Тьма любит тебя, Том! Идём за мной...

Приют Вула. Безрадостное и унылое место. Впрочем, как и любой другой сиротский приют… За стенами которого обитают полуголодные, полуодетые, озлобленные и недолюбленные дети, живущие на подачки попечителей, которых, учитывая военную ситуацию в стране, набирается не много. Квадратное здание с высокими решётками, голым и пустым двориком, где нет ни качелей, ни лестниц, где остаётся разве что гулять, блуждая по кругу, заложив руки за спину, и смотря на грязные улицы округи сквозь решетки чугунных ворот, на которых не хватает разве что колючей проволоки по периметру забора… Впрочем, можно смотреть и в пол на бездарную чёрно-белую плитку, кое-где местами потрескавшуюся. Всё здесь говорит лишь о том, что денег попечителей и усилий главы приюта миссис Коул едва хватает, да и только на то, чтобы поддерживать в заведении чистоту и порядок. Как считает миссис Коул, её воспитанники накормлены (если можно считать едой полпорции просроченной манки, овсянки или перловки), пусть бедно, но опрятно одеты и обуты (в старое, явно ношеное, а порой и штопаное), об их здоровье заботятся (поверхностный осмотр на предмет инфекционных заболеваний раз в полгода), раз в год их даже вывозят на природу (недалеко, в местный парк). Однако на то, чтобы дать бедным сиротам хоть толику любви, не хватает ни сил миссис Коул, ни желания двух её помощниц, задолбавшихся от работы за копейки, измученных ситуацией в стране и мечтающих хотя бы просто выспаться для начала. Именно это место станет самым первым пристанищем для нового Омена, ой, т.е. очередного Тёмного Лорда, а ныне ребенка, Тома Реддела, который пронесёт парадигму жестокости через всю свою жизнь… Ночью в двери приюта постучали. Стук привлёк внимание миссис Коул, которая засиделась за бумагами допоздна, отчаянно пытаясь свести концы с концами. «Что-ж, видимо, в этом месяце придется ребятишкам обходиться без мыла…» — подумала она, как вдруг услышала гулкий стук со стороны входных дверей. Взяв с собой свечу, женщина поспешила спуститься вниз, чтобы выяснить, что случилось. Её взгляду предстала молодая измученная женщина на последних сроках беременности, умоляющая позволить ей переночевать здесь. Едва не падая от усталости и изнеможения, женщина представилась Меропой Мракс и рассказала, что сбежала от своего мужа, который напился и сильно избил её. Миссис Коул дала приют бедняжке, устроив ночевать в одну из свободных комнат: не слишком просторную, но со всем необходимым — чистым бельём, водой, которая помогла прийти гостье в себя, полотенцами, и тумбочкой, в которую женщина сложила свои немногочисленные пожитки. Глава приюта, узнав все обстоятельства, вынудившие женщину сбежать из дома буквально в чём стояла, искренне пожалела её, разрешив оставаться здесь столько, сколько ей нужно. Не прошло и нескольких месяцев, как одним холодным осенним вечером, а именно 23 сентября, у Меропы отошли воды — и на свет появился прекрасный мальчик, которому мать решила дать имя Том и фамилию мужа — Реддл. Девушки, принимающие роды и ассистирующие в этом главной акушерке, которую вызвали сюда из центра, тут же закутали младенца в тряпки, умиляясь его красоте. Однако, они не могли заметить некую странность, связанную с новорожденным — он не кричал. Все новорожденные орут, особенно когда их шлёпают по заднице, чтобы малыш начал дышать. Том же прекрасно дышал, но орать и не собирался. Отплевавшись, он осматривал комнату и всех присутствующих в ней своими глазами-бусинками, но не издавал ни звука. Девушки и даже бывалая акушерка лишь переглядывались, не зная, что и подумать. Суеверные, они решили, что это явно недобрый знак. Едва успев подержать ребенка на руках, Меропа скончалась. Мальчик остался сиротой. На собрании было решено оставить его в приюте и вырастить вместе с другими воспитанниками. В этот момент где-то в астральном безвременье, в мире вечной Тьмы и Мрака, который ещё называют Бездной, на троне из черепов сидела сама Тиамат, Великая Мать Тьмы и Владычица Первозданного Хаоса. Впрочем, у неё было много имён, в каждом из миров она представлялась по-разному. Это не была Смерть как таковая, не та Вечная, в храм которой отправляются души, окончившие путь земной, нет. Тиамат была, есть и будет той сущностью, что наблюдает за жизнями сотен людей и нелюдей, что воплощается в разных мирах; той, которая созидает собственные миры и разрушает их же, когда они отживут своё… Но иногда, в перерывах между остановкой ядерного апокалипсиса в одном мире и устраивания глобального наводнения в другом, Тиамат занималась и тем, что забирала разумных существ, которым подчас грозила гибель в родном мире от рук врагов, наполняя ими свой собственный мир Бездны. И вот сейчас её взор обратился на того, чьего имени в будущем будут бояться, того, кто волей рока, волей Творителя Судеб того мироздания, обрекли на такую жестокую судьбу… Тиамат очень внимательно смотрела на то, как переглядываются воспитательницы приюта, испытывая ещё пока не осознаваемый страх перед необычным младенцем. — Конечно, мне бы следовало забрать его отсюда немедленно… — размышляла Владычица Хаоса, разговаривая вслух сама с собой, — Но, боюсь, что наш Великий Светлый назначит на роль Люцифера кого-то другого… Бедный, бедный малыш… Как тяжело тебе придется! Ты должен будешь пройти непосильные испытания, принимать непростые решения… Я не смогу избавить тебя от всего, что тебе уготовано, но… Я смогу дать тебе подсказки. В этот момент, когда Том лежал в кроватке, пока воспитательницы под руководством миссис Коул занимались погребением почившей Меропы, вокруг мальчика начала сгущаться тьма. Она клубилась, скручиваясь, окружив его плотной, непроглядной чернотой, такой тёплой и убаюкивающей, словно мягкое пушистое одеяло. На личике младенца обозначилось удивление, он не знал, как реагировать, но кричать не спешил, лишь дёргал ручками, стараясь понять, Что это такое. В его сознание ворвался мягкий, успокаивающий голос: «Всё хорошо, Том… Тьма любит тебя… Тьма всегда будет рядом. С ней ты в безопасности.» Расслабившись, мальчик мирно заснул, пока сгусток тьмы нежно обнимал его маленькое тельце. Тепло. Спокойно. Безопасно. Мальчик чувствовал себя так, будто снова оказался в утробе матери, там, где его любят и ждут, где истинное счастье, где тебя всегда примут и поймут… Родное… Весь персонал сиротского приюта Вула побоялся даже близко подойти к кроватке Тома. Раскачивающаяся сама по себе, будто её толкает невидимая рука, баюкая младенца, эта картина до ужаса напугала непросвещённые умы. Малыш же крепко спал и, казалось, улыбался во сне… «Мы плывём во Мраке, Где сияют знаки, Силой что тебя наделят… Мы им всем покажем, Как буках размажем, За тебя горой будет Ад! Время Тьмы наступит, Хаос в мир прибудет… Спи, мой Тёмный Лорд, засыпай… Будет час расплаты, Пожалеют, гады, Поскорее вырастай!» — голос Тьмы мелодично и тихо пел колыбельную, которую и так никто, кроме Тома, не смог бы услышать. На минуту малышу показалось, будто кто-то поцеловал его в лобик и погладил по голове. Это прикосновение… ощутилось физически. И, хотя он уже крепко спал, он не мог не почувствовать это. Что его Любят. Том Реддл рос очень тихим и странным ребёнком, таким тихим, что его присутствия могли не замечать вообще, поэтому его появление всегда оказывалось внезапным, заставляя окружающих вскрикнуть от неожиданности: «Ааах! А, Том! Это ты! Ну сколько раз я просила тебя не подкрадываться ко мне! Особенно когда я работаю! Вот видишь?! Из-за тебя я уронила соль на пол! Теперь жди беды… Ох, горе ты моё!» А что Том? Всего лишь любил наблюдать за окружающими, не вовлекаясь в их суету… Просто стоять и смотреть, как воспитательницы выполняют ежедневную рутину, готовя, убирая, стирая, строя разбегающихся детей на завтрак, обед и ужин, отмечая для себя характеры и реакции, манеру поведения, привычки и склонности, мимику, которая сопровождает эмоции. Вот с последним было особенно трудно. Эмоции окружающих были для мальчика не совсем понятны, он не понимал, почему в одних случаях ему говорили «Тебе должно быть стыдно!», в других «Ты должен быть благодарен!», в третьих, уже за глаза «Он должен был расплакаться вместе с остальными!» Должен, должен, должен… Кому и когда он успел задолжать? И почему вместо этого внутри него было совсем другое… Спокойствие и равнодушие, даже какая-то апатия. Том почти физически ощущал себя словно в куполе эмоциональной недоступности. Кричат ли на него, бьют ли, угрожают, требуют или просто громко радуются чему-то — внутри ему было абсолютно безразлично. Лишь только одна эмоция находила отклик в душе мальчика — страх. Когда случались необъяснимые события, а случались они с завидной частотой, и дети, и взрослые начинали дрожать от ужаса, громко визжать… Эти перекошенные лица, эти расширенные от ужаса глаза, извечная испарина на лбах и побелевшие лица… Лишь тогда Том начинал что-то чувствовать — и на его губах на доли секунды возникала тонкая линия улыбки, а в груди ощущалось приятное тепло. Сам же мальчик боялся лишь одного… Смерти. Звенящего внезапно, и днём, и среди ночи, воя сирен, означавшего, что нужно молниеносно собирать вещи и спускаться в подвал приюта, служивший бункером. Воздушный налёт. Бомбы, разрушающие здания за секунды, будто они сделаны из желе. Газ, невидимый убийца, уничтожающий тебя изнутри. Ты его даже не видишь, может, даже не чувствуешь, а уже буквально вдыхаешь смерть. Радиация, ещё один невидимый убийца, которого не остановят ни камень, ни стены… Не важно, как далеко ты находишься от взрыва — ты уже мёртв! Волны, несущие смерть, уже проникли в твоё тело, которое будет медленно разлагаться… Страшно, страшно, страшно!!! Когда Том даже только думал об этом, его дыхание учащалось, сердце начинало бешено колотиться, выпрыгивая из груди, а мир сужался до точки, до мысли, до ожидания боли… Хотелось кричать, кричать от ужаса, прижаться хоть к кому-то, кто бы защитил его от этого страха, но он получал от воспитательниц лишь: «Живее! Том, ну чего ты там застрял?! Копуша!» и от других детей: «Шевели ногами!», «Не застревай в проходе!», а то и пинок под зад вместо слов. Сидя в бункере, Реддл старался забиться как можно дальше в угол и накрыться с головой покрывалом. В темноте, даже такой искусственной, он чувствовал себя безопаснее. Он обдумывал чужое безразличие к тому, когда ему плохо, и пришёл к выводу, что раз другие игнорируют его чувства, то и ему следует игнорировать чувства других. Тьма и темнота казались ему единственным спасением от жестокой реальности. Порой Тому чувствовалось, что темнота… живая… Она разговаривает с ним, зовёт его, ласкает и обнимает, словно заботливая мать… «Хотя, может, это потому, что я особенный? Не такой, как другие…» — подумал Том, сидя под покрывалом. — Да, Том, это правда. Ты, определённо, особенный… — ласково позвал его такой знакомый с детства голос. — Кто?! Кто вы?! — едва не воскликнул мальчик, высовывая голову из своего укрытия и подозрительно оглядываясь. Воскликнул бы, если бы его уже трижды не избили старшие ребята за нарушение тишины во время воздушной тревоги. Посему, быстро закрыв рот рукой, дабы не издать ни звука, вопрос прозвучал лишь в его голове. Но Голос услышал. — Кто я… Это такой сложный вопрос, на самом деле… У меня много имён. Одно из них — Тиамат. Гораздо более важный вопрос — кто Ты, Том. — Я сирота. Никому не нужный беспризорник. — Неправда. Ты нужен мне… — Для чего? — Реддл подозрительно прищурил глаза. — Это будет трудно объяснить… Свет и Тьма, Порядок и Хаос извечно играют в шахматную партию, где фигурами выступают человеческие души и судьбы… Я знаю о тебе Всё, Том. Твоё прошлое, настоящее и будущее. И даже больше… Но пока тебя рано знакомить с концепцией мультивселенной, позволь я поведаю тебе об этом позже, хотя бы на третьем-четвёртом курсе Хогвартса? — О чём вы? — Ты волшебник. Тёмный волшебник. И скоро тебе предстоит важная встреча. К тебе придёт в гости один человек. Но не простой, а Великий Светлый волшебник, который спустя много лет в будущем соберёт целую армию и Избранного, дабы убить тебя. Но мы не позволим ему это сделать. — Я вам не верю! Убирайтесь из моей головы! — Хорошо, как скажешь, юный лорд Волдеморт, я временно умолкаю. Однако, подумай над моими словами… Когда Альбус явится за тобой, рассказывая сказки про чудесную школу для волшебников, ты убедишься, что я не обманываю тебя. Я твой друг. И, в доказательство искренности своих намерений, дарую тебе одну возможность. Если захочешь есть по-нормальному, тебе нужно только представить желаемое блюдо, хлопнуть 2 раза в ладоши и 2 раза стукнуть по тарелке. Увидишь, что произойдёт! Ну а если ты захочешь снова пообщаться, просто призови меня. Достаточно мысленного воззвания по имени. Я всегда приглядываю за тобой, будущий Тёмный Лорд. Еда была для воспитанников приюта отдельной душевной болью. Просроченные продукты, в частности вонючее мясо, часто подавались детям, да и взрослым тоже. Мясо закупалось какое-то промышленное, более напоминающее не мясо, а какую-то вонючую, прилипающую к рукам дрянь. И из этого непонятного куска тухлятины лепили котлеты — варили, жарили и парили и подавали на стол. Впрочем, учитывая ситуацию в стране, и то, что вся провизия шла прямиком на фронт, а сельским хозяйством заниматься было особо некому, можно было понять — дают то, что есть. Могли по три-четыре дня подряд давать одну лишь рыбу, потому, что на складах больше ничего не осталось. Даже если завалялась протухшая селёдка, которую любой нормальный человек настрого запретил бы выдавать детям, то повара всё-равно получили предписание: помыть, почистить и подать. Тиамат не могла позволить будущему Тёмному Лорду питаться из помойки, поэтому она и научила его этому интересному заклинанию-ритуалу. Конечно, Том не был легковерным идиотом, но он подумал, что ничего не потеряет, если попробует. Тем более, ему требовались доказательства. Этим же вечером, украв с кухни тарелку, Реддл заперся в шкафу, где хранили тряпки с вениками, и сделал то, о чём говорила Тиамат. Мальчик, закрыв глаза, сосредоточился на том, что хотел бы съесть. Измученный от недоедания, он представил жареную куриную булдыжку, такую, которую однажды им давали на Рождество. Два раза хлопнул, два раза стукнул, продолжая представлять эту курицу… Ему казалось, что он даже ощущает её аромат! Открыв глаза, он с удивлением обнаружил у себя на тарелке именно такую булдыжку, даже лучше! Хрустящая корочка манила к себе, такая горячая, свежая, она появилась перед ним, как по-волшебству! Том сам не заметил, как проглотил её, жадно облизывая пальцы. С этих пор Реддл часто завтракал, обедал и ужинал, забившись в укромные места, коими выступали туалет, шкаф с одеждой или тот же шкаф для инвентаря. Теперь главная проблема была лишь в том, чтоб тщательно заметать за собой следы и не попадаться. Впрочем, одним игнорированием чувств воспитанников и ужасной кухней в приюте Вула не ограничивались. Здесь, как и во множестве других, были жёсткие порядки, расписание и дисциплина, строящиеся на дедовщине. Старшие воспитанники были обязаны «присматривать» за младшими, награждая их тумаками, тычками и пинками за малейшее нарушение распорядка. Не так заправил кровать? Получай затрещину. Не успел умыться за две минуты? Будешь чистить унитаз зубной щёткой. Задержался в туалете дольше, чем на пять минут? Будешь мыть полы по всему коридору. Воспитатели же как будто специально выходили из комнаты, когда начинались какие-то разборки. А дети были на удивление способными малыми. Умели избить так, чтоб не оставалось следов. Например, при помощи куска мыла, замотанного в полотенце. Тому же доставалось ничуть не меньше, а, может, даже больше других за то, что он казался каким-то не таким. А любое «не такое» поведение должно было пресекаться на корню! Том искренне, всей душой ненавидел это место! Если бы он умел убивать словом, взглядом, он бы без зазрения совести вырезал бы всех этих ублюдков, спалил дотла это чёртово место и долго хохотал, танцуя на обугленных развалинах!