И бусы твои рассыпались по ковру

      Арно улыбался по-глупому широко. Он и выглядел слишком счастливым, хотя для этого не было совершенно никаких причин. Весь спокойный, смотрящий во все глаза, и только пальцы выдавали волнение, барабаня по покрывалу. Само собой, он переживал, чувствовал себя не в своей тарелке. За минувшие пятнадцать минут Савиньяк умудрился пятнадцать раз поменять положение ног, и еще трижды поправить алую ленту, стянувшую волосы на затылке. И дышал через раз. Но взгляд на себе по-прежнему ощущался как самое ласковое прикосновение, такой теплый и обнадеживающий. Конечно, Арно волновало многое, но в себе он ни разу не сомневался — такая уж кровь в его жилах. Это семейная традиция, прислушиваться к внутреннему голосу и следовать ему, поэтому столько поколений Савиньяки жили счастливее прочих семей. Если ты уверен в себе, то уверен и своем избраннике или избраннице. А дальше уже неважно, с окружающими обстоятельствами они потом вместе как-нибудь разберутся.       Арно улыбался. Как будто уголками губ можно заверить человека, что все будет хорошо, что все идет правильно, как надо. И все равно от этой улыбки жизнь становилась проще.       Подол платья был невесомым, полупрозрачным, обшитым переливающимися плоскими камушками. Они напоминали речные ракушки, отшлифованные водой. Гладкие грани блестели синим, голубым и лиловым, негромко бряцая при каждом шаге. Нижняя юбка отсутствовала, вопреки этикету, и струящаяся ткань липла к ногам, подчеркивала накачанные икры и бедра, острые колени. Корсаж второй кожей обхватил жилистое тело, устремляясь от пояса к худой груди. Шнуровка на спине подчеркнула изгибы талии, безжалостно стиснув ребра. Было заметно, как часто приоткрывались губы для быстрого, порывистого вдоха, борясь с нехваткой воздуха. Приспущенные рукава открывали широкие плечи. Платье было бледного фиолетового оттенка, сложного в получении цвета. Наверняка, стоило целое состояние. А еще эти камни…       Мелкие бриллианты и вышивка серебряных нитей на корсаже складывались в узор, до боли напоминавший щупальца спрута.       — Выглядит убого, да? — вопрос задан шепотом, голос глух и тих, как будто не успел восстановиться после затяжной простуды. — То есть, платье роскошно, безусловно, но я в нем…       — Моя эрэа не только самая красивая в Талиге, но и самая скромная, — Арно поднялся с края кровати, но только для того, чтобы опуститься перед собеседницей на колено. Приддам никогда и ничего не доказать словами, поэтому он ухватился за край юбки, приподняв его. Вторая рука легко нашла босую ступню, губы разыскали выпирающую щиколотку, прижавшись к ней аккуратным поцелуем. — Хочу, чтобы ты ничего не боялась.       — Я — Повелитель Волн, выкравший Рокэ Алву из-под носа Ракана-Таракана. Разве я похож на человека, который чего-то боится? — губы Валентины накрашены тем бальзамом, который готовят молоденькие служанки из клубники. У одной из них Арно и выклянчил подарок для любимой. Более яркие помады, на которые он натыкался в лавках, не шли красоте его холодной северной принцессы. Ягодная краска ложилась неоднородно, она западала в бесчисленные трещинки искусанных бледных губ, которые не так бросались в глаза обычно. Арно покачал головой, сам не замечая, как поцелуями поднялся до коленки.       Он нежно прикусил кожу, с удовольствием отмечая, как наливается цветом место укуса. Крохотная метка, которая спадет к утру. Валентина над его головой вздыхает, давя стон в горле, сглатывая его вместе с какими-то невысказанными словами.       — Повелительница Волн, вы похожи на человека, который боится разве что сам себя. Разве мы не обсудили, что со мной ты можешь говорить иначе? Я не имею ничего против того, что влюблен в Валентину Придд. Ты женщина, и, Создатель, невероятная, ты можешь говорить о себе так, — Арно поднялся. Его сильные руки легли на пояс, прижимая теснее. Горячая ладонь погладила волосы на затылке, спустилась на плечо и переместилась на спину, поглаживая ту. — Твои волосы кудрявятся сильнее. Завила?       — Нет, — Валентина рассмеялась почти расслаблено, подаваясь вперед, чтобы ткнуться холодным кончиком носа в основание шеи Арно и жарко выдохнуть. — Я не успела расчесаться, потому что у тебя отвратительное понимание времени. Прийти на час раньше, виконт Сэ?       — Уверен, если бы вы не успели одеться к моему приходу, мы бы нашли выход из положения, — Арно целовал так, что можно чувствовать себя самой счастливой в этом мире. Он не искал деликатностей, не пытался что-то отыграть. Нет, Савиньяк уверенно путался пальцами в ее кудрях, слизывая приторно-сладкий вкус накрашенных губ. Он бережно, чтобы не повредить драгоценную вышивку, ласкал через корсаж и лиф платья плоскую грудь. Придд в начале их отношений сказала бы, что ласкает Арно мужскую грудь. Тому потребовалось много времени, чтобы убедить ее, что раз тело принадлежало ей, женщине, то оно и само женское, от и до. С углами, выступами, впадинами.       Все детали складывались в нее. Его Валентину. Которую он и впрямь любил беспамятно. Так сладко… и тревожно. Потому что Придд привыкла, что на нее много взваливают и также много ждут. Но не он. Он ничего не требовал, и, наверное, поэтому получил в ответ ее всю, целиком и без остатка.       Обнаженная Валентина сплелась с Арно руками и ногами посреди смятых простыней. Лента, стянутая с его волос, обмоталась вокруг ее правого запястья, а собственные кудри сбиты в такие колтуны, что расчесать их выйдет только мокрыми. Да и у Савиньяка на голове творился бедлам. Арно, пару минут назад целовавший ее бедра, теперь обнимал со спины и шептал на ухо нечто наверняка дурацкое и совершенно не романтичное. Когда твоя драгоценная эрэа занимает не последнее место в армии Талига, глупо после часов любви зачитывать ей Дидериха и прочих невнятных романтиков. Валентина же вдруг поймала взглядом оставленное на полу платье, подаренное ей также Савиньяком неделю тому назад. Красивое. Ужасно, потрясающе красивое, и сшитое точно на нее…       Валентина извернулась в объятиях Арно, чтобы обхватить за шею и утянуть в новый глубокий поцелуй, абсолютно бесцеремонно и нагло закидывая ему на пояс ногу. Сейчас — тот редкий момент, когда она чувствовала себя — собой, без одежд и макияжа. И, наконец-то, не боялась этого.