И бусы твои рассыпались по ковру

      Эстебан ни капли не рыжий, но почему-то весь, от самого кончика носа, усыпан веснушками. Пусть его волосы и переливались медными всполохами на солнце, но цвет у них скорее каштановый, бурый, это цвет листьев, опавших с деревьев в последние месяцы осени. Его кожа чуточку смуглая, глаза — золотисто-карие, а губы — почти алые, особенно после тренировок. Старательный унар Эстебан то и дело закусывал их, поводя напряженным плечом, отрабатывая очередной фехтовальный прием. В нем слишком много цвета, ведь рыжие сплошь блеклые, невыразительные. Прозрачные брови и ресницы, водянистые глаза и загоравшийся от волнения лихорадочный румянец на щеках, который также быстро растворялся. Свои чувства Колиньяр прятал под семью замками, и по заискивающему выражению на лице ничего не понять. Может, он в самом деле закатная тварь, которой все равно на окружающих. Может, он и не волновался никогда в жизни, уверенный в себе, поэтому и не краснеет.       Окделл впервые обратил внимание на веснушки в общей унарской купальне. Те щедро рассыпались по плечам Эстебана, заползли на шею, сбежали тропинкой по позвоночнику ниже. Эстебан не рыжий, но в конопатости обходил любого из Манриков или, как минимум, мог с ними посоревноваться. Вплотную они столкнулись случайно. Ричард растерянно мазанул взглядом по торсу соперника, Колиньяр застыл, через мгновение шикнув через зубы, и плечом оттеснил Дикона со своего пути. Тогда это началось. И герцог Окделл, к своему сожалению, понятия не имел, как все прекратить.       Это не зависть. Сам Ричард шире в плечах, пройдет пара лет, прежде чем он догонит и перегонит как Эстебана, так и всех прочих сверстников. Грамотные тренировки, и он станет копией своего отца. У северян всегда была сильная порода.       Его внимание по другой причине то и дело возвращалось к Эстебану, сосредотачивалось на нем. Вместе с ним концентрировался и жар внизу живота. Это не было самим возбуждением, скорее — его предчувствием. Предвкушением. Оно жгло Ричарда изнутри, покалывало в кончиках пальцев, когда Эстебан зачерпывал ковшом холодную воду. Маркиз Сабве, запрокинув голову назад, выливал на себя всю плошку разом, мелко вздрагивая. Мокрые волосы он пятерней зачесывал назад, морщился, смаргивая влагу с глаз, а Ричарду мешал вдохнуть ком, вставший поперек горла. Капли стекали по точенному профилю, по скулам и носу, задерживаясь на его горбинке. Капли путались в лабиринтах веснушек.       Ричард представлял, что мог бы собирать их губами. Если бы это была не студеная вода из колодца, набранная прямо здесь, во дворе Лаик, а, например, слезы. Тогда бы Дикон целовал щеки Эстебана до тех пор, пока те не высохли бы и не запылали. Три невозможности в одной мальчишеской фантазии, спрятанной под натянутой до подбородка простыней: плачущий Колиньяр, давший свободу своим чувствам Колиньяр и действующий по собственной прихоти Окделл.       Дикону до одури нравилось, как переливались на теле Эстебана пути из ржавых звездочек, крохотных, как собственные надежды на что-то нежное и счастливое. Звезды-веснушки выстраивались в млечные пути, запутывались в танце, блекли за пару дождливых дней и вспыхивали с новой силой после тренировок на улице под солнцем. Он смотрел и надеялся, что на него, хотя бы раз, смотрели в ответ. Искоса, незаметно. Потому что, став унарами, они, может, и освободились от фамилий на энный срок, но это не означало свободу от самих себя.        Пока они обнажены, не существовало имен и семей, исчезли причины для постоянных издевок. Если они обнажены, то имеют право притвориться, как будто у них есть какой-либо выбор.       Эстебан уже на выходе из купальни хлопает Ричарда по плечу, кивая в сторону ближайшей колонны. Они выходят последними. Спрятаться за ней, оставшись незамеченными, дело пары секунд. Ричард ждал разговор, приготовился извиняться и искать оправдания, какой, мол, кошки он разглядывает голого Колиньяра, но вместо этого задыхается опять. Задыхается, не успев вовремя вдохнуть от волнения, шепнув первое слово своих объяснений в Колиньярские губы.       Эстебан Колиньяр абсолютно точно не был рыжим. И уж точно не был глупым или слепым.