая, что он был самым низким и его ноги едва касались асфальта, но Минхо и Хенджин продолжали его поддерживать с двух сторон, направляясь, куда он вел. Хенджин поймал благодарный взгляд Минхо за головой Джисона и улыбнулся. — Батут! — провозгласил Хенджин в ту же секунду, едва они вышли. — Все, я успел первым, мы идем, — и схватил обоих под руки, тараном таща в нужную сторону. Но никто не сопротивлялся. Джисон хохотал, а Минхо, кажется, все еще под впечатлением от горок, послушно переставлял ноги. — Канатный парк! — завопил Джисон, увидев издали. — Пойдем-пойдем-пойдем-пойдем! — Дай хоть попить, — пробурчал Хенджин, оглядываясь в поисках приличных напитков. — Как думаешь, осилим сегодня черную полосу? — энтузиазм Джисона не утихал никогда, даже после двух часов в парке. — Я согласен максимум на фиолетовую. — Как хотите, но я пойду на оранжевую, — без всякого выражения в голосе сказал Минхо. Даже Джисон замедлился, переглядываясь с Хенджином. — Это же самая низкая, детская… — А куда бы ты хотел? Минхо задумался на секунду, а затем поднял тот хитрый предвкушающий взгляд, который куда лучше шел его лицу, чем пустая отрешенность. — В комнату страха. — О-о-о, Хенджинни обожает ее, да, зай? Хенджин угрюмо посмотрел вокруг, ища, что бы такого кинуть в Джисона, и в итоге сдался. — Ладно, только сначала зайдем за какими-нибудь охлаждающими коктейлями. — За-ай, ты точно хочешь пить перед комнатой страха, которую ты так любишь? — пропел Джисон, повиснув на его руке. Хенджин раздраженно стряхнул его. — Еще раз ты назовешь меня так, и до конца жизни будешь записан в телефоне как «Белка»! — Я говорю, мне клубничный молочный коктейль, ты же платишь, да? Хенджин подзакатил глаза со злобным звуком и мягкой улыбкой и направился к фургончику, по дороге спросив у Минхо: — Что будешь пить ты? — Просто воду, — ответил тот, глядя из-за челки так, что Хенджин заранее решил — пойти в комнату страха ради того, чтобы Минхо не пришлось бояться высоты, это стоит того. А еще решил, что обязательно спросит у Джисона, почему он назначил их несвидание в парке аттракционов и не спросил при этом у Ли насчет фобий. Он не был настолько наивен, чтобы полагать, будто желание «просто воды» — ради экономии его кошелька. Жарким днем обычная вода всегда стоит дороже кофе. — Ну как тебе? — Джисон положил подбородок на плечо друга, встав на носочки. Нагло пользуясь тем, что Хенджин временно недоступен и не способен его приструнить. — Мне казалось, у Джисона высокий голос, но, услышав, как визжишь ты, я уже готов записываться на уроки вокала, — раздался мягкий голос Минхо с другого бока, после в его руку была вложена полупустая бутылка. Хенджин покачал головой, жадно отпивая воду. Он был настолько дезориентирован, что даже не озаботился вопросом слюней, уже постфактум извиняясь, на что Минхо пожал плечами и отпил тоже. Джисон посмотрел на них по очереди и тяжело нахмурился. Хенджин бы заподозрил что-то, если бы не был все еще мысленно в зале со свисающими с потолка цепями. — Знаете, раз уж вы оба не хотите на катапульту, я пойду на нее один, — выдал Джисон, едва они вышли из темного помещения. У Хенджина, по ощущениям, глаза вдавились в череп, поэтому он не смог выдавить ничего кроме вопросительного мычания. — А вы сходите нам за нормальной едой, уже вечереет. На, там точно хватит, — протянул он карту, и Хван автоматически за нее схватился. Уже смотря в спину Джисона, он начал постепенно анализировать происходящее и осознал, во-первых, что вцепляется в рукав Минхо, а, во-вторых: — Так это же моя карта, придурок! Ответом Хенджин удостоен не был, зато Ли говоряще усмехнулся. Кинув смешливый взгляд, зашагал в сторону. Хенджин двинулся следом, периодически неловко косясь вбок на его спокойное лицо. Без Джисона резко стало тихо, и в этой тишине Хенджин слышал только свои паникующе носящиеся по голове мысли. Джисон, наверное, думал, что оказывает охрененную услугу своему другу, но оказал только влияние на его сердечно-сосудистую систему. Не самое благоприятное. — Куда мы идем? — спросил он единственное, что смог родить его мозг. — За едой. Я думал, мы решили это пару минут назад, — в отражающих каждую вывеску глазах чуть снисходительное насмешливое, а лицо — камнем. — Меня никто не спросил, — протянул Хенджин недовольно. — Мы негласно решили, что мнение двоих здесь выигрывает. Хван побурчал себе под нос, уже видя в нескольких шагах фургончик. — Ты ешь что-то кроме гонконгских вафель? — Вообще-то да. Бао. — Баоцзы с анко и с мясом, пожалуйста. — На этот раз плачу я. — Если это поможет тебе чувствовать уверенность. Минхо прикрыл веки, приподняв брови, изображая максимальное снисхождение, и Хенджин зло посмотрел на него из-под растрепавшейся челки, бывшей несколько часов назад легкой укладкой. Бао оказались вкусными, как и всегда. Они ели в молчании — это было так удивительно для человека, живущего с Джисоном, что Хенджин чувствовал только блаженство от уютной тишины и никакого давящего стеснения. Они сидели на низком заборчике — в вечерний час все лавочки оказались ожидаемо заняты. Хенджин доел первым и, выбросив бумажку, оказался в мучительной ситуации. Минхо не думал долго, прежде чем спасти его: — Хочешь? Вообще-то Хван был довольно брезглив к чужим слюням, если это был не Джисон. Но он наклонился, отхватив добрый кусок. — Мясная после сладкой. Что с тобой не так? — проговорил в воздух Минхо, отправляя в рот последний остаток. — Ты сам предложил, — возмутился Хенджин, прикрывая рот пальцами. — И вообще, почему ты себе не берешь ничего вкусного? — Я легко набираю вес, — отправив упаковку в мусорку, Минхо снова обернулся к нему. Хенджин пробежался по нему глазами, будто забыв, как он выглядит. Но лишним это точно не было бы ни в какой раз. — По мне не скажешь? — предугадал Минхо. Хенджин только кивнул. — Спасибо, я стараюсь. — А если бы ты мог съесть что угодно и не заработать ни калории, что бы это было? Минхо снова склонил голову набок, улыбаясь. — Ты соблазняешь меня? — Пока примеряюсь, — в стрессовых ситуациях язык Хенджина работал быстрее, чем мозг. — Пудинг. Луну из пудинга, — пожал плечами Минхо. Хенджин только качнул бровями. Он не мог спорить с таким. — Ладно. Это бред, но мой вопрос тоже был бредовым. Давай реальнее: скажи, откуда взялись твои кошки? — Когда мама-кошка и папа-кот сильно любят друг друга… — Минхо, блять. — Я не отрицаю этого, но давай пока не будем переходить на личности. — Почему именно кошки? — А почему собаки? Все вокруг хотели собак, так что я решил… — Выделиться? — усмехнулся Хенджин спизженной у Минхо усмешкой. Он наклонил голову, приоткрыв уголок рта. — А разве ты не решил быть не таким, как все, когда отрастил волосы? — Нет. Я решил быть сексуальнее, чем всегда. Минхо облизал его взглядом. Буквально, Хенджин почувствовал себя влажным. По всему телу. — У тебя достойно получилось. Хенджин полуулыбнулся, откидываясь назад на выкинутую за спину руку. В задницу врезался холодный забор, но едва ли его это волновало. Потому что с такого ракурса Минхо был ближе, и он так же бегал блестящим, почти масляным взглядом по его лицу, как это бывает…всегда когда тогда. Хенджин не старался думать, но в его голову сама врезалась мысль «Джисон», и он запаниковал. Минхо, конечно, заметил, и перевел голову на другой бок, дальше от Хенджина с его паникой. Зачем он вообще это делает? Разве может он вот так кидаться в это, не сказав Джисону и не получив заслуженный фингал? Даже если он нравится Минхо. Даже если он нравится больше, чем Джисон. А это так? Хенджин запутался, причем еще давно, но теперь нити его разнящихся друг с другом показаний стянулись вокруг его несчастной влюбленной головы, и он не умел больше видеть ничего перед глазами, кроме одного большого «ёлы-палы, куда нас бросили». И лица Джисона с улыбкой от уха до второго. Ах, да, Джисон, из-за которого это говно и началось, нашел их, видимо, и подошел, незамысловато улыбаясь и расспрашивая, и даже не подозревая, какой из Хенджина дерьмовый друг. Минхо что-то отвечал, легко улыбаясь и принимая из рук Джисона какую-то карточку, а Хенджин не мог прочитать слова из-за белого шума, окружающего его голову. Джисон что-то возбужденно рассказывал, так же экспрессивно и ярко, как и всегда, а Минхо слушал с мягким сиянием в глазах и провел ладонью по его ноге от бедра до колена, широко и ненавязчиво, словно так и должно было быть. А Хенджин отупело пялился, не понимая, что происходит ни вокруг него, ни внутри. Джисон перевел на него взгляд, не услышав ни единого клокочущего смеха на свой рассказ. Он поймал лицо Хенджина в ладони, словно пытаясь докричаться до него из бездны. — Ты чего, эй? Не умирай, там собаки негуляные. Хен, ало, дыши пожалуйста, а то я тоже перестану! Я тебе еще не разрешал умирать, я как объяснять это твоей маме буду, ты подумал? Давай дыши. — Я дышу, — сипло отозвался Хенджин, огромными зрачками словно пытаясь проникнуть взглядом в Джисона. — С чего-то надо начинать. У тебя что, инсульт был? Совсем старость, да? Перенервничал на горках, зай? — Не зови меня так, — поморщился попросту автоматически, убирая маленькие ладошки от лица и начиная видеть мир вокруг. — О, оно живое. Минхо, ты его укусил? — Нет, я его почти поцеловал. Хенджин бы умер, если бы не ожил только что. — А, ну понимаю, я бы тоже в обморок ебнулся, если бы меня такие, как вы, собирались поцеловать. Но ты-то давай будешь жить, я твоих двоих детей обратно не повезу, оставлю на Минхо, и их загрызут его кошки. Джисон бормотал, нервно улыбаясь, а Хенджин бурлил в своем сознании и уже вообще ничего не понимал. Булочка Бао в нем явно засобиралась на выход. — Я в уборную. Его молча отпустили. Хенджин чувствовал их взгляды, убегая, и отчаянно старался не чувствовать себя убегающим. Уличные туалеты — не лучшее место для того, чтобы страдать о сложных чувствах, но, за неимением альтернативы, Хенджин забрал волосы мокрыми руками и уставился на свое бледное, с темными неспокойными глазами лицо. Какого хуя? Адекватные вопросы без мата не складывались в его голове, и он решил начать с них. Что за херня вообще происходит? Кто из них большая блядь? И почему Джисон ведет себя так, будто ему вообще заебись? И почему у Хенджина ощущения, словно только он один ничего не понимает? И правда ли Джисон оставит его детей, если он умрет? Хотя бы в последнем Хенджин мог быть уверен. Нет, Хани никогда бы не бросил Кью и Кками, но все остальное вызывало только больше вопросов, чем дальше Хенджин в них углублялся. Он понимал свои чувства, он видел чувства Минхо и Джисона. К себе и друг к другу. Он только в рот не ебал, как это все согласуется одно с другим. У него где-то не сходились тонкие зубцы механизма, и шестеренки не вращались. Только голова кружилась. Хенджин вышел на воздух по-прежнему ничего не вдупляющим, но хотя бы успокоенным. Он нашел их на том же заборе. Наверное, сошел бы с ума окончательно, если бы сидел Минхо с Джисоном так же, как сидел он только что с Хенджином, но нет, Джисон оказался с другого от Ли бока, и Хенджин решил не анализировать свои ощущения по этому поводу, чтобы не заводиться снова. Джисон поднял на него голову с большими глазами и круглым ртом. Хенджин тоже не знал, как себя вести. Даже Минхо, кажется, стало некомфортно, но он слился с фоном, оказавшись вдруг прекрасно молчащим, когда это ему нужно. У Джисона в лице ни злости, ни осуждения, только вопросительная настороженность. А Хенджин знает, что Хани не умеет врать лицом, по крайней мере, не ему. Он шагает ближе без какой-то цели, просто ощущая желание быть. Наверное, из вины. Джисон глядит снизу вверх с сомкнутыми губами и бровями уголком, и Хенджин замечает где-то в своем мозгу параллель и отходит в сторону, присаживаясь с другого бока от друга. Все еще ли? В любом случае, близость Минхо он сейчас точно вывозить не способен. Взгляд Джисона меняется, но Хенджин по-прежнему не может его прочитать. Он никогда не видел такого у Хана. Он, по правде, и в ситуации такой еще не оказывался никогда. С любым другим, у кого нет детской растерянности за колкими ресницами, нет выглядывающих из-за округленной верхней губы маленьких зубов, он бы не чувствовал такой вины. Почему он вообще ее чувствовал? Хенджин никогда не задавал себе такой вопрос, но только сегодня увидел, что ни перед одним из друзей он не ощущал такого жгучего чувства, если ему кто-то нравится. Даже если это один человек на двоих. Почему Джисон? А он поводит глазами по лицу Хенджина и, не найдя там ничего совершенно, скользит в сторону Минхо, коротко совсем переглядывается и возвращается. А потом улыбается. Поднимая уголки губ, прищуривая слегка глаза — совсем натурально. Тоже спиздил у Минхо, Хенджин видит. Джисон не умеет врать лицом, но сейчас Хенджин хочет ему верить и верит, улыбаясь в ответ совсем легко и мягко. Они оборачиваются к Минхо одновременно. Тот смотрит на них единожды, а моргнув, тоже зеркалит в глазах незамысловатую улыбку. Он принимает их игру. Хенджину нужна передышка. А Джисон по-прежнему понимает больше. — Идем в сторону тех красивых ворот? — Минхо кивает себе за спину, на ворота входа-выхода. А взгляда от Хенджина не отводит. Он встает, бросая контакт. — Да. Мы можем тебя проводить, — «хоть до Сеула вплавь, если это поможет отложить разговор с Джисоном». — Нет уж, спасибо. Торопитесь домой, вам стоит хорошо поспать. Минхо улыбнулся по-своему, по-сучьи. Хенджин пробуравил его взглядом, но напоролся на пуленепробиваемое стекло на зрачках и обессиленно засунул руки в карманы. Они попрощались на первом же повороте. Хенджин впервые за отпуск пожалел, что живет с Джисоном. На этот раз молчание давило. — А здорово он это придумал, да? — как ни в чем не бывало вошел в роль себя Джисон. — А? — Ну, Минхо здорово придумал. Заплатить за нашу еду. Потом я платил за аттракционы, а ты за напитки, и это ж наверняка дороже даже вышло. Хенджин усмехнулся себе под нос. — В следующий раз отхряпай реального миллионера. И вообще, ты с моей карты платил, крутой ты этакий. — Так получается, миллионера я себе уже отхряпал? Хенджин улыбнулся тихонько. Атмосфера неизбежности разговора не рассеялась, но он начал видеть дорогу перед собой и настоящую слабую улыбку Джисона. В отеле желтый свет режет глаза после вечерних улиц. А может, после режущих улыбок, не отражающихся в глазах. Кью сбивает его с шага, бросаясь когтистыми лапами на живот; Ппама вьется у джисоновых ног, напрыгивает, царапая ему бедра; Кками спрыгивает с их кровати и потягивается, принимая почесывания. Хенджин берет поводки в руку. Настоящая взрослая жизнь — прежде чем переживать драму, нужно выполнить свои обязанности, — он усмехается. Вернувшись снова, кладет Кками себе на грудь, устраиваясь на кровати, Кью мостится где-то рядом. Домыв лапы Ппаме, Джисон выключает в ванной свет со вздохом, и становится темно. Хенджин слишком устал, чтобы дотянуться до лампы. Джисонов взгляд слишком не джисоновский, чтобы он захотел разбавить полумрак. Хенджин глядит в потолок и не дышит, когда тот приземляется рядом. Ппама напрыгивает сверху на Кью и закусывает ему ухо, Кками недовольно перебирается подальше от мокрой возни, пройдясь лапами по лицу хозяина. Джисон хихикает, и Хенджину приходится посмотреть в его глаза, чтобы выразить все свое возмущение. Но ничего сходного он там не находит. Джисон смотрит прямо, открыто и не злится. Если только Хенджин снова не проебался, посчитав его проще, чем он есть. В последние дни он все чаще сомневается в том, что действительно знает своего друга, как облупленного. Он смотрит внутрь взгляда с надтреснутой скорлупой и забывает, что собирался возмущаться. Хенджину хочется что-то сказать, что-то вроде «пожалуйста, прости» или «я дорожу тобой сильнее любого из людей», но он просто смотрит. И, должно быть, делает это весьма жалко. Потому что Джисон подбирает под себя ноги, и Хенджин, лежа на уровне его бедер, чувствует себя маленьким. Аккуратные губы приоткрываются, чтобы вдохнуть, а Хенджин уже выдыхает покаянно, прикрывая в смирении с любым исходом глаза. — Тебе нравится Минхо, — без разбега и под дых. Хенджин может перевести стрелки, но только кивает, не поднимая век. Он впервые в жизни боится. Боится не Джисона, боится потерять, и потому молчит. — И мне, типа, тоже, — ну, очевидно. С этим Хенджин уже смог разобраться сам. — Ты чего жмуришься? — он чувствует, как Хан нависает, и заставляет себя распахнуть глаза. У Джисона там — темнота, а Хенджин в ней потерялся. — Не знаю. Страшно. — Не ударю, — Джисон ниже, темнота гуще. — Это не самое плохое. — А какое «самое»? — Если дружить перестанем. Хенджина выбрасывает. Из темноты, из взгляда, его выталкивает наружу, и он хватает воздух ртом — изгнанная волной рыбешка на песке. Он смотрит непонимающе, а за колкими ресницами заслонка, пугающей темноты не видно больше, а Хенджину от этого еще страшнее. — Не перестанем, — улыбается Джисон косо, избегает прямого контакта, ползет взглядом где-то вдоль плечей. Хенджин не слышит своего облегченного выдоха. Потому что его нет. — Давай я просто не буду с вами ходить, — выталкивает он с воздухом. Джисон поднимает брови, кривит рот, и это совсем не его, но и не искусственное. Хенджин чувствует — Хан не просто почерпнул что-то новое из Минхо, он изменился за это время их вротебаного отпуска. — Все будет хорошо, я просто не буду с ним встречаться, а ты будешь, и мы продолжим дружить. Хенджин чувствует на каком-то неосмысляемом уровне, что делает хуже каждым словом, но не может придумать ничего другого. У него болят виски от чего-то накопленного и неназванного. Джисон усмехается нервно, ведет блестящим взглядом мимо окна по стенам и вряд ли что-то видит. Хенджину почти плохо от того, что он не может помочь. — Ты…такой тупой, хен, это пиздец, — Джисон достает из-под себя ногу, упирается в колено, сжимает в кулак свою челку. Не смотрит в глаза, скачет бесцельно по стенам. — Или прикидываешься, я не понимаю. Блять, Хенджин, — он вдруг снова нависает, на этот раз прямее, жестче, и Хенджина впечатывает в кровать, хотя между ними все еще с тридцать сантиметров. — Давай один, один, но честный, как собака, ответ. Ты действительно не понимаешь, или ты не хочешь понимать? У Хенджина пустота в голове, кривится рот. Он чувствует себя убитым. Вопрос Джисона выбивает всё из его измученной башки, выбивает и роящиеся противоречивые мысли, и заплетенные паутиной представления. У Хенджина остается только взгляд Джисона над ним с заслоненной блеском тьмой и свое колотящееся сердце. Хенджин улыбается, криво-криво, и чувствует, как теряет контроль над своим лицом. Наверное, кривится некрасиво его рот, скачут брови, смаргивают щекотку в носу глаза, потому что Джисон улыбается, слабо-слабо, и так настояще. Хенджин морщит потекшее лицо, дергает его за плечи раньше, чем думает, и жмет крепко к себе. Джисон обнимает, распластавшись по нему целиком. Они молчат, ластясь друг к другу. Хенджин не знает, что происходит, но ему очень правильно. А может, это просто его мозг еще не допер до какого-то словесного обозначения — телу в любом случае правильно. Джисон чуть гнется, чтобы оказаться носом у его уха, и спрашивает: — Будешь с нами втроем? — так же, как спросил бы «будешь удон с курицей или с рыбой?» Хенджин даже не вздрагивает, только моргает. Да, наверное, именно таким словом это обозначается — то, что он только что позволил себе начать понимать. — Каким образом? — уточняет он все равно. — Раком, блин. Ну, Хенджин, — Джисон крутится, отворачивая от него краснеющее лицо, но с груди его не сползает. — Я просто… — Да, я тоже никогда не… Джисон снова смотрит в глаза, в его смущении Хенджин находит знакомого Хани, и улыбается, когда тот снова отворачивается. Даже если все это дерьмо — неправильное, у него Джисони правильным стал, а значит, так и должно было быть. — И как ты к этому пришел? — Ну, жопой об косяк. — Сони, — Хенджин зачем-то гладит его по голове, и тот хихикает очень нервно, почти захлебываясь. Наверное, им нужно было выпить перед этим, легче бы пошло. Хван сам не может объяснить себе своего спокойствия. Может, он просто слишком заебался нервничать. Может, до него дойдет охуение только потом. — Ну, я подумал, — начинает Джисон. — Вау, — саркастично тянет в потолок Хенджин и юркает в сторону от тычка в бок. Теперь Хан головой на его груди, но снимать ногу с живота не торопится. — Подумал, типа. Ну, мне нравится Минхо. Тебе нравится Минхо. Потом я спросил у него. — И? — у Хенджина защекотало в животе. — Он, прикинь, вообще думал, что мы встречаемся. — Кто мы? — Блять, перестань. — Мы с тобой? Это как? Джисон поднимается на руках, злобно дуя щеки. — Тебе показать? — Не-не, я понял, — слишком поспешно отзывается Хенджин. Джисон ложится обратно на его плечо, и какая-то мерзкая часть Хенджина орет во всю глотку «Хотя, покажи!», но он затыкает ее, слушая Хана. — Он не такой пабо, как ты, так что, я ему когда позавчера ночью просто намекнул, осторожно, он сразу понял и дал понять, что не возражает. — А…вы точно друг друга правильно поняли? — уточнил Хенджин, очень стараясь не дать своей фантазии взбунтоваться. — Блять, ну хен. Давай пойдем и проверим завтра. Джисон отстраняется зачем-то, отчего-то обиженный, и Хван переворачивается набок, притягивая его обратно лицом к лицу и закидывая свое колено на его бедро. Джисон не сопротивляется, только смотрит так…так, что Хенджину кажется — сейчас темнота засосет его обратно. — Погоди. А если мы втроем, это что значит…всегда втроем.? Или там…по очереди? — Блять, это тебе не поликлиника, — Джисон выворачивается, злится, и Хван жмет его обратно, стараясь не сильно думать, почему. — А как? — напирает он вопросом, смотрит настойчиво в оскорбленные глаза. Он хочет это услышать. Джисон хочет это сказать. — Совсем втроем. Хенджин мычит коротко, теряя весь напор. Отпускает, но Хан никуда не девается. Лежит под ним смиренно и ждет, выжидательно вглядывается, ищет. Хван опускает голову, проводя отросшей челкой по джисоновому подбородку — настолько они близко. Смотрит в темноту между ними, где угадываются едва очертания белеющих рук и блеск ремней. Это странно, но не отторгающе. Хенджин зарывается в свои ощущения, и ему не нравится то, что он чувствует. Нет. Его убеждениям не нравится то, что он чувствует. Он поднимает голову, чтобы посмотреть в почти отчаянные глаза. — А тебе будет не противно? Со мной? Джисон не удивляется — он ждал. — Нет. Не будет. Хенджин не удивляется тоже, но что-то проходится мурашками по его затылку и вниз по шее. Он моргает растерянно, перескакивая взглядом с глаз на щеки, с лица на подушки, оттуда на заснувших собак, вдоль стен, вниз на свои руки, снова на лицо, вверх на спутанную челку, открывшую лоб, на глаза, на губы, на глаза… Джисон выдыхает раздраженно и промаргивается в потолок, когда так ничего и не происходит. Хенджин перехватывает его раньше, чем он успеет сказать что-то вроде «понятно, я понял, все окей». — Подожди, я…мне тоже не будет противно, — смотрит вниз, на шею. — Мне просто нужно немного времени свыкнуться. Я, типа, охуел конкретно. Трижды за день, — поднимает взгляд, ловит слабую улыбку и ее отклик в грустных глазах. — Мне нужно будет привыкнуть, но нет — противно мне точно не станет, никогда. Хенджин тычется в шею, закончив, чувствуя, как от стыда стучит кровь в висках. Джисон кладет холодные маленькие ладошки на его пылающее лицо — и это блаженно. — А драмы-то было, — скрипит он, и Хван смеется нервно в ямочку ключиц. — Ну прости, мне не каждый день такие вещи предлагают. — Да? Странно, с твоей-то внешностью. Хенджин молчит, краснея больше. Блять, теперь ему придется переосмыслить очень многие из их обычных словесных перебросок и шутливых подкатов. Блять. — Не грызи себя, скоро закончишься и примешься за меня. Хван ощущает похлопывающую ладонь на своей спине. Когда Джисон стал таким взрослым? Скрип в его голосе настораживает. Хенджин приподнимается, чтобы взять лицо Сони в свои ладони. — Эй. Не реви, а то я тоже зареву. И кто тогда будет красивым завтра, если оба опухнем? Джисон улыбается. Хенджин не видит, но чувствует, как приоткрывается заслонка. Он не спрашивает, но знает, о чем Джисон думает. Его взгляд считывается кожей, когда он спрашивает: — А давай проверим, точно ли не будет противно? Хенджин дергает краями губ, смотря Джисону в переносицу. Он теперь понимает слишком много и не уверен, сколько из этого готов принимать сегодня. В темноту теперь не нужно смотреть — она сочится из глаз Хана и щекочет щупальцами горящие хвановы щеки. Он дышит, продолжая отводить взгляд, потому что на большее функций его организма не хватает. Джисон ждет, не торопит, а чем больше времени течет, тем меньше остается шансов перевести это в какую-то шутку. Хенджин знает, что его затягивает, и позволяет себе это, смотря прямо в глаза. Чувствует, как отрезаются последние пути спасения от темноты, и не торопится бежать. Хенджин видит темный взгляд на своих губах и на пробу опускает свой тоже. Ощущает, как тягучая тьма теперь не в глазах, она между ними и тянется на двоих. Ему страшно, и страшно хочется, и все еще страшно боязно. Он чувствует Джисона под своим животом. Хенджину страшно жаль, что он не настолько смел, чтобы опрокинуть себя в пропасть с бурлящей темнотой, но он по крайней мере готов попробовать ее краешком пальцев, как лижущие волны моря. Он выдыхает, подаваясь вперед и вниз, утыкается губами в джисонову макушку. Слышит кожей горячий воздух под ключицами. Джисон позволяет, и Хенджин ведет носом вдоль кромки волос, пробуя на вкус его запах, доходит до уха. Касается губами призрачно, едва-едва, и сам не уверен, не почудилось ли. Не решаясь на большее, юркает лицом в ямку шеи, прижимается к плечу. Чувствует пульс, нервно усмехается случайной мести. Находит ощупью сведенные в напряжении мышцы на руках, ведет вдоль пальцами. Хан выдыхает плачуще, и Хенджину искренне жаль за то, как он его мучает, но он не собирается ни остановиться, ни повернуть голову, открыв губы. Жмется щекой к шее, слышит движение кадыка громко и сглатывает тоже. Он чувствует Джисона ярче, и теперь Джисон может чувствовать его. Хенджин елозит по нему на границе между застенчивостью и развязностью. Хан терпит, только сжимает плечи, не позволяя себе залезть на шею или взять за затылок. Хенджин благодарен, он скользит ладонью по прикрытым тканью бокам и животу, не решаясь оказаться ни ниже, ни выше. Но Джисон дрожит под ним, и Хенджин заставляет себя прекратить, опрокидывается всем весом, оказываясь прижатым плотно-плотно. Теперь Хан точно чувствует и знает, что Хвану проверенно не противно. Хенджин чувствует ладони на плечах и неровные мелкие вдохи-выдохи грудью, приваренной к чужой груди. Хан глотает и молчит. Возможно, Хенджин его сломал. Но он ощущает, как неуверенно ползут руки немного ниже, оглаживают спину по всей длине. Заползают чуть на бока, поднимаясь выше, мимоходом путешествуют и на руки, заворачивают обратно и снова едут вниз. Хенджин сгребает Джисона в охапку раньше, чем тот бы успел дотянутся совсем ниже. Обнимает не только руками, но всем телом, извиняясь за то, что сегодня не готов дать больше, ногами обхватывает чужие, путается в них, жмется крепко, до приятного давления. Джисон отвечает, стискивает сильными маленькими руками почти больно, вкушает запах с шеи жадно, глотает его и не позволяет себе тереться, только притягивает так, что ближе некуда. Хенджин дышит в сторону, успокаиваясь. Но чувствует, что Джисон не успокаивается совсем. Не то что бы весь мир перевернулся — он просто видит все в другом освещении. Приглушенная темнота в уголках глаз, постепенно сходящая на нет. Яркие блики воспоминаний, оттененных теперь иначе. У Хенджина не шок, выпрыгивающий из широко открытых глаз, у него необходимость проморгаться в непривычном солнечном свете. Он шагнул на неизведанную землю, и на этот раз Джисон его не толкает в спину. Он хотел бы ощутить панику или что-то вроде, но вместо нее продолжает распадаться умиротворение. Хенджин щекочет кончиками пальцев, внешней стороной у кромки ногтя, от плечей Джисона до шеи и обратно. Но по-прежнему чувствует его. Это становится смущающим, не так сильно, как, наверное, должно быть. Хенджину не хочется разъединятся с его теплом, но потребность в уединении берет верх. Они разлепляются, не оглядываясь друг на друга, Хенджин сразу утыкается в подушку лицом, скручиваясь в крендель. Чувствует пружины матраса под боком, когда Джисон поднимается. Слышит его чуть шаркающие шаги в направлении ванной. Улавливает шум воды. Вытаскивает из-под себя ладонь, чтобы обхватить спящего калачиком Кью почти целиком, насколько хватает длины руки. Утыкается в его шерсть, она щекочет в носу, шумит вода в его голове. Хенджин заставляет себя думать. Но быстро понимает, что его мысли идут по кругу «хочу-могу-неправильно». Расцепляет руки, переворачиваясь на спину. Думать получается только о том, что там делает Джисон. Что тут думать? Снова вертится, тычется носом в его подушку. Он не уверен. Не теряет ли сейчас под ворохом чужих чувств немного своих? Не знает, сможет ли удержать это так, чтобы ничего не рухнуло? Чтобы Джисон не рухнул со своей вершины, когда Хенджин не сможет его поймать, потому что будет вместе с ним. Сейчас он может. Но не слишком себе доверяет. Когда вода перестает течь, он приходит только к тому, что снова сомневается. И немного заебался это делать. Он глупый и маленький перед этой скалой, на которую его зовут. Хенджин уже знает, что пойдет. Он всегда шел за Джисоном, Джисон бы пошел за ним. Нет других вариантов. Тем более, что путешествие само по себе весьма привлекательно. Хенджин усмехается, переворачиваясь опять и кладя ладонь на свой живот. Джисон сейчас в душе дрочит на него. Это не вызывает в нем никакого отторжения. Хенджин задумчиво косится на разлегшихся вокруг него пентаграммой собак — нет, сегодня он не присоединится. Но он мог бы? Да, наверное, в какой-то перспективе. Хенджину все еще странно, но теперь это нечто скорее приятно-кринжовое, что-то, что заставляет его прикрыть глаза со слабой улыбкой. Уже в полусне он слышит тихое джисоново: — Блять, всю кровать заняли три псины. Еще и Ппама тут, не протолкнуться. Эти собаки вообще в курсе, для кого предназначены кровати, а для кого — лежанки? Хенджину лень отвечать, он только раскидывает руки в стороны. Джисон медлит секунду и аккуратно приземляется в его сонные объятия, стараясь не расталкивать собак. Во сне он надеется увидеть вариант, при котором все они останутся счастливы. Он не помнит, что ему снилось. Зато вяло радуется тому, что смог встать раньше соседа…друга…парня.? Придурка того. Хенджин хочет подумать, но получается только потупить над кружкой. Обычно он спокойно ходит по их номеру голым, но сегодня, едва открыв глаза, натянул рубашку и шорты. Мало ли. Джисон втекает в кухню через всего несколько минут после Хенджина. Тот успевает только поставить в микроволновку готовый завтрак. — А ты говорил: давай лучше отель с рестораном. А я говорил: нахуй это, номер со своей кухней практичнее, — скрипит Джисон, подходя. — Я не думал, что ты будешь меня совращать. Хенджин сказал херню, он сам понимает это секундой позже. Джисон молчит в стакан несколько секунд и произносит: — Это типа: давай будем прикалываться над этим пока не забудем этот кошмар, или типо…ну, хз, Джисон-выеби-меня? — Хенджин знает, что тупые шутки — их единственный способ коммуникации, особенно в стеснительных обстоятельствах, и он непроизвольно рад, что хоть что-то не меняется. Хенджин присаживается краем зада на высокую столешницу, поддерживая себя ногами. В целом, все не так уж плохо. Они — это по-прежнему они, такие же тупые и кринжовые, и только взгляд у Джисона правильно иной и плечи голые… Вот он решил ничего не менять в повседневных привычках, то ли слишком глупый, чтобы понять, что теперь Хенджину не будет насрать, то ли наоборот слишком умный… — Давай пока введем какой-то промежуточный вариант, — предлагает он осторожно, но мгновенно вскинутый взгляд Джисона как-то волшебно приободряет его. — Типа, давай потихоньку это…начнем подготовку к тому чтобы начать готовиться к тому чтобы начать. Только очень потихоньку. Джисон прикрывает глаза, а на губах цветет — Хенджин не может подобрать другого слова — первая их такая улыбка. Джисон выглядит таким счастливым, что Хенджин становится тоже, и он наверняка хочет спиздануть какую-то ванильную глупость, но вместо этого говорит: — Ну, к пенсии небось доберемся до шеи, — и это гораздо меньше выбивает Хенджина из вшивой зоны комфорта. Хотя, по правде, ему сейчас совершенно комфортно и очень даже хорошо. — Всегда подозревал, что у тебя фетиш на мою шею. — Да это у твоей шеи фетиш на меня — так и напрашивается, — Джисон выплевывает дерзко, потом отворачивается смущенно. Хенджин так глупо хихикает, что приходится поймать свою щеку поднятым коленом. Он смотрит на профиль Джисона, изучает его в новом свете со знакомых ракурсов. Слышится цокот коготков, и в кухню вбегает Кью с осоловелыми глазами и вялым неровным вилянием хвостика. Видя хозяина, он неровной трусцой добегает и мажет лапами по ногам, цепляет когтями домашние леггинсы. — Что, уже пора кушать? — риторически спрашивает Хенджин. Услышав заветное слово, Кью приподнимает ушки и наклоняет голову набок. — Ну сейчас. — А почему остальные не встали? — Сейчас разбудишь и будешь доволен. Вчера мы сильно раньше обычного уснули, встали в рань несусветную. — Пиздец. Нас же так и нормальными посчитать могут. — Давай не выходить из номера до обеда? — Хенджин достает банку собачьих консерв, ищет глазами миску и находит, задвинутую кем-то под шкаф. Уже поздно выяснять, кто это сделал, и проводить воспитательные меры. Да и бесполезно, как и всегда. — Давай. Кью лезет ему носом под руку, пока он пытается на коленях выудить миску. Поднимаясь, Хенджин отпихивает пса и ворчит: — Я не синтезирую еду из рук, успокойся. Тебе не обязательно их вылизывать, — направляясь к столу с оставленной открытой банкой. Джисон подлавливает его там, обхватывая руками со спины: — Лично я б твои руки и без еды облизывал. Хенджин замирает с банкой над миской. Консерва мерзко шлепается огромным куском. — Прости, перебор, да? — Джисон тут же убирает руки. — Я чето это…чето я это. Опустив долгожданную еду на пол, Хенджин обмывает ладони, смеется, думает секундно и говорит: — Это просто кринжово. Как и все, что ты говоришь. Так что нет, не перебор. Нащупав джисоновы руки, сам обвивает их вокруг своей талии сбоку. Он понимает, что делает Джисон — прощупывает границы их неопределенных отношений. — О-о, тогда я уже могу начать называть тебя деткой? — Господи, фу, Хан, нет. Кью ошалело приподнимает запачканную мордочку. — Это не тебе было «фу». Нет, давай ты продолжишь звать меня хеном. — Но…формально это брат. — Бля, да. Зови как угодно, только не деткой. — Да, зай. — Фу, и не так! — Дай собаке спокойно поесть. — Может мы уже сами поедим? — Ага. — Ну, тогда давай. — Давай. Хенджин ждет, но Хан не раскрывает руки, притворяясь слишком тупым для этого. При этом он и не держит его вовсе, слегка придерживает только за талию. А Хенджин позволяет этому происходить, потому что и сам не знает своих границ на данный момент. Они двигаются постепенно, с каждой минутой, так, что ни у кого не возникает ощущения, будто перед ним совсем незнакомый человек. Хенджин полностью узнает Джисона, он не меняется в его глазах, это взгляд Хенджина на Джисона меняет фокус и цветокор, но нет, он не чувствует, будто их дружба разрушилась — она скорее медленно сдвинулась и продолжает сдвигаться, расширяться. Хенджин не притворяется глупым — ему надоело. Когда Джисон целует его, он не делает ошарашенное лицо или хотя бы капельку сомнения в свой ответ не вкладывает. Он хотел этого, даже если это немного быстро. У него пропадают последние сомнения с первым соприкосновением губ, и все становится очень просто и вполне правильно. Их поцелуй почти детский, совсем невинный, наполненный утренним светом в груди и томленой сладостью на губах. Хенджин почти сразу срывается на улыбку, и тогда Хан смеется, мягко и искренне. Джисонова макушка давно напрашивалась на это, и Хенджин кладет на нее свой подбородок. Снизу вверх Кью смотрит на них, как на придурков. Радуются чему-то, хотя даже не кушали и не гуляли… Из спальни доносится тонкий вой Кками, и со стуком спрыгивает на пол Ппама. — Завтрак королю в постель, срочно! — возвещает Хенджин, отрываясь от теплого и маленького Сона, чтобы взять упаковку корма. Джисон ловит на бегу еще более гиперактивного с утра, чем всегда, Ппаму и бежит за его едой раньше, чем тот сожрет его штаны. Все возвращается в норму. Только Хенджин с Джисоном переглядываются с разных углов пола, поглаживая кушающих собак. И за своим завтраком. И на прогулке. А так, все, как обычно, — по крайней мере, их дети не заметили никакой разницы. Они обедают в каком-то кафе, когда Джисон прозрачно говорит: — Минхо сегодня в день. — Разве ты не забыл о нем вместе со мной? — усмехается Хенджин, а у самого в животе свежесъеденный салат переворачивается. — Я думаю, это ты забыл о нем со мной, — расплывается в похабной улыбке Джисон, подпирая щечки кулаками, и это быстро становится хомячьей улыбкой. — Ну, может, всего на несколько часов. — У меня исполнилась мечта половины жизни, а у тебя какое оправдание? — А? — Хенджин садится, хотя уже сидит. Он просаживается куда-то вглубь себя на мгновение, а глазами вытягивает из Джисона — «Правда? Так давно? Я? Зачем?» Хенджин опускает подбородок, боясь осознать собственную мудачность. Подцепляет палочками последний лист салата и не доносит до рта. — Если ты подумал и решил, что не хочешь втроем, то… — Джисон останавливает сам себя и отрешенно смотрит в грудь Хенджина. Тот не спрашивает, кого бы он выбрал, потому что знает — обоих, как и он сам. — Нет. Хочу. Если ты думаешь, что такой хитрой многоходовочкой сможешь отвлечь меня от мужика моей мечты и увести его под шумок… — он многозначительно грозит палочками с зажатым листом. Джисон улыбается широко-широко. Потом сомневается на мгновение и уточняет: — Не ради меня, да? — Нет, придурок, — Хенджин-таки засовывает в рот несчастный лист. — Ради себя. — Тогда отлично, — Джисон откидывается назад, улыбаясь так мечтательно, что Хенджину даже страшно. Что там уже планирует его беличий мозг? Сможет ли Хван улететь обратно после всего этого? Почему за неделю здесь происходит больше, чем в его обычной жизни за год? — Кстати, — Хенджин вырисовывает палочкой узоры в соусе. — Что дальше? Джисон понял его, он уверен. — Дальше мы идем в наш любимый бар к нашему любимому бармену. Хенджин моргает. Их бармен. Он никогда не делился с Джисоном этой своей навязчивой мыслью. Тот, как всегда, все уловил быстрее, чем понял, и синхронизировался с другом. Пора, блять, перестать его так называть. — Да. Идем к нашему бармену. Он протирает стаканы, когда они заходят. Мгновенно поднимает взгляд, быстро переглядывается с обоими, улыбается одними только складочками у глаз и возвращается к занятию. Хенджин оглядывается — посетителей совсем нет. Никто не пьет в такой погожий день в обед — только они такие фетишисты-алкоголики. Хотя, садясь за стойку, они тоже не спешат пить. Переглядываются, улыбаются глупо, и только через пару секунд Джисон оживает, но лучше бы молчал: — Можно нам секс на пляже? — Господи блять помоги, — Хенджин утыкается лбом в положенный на стол локоть. Он слышит улыбку в голосе Минхо: — Так и знал, что вы, ребята, бездомные. Потому и тусуетесь здесь сутками. Два, как всегда? — Можно больше. Хенджин воет в локоть. Потом поднимает голову: — Нам воды, пожалуйста. Минхо кивает и отходит, зачем-то продолжая играть их бармена, но, кажется, всех устраивает. Джисон пихает его под ребро: — Ты вот воешь тут и делаешь вид, будто ты меня не знаешь, а попробуй сам сказать «давайте поебемся» не кринжово! Хенджин корчит ему самую ленно-презренную свою морду, но быстро возвращается их бармен. — Минхо, — Хенджин поднимает голову, чтобы поймать взгляд, — давайте поебемся. Джисон, судя по скрипящему звуку, медленно сползает на пол. Или отскребает ногтями кожу с лица. Хенджин не может посмотреть, он занят тем, что следит, как медленно моргает Минхо, ставит стаканы, поднимает подбородок и смотрит сверху вниз, расслабив веки: — Давайте. — Учись, пока я трезв, — Хенджин салютует стаканом Джисону, чувствуя, как по спине вверх ползет жар, и осушает полстакана. Было бы эпичнее, если бы там была водка, но он довольствуется имеющимся. — А со мной он значит такая стесняшка был, — вещает Джисон в воздух. Минхо усмехается. — Это было неожиданно! — защищается Хенджин. — А вот это сейчас было пиздец как ожидаемо? — Вообще-то да, — уведомляет их Минхо. — Вы двое катили ко мне с первого же дня. — Это он к тебе катил, — уверяет Хенджин, тыча пальцем в возмущенно надутую щеку Джисона, — а я так…подталкивал. — Подкатывал, если точнее, — бурчит Хан. — Заткнись, а. — Я смотрю, вы помирились, — Минхо смотрит на них с нежной насмешкой, и Хенджин скоро умрет. — И даже лучше, — не сдерживается Джисон, но Хван не может на него злиться, потому что улыбка у того такая отчаянно-счастливая. Почти секретная, с опущенными вниз ресницами и зардевшими щеками, наполненная все равно что священной радостью. — Боюсь стать лишним между вами, — усмехается Минхо, но Хенджин знает — его волнует это по-настоящему. Знает, потому что его тоже. — Не будешь, — утверждает он. — Да, лишним тут явно остаюсь я, — ворчит Джисон. Они оба удивленно смотрят на него. Вот уж Хан-то, в каждой бочке затычка? — Да ты нас и собрал в кучу. Лишним буду я, — спорит Хенджин. Джисон вылупливается на него, как на новые ворота: — Ты-ы? Ты самый красивый. — Спасибо, — Минхо говорит коротко. — А ты самый сексуальный, — Джисон оборачивается, чтобы, извиняясь, погладить его по руке, поставленной на стойку. Хенджин следит за этим прищуренными глазами, думает секунду и возвещает: — Значит, мы трио, где лишние все и каждый. — Один против всех и все на одного! — поворачивается на стуле Джисон с восторженными по-детски глазами. — Нам нужно название. — Зачем, блять? — Хенджин бы выплюнул воду, если бы пил ее. — Отпетые креветки. Шейные позвонки. Сливочные конфетки. — Мы собираемся участвовать в какой-то эстафете или.? — Минхо поднимает голову. — А прикинь такое соревнование! — перелитый за край энтузиазм Джисона не дает ему успокоиться. — Кто первый успеет кончить? — он по очереди оборачивается на не пышущих восторгом Хенджина и Минхо, словно это самая восхитительная идея в его голове, готовая к рассмотрению на президентском столе. — Лишним теперь точно становишься ты, — возвещает Хенджин, привыкший к такому Джисону, когда предвкушение в его крови делает его гиперактивным ребенком. Как и все что угодно. Минхо согласно кивает, и они переглядываются с приподнятыми противоположными уголками губ. — Вот подождите, когда я стану первым в мире организатором таких игр, вы придете ко мне и скажете: «возьми нас обратно, Джисон-и», а я скажу… — Мы не придем. — Нам будет хорошо вдвоем. — А я скажу: «Победите в моей игре — дарую прощение!» — А потом окажется, что первыми победителями в ней были мы под масками других людей, — предполагает Хенджин. — А потом окажется, что это вообще все придумала бабка-уборщица, а я жертва и сижу в колодце, связанный, и вы меня спасете! — разгоняется Джисон. — Если я полезу за тобой в колодец, я ебнусь и мы будем куковать там вдвоем. — Нас спасет Минхо! — Я не утащу вас обоих. — А кого утащишь? — Да, кого бы ты выбрал? Минхо задумывается на секунду. — Никого. Чтоб никому не было обидно. Хенджин и Джисон переглядываются с невпечатленными лицами. — Мне было бы обидно помереть в колодце. — Мне было бы обидно помереть с мигренью от твоей непрекращающейся болтовни. — Нет, ты любишь меня. — Ну-у, я близок к этому. Минхо смешливо переводит взгляд с Джисона на Хвана. — Если он держит тебя в заложниках… — шепчет он. Хенджин подзывает его двумя пальцами и приближается к его уху, громко шипя: — У него в рюкзаке поводки от моих собак. Джисон громко ахает и снимает с плеч сумку. — А, и еще! — Черт, как мы забыли? Они вдвоем выудили из рюкзака Сона сильно потрепанный обед из той кафешки. И немного помятый пудинг. — Ну, зато с душой. Минхо улыбался, глядя на это безобразие, так, что у него напряглись щеки, словно он сдерживал себя, чтобы не расплыться совсем. — Надо было начинать с этого разговор. — А, да? — оживляется только притихший Джисон. — Минхо, вот тебе еда, пойдешь с нами на свидание? — Там тоже будет еда, — добавляет Хенджин бетонножелезный аргумент. — Я работаю до вечера. — Мы не отстанем, — Джисон подпер висок рукой. — Я знаю, — Минхо сразу открыл контейнер. — У вас есть время продумать, чем вы будете меня кормить. — У меня есть идея! Хенджин пнул Джисона по ноге раньше, чем он смог ее озвучить. — Тогда нам два лимонада. Их бармен усмехнулся ртом и улыбнулся глазами, наливая им. Вечером они оказываются в освещенном холодновато парке с динозаврами. Хан затащил их сюда силой. От неоновых лампочек у Хенджина щекочет в носу. Минхо сбоку от него улыбается мельтешащему восторженно Джисону. Хван улыбается его улыбке. Хан гиперактивный, как всегда и немного больше, Минхо снисходительно поддается его ведущей руке и следует за ним. Хенджин несет на шее камеру, чуть поодаль он движется следом, запечатлевая самые забавные выражения лица Сон-и. Минхо оборачивается на него иногда, чтобы поделиться взглядом «как он меня достал-как я его люблю». Хенджин полностью разделяет эту мысль. Они обходят длинношеего динозавра за три метра от ограждения, Хан задирает голову, протягивая удивленное «о». Хенджин поднимает камеру и щелкает раз. Потом расскажет всем, как Джисон срался большой статуи. Динозавр моргает и ворочает длинной шеей. Хенджин вздрагивает и хватается за Минхо, к которому с другого бока уже жмется Джисон. — Я думал, вы собираетесь соблазнять меня, а вам просто было страшно сходить сюда одним? — тянет Минхо ласково. — Да, — от пережитого инфаркта Хенджин говорит раньше, чем думает. — На самом деле мы прекрасно себя чувствуем вдвоем. — О, не сомневаюсь. Расскажешь? Хван кратко косится на Хана — все еще слишком впечатленного, чтобы начать говорить. Они медленно движутся в сторону трицератопса. — Джисон говорил, ты посчитал нас парой при первой встрече. — До сих пор не понимаю, почему так не было. — Ну, он вроде как играл в молчанку несколько лет. — А ты его френдзонил, значит? — Скорее, просто тупил. — О, так это твое обычное поведение с привлекательными людьми? Спасибо, теперь я более уверен в своих шансах. Хенджин прикрывает глаза со смущенным выдохом, губы растягиваются сами собой. Кажется, изначально у них была другая расстановка сил. Хорошо, что всех все устраивает. Он не собирается проверять, как отреагирует Хан на большее, поэтому просто кладет Минхо голову на плечо. Это неудобно с их разницей в росте, но он старается идти так и не свихнуть шею, пока Джисон тащит их к огромному яйцу. — Сфоткай меня, типа я сперматозоид! Хенджин тяжело вздыхает, вспоминая, почему дружит с ним, и поднимает камеру. Хан забирается в пустую скорлупу, что как раз ему чуть выше лба, и высовывает голову из трещины с глупым выражением лица. То есть, глупее, чем обычно. Минхо скрещивает руки, смотря на них, как они того заслуживают, и стоя чуть в стороне. — Ты как раз размером с вылупляющегося динозаврика. Джисон делает сложное лицо. — Это хорошо или плохо? — Это просто факт. — Ты и интеллектуально, как динозавр. — Иди сюда, задница, я сфоткаю тебя! — Не, спасибо. — Ты что, никогда не мечтал сфоткаться в яйце? — Представь себе. — Да ладно тебе! Минхо-я, давай я сфоткаюсь с тобой! — Ну, у меня будет условие. — Любое! Хенджин сверяет их обоих взглядами и достает камеру. Минхо ухмыляется ему, заходя за заднюю стенку яйца, где проделан широкий вход в человеческий рост. Но Хенджин может представить, что Ли все равно придется наклониться, и он улыбается, поднося камеру к лицу. Сквозь объектив он видит в трещине джисоново плечо и немного его волос и ждет, когда они начнут позировать. Идут секунды, ничего не меняется, только джисоново плечо немного сдвигается. Хенджин согласен — макушка Хан-и восхитительна, но это точно не то, как обычно люди фоткаются. — Эй, вы там может встанете уже нормально! Никто не отзывается, и Хенджин хмурится, догадываясь. Держа камеру в руке, он быстрым шагом обходит фотозону. По едва уловимому звуку он уже знает, что увидит, но все равно идет ко входу, потому что хочет видеть. Он огибает скорлупу и видит в широком проеме обхватившие шею Минхо маленькие руки. Хенджин улыбается и поднимает камеру, она беззвучно щелкает. Оставив ее болтаться на шее, смотрит дальше, как мелко-мелко переступают они друг к другу поближе, и подозревает — они догадываются, что он додумается обойти и увидеть. Джисон по-прежнему маленький, но, если с Хенджином ему приходилось вставать на носочки, с Минхо он только закидывает голову, но будь Хван проклят, если мелькнувшая в полумраке макушка со встрепанными волосами меж вплетенных пальцев не вызвала в нем что-то, что сломало его окончательно. Ему становится некомфортно, но не от неприязни. Ему становится чесотно до желания подойти. До того, что он начинает отводить глаза, оглядываться, вспоминать, что вокруг люди и что вообще предшествовало этому моменту. Попросил он их, значит, встать нормально. По крайней мере, формально они эту его просьбу выполняют и весьма старательно. Хенджин давит нервный смешок, но наружу все равно пробирается какое-то хрюкание. Со влажным едва слышимым звуком Минхо отлипает от Джисона, и тот неровным голосом бурчит: — Ну вот, весь момент нам сорвал, — но Хенджин слышит, как он счастлив, и сам позволяет себе рассмеяться полноценно. — Вы, придурки, решили осуществить первый поцелуй в яйце динозавтра? — Хван потрясывает камерой. — Я заснял. Покажу вашим потомкам. Момент был действительно прекрасен, пока я его не сорвал. — Так и есть, — Минхо подходит к нему, поднимая с шеи камеру. Хенджин вздрагивает, настолько это странно — сразу после того, как Хан-и с ним…но это по-хорошему странно. Он следит, как Ли улыбается, просматривая фото, и мимолетно напрягается — вдруг удалит? — но Минхо возвращает ему камеру, улыбаясь и глядя открыто в глаза. Хенджин улыбается тоже. Никакого смущения — ему нужно привыкать. Хан не настолько уверен в этом, кажется. Он стоит вроде рядом, но чуть поодаль и гораздо дальше, чем Хван привык. Минхо кидает в его сторону мимолетный взгляд, смотрит быстро на Хенджина и не спрашивает: — Я посмотрю остальные снимки? Он отходит с камерой на пару шагов, а Хван приближается к Джисону, чтобы взять его за руки. — Эй? — Все точно в порядке? — Хан спрашивает с таким трогательно-неуверенным лицом лица, что Хенджин может только взять его под челюстью, обводя пальцами уши, поднимая подбородок ладонями. — Да. Я теперь уверен, что да. Это вообще ты предложил, а сейчас внезапно зассал? — усмехается, а Джисон опускает голову, чтобы ткнуться ему в шею. — Получается, так. Мы вроде все прояснили, и все было так хорошо, что я просто позволил этому нести меня, а потом я вдруг так сильно испугался, что сейчас ты поймешь, что это не для тебя, и бросишь меня. Когда я даже не успел толком тебя обрести. Хенджин смешливо хмыкает, а сам чувствует — это не в шутку, это для Хана всерьез. — Знаешь, даже если бы тут меня что-то стопарнуло, я б с тобой не расстался. Я тебя еще распробовать не успел, куда я тебя брошу? И ты все еще мой лучший друг. — Да? — Джисон приподнимает скептичное лицо — ему явно стало лучше. — Да. Теперь ты еще и мой парень, но мы же договорились никогда не переставать дружить? — А ловко ты это придумал, — Хан тянет довольно, такой счастливый и органичный в этом всем. Хенджин снова обхватывает его лицо ладонями, притираясь носом к носу нежно. Джисон смотрит ему в глаза завороженно, как на волшебное явление. Хенджин чувствует этот взгляд до самых печенок, а виском чувствует еще один. — Минхо смотрит, — произносит он в сантиметре от губ Хана. — Ты тоже смотрел. Хенджин не удивлен тому, что Джисон удивлен. Он еще раз потирается носом, после отставляя мягкий поцелуй на кончике. — Давай найдем более романтичное место, чем скорлупа яйца вымершего вида. Джисон включается в режим Джисона моментально: — Вообще-то это очень романтичное место! И вообще, неизвестно до конца, может, они и не вымерли! — А научные изыскания для тебя ничего не значат? — Хенджин улыбается ему, ловя ухмылкой взгляд Минхо. — А откуда они могут быть уверены, что под землей не спрятано какого-нибудь огромного мира с динозаврами, а? Они сближаются с Минхо и продолжают свой путь между деревьев и фигурок, посмеиваясь так же, как обычные друзья, и только иногда так переглядываясь, что Хенджин заранее уверен — сидеть в самолете на обратном пути он ровно не сможет. Они прощаются без всяких неловкостей, хотя каждый уверен — все точно будет. Отпуская Минхо, Хенджин кладет Джисону руку на плечо, чтобы он дотащил его заплетающиеся ноги до отеля. В номере он скидывает себя сразу на кровать, не обращая внимания на вьющихся тут и там собак. Драматичным скулежом и экспрессивными прыжками с разбегу на живот Кками и Кью соответственно пытаются донести хозяину, как соскучились по его возможности выводить их гулять и давать еды. — Все в тебя, — посмеивается Джисон, умудрившийся сохранить какие-то крохи энергии. Возможно, у него в заднице ядерный реактор. Возможно, Хенджин скоро узнает наверняка. — Драматичные, что пиздец. — Причем тут я? — вопрошает Хван, расплатставшись по кровати с закинутой на глаза рукой. Джисон улыбается — он не видит, просто знает. — Возвращаю должок, — и со щелчком двери выводит троих собак на прогулку. — Спасибо, — шепчет Хенджин, когда они уже лежат в кровати. Джисон на своей половине, но конечностями залезает на его сторону, а Хван только обхватывает его руки своими. Сон медленно накатывает на него, но он слышит, как Хан елозит. Снова. И опять ворочается, и вздыхает тяжко так, что возникают вопросы, в кого же их дети драматичные. Хенджин с выдохом распахивает глаза, резко поворачиваясь на бок, и видит в темноте джисонов взгляд — без грамма сонности. Хван даже не спрашивает. Морщит нос, отворачивается к стене, перекидывается на спину и через минуту возвращается лицом к лицу Хана. Теперь и ему не хочется спать. — Сон-и. — Ась? — Ты же с Минхо не спал? — Хенджин спрашивает его, а только потом спрашивает себя, зачем ему это. Джисон долго молчит — четыре секунды, что много по его меркам. — …Нет, я конечно в этом деле флеш, но когда б я успел? Ты сам сегодня видел… Хенджин выдыхает. — Просто уточнил. Вдруг ты из тех людей, кто не целуется до секса. — Ты кретин, а что утром было тогда? — Да я ебу? — Да и я не ебу! Они внезапно обижаются. Хенджин даже не понял, за что, просто отворачивается к потолку. — А хотелось бы, — в пустоту тихо раздается от Джисона. Хван втягивает воздух, разрываясь между тяжким выдохом и смехом. — Вот и я о чем подумал, — разворачивается он вместо этого, рассказывая пришедшую только что мысль. — Что, если мы с тобой уже будем друг друга знать, а Минхо не будет никого из нас, то он получится лишним. Вдруг мы его обидим? Джисон молчит недолго, а потом проговаривает четко так: — Я тебя голым видел чаще твоей матери и всех твоих парней и девушек вместе взятых. Я твой хуй могу нарисовать тебе в мольберте, в фотографичной точности. Хочешь? Хенджин теряется только на секунду. — Ну нестоячий же! — шипит он, почему-то считая, будто это сможет уберечь уши их собак. — Ну, нестоячий. — Вот! — Хван задирает в потолок палец, как будто это объясняет все, включая вечный вопрос «почему?» Джисон молчит пару секунд, обдумывая эту глубокую мысль. — И че, ты типа предлагаешь хранить себя для Минхо? — Ты мне неделю назад клялся, что он тебя одевственил. — А. Ну да, тогда справедливо, чтоб раздевственил, правильно? Хенджин косится на него с возмущенно сморщенным носом. — Или что, ты хочешь? — Джисон подкрадывается к нему поближе, перекарабкиваясь по простыни. — Я тебя настоящим девственником помню. Прыщавым таким, дрыщавым. Джисон переворачивается обратно на спину. — Ладно. Больше не буду спрашивать, почему ты сразу меня не захотел. Хенджин виновато ластится к нему, залезая на его половину кровати. — Ну, я тоже тогда таким был. — Не, ты родился богиней. Возможно, с крыльями и ангельским свечением. — Ты меня разводишь на мои младенческие нюдсы? — Блять, попался. Ну, раз так, можно хоть взрослые? Хенджин усмехается ему в шею, распластываясь по нему всеми конечностями, и кладет локоть на его грудь. Хан вроде маленький, а грудь — широкая, это как? Они молчат пару секунд, за которые Хван успевает пожалеть о своем порыве перелечь с матраса на бревно. — Ну, короче, давай договоримся, чтоб потрахаться в первый раз сразу всем вместе. Джисон не выглядит невероятно счастливым, но соглашается. — Давай тогда спать? — Давай. — Давай. Хенджин пялит в ткань его домашней футболки, перебирая пальцами складочки. Джисон помогает ему найти предлог. — Ты там обещал мне найти более романтичное место. Среди собак чуть лучше, чем среди динозавров, хм? Хенджин поднимает голову, улыбаясь уголком губ. Кивает неровно, неуверенный, что сумеет разговаривать, и приближается. В этот раз Хенджин целует его первым, и это совсем не то же светящееся утром трепетное касание, и даже не красивый до киношности французский от Минхо. Джисон жмет его в себя, Джисон кусается и лижется. Джисон горячий настолько, что Хенджин вместе со своими намерениями вспыхивает мгновенно. Он вроде сверху, но быстро теряется под напором и охотно валится на бок. Они сосутся, как подростки: под одеялом и тихотничая, но Хенджина все устраивает — они упустили это тогда и имеют право наверстать сейчас. Джисон липнет к нему, как дорвавшийся до сладкого ребенок. Плохое сравнение — Хенджин выгоняет его из своей головы, позволяя тому раскрыть его руки, чтобы пригвоздиться грудью к груди. Глаза у Хана горят, как у Ппамы, завидевшего поводок, что означает только одно — гулять! Тоже хрень. Хенджин быстро встает, и крутится, путаясь между рук Джисона, расплываясь от удовольствия, но голову не опустошают мысли. Он все еще помнит о Минхо, и, кажется, Хан тоже. Он отрывается ровно в тот момент, когда обратный отсчет до полной потери контроля приближается к отметке «5». Джисон расхристанный и мягкий, и горячий, и гладить его разгоряченное тело — все равно как намеренно дразнить себя. Хенджин улыбается на выдохе в его лицо, проговаривая против воли: — Ты на ощупь как булочка Бао. Джисон выворачивается из-под его руки со звонким: — Ты охуел, слышишь! — Это в хорошем смысле. — В хорошем смысле от тебя пахнет собакой. — Твоей в том числе. — Нет, ты должен спросить: «почему?» — Боже блядь. Почему? — Потому что ты сучка, — Джисон улыбается самодовольнее, чем все коты Минхо и сам Минхо. Хенджин тяжело вздыхает. У него все еще стоит. И у Джисона тоже. Хан это замечает и возит задницей по одеялу, а, помявшись, спрашивает: — Ты не передумал? Хван трясет головой коротко и смотрит исподлобья извиняющеся. — Ну… — Джисон откидывается на подушку, — я тебя двенадцать лет в Азкабане ждал и еще пару дней, как нехуй, подожду. Главное, что ты от меня уже не отвертишься. Хенджин поднимает брови вопросительно. — У меня твой паспорт, — возвещает Хан победоносно. — У меня твоя история браузера скрином, — отбривает Хван. Джисон побежденно молчит. Под домашними трениками уже попросту жжет. — Я в душ, — Хенджин сматывается раньше, чем Хан успевает бросить ему вдогонку какую-нибудь джисоновскую фразочку. И даже забывает полотенце, ну и насрать. Оказываясь в слепящем глаза свете и облокотившись о холодные плиты, Хенджин выдыхает, позволяя себе. Он дрочит беззвучно и за стеной не слышит ничего. Но само знание о том, что сейчас на кровати Джисон… А он здесь, и на этот раз все гораздо правильнее, и здесь не при чем перестановка слагаемых — просто Хенджин теперь позволяет себе чувствовать. Когда он выходит, мокрый и голый, то замерзает мгновенно и суется под одеяло со скоростью света. Там он пинает нечаянно ногами какую-то собаку, а может, просто особенно волосатую часть Хана. Джисон не обнимает его в ответ, лежит под ним статуей, пока Хенджин жмет пальцы ног к его коленям, руками забирается в подмышки, нагло греясь. Хан терпит, даже не визжит. Когда Хван перестает дрожать, Джисон быстро уходит в ванную, держа руки так, словно сдается полиции или, может, Минхо. Хенджин усмехается в подушку. Хан это Хан — даже подрочить так, чтобы не заляпать обе руки, не может. На всякий случай отодвигается подальше от его части кровати и засыпает мгновенно, снова под шум воды в ванной. Джисон обнимает его со спины, когда возвращается. Хенджин чувствует влажные руки вокруг своего торса и не возражает. Проснувшись рядом с ним абсолютно голым, он секунды три мучительно соображает, вспоминает, ловит себя на некотором разочаровании и мысленно разочаровывается сам в себе за это. Но отодвигаться от прилипшего сзади Хана не спешит. — Ты терся об меня ночью. Хенджин подрывается, садясь прямо перед его лицом. — Че сказал? — Говорю, ты… — Ты со своим мокрым сном перепутал, — Хенджин намеревается подняться, чтобы пафосно пройти в ванную, но вспоминает снова, что он не одет, и садится на край кровати в обиженную позу. — Ну эй. Ты в этом одеяле похож на чебурек. — Иди нахуй. Это что? — Я ел как-то. Тебе не понравится, жирная херня. — Ты меня жирным назвал сейчас? Хан откидывается головой на какую-то собаку и получает лапой по лицу. — Не. Я сказал, что проснулся ночью, а ты об меня терся. — Врешь, — Хенджин совсем по-детски тыкается носом в одеяльные колени, когда аргументов больше не остается. — И я вот, знаешь, как лучшему другу и любимому парню, помог бы тебе конечно по доброте душевной, но ты там вчера распинался про подождать, и я решил уйти спать на пол. Потом замерз и вернулся, ты спал уже. — Иди нахуй, — повторяется Хенджин, все еще в ловушке одеяла, которое нельзя ни скинуть, ни забрать с собой, потому что Хан на нем лежит, блять. — Я удивлен, что ты не проснулся в конче, — Джисон в безжалостности догоняет Минхо. — Наверное, без меня тебе стало неинтересно. — Иди в пизду. Слезь! — Хенджин дергает одеяло, от чего обиженные проснувшиеся глазки делает Ппама, но Хану хоть бы хуй. — Так обиделся, что я тебе не дал, что решил опробовать все сучье, что забрал у Минхо? Джисон куксится пару секунд, и Хван успевает выдрать одеяло. — Получается, что так. — Иди в очко, значит, — Хенджин наконец идет в ванную, за ним волочится шлейф из одеяла, вдогонку слышится обиженный вой собак и ханово: — Тебе просто некуда меня больше послать, вот и сливаешься. Одеяло верни! Хван оставляет его на пороге ванной, закрываясь на замок впервые за все время их отпуска. — Пидорас! — Сам такой! — Ну…типа да. Ты тоже. — Вот и все! Хенджин очень злобно включает воду и усмехается сам себе в зеркале. Если это то, как будут проходить их семейные ссоры, он всем доволен. — Вы встречаетесь два дня и уже посрались? — Минхо перегибается через стойку. — Мы не срались, — легкомысленно отвечает Джисон. — Мы не встречаемся, — допускает огромную ошибку Хван. — Что? Ты охренел? Хенджин тупит несколько секунд. — Так мы встречаемся? — Я тебе сейчас пропишу, — у Джисона на лице ппамино выражение. — Господи. Я встречаюсь с дебилом, — Хван показательно отворачивается от него, подкладывая ладонь под щеку. Минхо переводит между ними невпечатленный взгляд, вовсе не удивленный ничему из происходящего. — Что заказывать будем? — Что-то, чтобы отпраздновать, видимо, начало отношений. Я думал, они начались вчера, но, кажется, проебался, — Хан не смотрит на него, и Хенджин не смотрит тоже. — Что-то, чтобы запить горечь от осознания того, с кем я встречаюсь. Минхо усмехается им с невыразимой нежностью, прежде чем уйти за стойку. Хван пялится в никуда, ухом чуя, как дует щеки Джисон. Ему немного забавно — их перепалка игривая, не обидная по-настоящему, но почему-то под конец они завелись чуть более всерьез. Наверное, им надо было больше разговаривать, чем пить. Собираются ли они исправляться? Вовсе нет. Сегодня у Минхо ночная смена, и поздним вечером в баре шумно и душно, но у Хенджина сегодня есть настроение. Он окидывает тухловатенькую толпу взглядом, прикидывая, как много ему нужно выпить, чтобы пойти танцевать. Минхо ставит перед ними что-то яркое и без трубочек — все серьезно, господа, и произносит ровным тоном, но с мельчайшей долей извинения в глазах, которую они бы и не заметили, если бы не знали его так крепко: — Людей много, я не смогу все время успевать подходить к вам. Хенджин неуловимо кивает, принимая бокал. Джисон смотрит на Минхо глазами оставшегося без мамы мамонтенка. Тот улыбается ему кратко, но так тепло, прежде чем метнуться к другим. Хенджин поневоле улыбается тоже, ловит влюбленный взгляд Хана. — Ну, эй. Мы встречаемся. Я и так догадывался, мы просто не обсудили наверняка… — Догадывался он. Гений мысли, — Джисон бурчит и отпивает сразу дохрена, а после вылупливается на свой стакан. — Охуеть. А че он до этого нам фруктики-цветочки носил, если и нормальный алкоголь умеет делать? — Наверное, у вас был конфетно-букетный период, — Хенджин улыбается, тоже прикладываясь. — А может, он просто прикинул, как ты будешь себя вести в хламину бухущим, если даже трезвый ты… Джисон. Хан усмехается в уже ополовиненный стакан. — Отлично. Сегодня, когда он не сможет за нами приглядывать, я собираюсь ужраться. Хенджин радуется тому, что отдал ключи от номера догситтерке. На всякий случай. Они успешно исполняют намеченный план, идя прямо по курсу. На их пути к исполнению цели попадаются разные бармены, их сегодня много — наверное, из-за наплыва людей вызвали даже кого-то за внеурочные. Среди лиц незнакомых барменов Хенджин цепляется взглядом за белую макушку. — Эй. Он оборачивается со своими глазами на пол-лица и сжатыми губами, как будто уже готовится врезать. — Феликс, верно? — мучительно вспоминает Хенджин. Феликс узнает тоже, улыбается, сразу становясь ярче местного припекающего солнца. — Кто? — Хан запоздало разглядывает его. — Феликс? Кто Феликс? — Как твои дела? — Хенджин расплывается в широкой улыбке, кладя ладони на стойку. — Ты ко мне катишь? — Феликс усмехается вроде доброжелательно, но Хван помнит, как он умеет скалить зубы. — Не. Я тут к одному из ваших уже подкатил, а он согласился, и я теперь не знаю, что с этим делать. — Бедный, — Феликс сочувственно наклоняет голову, не как Минхо, с хищноватым прищуром и опасной расслабленностью, а как…как белый котеночек. Хенджин пьяный, он не может найти другого сравнения. Хан ошалело смотрит за ними, как за каким-то видом спорта, нихуя не понимая, но с искренним интересом. Хенджин предпринимает попытку к человеческой речи: — Ваще. Ты это, че там. Это, того. Вот тот. Он как? Как его… Ты там с ним не того ни этого? — Я там с ним того и этого. Спасибо за его номер. — Пожалуйста. Можно мне за это скидку? — Нет, нельзя. — Ладно. Нам тогда добавки. — Конечно. Что-то еще? — Феликс хлопает ресничками, а Хенджин подпирает щеку, палясь на него и понимая, что не понимает, хочет ли он быть, как он, или быть в нем. — Ты как персонаж какого-то фильма. Какая-то феечка, типа, прекрасная такая настолько, что вот с ней точно не светит. Как Галадриель, точно вот. — Спасибо? Милый, ты помнишь, что я встречаюсь с охранником теперь? — Конечно помню. Я еще не настолько бухой. Я пытаюсь сказать, дай мне додумать мысль. Вот, ты как какая-то фея или белая ведьма, а они всегда какой-то совет дают главному герою. Дай, а? Феликс улыбается им снисходительно, но почти смущенно. Хенджин лучится самодовольством — он даже пьяный чето может, это только Минхо выделывался долго. Но как же оно того стоило. — Ладно. Мой тебе совет, путник. Поебись с Минхо, дабы стал он менее нервным и начал давать мне отгулы. А то у меня выходные никак с Чанбином не совпадают. Хенджин очень долго думает. — А почему Минхо решает за твои отгулы? — выдает он спустя минуты мучительных раздумий в пустоту. Феликса нет, перед ним стоит добавка. — Тчш-тчш-тчш-тчш-ш-ш, — шипит Хан и беспричинно хихикает в руку, занюхивая. Он там уже видимо перешел на чистый спирт. — Растворился, реально как феечка, — Хенджин впечатленно поднимает брови, но, кажется, поднимается половина его лица, и берется за стакан. Феликс решил, что если нальет им обоим самое крепкое, что нашел, его желание быстрее исполнится? Хенджин хмурится в стакан, делая большой глоток. Феликс — фея, он не может быть неправ. Проходит еще примерно два миллиона стаканов, прежде чем Хенджин ловит мысль среди безмыслия. — Хан-и. Джисон поднимает красное лицо от стойки, где вырисовывал слюнями портрет Минхо, не иначе. — Пошли покурим, — хрипло предлагает Хенджин. Хан долго думает. — Ты ж не куришь. — Блять, правда. А так хочется. Нам надо найти кого-то. Хенджин крутится на стуле и падает на чье-то плечо. Не Хан — выше. — Эй, — деликатно спрашивает он незнакомца, положа ему руку на сердце, под кожаную куртку. Пахнет кожаной курткой. Прикольно. — Ты куришь? Мужчина вопросительно косится на него и его руку, но отвечает: — Ну, да. — Отлично. Пошли покурим. Хенджин с треском всех костей поднимается со стула и стягивает Хана. Тот покорно валится в его руки, и их обоих приходится подхватить незнакомому мужчине. — Смотри, какой я у тебя везучий, с первой попытки нашел нам курящего. — Это несложно сделать в баре, — замечает найденный алмаз. — А зачем? — в душный воздух спрашивает Джисон. — Не знаю, — честно отвечает Хенджин, таща их всех на улицу методом собачьей упряжки — по запаху свежести в этом помещении. Они выходят на улицу, и у Хенджина открывается аж минимум пять вторых дыханий. Он распахнутыми глазами таращится на ночь, на звезды, на фонари, на таращащихся на них людей из дымного облака чуть сбоку от входа. Он оттаскивает своих подальше, к ближайшей из дальних мусорок, и находит руки Хана, чтобы обвить вокруг себя — ему холодно. — Как тебя зовут? — Чан, — у Чана кудрявые волосы и вопросительный взгляд. — Ты кури, а мы постоим, — заявляет Хенджин и откидывается на Джисона всем весом. Тот кряхтит и опирается на стену. Взгляд Чана выражает «еще одно неясное телодвижение и я достаю пистолет». Хван улыбается ему: — Я не хочу курить, я хочу просто постоять с кем-то, кто курит. — Да, он у меня ебнутый, — говорит Хан тем же тоном, которым бабушка Хвана говорит «смотри, как он у меня вымахал». Хенджин улыбается. — Ладно, развлекайтесь, мне не сложно. Чан, наверное, очень добрый, он закуривает. Хенджин дышит и улыбается. Из клуба доносится музыка, в приглушенной громкости она гораздо приятнее. Хенджин раскачивается в джисоновых руках, прикрывает глаза и улыбается. — Сколько времени? — Джисон не умеет долго молчать, ему хочется разговориться. Хенджин не против, он почти спит. — Два часа. — М-м, здорово. А два часа чего? — Ночи, конечно. Хенджин подрывается. Он ищет свой телефон и не находит — потерял, пиздец. Даже плакать хочется. Джисон ныряет рукой ему под плотную рубашку и достает из внутреннего кармана телефон. Хенджин шепчет ему что-то мерзко приторное, радостный до безумия. Ну, да, как он мог найти телефон в джинсах, если на нем снова кожаные штаны без карманов. Телефон трижды чуть не падает, но Хенджину удается дозвониться Шухуа. — Нуна, — выплевывает он в трубку, и молчит, формируя дальнейшую мысль. — Хенджин. Я уже выгуляла их и уложила спать вместе со своими. Тебе не кажется, что два часа ночи — это несколько поздновато, чтобы звонить? — Прости, — Хван делает жалкую мордочку, забывая, что она его не видит, а, раз рассчитывать ни на свое лицо, ни на речь он не может, что он вообще может? — Конечно, просто не делай так больше. — Мы привезем тебе что-нибудь, хочешь? — Вы отправились в кругосветное путешествие или пить? — голос у Шухуа нежный, робкий даже, а характер…она как Феликс наоборот. — Ну…мы можем привезти тебе вино? — Ликер. И это не пойдет в счет оплаты. Хенджин покорно соглашается и просит прислать фотку собак, а после отрубает звонок, растекаясь наконец на Джисоне пьяным пятном на его груди. Он ему, наверное, зря сказал, какие у него красивые ноги — ходит теперь в огромной футболке и очень обтягивающих джинсах. Сам Хенджин обтянулся и штанами, и майкой, конечно, но сверху-то накинул плотную рубашку, только застегивать не стал. Зачем? Чан уже выкинул окурок и смотрит на них все еще вопросительно. Хенджин ловит его взгляд своим пьяным и приподнимает брови, по ощущениям, все четыре. — Вы надышались? — Ну, да. Спасибо. Ты классный, — отпускает его Хенджин и оборачивается к держащему его Джисону. — Пошли купаться? — Пьяными? Сдурели? — Чан передумал уходить даже. — Да тебе-то че, — Джисон корчит в его сторону дерзость просто по привычке. — Пошли обратно. Я провожу, — Чан решительно разворачивает его за плечо, и Хенджину приходится последовать. — Мы тебя вообще не знаем, — выделывается он просто так. — Я вас тоже. Я вам подышать дал. Провожу до стойки и отвалюсь. Тем не менее, Хенджин рад, что сходил подышать прокуренным воздухом и посмотреть на звезды — он протрезвел настолько, что вспомнил про собак и про то, во что одет. Вдруг пригодится, когда будет искать свои шмотки по всему бару. Чан обещание держит — дотаскивает их до места, где столкнулись, и оставляет на самих себя, уходя какого-то черта за стойку через вход для персонала. Хенджин не анализирует — он не может. Он заказывает еще. Пока он еще может стоять, он должен пользоваться этим, поэтому не дает Джисону залезть на стул, подхватывает одной рукой его, второй — стакан и уползает в сторону музыки. Хенджин сильно любит танцевать. Желательно, конечно, не среди потной кучи людей под ебашащий по ушам бит, но алкоголь в крови и Джисон под руками все перекрывают. Хенджин не думает. Ему приходится, в какой-то момент, чтобы найти туалет, но на этом его умственные способности все. Оставив Хана дозревать где-то там, забредает в кафельное царство вони и влажных полов. Противно, но это, вообще-то, один из лучших барных туалетов, что он видел — здесь лучше, чем обычно. По критериям Хенджина, если в барном туалете нельзя заразиться чем-то смертельным, дотронувшись до стены, то это уже неплохо. Вонять даже перестает спустя минуту, когда он моет руки. Он даже находит мыло — редкое достижение. И умывает лицо тоже, забив хуй на подведенные глаза. Он уже весь поплыл, если поплывет и под веками — кто заметит? Хенджин вырывается из туалета в темный коридорчик и сначала прется куда-то, а потом вспоминает, что не помнит, куда. Останавливается на мгновение, но продолжает идти. Этот бар небольшой — куда-нибудь-то он выйдет же когда-нибудь. Его, наверное, можно обойти по кругу за десять минут. Если Хенджин будет идти просто прямо, он неизбежно придет к Джисону — земля же круглая. Что-то ломается в системе мироздания. Он идет до конца коридора, а он заканчивается только еще одним коридором, а в том — только пара дверей, так что Хенджин выбирает наугад и оказывается в подсобке. Здесь сидит Чан, у Чана между ног ящик с бутылками, и в руке бутылка. Рядом с Чаном еще один пустой стул. — Ты тут что делаешь? — спрашивает Чан. Хенджин отвечает тем же вопросом, потому что ответить не может. — Я тут жду друга, он здесь работает и отошел в туалет. — Бля, помоги мне, а. — Не буду больше курить. — Скажи, где этот туалет. Я оттуда шел и заблудился. Чан подозрительно косится на него, но указывает дорогу. Хенджин благодарно салютует, уебывает рукой какую-то бутылку, что-то падает, но он уже несется по стенам в ту сторону, что Чан показал, то есть — обратно. Сам бы он не смог до этого додуматься. Хенджин шарашится вдоль стены, периодически трогая выключатели или дырки в стене — прикольно. Когда он видит впереди Минхо, то мгновенно узнает и ни на секунду не сомневается — так и должно было быть. — Минхо-я-а! — Хенджин пытается кинуться на него с объятиями, но где-то проебывается. Он бы распластался на полу, но Ли подхватывает его за грудки — немного больно, зато как по-рыцарски. — Ты тут зачем? Хенджин думает немного. А потом сжимает руки Минхо в своих, печально возвещая. — Нас наебали. — Кто? — Все. Все они наебали нас. Земля не круглая. — Так, блять, Хенджин. Я по роду своей профессии много алкашей перевидал, но ты — это что-то с чем-то, — Минхо улыбается широко, немного поплывше — или это просто в глазах плывет. — О-о-о, — Хван вьется, лезет к нему — он услышал самый лучший комлимент в жизни. — Спаси-и-ибо, ты тоже очень-очень прям. — Где твой Джисон? — Ли позволяет ему себя раскачивать и с трудом держит равновесие под чужим весом. — Где-то, — Хенджин падает ему на плечо и всхлипывает тяжело. — Наверное, ищет меня и плачет. — Ты не хочешь к нему пойти? — намекающе тянет Минхо, но руки Хвана от себя не убирает. — Я туда и шел, но тут ты и, — Хенджин напрягает все свое оставшееся обоняние, — ты тоже пьяный. Это я тебя так заразил? — кладет ему ладонь на щеку с искренним сочувствием. — Никому не говори, — Минхо улыбается по-настоящему смущенно. — Ко мне сюда приехал мой старый друг, и я ему, конечно, сказал, что работаю и не могу, но потом как из-за кулисы выскочил Феликс и сказал, что все за меня сделает, а я чтоб шел отдыхать. Ну, у нас камеры на входе, так что мы придумали запереться в подсобке и отметить его прилет. Хенджин гораздо более пьяный, чем Минхо, но кое-что соображает все еще. — Твоего друга зовут Чан? Минхо молчит, моргая. — И ты ему рассказывал про нас, да? — Не должен был? Прости, я… — Не-е-е. Возможно, только поэтому я еще не утопился в море и не издох от голода в ваших бесконечных коридорах. — Я ничего не понял, — честно признается Минхо, такой открытый, когда пьяный. — Да я, вообще-то, уже вторую неделю ничего не понимаю, — Хенджину кажется, что разговоров на сегодня достаточно — у него скоро отсохнет язык. Он наваливается на Минхо, целясь в губы, но тот вяло выворачивается. — Слушай, это ты конечно хорошо придумал, но мы оба пьяные. — Ага, — Хенджиновы намерения ничто не останавливает, он покачивается, облокотившись о Минхо, и пялится. — Не хочу тебя обижать. Только все сложилось хорошо. Пожалеть потом можешь. — Дорогой мой, — Хенджин отступает назад, пока не упирается в стену — в узком коридоре это несложно. Стоять становится гораздо проще, и он чувствует небывалый приступ уверенности. — Я б с тобой засосался и трезвым. Хенджин наконец-то целует, и Минхо тут же отвечает. В голове пустеет сразу, слава Дионису. В животе урчит то ли от голода, то ли от чувств. Сейчас хуй разберет. Хенджин спиной к стене, но кто кого тут зажимает — непонятно. Минхо хватает трезвости стоять на ногах, Хенджин же стоит только за счет двух опор. Минхо целует со вкусом, не изголодавшийся странник в пустыне, не дорвавшийся до своего Джисон — скорее избалованный критик. Хенджин, как вино скорее, забродивший. Но, кажется, Минхо нравится — слава Дионису, опять же. Несмотря на то, что Хенджин в состоянии только беспорядочно шастать руками везде, где не приколочено. А у Минхо нигде не приколочено, он везде разрешает. У Хенджина даже не встает — ему просто хочется. Минхо трезвее, его член ориентируется в ситуации несколько быстрее хвановского. Хенджин завистливо бурчит, прикидывает, ебнутся ли они на пол, если он на Минхо просто запрыгнет, решает, что не будет рисковать — так и хуи переломать можно. Как хорошо, что у Минхо есть ноги, а у ног Минхо есть бедра, да такие — баллады о них писать может. По крайней мере, Хенджин завывает, когда надевается на них изо всех сил. Получается на удивление складно — Хенджин выше, но колени все равно не держат, так что сидеть на бедре Минхо, опершись о стену — само то. Хван держится одной рукой за плечи, второй пытаясь залезть под тугой ремень. Получается не очень. Снизу вверх Минхо оголять удобнее, так что Хенджин скользит ладонью под рубашку — спина тоже ничего, хоть и не задница. Минхо жмет, Хенджину приятно. Кажется, Ли идет более традиционными путями, и раздевает Хвана, начиная с рубашки. Облом — под ней майка. Надо было слушаться Джисона и надевать на голое. Хенджин вспоминает Хана, и не чувствует стыда. Он только хочет, чтобы Джисон был здесь, посылает ему всякие мысленные вибрации изо всех сил, выстанывая в губы Минхо, когда он толкает его в стену собой. Штаны такие тугие, что вытащить из них майку — задача непростая, и Хенджин предлагает их просто расстегнуть сразу. Минхо усмехается ему в рот, грязно совсем усмехается, и напоминает о предложении самого Хвана «подождать». Чертов Джисон ему рассказать успел. Хенджин недоволен — обтягивающая черная кожа притирается к его коже до боли, если Минхо двигается резче. Возможно, стоило послушать Хана и надеть трусы. Помогло ли ему это бы? Вряд ли. Хенджин-таки успешно продирается за чужой ремень с небольшой помощью. На Минхо трусы есть, как раз для того, чтобы Хван через них сжимал его задницу. Он недоволен отсутсвием ответа — Минхо быстро исправляется. Хенджин уже почти говорит «насрать на то, что я вчера спизданул!», но слышит голос Хана и даже не удивляется. — Охуеть, отпустил своего парня поссать — уже сосется с другим моим парнем. Минхо вздрагивает, но не отрывается от него. Хенджин чует его намерения буквально через член, и даже пара слоев ткани не мешают. Он показательно запускает в рот Минхо язык. — Я вам не мешаю? — тон у Хана возмущенный, а голос — смешливый. Хенджин лениво прерывает поцелуй, растянув последние мгновения. — Нет, вовсе нет, — отвечает Минхо, развернув к нему голову и не ослабляя хватки под бедрами Хвана. — Тогда я это, — Джисон неуверенно шагает к ним. Он встрепанный и потный — танцевал. — Давай, — кивает Ли, и Хан подходит совсем близко. Хенджин протягивает к нему руки. Минхо отстраняется совсем чуть-чуть, чтобы дать ему некоторую свободу действия, но они все еще плотно прижаты друг к другу. — Я тебя искал. Я скучал, — говорит Хенджин в лицо Хана, который словно увидел божество, и целует. Минхо молчит, не комментирует, не усмехается. Наверное, очень впечатлен. Джисон пахнет алкоголем и потом — как и Минхо, но каким-то другим. В них троих уникальнейшие смеси всякого разного бухла. Джисон почему-то целуется почти застенчиво, а может, это просто Хенджин сейчас распаленный. Он на пробу открывает глаза. Хан косится на Минхо. Хван отрывается, чтобы тоже посмотреть. У Минхо глаза блестящие, горящие. Бывает влажный огонь? Бывает — вот он, тут. — Ты куда? — Джисон тянет его обратно. — Я просто охуел, дай втянусь. Минхо кладет одну руку на ханову талию — наверное, сильно помогает втягиваться. Хенджин поступает так же — одну ладонь оставляет на груди Ли, второй обхватывает Джисона за шею. Он действительно втягивается. А Хенджин настолько не думает, что даже не знает, во что его втягивает — потом он это осмыслит. Рука Хана у него в волосах — маленькая, сильная, осторожная. Рука Минхо скользит по бедру — побольше немного, с ленцой и развязностью. Хенджин в священном ахуе. Джисонов рот маленький, но языком он рвется внутрь, слюнявит много. Минхо более обстоятелен, Минхо берет пальцами подбородок Хана, и нежно, потихоньку так отрывает его от Хенджина. Он даже не успевает обидеться — Минхо целует Джисона. Уже зная, как. Хан стонет, подкатывая глаза. Хенджину бы их себе выколоть, но он уже это увидел и теперь может только пускать слюни в джисоново плечо, жадно наблюдая, оглаживая под футболкой. Главный плюс огромной футболки — под нее легко попасть. Джисон косится на него мимолетно и почти заискивающе. Типа «сорян, бро, я б тебе подрочил, но меня сейчас только языком до смерти выебут». Хенджин извинял, он одновременно огладил их шеи. Минхо вздрогнул весь — наверное, пальцы холодные. Целоваться втроем неудобно. Поэтому Хенджин приникает губами к челюсти Ли — чувствует, как она ходит ходуном, балдеет, ведет языком, прикусывает слегка. Минхо стонет в рот Джисону, и, наверное, где-то сжимает его, потому что рука у Хенджина на заднице впилась в кожу ощутимо. Хван улыбается опьяненно. Обнаружив, что он может влиять на них троих через одного, он в почти благоговейном восторге от этой мысли. Джисон чувствительный — это он еще тогда понял. Хенджин задирает рукав его футболки, припадает ртом к плечу. Джисон выдыхает длинно и находит руку Хенджина — переплетает пальцы, как будто они сопливая парочка. Да, это так, и что? Хван выцеловывает, до куда может дотянутся, а после отгибает ворот, покусывает ключицу, умудрившись извернуться так, чтобы не мешать при этом Минхо. Координация его все-таки подводит, он разок больно увлекается тем, чтобы каждый изгиб обрисовать языком, и стукается затылком о подбородок Минхо. Тот отрывается с хриплым стоном, бешеными глазами находит Хенджина и хватает его рукой за шею, поворачивая. Хван жмурится, пропуская, когда Минхо прямо-таки вторгается в рот, чувствует, как он жмет их с Джисоном ближе друг к другу и к себе. Потом отрывается, сверкает влажными огоньками. — Так, блять, — выдыхает между ними Минхо дыхания их троих. — Так не пойдет. Все бухущие, еще и на моей работе, — он не дает вставить им заверения, что «и так сойдет»: — Завтра, вечером, отоспавшиеся и опохмелившиеся, ко мне, за час позвоните. Договорились? Джисон кивает, завороженно глядя буквально Минхо в рот, а Хенджин кивает, потому что из всего этого выловил только «ко мне». Ли переводит голодный взгляд с одного на другого, и совсем прилично чмокает по очереди, начав с Хана. — Пиздец, я думал тебя унитаз сожрал. Хенджин дергается так, что уебывается об стену затылком, а Джисон, пользуясь маленькостью, приседает, надеясь, что так его не заметят. Чан стоит, держась за угол рукой, потому что ноги его не держат. — Вот и познакомились, — констатирует Минхо и педантично подтягивает на Хенджине штаны. Хван ловит некоторую параллель с появлением Хана с противоположной стороны коридора. Джисон ловит его мысли: — А вот он к нам не присоединится? Чан давится алкоголем — это очень неприятно для носа. Хенджин сочувственно глядит, пока Минхо невозмутимо оглаживает его снова надетую на плечи рубашку, как будто это поможет скрыть его в принципе растраханный вид. — Нет. Не сегодня. И не завтра. Завтра вы мои. Джисон не выглядит разочарованным, Чан проходит мимо них в туалет, все еще откашливаясь. — Возможно, центр мироздания — это барский туалет, — возвещает Хенджин в никуда. Минхо и Джисон косятся на него и поправляют одежду. Какой в этом смысл, если на троих у них три стояка? — Мне придется что-нибудь купить Феликсу и Чану, — говорит Минхо, глядя на часы. Моя смена заканчивается через час. Наверное, имеет смысл съебаться. Хенджин похихикивает. — А как серьезно ты относился к своей работе, когда мы знакомились. — Мы на тебя плохо влияем, — Джисон опирается подбородком на плечо Хвана. — Это я к вам несерьезно относился, — отвечает Минхо, что-то напечатывая в телефоне и внимательно вглядываясь. — Пошли, закажу вам такси, а то сами вы уедете в Австралию. Они выбираются на улицу, переваливаясь, как крабы, но в баре темно и уже почти пусто, только самые стойкие дожили до этого момента. Хенджин вдыхает воздух таким крупным глотком, что он жжет его легкие своей трезвостью. Минхо не отрывается от телефона, Джисон не отрывает руки от их рук. — Вызвал. Доберетесь? Блевать не будете или найти вам пакет? Хенджин очень старается кивать и мотать головой в нужный вопрос. Наверное, выходит, Минхо убеждается, что они будут живы и прощально целует Хенджина, затем Джисона. Хван жопой чует чей-то взгляд и оборачивается. У входа стоит Феликс с мужиком в три раза больше него, затягивается даже на взгляд крепкой сигаретой и смотрит без какого-либо выражения, разве что слегка округленными глазами. — Привет, — выдает все, что может выдать его измочаленный мозг, Хенджин. Феликс вынимает сигарету двумя пальцами, чтобы солнечно улыбнуться и махнуть тремя свободными пальцами, потому что второй рукой держит по руку мужчину. Хенджин очень старательно приглядывается, Феликс ему помогает: — Чанбин, Хенджин, — краткими жестами распределяет он. Рядом с влажным звуком отделяются Минхо и Джисон. Чанбин здоровается, Хенджин соображает, что б сказать, а Минхо внезапно шипит: — Блять, Феликс! — Не надо на меня гнать, — вдруг своим страшным голосом из присподней начинает Феликс, Джисон хватает Хенджина за руку. — Сам съебался сосаться с мужиками, а мне нельзя? — Да я не про то, — отмахивается Минхо, снова берясь за телефон. — Я на тебя бар свой оставил. — А я на Бан Чана. — А Чан сейчас не Бан, — Минхо кому-то звонит. Джисон с Хенджином переглядываются — очень интересно, еще б они чето понимали. Хан решает, что больше он Феликса не боится, поэтому отходит от Хвана, чтобы познакомиться с Чанбином, видимо, углядев в нем родственную душу по какому-то своему радару. Хенджин хмурится. Ему тяжело просто стоять, какой там говорить? Феликс с Минхо что-то пытаются решить, Чанбин с Джисоном с какого-то хрена уже обсуждают реп, Хенджин думает, что ему бы научиться курить. Из дверей выходит Чан, до которого смогли дозвониться, Хенджин думает, что его занесло в какой-то сериал, где ебутся все, кроме него. А, ну да, это же просто жизнь, он забыл спьяну. К счастью, приезжает их такси. — Зай, — он берет за руку Джисона и только после его ошалевшего взгляда понимает, что вылетело из его рта. — Возьми у него номер и поехали. Хан на удивление быстро ориентируется и обменивается контактами с Чанбином, с которым уже будто забратанился до конца жизни. Хенджин косится на Феликса: — А ты мне ничего не дашь? — Нужен буду — найдешь через Бина, — он стряхивает пепел своими белыми маленькими пальчиками. Хенджин в очередной раз убеждается, что Феликс NPC. Чанбин к Феликсу без повода о жизни или смерти не подпустит, и совершенно правильно. Хенджину кажется, что Феликсу надо руку, как минимум, целовать, но он вообще-то и сам тот еще принц, поэтому ограничивается взаимноуважающим кивком, и Феликс отвечает тем же. Хенджин впечатлен до конца жизни, но оттаскивает Джисона от Чанбина, чтобы погрузить в ожидающее такси, махнуть на прощание Минхо, получить от него искрящийся взгляд, от стоящего с ним рядом Чана — приподнятый знак мира, усмехнуться и рассыпаться на сидении. Если они проснутся завтра живыми — это будет настоящее чудо. Феликс все-таки фея — они просыпаются. Насчет собственной живости у Хенджина есть вопросы, но Джисон вовсю горланит на кухне, пытаясь не сжечь номер, сделав им завтрак. Хенджин улыбается сквозь боль, когда его лицо лижет Кью, Кками лежит на груди комочком, а из кухни доносится тихий мат снова накосячившего Джисона. Как же он всех их любит. Хенджин выбирается из кровати с некоторым трудом. Все не так плохо, тошнота и плавающие мушки в глазах — это наименьшая расплата за вчерашнее. Если Хенджин что-то понимает в жизни, то сегодня, проснувшись от поцелуя Кью, ему в первую очередь нужно умыться и почистить зубы. А, едва посмотрев на себя в зеркало, Хван мгновенно определил, что неплохо бы было еще и помыться. Так что на кухню он попадает уже похожий на себя, завязывая белый отельный халат и забирая мокрые волосы мягкой повязкой. Джисон уже поел и пьет кофе, залипая в телефон. Хенджин буквально падает на него сзади, обвивая плечи руками. Хан поворачивает к нему лицо. Он опухший, но явно успел почистить зубы, так что Хенджина ничего не останавливает. Они целуются на кухне, как семейная пара, пока Ппама вьется у ног. Хван уверен, что его уже покормили. Он поднимает голову. Кью сидит у своей миски по выдержке лучшего солдата месяца. Кками виляет хвостом так, что дергается все его тело, и смотрит так, словно его не кормили не меньше месяца. Они нагло манипулируют, но Хенджин вчера провинился перед ними, и теперь накладывает им по щедрой порции, после только приступая к своему завтраку. Хотя он уверен — Шухуа кормила их изрядно и даже баловала. Надо перевести ей оплату. Хенджин садится напротив Джисона, глядя на свою порцию яичницы. В ней есть осколки скорлупы, местами она подгорелая, местами — сыроватая, с прожилками и слизью белка. Хенджин не выебывается, только молча выбирает то, что ему не нравится. Джисон следит за ним с глазами белки, забывшей, где она спрятала запас на зиму. — Спасибо. Мне нравится. — Врешь. — Нет, мне правда нравится. Просто давай в следующий раз закажем пиццу. — Буржуй, мы вчера набухали на чье-то состояние. Хенджин задумчиво обсасывает палочку. — Ну, а наш парень никак не может?.. — Я спросил. Молчит. Наверное, спит. — Или уже съебался в другой город. — Не, он не откажется от… Хван замирает с поникшими палочками в руке и взглядом в стену. — Эй, ты че, забыл? — Нет, просто только что вспомнил. — Так это значит что ты сначала забыл. Хенджин машет в его сторону палочками и доковыривает яичницу. — Эй. Ты чего с таким лицом, будто повестка пришла? — Джисон нервозно ухмыляется, пересаживаясь со своего стула на край стула Хвана, а после и вовсе на его колени. — Передумал? — Хера с два! — Хенджин возмущенно бьет по его ляжке. — Нет уж, ты не заберешь у меня мужика моей мечты! Джисон ахает. — Минхо — мужик моей мечты! — А я не про него, — Хенджин подбирается к его лицу, а руками прослеживает узнаваемые со вчера изгибы. Хан словно не может решить, хочет он слышать или нет, но Хенджин все-таки говорит: — Ты — мужик моей мечты. Джисон молчит, выдыхает с нервной насмешкой. Трогает волосы задумчиво. — Чето быстро ты. — Наверное, — признается Хенджин. — Может, оно приходило постепенно, мы просто не заметили. — Ты, гребаный романтик, — Хан бьет по плечу маленьким кулачком, кажется, Хван впервые видит его настолько смущенным. — Че ты решил-то? — Я по-прежнему «за», я просто охуел, когда вспомнил. — Да я, если честно, до сих пор… — Джисон вытягивается в лице. Хенджин не ведьма, но клясться готов, что видит в его глазах себя самого, развязного и открытого перед ними обоими. Да, Хенджин все еще в ахуе с себя самого, как и Джисон. Им просто нужно пару часов, чтобы вспомнить до конца и уложить в голове. Они завтракали в послеобеденное время — и, выгуляв собак, взяли навынос всякой вредной еды и завалились в кровать с засмотренным до дыр фильмом. Каждый в своей голове, но рядом. Тихо и уютно. Хенджин хотел бы заснуть у Хана на животе, свернувшись калачиком, как Ппама, но его придавило жопой Кью, разлегшегося сразу на коленях их двоих. Кками, конечно, разместился на его подушке, хвостом на лбу Хенджина. Фильм был засмотрен до дыр, а Хан-и затискан до дыр не был. Хван гладил его вдоль и поперек, наслаждаясь тем, как ускоряется дыхание Джисона, и как он морщится, догадываясь, что это просто наглая провокация. Когда Хан поднял телефон и прочитал сообщение от Минхо: — «Через час буду ждать», — Хенджин напрягся. — Да не делай такое лицо, будто на плаху собираемся! — Я просто волнуюсь, — шипит Хван, прочесывая шерсть Ппамы на его животе. — А уже вечер разве? — Ну, да, мы проснулись в обед. Эй? Ты, если не хочешь… — Я хочу, понятно? — Хенджин даже будит Кками и сочувственно гладит его по недовольно хрюкающему носу. — Понимаешь, это когда и страшно пиздец, и хочется пиздец, и не деться никуда. — Понимаешь, — Джисон кивает так серьезно, что у Хенджина в животе пицца ухает и мурашками идет за ушами. — Бля, сорян. — Не, серьезно, я понимаю, чувак. Мне тоже пиздец боязно. Хенджин тыкается ему носом в подмышку. Фильм идет фоном, и он может перед своими глазами в точности вопроизвести сцену, просто слыша диалог. Они могли бы снова напиться, прийти к Минхо уже под градусом и с добавкой. Но они не будут. Хенджин хочет, чтобы это все случилось на полностью трезвую голову. Хочет видеть их обоих открытыми без помощи алкоголя, от одного только удовольствия. Хенджина больше ни разу не колышет мысль о том, что он в принципе хочет — и это уже стремно. Потому что это не так. — Тогда досматриваем, собираемся, собак отводим к Шухуа-нуне и едем? — Ага. Не говори похоронным тоном. Хенджин вздыхает, думая, что надо будет по дороге купить два ликера. Для Шухуа-нуны. Они едут в такси через приобретающий потихоньку вечерние тона город. На Джисоне джинсовый жакет на белой футболке — как будто он не на групповуху едет, а с другом на роликах погонять. Хенджин озвучивает эту мысль ему в ухо. Джисон пытается ржать тихо, получается так, будто у него приступ — водитель косится на них через зеркало. — Сам-то, — Джисон приникает к его уху, но больше смеется, чем говорит, — будто на свиданку к леди едешь, а не к двум мужикам. Хенджин возмущенно осматривает свою превосходную рубашку с изысканными крохотными круглыми пуговками — да он ее отвоевывал у матери, когда собирал чемодан! «Не бери, испачкаешь», — сказала она, а он все равно взял потом втихую. На Хенджине также брюки клеш — рядом с джисоновскими джоггерами очень выгодно смотрится. Об этом он тоже Хану сообщает, но в более оскорбительной манере. — Ты просто надеешься, что тебя трахнут первым, — ухмыляется Джисон ему в ухо самым грязным образом, и Хван пучит глаза и трижды проверяет, что водитель точно не услышал. А потом поворачивается, чтобы сказать «А схренали это меня, а не я?» и видит в больших джисоновых глазах то же. Они каким-то образом умудрились не обсудить очень важный вопрос. — Ты обычно сверху или как? — спрашивает Хенджин уже в лифте, потому что они, блять, не додумались спросить это чуть раньше. — «Как?» — Джисон усмехается ему через зеркало так, что хоть в ужастике снимай его. — Как будто там еще три тысячи вариантов. — Ну так? — Что? Я обычно, блять, никак, — Хан трясется так, что Хенджина начинает тоже. — Че, совсем никогда? — Нет. Но явно меньше, чем у тебя. А ты что, «Как?» — издевательски переспрашивает он Хвана. — Я хоть как. — Приехали, блять, — оповещает Джисон мертвым голосом одновременно со звонком лифта. — Два брата-акробата, Никак и Хоть-как. Хенджин вышагивает из лифта, стараясь дышать. Получается хрипеть: — А ты, ну, как хочешь? — Я уже хоть как хочу, — Джисон нервно стучит ногой, эхо отдается гулко. — А ты? — Мне тоже неважно. — И че тогда? Мы как решать будем? — Ну… — Хан по сообщению от Ли находит нужную квартиру и решение, — мы спросим у Минхо. — А, ага, а из его позиции уже будем исходить, и решим, кто и кого. — И тогда никто не лишний. Они стучатся одновременно, чтобы, опять же, никто не в пролете. Хенджин трясется, Джисон тоже. Хван всерьез думает о том, чтобы заступить за спину Хана, но, наверное, не прокатит с их разницей в росте. — Два трясущихся грызуна у меня на пороге, — первым делом говорит Минхо, и звенящий купол напряжения сразу лопается, сыпется на них серебром. Хенджин вдыхает, заметив, что действительно трясся. От одной дерзкой ухмылки Минхо уже стало проще стоять на ногах — ведь надо ответить усмешкой пошире: — Кошками воняет даже в подъезде. Минхо никак не реагирует, с царским достоинством пропускает мимо ушей и мимо себя в квартиру. Видит, что Хенджин щерится только от ужаса. Джисон же просто впал в анабиоз, как лягушка, и с такими же круглыми глазами и гулко двигающимся кадыком снимает жакет, потом обратно надевает, решив, видимо, что без него он уже не так круто выглядит. Хенджин в режиме поддержания активности. Беспилотник, если проще. Омывает руки и ополаскивает лицо водой как можно холоднее, зачесывает волосы ото лба — нахуя укладывал? — и придерживает веко, когда оно начинает дергаться. Едва он выходит, пропуская в ванную Джисона, Минхо сканирует взглядом и сразу кивает в сторону: — Пошли, поможешь, на кухню. Вам без травок успокаивающих никак. — У самого майка этикеткой наружу. — Бля, — Минхо снимает, выкручивает, а Хенджин проходит мимо него на кухню и пристально осматривает интерьер. Свет из коридора отбрасывает длинную тень на стену сбоку от него. Хенджин краем глаза следит, как тень Минхо встряхивает и надевает майку. Вспоминает аккуратные рукава, придирчивый взгляд, выглаженную форму — на работе их бармен выглядел педантично. Хенджин волосы на отсечение отдать готов, что Минхо всегда внимателен к своему облику. Так глупо проебаться… Выходит, тоже нервничал, и сильно, очень. Даже если ходит сейчас с лицом, которое можно вешать в картинки для обучения нейросетей с подписью «невозмутимость». — Хей? Вы что, уже? — Джисон с оторопевшим лицом, все-таки стянувший жакет и держащий его в руках, появляется в проеме. — Да, мы уже. Уже тебя ждем, — Минхо с певучим тоном проходит мимо Хенджина и опускает кнопку на чайнике. — Справа от тебя, верхний шкафчик. Выбери чай, который понравится. Джисон, положи сахар, — он ставит три кружки на столешницу, сам зарывается в нижних ящиках. Хенджин уверен, что создает активность он только для того, чтобы Хан не разнес ему пол-дома в порыве своей нервозной неловкости или гиперактивной «давай помогу». Хван с благодарностью смотрит в его макушку и надеется, что тот чувствует. Сахар Джисон кладет только себе, спрашивает насчет растительного молока — все знает о Хенджине. Минхо не делает из себя на вид заботливого хозяина сильнее, чем он есть — просто показывает им, где что лежит и дает карт-бланш. Хенджин хрюкает себе под нос, затем шепчет на ухо Джисону пришедшую мысль: — Получается, зашли мы на чай. Хан посмеивается слишком высоко даже для него. Хенджин, задумавшись на секунду, меняет в своей руке чай с ягодами на мяту. Минхо достает из ящиков чипсы нори, какие-то фрукты. Послав вопросительный взгляд, Хенджин заглядывает в холодильник и на свой вкус берет чизкейк и суши. Минхо, кажется, просто заказал дохрена еды — и правильно, даже если ничего не выйдет, они хотя бы поедят. Краем глаза Хван видит Джисона, берущегося за чайник, и с поистине супергеройской скоростью и впечатляющей ловкостью всучивает чизкейк под подбородок мимо проходившему с горой вкуснях Минхо и отбирает у Хана чайник: — Зай, давай я. Джисон настолько оторопевает от обращения, что даже позволяет ему это сделать. Хенджин нарочно. — Я думал уже, мне вчера показалось. Хван сжимает губы. И вспоминает снова. Жар поднимается по телу настолько мгновенно, что Хенджин сам себя пугается и проливает немного мимо. — Ну вот, а на меня гнал, — Хан уже бежит за тряпкой. Хван его знает — если бы доверил это дело Джисону, они бы уже ехали в травмпункт с его ожогами и трахались бы разве что с мед.страховкой. — Все окей? — Минхо оказывается за плечом. Блять, если б Хенджин знал. Он вроде в порядке, он функционирует и даже разговаривает, но только что-то в поджилках трясется, в желудке будто слишком много кислого. — Пока справляюсь, — честно отвечает он. Минхо кивает, уходя, проводит ладонью пояснице — нихуя это не облегчило! — и идет проверять Хана. Хенджин не доверяет сам себе нести чай, поэтому несет суши. Он видит кучу всего на средних размеров журнальном столике у дивана. Думает, что Минхо верно не стал садить их за длинный обеденный стол. Хван бы упал под него в обморок в какой-то момент. Джисон живой и здоровый, и улыбается слабо, подходя. Ли за его спиной вытирает за Хенджином воду, и, пользуясь моментом, Хван обнимает своего. — Реально как на войну, прощаемся, — лепечет Хан ему в грудь, но сам обхватывает крепко, сжимает разок от души — вымещает стресс. Хенджину легче, когда он видит, как легче Джисону. Минхо косится на них, моя тряпку: — Если я соберусь вас убивать, я предупрежу. Хан хихикает в плечо, распрямляя спину. Хенджин дергает уголком губ, прикрыв глаза — еще чуть легче. Дергает подбородком в сторону дивана, и Джисон приземляется посередине. Хенджин садится на подлокотник, берет себе самый приглянувшийся лоточек с роллами и стекает вниз, на край. Здесь достаточно просторно, чтобы, вытерев руки, Минхо сел с другого края, не потеснив никого из них. Им даже не обязательно соприкасаться, чтобы комфортно сидеть, но Хенджин все равно ставит носочки ног на бедра Джисона — тепло, приятно. Минхо протягивает Хану пульт от плазмы — там всякое. Конечно, Джисон включает какие-то клипы, достаточно тихо. Но Хенджин знает, что его успокаивает что-то на фоне, и молча жует. Минхо говорит, едва все успели набить рты: — Вы как себе это чаще всего представляли? Хенджин ненавидит его. Он не подавился только чудом. Джисона чудо избежало, он тяжело кашляет в кулак. — Ты специально спросил, когда мы начали есть? — возмущается Хван, протягивая салфетку. — Да. За столом разговоры идут легче, это все знают, — Минхо не звучит абсолютно уверенным, сожалеюще смотря на Джисона. — Боже, наверняка он просто прочитал какую-то тупую статью перед нашим приходом, — Хенджин наливает сок, чтобы предложить Хану. — Статья типа «Как устроить третье свидание со своими двумя парнями?», — Джисон все еще кашляет, но умудряется при этом говорить, смеяться и пить. — Я уверен, такие есть. Минхо куксит губы, уводя взгляд. Хенджин впервые видит его таким, господи-прости, милым. Ли Минхо! Он впечатлен. — Мой вопрос остается открытым, — его тоном можно зачитывать предложения на рассмотрение в каком-нибудь городском совете. Джисон обиженно бурчит в надкушенный онигири: — Я вообще не представлял, что мы будем пить чай и разговаривать. Хенджин хмыкает: — А как, прям с порога? — Может и так, — Хан подбирает рисинки своими рыбьими губами. Хенджин расплывается. Говорить становится сильно проще. — Извини, в следующий раз обязательно, — Минхо лучится прямо, кладет ему ладонь на колено. Хван корчит уважительную морду — если б хоть один из них с Джисоном был настолько же смел и шустр, как Минхо, они бы уже встречались лет десять. И не сидели бы сейчас, как истуканы. — Но в первый раз нам без обсуждения никак, — увещевательно говорит Минхо, и Джисон прерывисто вдыхает, как будто собирается заплакать. — Кошмар, хен, — обращается он к Хенджину большими глазами, — разговаривать надо, типа мы, как взрослые. Хван похлопывает его мягко по макушке — Хан уложил волосы? Хан?! — и мягко улыбается. Он тоже недоволен тем, что люди не умеют угадывать все желания, предрасположенности, фетиши, ограничения и физические возможности по одному взгляду. Это сильно усложняет жизнь. — Джин-ни? — Минхо наклоняет голову, глядя на него позади затылка Джисона, как бы говоря «давай, ты старше, помоги ребенку своим примером». Хенджин вротъебал все это. — Ну. Я представлял довольно размыто. Последние дни я либо пьяный, либо похмельный. Но я уни. Ты? Хенджин чувствует, как бедро Джисона напрягается под его носочками. Минхо отвечает без колебаний. — Я тоже. — Блять, — Хан резко перестает прикидываться шкафчиком, звонко матерясь на ни в чем не провинившийся последний кусочек онигири. — Тогда че, на суефа? Минхо спрашивает только глазами, и Хенджин кивает. — Как-то не романтично на суефа, — тянет Хван. Ли поднимает одну бровь. — Может, как пойдет? Джисон звонко хмыкает, вдруг став резким от нервов: — Если позволишь нам «как пойдет» — сам же снизу и окажешься. — Ну…а это плохо что-ли? — Хенджин даже сжимается как-то весь. — Нет, я просто думал, ты…гордый весь такой, — Джисон смотрит на него исподлобья, рукой держит сам себя за плечо, потрясывает коленом. — А что, даже мне бы позволил? Хван моргает. В который раз он думает, что хорошо знает Хана, а потом обнаруживает в его башке какую-то засидевшуюся херню. — Да, — коротко отвечает он, отщипывая кусочек от сушеных водорослей. Изменившийся взгляд он чувствует виском и сразу оборачивается. Джисон смотрит на него с гораздо большим аппетитом, чем на несчастный недоеденный онигири. Хенджину даже поежиться хочется, только взгляда отвести не может. Минхо убедительно играет шкаф. — Ты давай доедай, — кивает Хенджин подбородком. Хан опускает голову и с профиля выглядит в принципе обычным таким маленьким Джисоном, это только Хенджину показалось, что проснулся кто-то голодный и незнакомый. Становится даже забавно. Хан снова пугает его своей внезапной серьезностью, и снова спустя минуту Хенджин понимает, что вполне может с этим жить. Минхо видит дернувшийся уголок его губ и медленно ухмыляется через наклонившегося к столу Джисона. Хенджин откидывается на спинку, убирая ноги вниз и мостя голову к Хану на плечо. Упаковку чипсов из нори он кладет к Джисону на колени, и они с Минхо потихоньку похрустывают, отрешенно смотря клипы. Им нужна пауза, и они молчат. Когда Хенджину хочется, он спрашивает: — Как ты себе представлял? Минхо растягивает усмешку от середины к уголку и затем к другому. — Весьма разнообразно. Хенджин возвращается на плечо к анабиозному еще Джисону. Тихая музыка успокаивает его, пока пауза настаивается. — Что насчет запретов? — Минхо откидывается затылком на второе плечо Хана, его глаза умудряются просвечивать сквозь волосы. — На месте спроси, потом делай. Я почти на все могу согласиться. От настроения зависит, — удивляется сам Хенджин легкости, с которой говорит. — Не пытайтесь влезть в меня вдвоем, — красиво выходит из анабиоза Джисон. Хван переглядывается с Минхо вопросительно. — Серьезно, я не смогу. Я тут недавно в себя пробку всунул и чуть не сдох. Хенджин впечатленно думает. Это подозрительно сходится с одной его недавней пропажей… — Ты трогал мои вещи?! — взвивается он, тыкая Джисона кулаком под ребра. — Ай! Ее Ппама по полу катал и грыз, я подумал, ты выкинул. — И ты решил…блять, фу. — Мне стало интересно, — ноет Хан. Хенджин показательно отрывается от его бока, обходит диван и присаживается со стороны Минхо, с трудом втискивая себя, потому что Джисон не хочет двигаться. Как и всегда во время их перебранок, Ли изображает мебель, только руку на хвановы ноги пристроить успевает. — Че ты дуешься, я ее потом обратно положил. — Нет уж спасибо, теперь она навсегда твоя, — мерзким голосом возвещает Хенджин и совсем другим спустя секунду: — Буду ее на тебе применять. Минхо вскидывает голову с игриво-уважительным взглядом. Пока Джисон куксится, Хван не держит себя и запускает ладонь в рядом оказавшиеся волосы. — Сухие совсем. Осветлял? Ли хмыкает себе под нос, прикрыв глаза: — А ты знаешь толк в соблазнительных речах. Хенджин не успевает ответить что-то такое же сладко-тягучее, Джисон подрывается и с обиженным: — Ну уж нет уж, вы так и поебетесь без меня, пока я клювом щелкаю, — усаживается жопой на бедрах Хвана, ногами — на Минхо. — Так не щелкай, — Ли мягко пальцем трогает острый ханов подбородок. — Есть еще хотите? Хенджин прямо-таки чувствует, что какая-то гадостливая шутейка крутится у Хана на языке и быстро отвечает: — Нет. — Тогда в спальню. — возвещает Минхо с выраженной голосом точкой в конце. Джисон ничем не давится, только потому что нечем, а Хенджин забывает, куда нес руку, застывшую на полпути. — Я в окно, — возвещает Хан и спрыгивает с их коленей, улепетывая в коридор. Минхо провожает его взглядом и поднимается, подбирая со стола самое скоропортящееся. Хенджин согласен: страсть страстью, а еда вкусная, о ней надо заботиться тоже. Он берет, что влезает, и несет следом за Ли к холодильнику. — А где спальня? — голова Джисона вылезает из-за косяка. — Там, где кровать, — подсказывает Минхо и, поставив еду, отправляется указывать путь. Хенджин только еще одну чипсину ухватывает, прежде чем идти за ними. Комната у Ли вся в приглушенных тонах, но не вызывающая ощущения серого пятна. Джисон колеблющейся точкой застыл где-то между кроватью и стеной. Минхо прикрывает шторы и включает стелющуюся по полу вдоль косяков гирлянду не сменяющимся теплым светом — модный хендмейд. Джисон шкрябает стену. Хенджин ловит взгляд Минхо и находит по нему светильник позади себя — становится в меру светло, не ярко, но он видит каждую трещинку на губе Хана, снова смотрящего на него, как мамонтенок. Они оставляют дверь в спальню открытой — кому за ними смотреть? Разве что… — Где кошки? — вспоминает Хенджин. — Только сейчас заметил? — Минхо усмехается, кидая на прикроватную тумбочку пачку презервативов и тюбик смазки. Хвану по-прежнему кажется, что взгляд Джисона, которым он проводил эти вещи в полет, можно вставлять в ужастик. — Они у родителей. — А родители где? — Хенджин вынимает из уха сережку и оставляет на каком-то комоде. — Сколько еще данных тебе выдать? — Минхо садится на кровать, складывая ноги крестом, и, видимо, становится в разы менее страшным, потому что Джисон медленно оттекает от стены. — В Кимпхо. Хенджин прикидывает — недалеко от Сеула даже. Что-то свербит под грудиной от этого теперь. Он хорошо помнит, какой Минхо на вкус и на ощупь. — Если бы ты сразу сказал, что живешь с кошками раздельно, мы бы приехали в первый же день, — врет Хван, приближаясь. — Кто б вас позвал, — лукавит Минхо и открывает руки, распрямляя колени. Хенджин тягуче присаживается сверху, по дороге ловя взгляд Джисона. — Понравилось смотреть, зай? — дразнится, радуется, видя взбрыкнувшую морду и перебирающегося на кровать Хана — значит, еще живой и скоро впишется. — Кто-то же должен приглядывать за моим лучшим другом и его парнем, который к тому же мой парень, как и мой друг, — бурчит Джисон, усаживаясь в полуметре по-турецки, поддевая за все сразу. Хенджин ведет плечом, играясь. Его давнишняя любовь вызывать реакцию обтекает новыми красками в таком случае. Трезвый Минхо целуется еще лучше. А Хенджин даже может ему отвечать не заторможенно. Липкий взгляд Джисона смущает ровно настолько, чтобы это грело только больше. Хван дышит носом, полуприкрытыми глазами засматриваясь на Минхо. Широкие ладони он чувствует на спине и на лодыжке. Сам не торопится, обвыкаясь, начиная с плечей и тазовой косточки между легкой тканью и резинкой домашних штанов. Ухом ловит приглушенный звук и косится на Джисона. Он не дрочит, только сжимает руками колени и пищит сквозь губы. Бедный маленький Хан. Минхо тоже открыл глаза, Хенджин ловит его взгляд в расфокусе от близости и, позволив напоследок засосать свой язык, отстраняется. — Моя очередь любоваться, — отползает, сам подталкивая Джисона под попу. Все еще слегка сомнамбулированный Хан послушно перебирается в сторону Минхо. Хенджин внимательно следит и видит: Джисон не боится и не противится, он просто все еще не верит и немного растерян. Сам Хван уже прошел все стадии принятия и сейчас чувствует небывалую легкость во всем теле, несмотря на начинающее сжимать живот возбуждение. — Ты в порядке? — Минхо отслеживает пальцами челюсть Джисона, не торопясь напирать. — Я в ахуе. Это…где-то неподалеку от порядка? Я могу добраться на автобусе? — Хан несет херню, Хан в норме. Минхо тоже решает так и улыбается, прикасаясь губами к щеке и неспеша перебираясь к виску. Хенджин не знает, щеки трещат от умиления или от желания. Минхо крадется поцелуями вдоль кромки волос, Джисон сначала мимолетно напрягается и потихоньку расплавляется. Минхо проскальзывает губами по щекам и юрко чмокает в нос — дразнит подавшегося вперед Хана, и приступает к другой стороне лица. Хенджину жарко. Возможно, дело не в курортной погоде. Ему становится щекотно до желания прикоснуться, и он огибает их, заползая Минхо за спину. Вопросительно ведет пальцем по шее вниз за линию роста волос, видит приятную дрожь и зачесывает ладонями сухие пряди. Они непослушные, распадаются ворохом и цепляются за кольца. Хенджин снимает их, убрав в карман своих же брюк, чтобы огладить кожу за ушами, оттуда спустится к челюсти. Он слышит, как его парни целуются, наконец, но смотрит только на спину Минхо, где прочерчивает позвоночник большими пальцами. От этого он прогибается в пояснице, и Хенджин довольно усмехается — нечаянно толкнул его ближе к Джисону. Не жалеет. Зарывается раскрытой пятерней в волосы с затылка вверх, почесывает ногтями. Наклоняется вбок, чтобы посмотреть: Минхо уже практически переполз на Джисона, а тот жмурится, впиваясь в рот языком и руками — в майку. Держаться больше не хочется. Хенджин целует в шею, глубоко вдыхает запах. Минхо вздрагивает и находит его одной рукой, ухватывается за бедро у колена. На удивление удобно, будто так и правильно. И почему именно пара человек считается идеальным сочетанием? Хенджин чувствует руку на плече и узнает по прикосновению Джисона, что ползет повыше, играется пальцами на ключицах и основании шеи. Ладонь у Минхо чуть более широкая, жилистая, а пальцы — относительно короткие. В то время как у Хенджина рука вытянутая, длинная начиная с кисти и заканчивая удлиненными фалангами, узкая. Джисоновы ладошки не крошечные, но все же маленькие, с видными костяшками и розоватыми капиллярами. Хенджин, наверное, чрезмерно чувствительный сейчас, но ему кажется, будто они сочетаются даже руками. Поэтому он сжимает в своей джисонову, смотрит на него, с влажными яркими губами и таким же влажным ярким взглядом. Минхо поворачивает голову, косится на него — его верхняя губа теперь выделяется еще лучше, припухшая. Хенджин отвечает на его краткий поцелуй и теряет опору, когда Минхо ловко выкручивается из своего места между ними, усаживаясь чуть в стороне. Джисон смотрит так же, как в ночи среди спящих собак, комкано признаваясь нависшему над ним Хенджину. Хван оборачивается на легшего Минхо, проходится взглядом по распаленной груди мимо стояка к сочным бедрам, возвращается к Джисону. — Ты правда позволишь? — спрашивает тот, как будто Хенджин — божество какое-то. — Если ты начнешь что-нибудь делать, — брякает Хван в смущении и тут же оказывается опрокинут на лопатки. Его по-прежнему все устраивает, начиная от тихой усмешки Минхо где-то сбоку и не заканчивая вылизывающим нёбо Джисоном. Хенджин длинно выдыхает в потолок, скользит пятками по покрывалу, обнимает спину и обещано позволяет. Стягивает с Хана футболку и кладет на свое лицо, шумно вдыхая, предоставив тому свой торс целиком. Джисон дергает пуговицу, она выскальзывает из пальцев. — Ебаный ты пижон, ненавижу твои модные шмотки. Хенджин хихикает в футболку и, когда она перестает источать тепло, откидывает голову, ища взглядом, куда бы кинуть, чтоб потом можно было еще надеть. Минхо приходит на помощь и забирает ее из пальцев, поднимаясь. Хенджин благодарно мычит — у него там Джисон давит ребрами на пах, расправляясь с рубашкой с поистине звериной жестокостью. — Оголодавший бельчонок выкалупывает последний орешек, — посмеивается, приподняв голову. — Я тебе сейчас хуй отгрызу. С этими словами Джисон бросает неподдающиеся пуговицы и берется за путь попроще — начиная со штанов. Хенджин смеется, чувствуя себя пьяным. — Помочь? — рука Минхо оказывается на груди, Хван открывает глаза, чтобы возмутиться тем, что его раздевают чуть не семером, в то время как сами…но на Минхо уже нет майки, и он успокаивается. Все честно. Никто не лишний. У Джисона кожа гладкая, почти как детская, только мышцы под ней заряжены энергией и силой. Минхо под пальцами бархатный, мягкий, но стоит ему двинуться, за мнимой мягкостью выступают мускулы. Хенджин в приятном ахуе. Хан проходится двумя ладонями по его животу, специально открытому для него руками Минхо — сам Хван жилистый, сухой, рельефный. Закончив с его рубашкой, Ли откладывает ее осторожно подальше, и, пользуясь тем, что Джисон в боголепном восторге, гладит открытые территории, оказывается позади Хана и расстегивает его ремень. Хенджин видит поблескивающие глаза Минхо позади Джисона и улыбается — ему становится понятно и правильно. — Я сосать не умею, уж не обессудь, — Хан одним движением стягивает с него белье. Хенджин прыскает: — Так и быть, прощаю. Ты почему еще в штанах? — легонько толкает он пальцами ног Минхо. Тот поднимает бровь, стягивая с него второй носок: — Сейчас исправлюсь. О Джисоне позаботься. — Хуя се вы раскомандовались, — бурчит Хан по инерции, бездумными глазами прослеживая тело Хенджина, который отвечает: — Кто-то же должен направлять твои неумелые ручки, — тоже инертно поддразнивающе. На самом деле, весь в сосредоточенном расслаблении. Или в расслабленном сосредоточении. В голове хорошо мутно, в ногах ёжатся беспокойные рефлексы, между лопатками крылятся кости. Хенджину уже хорошо, а когда Джисон обхватывает член, становится просто прекрасно. Он приподнимает голову, чтобы смотреть, как Минхо спускает вниз по его бедрам джинсы, пробирается пальцами под резинку трусов, дразнит языком где-то между ухом и шеей. Джисон дергает головой, уходя, подставляется задницей под руки, пытается при этом смотреть на Хенджина и ладонью двигать равномерно. Получается рвано, от особо приятных покусываний Минхо Джисон и вовсе забывает на секунду про Хвана, но тому вовсе не обидно, он поднимается и садится перед ними. Минхо стягивает с Хана белье, Хенджин сразу юркает туда рукой, второй ловя пальцы Минхо на джисоновом бедре. Тот хватается за плечо Хвана, стоя на чуть разведенных коленях между ними, и наклоняется для поцелуя. Хенджин усмехается Хану в губы, представив, как удобно сейчас он расположился перед Минхо. Джисон втягивает воздух из его рта. Хенджин не знает, что там делает Ли, но может представить его ладони на ягодицах. Если Хана уже трогает Минхо, то сам Хенджин может потрогать, собственно, его. Так что он тоже поднимается на коленки, приближаясь, теперь их с Джисоном члены соприкасаются так же, как и губы. Заведя ладони ему за спину, Хенджин нащупывает задницу Минхо, крепко жмет. В качестве мести Ли толкается вперед, Хан под его весом падает на Хенджина, и они оба оказываются на матрасе. Пока они барахтаются, принимая удобное положение, Минхо успевает перебраться по кровати к тумбочке. Джисон возится, бурчит что-то, а Хенджин решает не терять времени и снова целует, руками обхватывая талию и притирая к себе. Они жмутся крепко, членами друг к другу. Приятно, даже хоть и сухо. Джисон выгрызает отметины на шее, Хенджин проминает пальцами его бедра, когда чувствует прикосновение к руке и вложенный в ладонь тюбик. Через плечо Хана усмехается снова появившемуся на горизонте Минхо. Он нависает над ними на четвереньках, чтобы погладить спину Джисона и, воспользовавшись тем, что он занят полюбившимися ключицами, поцеловать Хенджина. Отвечая, Хван использует всю свою ловкость рук, чтобы большим пальцем открутить крышку и выдавить на пальцы сразу дохрена. Джисон приподнимает голову, когда чувствует влажные пальцы в промежности, но не противится. Минхо отникает, выпрямляясь позади них, чтобы дать больше места для маневра. Хенджин приподнимает бедра Джисона, устраивая удобнее, ловя его взгляд: — По-дружески подготовлю тебя для мужика твоей мечты. Хан кивает с согласным звуком и упирается лбом в хваново плечо, расставляя ноги по бокам от его талии. Становится удобно, просто прекрасно. Внутри Джисона туго и тепло, и Хенджин задается вопросом самому себе, какого они раньше не потрахались. Вместе со вторым пальцем он добавляет еще смазки и затем отдает тюбик Минхо, умудрившись сделать это вслепую. Джисон мычит в плечо и подается бедрами, а Хенджин пользуется длиной своих пальцев и маленькостью Хана, чтобы доводить его. Он слышит звук выдавливаемой смазки, но не сильно думает об этом. Джисон слишком звучно реагирует, когда Хван давит на простату. Когда Минхо одной рукой берет Хенджина под коленом, он не особо удивляется и податливо раздвигает ноги. — Растяну? — для проформы спрашивает Минхо. — Развлекайся. Хенджин поочередно пристраивает свои колени на его плечо и под локоть — Минхо обхватывает рукой его бедро, устраивая удобнее. Джисону приходится сдвинуться чуть выше к лицу Хвана, но зато теперь Хенджин может найти губами его соски и поймать звонкий выдох. Пальцы Минхо не кружат долго вокруг да около, он сразу входит двумя, и Хенджин гнется в спине, издав утробное мычание. В Джисона уже входит три, пусть и приходится их сводить. Пальцы Минхо короткие, по сравнению с хвановыми, но он умудряется достать простату, Хенджин впечатленно урчит. Его приятно гнет, Хан слюнявит плечо приоткрытым ртом и царапает иногда зубами. Хенджин брал с собой некоторые игрушки, и это выгодно играет, когда Минхо довольно легко вставляет третий. — Знаешь, я уже могу, — с закрытыми глазами уведомляет он, посасывая сосок Джисона. — Уступаю дорогу молодому поколению, — отодвигается от него Минхо и берет салфетки, чтобы протереть руку. Джисон оборачивается на него через плечо и рычит: — Слышишь, иди нахуй, — но ему несколько мешает то, что пальцами в нем продолжает орудовать Хенджин. — Обязательно, — отвечает Минхо и кивает вбок. Хан смотрит на упаковку презервативов на тумбочке и чуть-чуть отодвигается. — Че, будешь моим парнем? — нервозный и распаленный, спрашивает Хенджина. — Иди в очко, — отвечает тот гнусаво. Джисон верно истолковывает этот ответ и берет два квадратика, швырнув один за спину в сторону Минхо с негромким: — На. Никто не лишний, мы ж договорились. — Какой альтруистичный порыв, — нежным тоном тянет тот. — Я щас тут состарюсь, — капризничает Хенджин, потому что может. — Подушечный принц, — буркает тихонько Джисон, подвигаясь ближе. По привычке бросается фразами, а у самого в глазах восхищение, перемешанное с вожделением в идеальных пропорциях. У Хана горящее лицо, у Хенджина — сердце, или что там отвечает за чувство, которое заставляет его хотеть выть и стелиться перед маленьким Джисоном. Он кстати, не такой уж маленький — внезапно понимает Хенджин, когда его подхватывают под коленями, сгибая удобнее, приподнимая его таз. Откуда-то взявшийся Минхо заботливо подкладывает под него сложенную вдвое подушку. Всегда такой: незаметно подмечает детали и помогает в мелочах. — Может, ты меня еще для него подержишь? — язвит Хван чисто из принципа, потому что, хоть и не принц подушечный, а лежит так раскрыто перед двумя мужчинами впервые. — А надо? — не колеблясь, Минхо огибает его и присаживается у головы. Хенджин быстро моргает. От ебнувшей в голову мысли жар проходится от живота до щек. Это не то, что он представлял, но… — Блять, да. Он может представить себе вид ухмылки Минхо, но видит только его руки, осторожно обхватывающие пальцами его лодыжку, вторую, и заводящие назад не до предела, не до натяжения в мышцах. Он не держит даже на самом деле, придерживает легко, не полностью забирая контроль, но какую-то значительную часть ему в руки Хенджин отдает точно. — Если у меня случится сердечный приступ от счастья… — тянет Джисон, округлившимися глазами обгладывая распластанного перед ним чужими руками Хенджина. — Мы не расстроимся и продолжим без тебя, — ядовито улыбается Хван. Сжав губы, Хан перестает тянуть и толкается наконец. Добившийся этого Хенджин проминает собой матрас и находит руками бедра сидящего на пятках Минхо. Джисон, хоть и ворвался вначале грубо, жалеет его, смягчает толчки, углубляется постепенно. Хенджин чувствует только приятное натяжение. Хан опытнее, чем казался, когда зажимался у стены. Он не был в нем пальцами, но находит угол быстро. Хенджин втягивает воздух и издает какое-то кряхтение сквозь сжатые зубы. Как-то почти стеснительно стонать, когда над тобой нависает каменное лицо Минхо. Но Джисон хмурится, старается лучше, давит глубже, и Хенджина все-таки прорывает на звуки позорно быстро. Руки Хана свободные, он шерудит ими по всему телу беспорядочно, находит шею. Хенджин лыбится и тут же прерывается стоном. Он подставляется, но Джисон не душит: мнет, оглаживает пальцами вдоль трахеи, царапает ногтем большого кадык, снова сжимает, ощутимо, но лишь мышцы с боков, не перекрывая воздух. Хенджин при всей своей хвановности не знал, что это бывает так чувствительно. Он потерялся где-то между руками, волосами и животом Джисона, и это довольно большая территория, но Хенджину тяжело определиться. Хан пальцами скользит выше и находит рот. Хван ухмыляется: конечно, всем нравятся его губы. Джисон мнет и гладит, скользит внутри равномерно и в среднем темпе, а Хенджин определяется. — Дрочил на мой рот, да? — хренеет он от хмельного воздуха. — Заткнись. Да. Но заткнись, — Джисон над ним удивительно красивый, даже раскрасневшийся и со смешным выражением — разве было когда-то иначе? Хенджин послушно затыкает себя своими же пальцами. Реакция в проморгавшихся глазах Хана того стоила. На пальцах остатки подсохшей смазки — неприятно на вкус, как-то солено, но Хван отыгрывает старательно, а после вынимает и заводит Джисону за спину. Он давно растянутый и влажный, и это вовсе не обязательно, но Хенджину нравится видеть, как Джисон вздрагивает и подается назад, к его руке, а, насадившись, резко втягивает воздух, жмурится и с удвоенной силой толкается вперед. Хенджинову голову занимает превосходная идея и одна догадка. — У тебя что, смазка со вкусом морской воды? — откидывает он назад голову, и Минхо смотрит на него сверху вниз, как на внезапно заговорившую с ним игрушку. Хан хихикает и сбивается с ритма окончательно: — Кто это вообще придумал, она же противная. — Она была со скидкой, — тянет Минхо гнусаво, и Хенджин смеется, укладывая голову на его коленях. Ли чешет ему пальцами чистой руки волосы, Хан возобновляет толчки, откинув голову. Когда он подается назад, Хван сгибает пальцы и наслаждается их разрозненными стонами. Идея все еще жива. — Минхо-о-о, — стонет он с закрытыми глазами. Ли отвечает мычанием. — Знаешь, а ведь Сон-и уже готовый, — с некоторым трудом проговаривает Хенджин. — Мне там нравится, но я не жадный. Минхо молчит не очень долго: — Что скажешь, Хан-и? — А? — Джисон тормозит, оглядывает их обоих застланным туманом взглядом, моргает, выдыхая пару раз, и соображает: — Я…да, давайте, только если я умру… — Мы напишем на твоей могиле: «Погиб между молотом и наковальней», — выдает Хенджин, пользуясь паузой. Джисон с силой сжимает его ягодицу, до шипения и красного следа. Минхо перебирается назад, натягивает презерватив и поливает сверху небольшим количеством смазки — Джисон давно растянут, но, может, немного подсох, а слюни Хенджина это, конечно, никак не исправили. — Готов? — спрашивает Минхо за плечом Хана. Джисон мелко кивает, пытаясь устроится так, чтобы, ну…двух зайцев словить. Хенджин хихикает, но помогает, пока не оказывается опирающимся на пятки и лопатки с сильно приподнятой задницей. Хан, не выходя из него, встает почти на четвереньки, ставя руки где-то у Хенджина подмышками. Минхо приподнимает одно колено для устойчивости, и ногами соприкасается с Хваном, улыбается через плечо Хана, оглаживает пальцами и проникает. Хенджин чувствует, очень чутко чувствует по Джисону, как входит в него Минхо, и это заставляет его быстро забыть о том, что в не самой привычной позе от напряжения дрожит живот. От сладостного предвкушения дрожат пальцы — боже блять, когда такое было последний раз. Джисон тонко пищит, немного падая вперед и впечатываясь в Хенджина поглубже, и он знает, что Минхо вошел полностью. — Пиздец, я все-таки умру сейчас, серьезно, — шепчет Хан лихорадочно, мотая головой с зажмуренными глазами. Хенджин даже представить не может, что он ощущает сейчас, но очень хочет в будущем узнать. — Пропустишь все самое-самое, малыш. Тише, дыши, — ладони Минхо оглаживают Джисона вниз по торсу. — Если я буду дышать, то кончу через две минуты, — в голосе Хана столько отчаяния, что Хенджин ему верит. — Так и ничего страшного, ты же раньше начал, — мурчит Минхо успокаивающим тоном. Джисон расслабляется между ними, и тогда Ли мягко толкается. Хенджин круглыми глазами смотрит в потолок, когда чувствует это внутри себя через подавшегося следом Хана. От желания сразу свело живот. — Порядок? — интересуется Минхо, и Хан в качестве ответа насаживается на него и затем резко выбивает из Хенджина воздух. Он двигается между ними несколько скованно, но распаляется с каждым разом. Его стоны неровные, прерывистые, и сами толчки иногда немного дерганные. Он явно не может решить, больше ему нравится член Минхо или быть внутри Хенджина. — Охуенно пиздец. Простите, но я быстро, — скомкано выдыхает Джисон в грудь Хвана. Хенджин крепко сжимает его бедра ногами и находит руками его предплечья: — Давай, родной. Джисон подкатывает глаза, срывается со стонов на крики, царапает бока Хенджина. То прогибается под особо приятный толчок Минхо, то склоняется, чтобы укусить за плечо Хвана, врываясь почти грубо. Хенджин исходит на длинные грудные стоны на выдохах, за громким Джисоном он иногда улавливает и мелодичное звучание Минхо. Ли стонет горлом, открытым ртом, не стесняясь. Хенджин вцепляется в свои волосы, когда толчки становятся интенсивнее. Хан падает на него со всхлипом и продолжает двигаться совсем неровно, почти безумный в своем удовольствии, забывшийся окончательно, он просто мечется между ними, выкручиваясь до хруста. Минхо берет его в свои руки и двигается за них троих — его сильный толчок прошибает Хенджина до ломоты даже через Джисона. В ушах звенящие вскрики Хана, на ребрах точно уже цветут синяки. Хенджин обвивает его шею, прикусывает за волосы больно. Вес двоих тел на нем заставляет его чувствовать себя маленьким впервые за взрослую жизнь. Минхо ловит его губы через плечо Джисона, его опаленное дыхание, кажется, проникает прямо в легкие Хенджина. Зажмурив глаза, он видит вспышки света, раскрыв — размытую пустоту. Он гортанно стонет, но этот звук теряется среди еще двоих одновременных. Джисон на нем дрожит, впивается ногтями в кожу, рвет барабанные перепонки скулежом прямо в ухо, и Хенджин крепче прижимает его к себе, чувствуя, как он кончает. Минхо замедляется, и с совершенно жалким, потерянным лицом Хан дышит хрипло, вздрагивая и жмурясь, когда переживает последние волны своего оргазма. Хенджин гладит его, выцеловывает, чуть не баюкает, слышит, как Минхо языком очерчивает его лопатки и позвоночник. — Живой? — Ага. — Дашь нам закончить? Хан тяжело приподнимается на потрясывающих его локтях, Минхо помогает ему отлипнуть и отвалиться в сторону. Становится холодно на груди и тягостно в паху от прерванного удовольствия, но Минхо меняет презерватив и сразу же накрывает Хенджина своим телом, и он мгновенно расслабляется. Он поворачивает голову, видит, как расходятся облака в глазах Джисона и начинают светиться звезды. Внутри него оказывается Минхо, и Хан облизывает высохшие, измученные губы, глядя на это, лежа совсем рядом. Хенджин возвращается к Минхо и крепко обнимает, ногами обвивая талию. Пару минут назад подушка куда-то делась из-под него, а он не заметил. В него толкаются в ровном и резком ритме, и голова откидывается назад сама собой. Хенджин чувствует зубы на кадыке, крепкую хватку под поясницей и напряженные мышцы под скребущими по спине пальцами. Минхо быстро набирает темп, углубляясь в приподнимаемую руками задницу, и Хенджин сипит под ним выбиваемым из груди воздухом. Почти больно от того, насколько он глубоко, но это только приближает его. Хенджин взрыкивает, бьется, обвитыми вокруг руками и ногами толкает Минхо навстречу, как будто это поможет, и в конце концов разрывается где-то внутри, сучит ногами, бьет пяткой по матрасу, кулаками внезапно ударяет в изголовье. Пришедший через паузу оргазм выкручивает его с особенной силой. Хенджин будто в бреду ловит дико горящий взгляд Джисона над своим лицом, чувствует уже на задворках отрешенности финальные толчки Минхо, сжимает его внутри из последних сил, помогая приблизиться. Когда он откидывается назад, кончая внутри Хвана в презерватив, Джисон наклоняется, целуя Хенджина. — Хочу есть, — говорит Хан первым делом, когда воздух перестает быть искрящимся. Минхо ухмыляется рядом, Хван слышит выдох с шелестом его усмешки. Он убирает мокрые волосы ото лба и приподнимается на локтях, смотря на Джисона с чем-то, что отдает щемящим чувством в мешочках под глазами. — Я первый в душ. Потом кормите меня. Ленно ворочается Минхо, раскидывая руки от груди: — Кто тебе сказал, что ты пойдешь в душ один?

***

Хенджин ухмыльнулся себе под нос, оглаживая чуть влажное тело перед собой. На сильной широкой спине его расслабленно скользящие узкие длинные ладони смотрелись прекрасно рядом с маленькими, впившимися короткими ногтями в кожу. Хенджин осторожно накрыл одну своими пальцами и услышал звонкий стон. Джисон ответил сжатием руки, но это, возможно, было следствием толчка Минхо. Ноги Хана обвивали его спину и касались Хенджина пятками. Он прижался ближе, целуя шею чуть пониже позвонка, где Минхо особенно нравилось. Джисон, сидя на столешнице, умудрился одновременно притянуть ближе к себе вошедшего в него Минхо и потянуть стоящего позади Хенджина за пряди. Сон-и точно знал, как именно замычит после этого Хван, кусая за ухо Ли и вызвав сильный толчок с рыком. Хан откинул голову, его усмешка блеснула в утреннем свете. Хенджину показалось, она была такой же, как у него. Он перестал тянуть и крепче сжал двигающиеся бедра Минхо, входя. Ему не нужно было примеряться — он точно знал, под каким углом прижаться к Ли, чтобы вызвать гортанный стон. Джисон шумно дышал, переживая недолгую паузу. Минхо быстро адаптировался, сказывались последние активные дни. Хенджин позволил ему двигаться между ними, наслаждаясь видом сминаемых ягодиц и потрясывающихся пяток. Джисон начинал дрожать, когда приближался. Они оба точно знали это. Минхо замедлился, растягивая. Слыша разочарованное бурчание, Хенджин закрыл глаза и взял темп быстрее и жестче. Бедра Минхо под его пальцами краснели. Он слышал короткие сдавленные вскрики с закрытым ртом, пока Ли пытался удержаться между ними. Когда Хенджин был готов, Минхо почувствовал без лишнего знака. Джисон стонал под ними, громко, до звона под зажмуренными веками. Хенджин приоткрыл глаза, чтобы видеть, как до боли стукнулся Джисон головой о шкафчики, кончая. Хенджин знал, что его усмешка была болезненной. Достигая конца почти одновременно с ними, он ускорился. Отчаяние принимало тромбовидную форму не сразу. Его не было с ними довольно долго, возможно, слишком долго — они привыкли. Минхо никогда не обманывал себя. Хенджин сильно старался своему самообману не верить. Это было нетрудно. Когда эйфория накачивала их, словно воздушные шарики, когда бурлило свежеиспеченной влюбленностью в сытом растраханном нутре, когда светились глаза в темноте и губы чесались, потрескавшиеся. Все это время Хенджин очень легко делил свою голову на «сейчас» и «потом». Потом слишком быстро закончилось «сейчас» и «потом» наступило на них. Хенджин пару дней назад забрал конверт из фотопечати, направляясь на их свидание в еще неизведанном детском парке. Идти без Джисона было все равно что идти без рюкзака, но он не смог бы заставить себя поговорить с Сон-и о том, что там в «после». Конверт жег карман и кое-что поглубже. Хенджин вдохнул больше воздуха в спекшуюся грудь — перед нависшим роком он может разве что брать еще более жадно. Минхо поставил перед ними две кружки. Джисон, стоя у подлокотника дивана, сразу выпил. Хенджин повертел свою за ручку. Минхо протер столешницу, после того как они на ней трахнулись, и взял себе тоже, садясь с другого бока от Хвана. Хотелось говорить. Но не говорилось даже Джисону. До самолета оставалось три часа. Хенджин знал это, даже не смотря на телефон. Какая-то мерзкая часть его отсчитывала секунды. Джисон посмотрел на него, тепло и мягко. Так, как они только недавно научились. И съехал вниз, осторожно садясь и опрокидываясь на них, ложась спиной на колени Хвана и головой — на бедра Минхо. Тот усмехнулся беззвучно, оглаживая его волосы от лба сомкнутой ладонью. Хенджин не был так наивен, чтобы думать, будто он успел изучить Минхо досконально за проведенный здесь месяц, и все-таки эта усмешка была для него новой. Он записал ее в свой список в воспаленной голове тоже. Живот Джисона под пальцами был мягкий и теплый. Бедро Минхо, прижавшегося к нему близко-близко, горячим и податливым. Хенджин положил голову на его плечо. Сиделось уютно, приятно, очень удобно. Ему казалось, он за всю жизнь не ощущал чего-то более правильного. Ппама вопросительно завилял, Кью приподнял уши, Кками наклонил голову вбок. — Да, это снова переноски. Да, вам придется зайти сюда. Ну, смотри, смотри, что у меня есть! Это кусочек легкого, специально для тебя! Заходи, пожалуйста. Собаки были кормлены, наиграны, выгуляны и погружены в переноски с некоторым трудом. Джисон суетился, весь какой-то скукожившийся и шебутной. Хенджин понимал. — Пошли покурим, — ладонь Минхо на своем локте он узнает, не оборачиваясь. — Я не курю. — Я знаю. Они оказываются на балконе. Приближающийся сезон дождей пока лишь отдает легкой, приятной прохладой в лицо в это позднее утро. Хенджин по-прежнему не курит. Хенджину впервые хочется, потому что у него кусочек легкого в кармане, а груди, кажется, как раз одного не достает. Он не уверен, что может засунуть в себя собачье лакомство. Он может засунуть лицо в отворот рубашки Минхо, и он так и делает. На спине его пальцы очерчивают контуры невидимых крыльев вдоль лопаток. Хенджин улетит и без них. — Джисона береги. Хван вбирает в себя воздух маленькими порциями. Кажется, его сейчас может прорвать неудачное движение. Конечно, он старался, очень сильно старался не верить дребезжанию под грудиной. Он не позволял себе надеяться, будто Минхо может улететь с ними — двумя парнями, что подкатили к нему пьяными в баре. Хенджин бы не укатил с такими, бросив работу, квартиру и друзей. Грудь фантомно жжет справа. В кармане он уже не носит помявшийся конверт — вытащил вчера, когда снова так и не смог отдать, и бросил в груду вещей в недособранном чемодане. Хенджин сам какой-то недособранный. Конверт как будто выжег на его груди шрам, и теперь он чешется. Хенджин не уверен, что длины его пальцев хватит, чтобы залезть себе под ребра. — И без тебя знаю. — Я сказал вам вчера, что скоро смогу вырваться с работы и приехать. Я наврал. — Я знаю. Хенджин никогда не надеялся особо, но все-таки, оказавшись на плахе, хотелось выкроить себе хоть кусочек флага надежды. Не только ему. Вчера Минхо напомнил о том, что его родители живут в Кимпхо, и, возможно, когда-нибудь, когда он к ним поедет… — Позаботься о Джисоне, когда он тоже поймет. Хенджин помнит лицо Хана, мертвенно-бумажное, что так легко подожглось надеждой даже без прямого вранья, и почти ненавидит Минхо на секунду. После думает о том, насколько сильнее будет ненависть от обиды Джисона. И о том, почему Минхо намеренно выставляет себя сукой. — Джисон гораздо умнее, чем мы оба его считаем. Минхо смотрит на него запыленно, прежде чем улыбка растекается акварельный мазком по влажному холсту: — Да, именно поэтому он выбрал тебя. — Это неправда. Никто не лишний. Хенджин закатывает глаза до затылка, а сам трясется где-то под кожей глубоко. Эти недели были прекрасными, совершенными, просто волшебными, но они ни разу не обсуждали…то, что будет после. Как-то он нависал над Ханом, и с большими глазами тот уточнял, будет ли с ним Хенджин, если это означает быть втроем. Хван не имел понятия, почему настолько глуп, но он так и не спросил, будет ли с ним Джисон, если это означает быть вдвоем. Хенджин знал, что так будет. По приезде они продолжат быть друзьями, будто это было маленькой отпускной шалостью, будто оно не перевернуло мир Хенджина. Когда-то вроде недавно он думал, сможет ли удержать Хана, когда он полетит вниз, но теперь ловить нужно его. Он сорвался с той горы в какой-то из их бесконечно сладких вечеров и даже не помнит, в какой именно. Хенджин покойник, но он счастлив умирать так. Даже если за эту сладость ему придется выковырять из легкого еще кусочек, оно стоило того в каждой секунде, что они провели втроем. — Джин-ни, — голос у Минхо не мелодичный, не певучий. Голос у Минхо рваный, дребезжащий, но он не дает посмотреть на себя, жмет волосы между пальцами, приникнув лбом ко лбу. Впрочем, Хенджину и не нужно смотреть, он слышит его прерывистое дыхание на губах. — Если это было значимо для тебя, то, пожалуйста, пусть я стану лишним. Сделай меня лишним, Хенджин-ни. Минхо не плачет, у него сухое лицо под поцелуями, губами Хенджин не чувствует соли. Только во рту отдает горечью в другой рот. Джисон на кухне у Минхо смотрится до безобразия органично. Он крепит что-то на холодильник, одновременно с этим засовывая в себя хот-дог. Смотрит на них, вышедших с балкона, машет с до стыдного светлой улыбкой. Хенджин оставляет их на кухне, отправляясь в коридор. Тут стоят рядочком чемодан, рюкзак, клетка с колесиками Кью, переноска с лямками Ппамы, сумочка Кками, пакет с тем, что больше никуда не поместилось. Стабильно уезжают с отдыха они с большим количеством вещей, чем приезжали. Несмотря на то, что рубашку с отодранными пуговицами Хенджин оставляет «кошкам Минхо в подстилку». Он не собирается много думать об этом, чтобы не зареветь — у него крем на лице. В пакете ликер, который Шухуа-нуна вернула со словами «я такое не пью, мне просто было интересно, действительно ли ты принесешь»; а еще бутылка дорогущего коньяка от Феликса, что он просто всучил в руку Хенджина, не дал никаких пояснений и не принял никаких благодарностей. Джисон уверовал в теорию Хвана, что Феликс — фея. Чанбин передал им через своего парня флешку с музыкой. Хенджин не понял ничего, но Хан от радости залез на его шею — буквально — так что он порадовался тоже. В ногах отчего-то тяжело, и Хенджин оседает на пол где-то между переносками и сумками. Он приоткрывает клетку, чтобы обнять Кью одной рукой, и достает из сумочки Кками, чтобы положить ее на грудь. Их тепло топит в груди горечь. Они прощаются скомкано. Зная, что все уже было высказано до, много молчат и говорят общими, бессмысленными словами. Говорят просто чтобы слышать голоса друг друга. Минхо в объятиях горячий и сильный. Его ладони сжимают волосы до приятного больно. Джисон поет что-то тихо себе под нос, уставившись в окно. Хенджин его не трогает, он рисует его со встрепанными волосами, покрасневшими уголками глаз и наушниками. Закончив, он смотрит на маленького Джисона в своих руках, плоского и черно-белого. Проводит пальцем по шершавой бумаге. Он не будет рисовать Минхо, никогда. Минхо останется в его памяти бархатным и горячим на ощупь. Для Джисона, может быть, звоном бокалов и мелодичным перебором в каждой фразе. Хенджин не знает точно, потому что с недавних пор уверен — он совершенно не знает Джисона. Он собирается узнавать его лучше каждый день, потому что Джисон — это то маленькое, волшебное, безобразно яркое, что сверкнуло перед Хенджином полярной звездой однажды и больше не скроется за облаком. — Хен, — говорит Джисон спустя время. Хенджин откладывает блокнот на свои колени, — Почему он не приедет? Почему ты не уговорил его? Ты бы смог. Хван должен был быть готов к этому, но не так скоро. Джисон обращается к нему, словно маленький ребенок к маме, но глаза у него при этом взрослые, безнадежные. Хенджин знает, что не имеет права ему врать, и отвечает искренне: — Там много всего. Потому что знает нас месяц. Потому что работа. Потому что друзья. Потому что квартира. Потому что, — он царапает ногтем щеку нарисованного Джисона, — никто из нас не сможет пообещать, что это не закончится через пару недель в серой реальности, где мы должны будем возвращаться к своим обязанностям, а ему придется искать новую работу и устраиваться… Это ж как лагерь, Сон-и. Нам с тобой показалось, будто прошла целая жизнь, у нас был новый мир, полные карманы денег и беззаботности, а он оказался единственным, кто вовремя вспомнил, что это всего лишь месяц. Лучший месяц в моей жизни, но очень короткое время, чтобы мы могли хоть что-то друг другу пообещать. Уговаривать его лететь с нами было бы эгоистично. Джисон проговаривает кривящимся ртом: — Если ты думаешь таким образом, что его благополучие кажется тебе важнее, чем наш общий маленький шанс на…хоть что-нибудь дольше месяца, то, получается… — он втаскивает в себя воздух зубами и отворачивается, сморщив нос, — что это было не так уж безнадежно. Хенджин молчит какое-то время. — Наверное. Может, потому мы и улетаем, что любим его. — Не говори, как будто ты вылез из гребанного фильма, не заставляй меня реветь прям тут! — Джисон шипит, а Хван видит в этом умильную знакомую черту. — Если б мы были в фильме, я б сказал вам «к черту все, давайте переедем все вместе на далекий остров и будем трахаться всю жизнь, живя на пенсию какой-нибудь бабушки, которую тихонько утопим». — Тише. На нас косятся. Или Хенджин в зазеркалье, или Джисон улетает отсюда другим человеком, если говорит ему «тише». Но Хван замолкает. Он не должен позволять этой светлой влюбленности превращаться в агрессию из обиды. То, что это закончилось, не должно обесценить все, что было. — Знаешь, то, что у меня появился Кками, никогда бы не перечеркнуло ни одно воспоминание о Ккоми. Джисон супится несколько минут: — То есть ты мне пытаешься втереть, что отношения — это как собаки. — Э, нет, я пытаюсь сказать… Хан крутится на кресле, садясь к нему лицом: — Ппама вряд ли проживет дольше пятнадцати лет. Хенджин не дает себе провалиться внутрь себя. — Да, родной. — Ты терял собаку. Я нет. Но я понял, о чем ты, — Джисон съезжает вниз по сиденью, — Вроде как мы знаем, что это не продлится всегда, но мы просто не думаем об этом, еще не думаем, а потом резко думаем. — Ты не можешь сравнивать людей с собаками, — неуверенно говорит Хенджин. — Ты перегрелся. — И перепил. И перевлюблялся. Но да, не могу. Собаки в отличие от людей живут с нами всю свою жизнь. Хван вздрагивает, но Хан продолжает: — Всю свою, но не всю нашу. Несправедливо как-то. Может, вы оба правы. Если бы он приехал, — Джисон не может сглотнуть, моргая. Хенджин хочет взять его на ручки и уберечь от этой мысли, но он ничего не может, кроме как молчать и смотреть, как Хан себя ломает. — Ну, мы бы встретились и трахались бы, как бешеные, пару дней его выходных, а потом снова остались бы в своей скучной серой реальности, и…это было бы гораздо тяжелее, чем сейчас. А со временем оно бы остыло, просырело, потому что такое никогда долго не длится, и тогда мы бы просто…не знаю, есть приют для людей с разбитыми сердцами, где какая-нибудь семейная пара из двух мужиков сможет подобрать меня? Хенджин закусывает губу, улыбаясь. В который раз нелепый Джисон — единственное, что остается с ним всегда. — Мы с Минхо попытались быть как взрослые и поэтому сразу поняли, что у всего этого нет шансов на розовое навсегда. Я ему так и сказал, что ты сам все поймешь. — Да я слышал. — А, — Хенджину следовало бы догадаться. Он переваривает недолго, но потом решает, что тогда имеет право на ответный секрет, — ты ведь ничего не брал из моего чемодана помимо той пробки? — Ну, — Джисон делает страшные глаза покосившейся на них девушке, — возможно, кое-что один раз. — И ты распечатал это, да? — Угу. — И ты повесил фото на холодильник? — Да. Он посмотрит после того, как мы улетели. — Хорошо. Я бы никогда не решился. — Я не мог оставить недосказанность между своими парнями. Бывшими. Джисон замолк, и Хенджин молчит тоже. Объявляется скорая посадка. Его начинает трясти, и не от турбулентности. Нарисованный Джисон под пальцами все еще шершавый. Настоящий Джисон рядом совсем, а Хенджин не уверен, может ли сейчас коснуться его так же, как успел привыкнуть. На груди перестает жечь — Минхо открыл конверт где-то далеко. Он обещал ему. — Сон-и, — тяжело проговаривает он во впереди стоящее кресло. Хан подвигается поближе, и Хенджин решается смотреть ему аж в шею. — Сон-и, я хочу провести с тобой свою жизнь, прям как собака. — Чего? Гул в ушах нарастает, и приходится говорить громче. — Ну, то есть, даже если ты не собираешься посвящать мне всю свою жизнь, и найдешь мне замену после, я собираюсь прожить с тобой свою. Трясется под сиденьем, и шумит за бортом. — Ты охренел мне это говорить в самолете? — приближая лицо к его носу, почти орет ему Джисон. — До меня долго доходило, как всегда. Они садятся, Хенджин видит пролетающий мимо безлюдный пейзаж посадочной полосы. Еще полчаса на такси — и они будут в привычной серой реальности. И если там будет прежний маленький смешной лучший друг Джисон, а не его Сон-и, то Хенджин, наверное, завоет. — Я боюсь, — говорит Хан, когда все начинают подниматься со своих мест. — Боюсь, что буду переносить на тебя что-то из того, что предназначалось Минхо. И боюсь, что прямо сейчас ты ошибаешься, думая, что влюблен в меня, когда ты просто не можешь получить Минхо, которого хочешь сильнее, а я рядом. Не хочется, чтобы у нас все сложилось, основываясь только на нем, а потом развалилось, когда мы отвыкнем. Хенджин размеренно дышит. Люди вокруг копошатся, собираются в очередь к выходу, а он прирос к сиденью, старательно дыша. Он не позволит себе реветь, даже если это отказ. Джисон не ревел, а он с этим несколько лет жил, вынашивал. Хенджин морщится, когда нос щекочет, и быстро проводит рукавом по лицу. Ну вот, Хан снова оказался взрослее и сильнее, чем он. — Э-э, ты че это? Я не это…не отказываюсь. В смысле, я тоже хотел, хочу, чтобы это не порвалось сейчас,— Джисоновы маленькие ладошки очень удобно держат хвановы руки. — Че раскис-то? Все будет. Не знаю, что будет, но все точно будет. Мы оба сейчас растресканы, и нам понадобится время, чтобы ухватиться заново. Моя очередь тебя динамить. Мы переживем это, соберемся в кучу, и затем мы попробуем…быть вдвоем. — Совсем вдвоем? — Да. Совсем. А там, может, если Минхо будет проездом тут и…мы будем уверены, что встреча с ним не расколотит нас в щепки заново…но пока что… Если я не разонравлюсь тебе после того, как ты отойдешь от этого, то, поверь, я возьму с тебя за все те годы, что я тебя ждал. Холод ветра, навеваемого большим пространством, пробрал сквозь рубашку. Твердая поверхность под подошвой ботинок ощущалась так непривычно, словно последний раз это было не меньше месяца назад. В спину никто не толкал, Джисон плелся чуть позади. Хенджин натянул кепку покрепче на нос, подцепил пальцами ручку чемодана и крепко-накрепко обвил руку Джисона своей.