Even As I Wander

      — О да, отличная мысль, Капитан Америка. Стреляй в грёбаного призрака! Это же жуть как круто! — выплёвывает Константин, пока Дин захлопывает за ними дверь.       — В патронах каменная соль, придурок. Чертовски эффективно вообще-то.       — Ха, — брови Джона привычно преувеличенно взлетают вверх. — Ладно, неплохо. Дашь глянуть?       Дин закатывает глаза, но передает дробовик. Он удивлен, что Константин вообще знает, как с ним обращаться, но тот проверяет боезапас, осматривает печать и гильзу на соляном патроне, а затем с лёгкостью перезаряжает. Одной рукой захлопывает обратно и возвращает дробовик Дину с таким видом, будто это кусок грязи. Этот чувак просто полон ебучих загадок.       — Хлорид натрия, — произносит Константин со странной ностальгической улыбкой, роясь в нелепой сумке, которую таскает с собой. Немного меняет свой акцент, чтобы имитировать стиль Би-би-си: — Нарушение электропроводности препятствует контролю локального нарушения осмотического давления.       — Соль его не убивает, — говорит Дин. И да, он узнает цитату из «Доктора Кто». Он сам, считай, вырос на ночных повторах научно-фантастических сериалов о призраках, которых соль убивает. И да, он также знает, что на самом деле это не так. Но он чувствует себя ребенком, которого спрашивают о… чём-то. Он даже не уверен, что это за тест, но всё равно не хотел бы его провалить его, хрен знает, почему.       Константин на мгновение ухмыляется ему, словно Дин — щенок, только что проделавший трюк, которого он не ожидал, и снова утыкается в сумку. Похоже, Дин прошёл проверку, но вообще не уверен, что обо всём этом думать. Он нервно ёрзает и дважды проверяет перезаряженный дробовик. Но с этим всё в порядке.       — В любом случае, Капитан Америка не использует оружие, — говорит Дин несколько угрюмо.       — А? — откликается Константин сквозь крышку банки с солью, которую по какой-то жуткой британской традиции пытается снять зубами.       — У Капитана Америки щит. Он не использует оружие. Меч — у Кэпа Британии.       Константин морщится.       — Я как-то обычно больше по Диси.       — Конечно, — вздыхает Дин. — Ты долбаный Бэтмен, да?       — А ты тогда, значит, Робин? — Константин подмигивает. Вот умеет же одновременно и заставить задуматься, и оскорбить.       — Ха, блять, ха, — говорит Дин. Взваливает дробовик на плечи и выхватывает соль, чтобы досыпать линию в дверном проеме. — Что ты вообще здесь забыл?       — Призрака изгоняю? — В качестве объяснения Константин пинает подвернувшуюся под ноги вторую промышленного размера банку с солью. Приседает и начинает выписывать какие-то ебанутые символы чем-то вроде большого мелка.       — В смысле в Америке.       — А, это. Ну… Мой приятель женится. — Джон пожимает плечами, как будто это не имеет значения, но в его голосе что-то проскальзывает. — А где твой старик?       Дин не возмущается вопиющей сменой темы. Он слишком хорошо знает этого парня, чтобы настаивать на подробном ответе.       — Отлёживается — три сломанных ребра и растяжение лодыжки. Эта хрень сбросила его на той неделе с лестницы.        — О, ладно. Не могу сказать, что виню её за то, что она несколько против отцовских фигур. Согласен?       Дин издает неопределённый звук и смотрит, как тот чертит на полу что-то ещё. Они с отцом были почти уверены, что это призрак девушки, которая жила в этом доме и исчезла двадцать лет назад, но больше ничего не знают. Очевидно, Константину известно немного больше. Может быть. Трудно сказать. Как только Дин думает, что знает об этом парне хоть что-то, всё тут же меняется. Дин осознаёт, что жуёт губу, наблюдая за напряжённым лицом Константина с большим интересом, чем стоило бы.       Константин приседает так, что его дурацкий плащ волочится в пыли, изучает свою поделку. Смотрит на некоторые символы, но, должно быть, решает, что этого достаточно, и развязным жестом манит Дина.       — Иди сюда, душа моя.       И поскольку Дин идиот, он идёт прямо туда, куда говорят. И обнаруживает, что невольно смотрит на магический круг с нескрываемым любопытством.       — Там просто написано «держись подальше» и «никакой магии, начиная отсюда» с завитушками на буквах, — говорит Дин, не уверенный, впечатлён он или разочарован простотой рисунка.       — Ну-у… Да. Сомневаюсь, что жестоко избитые американские подростки говорят на древнеарамейском. А ты?       Дин ничего не может с собой поделать. У него перехватывает дыхание, когда Константин встает, и их лица — всего в несколько дюймах друг от друга. И конечно, грёбаный экзорцист слышит это и ухмыляется. Они так близко, что Дин почти чувствует характерный запах дыма и специй. Глаза Константина скользят по губам Дина, и Дин думает: а только ли на него так повлияла эта близость? Несколько секунд кажется, что Константин собирается что-то сделать, и Дин почти уверен, что сможет его оттолкнуть… Но затем тот просто спокойно обходит его, оставляя внутри маленького круга. И даже несмотря на то, что уже решил его отвергнуть, Дин всё равно чувствует лёгкое разочарование.       — В любом случае, я написал ещё на латыни, если тебе от этого полегчает. — Константин указывает на внешнее кольцо круга, на которое Дин даже не обращал внимания.       — А разве вот тут не винительный падеж? — спрашивает Дин — лишь каплю самодовольно.       — Всё ещё сомневаюсь, приятель, что мёртвой цыпочке будет не всё равно. — Константин пожимает плечами, даже не пытаясь выглядеть удивлённым тем, насколько хорошо Дин знает латынь. Будто так и надо и Дин зря тут распинался. Дальше Константин закуривает — потому что, конечно же, когда вы — экзорцист, скрывающийся от лютого призрака, обязательно надо закурить и вести непринужденную на грани кокетливости беседу. Зашибись.       — Теперь, — продолжает Джон, указывая сигаретой на Дина, — ты стой на месте, а я всё быстренько улажу.        — Что?! Нет! — Дин сверлит его взглядом. — Я не собираюсь прятаться за соляной линией, как какой-то грёбаный обыватель. Какого хрена, Константин?       Константин не проникается.        — Ты знаешь, где кости, приятель?       — Ну… нет, — признаётся Дин.       — Верно. А знаешь, почему она в ярости?        — Это призрак. Они всегда в ярости.       — Да если бы, блядь, — бормочет Константин, но, кажется, не ему. — Она в доме. Ты, должно быть, заметил закономерность с этими мёртвыми ушлёпками? Все они были родителями. И при этом не очень хорошими. Я полагаю, её убил отец и спрятал тело. Двор слишком открытый, к лесу она не выходит. Значит, она здесь. Где-то. А теперь, если только ты не научился вдруг за этот год выискивать кости, оставайся в кругу, а я её найду. Ага? Будешь себя хорошо вести, позволю тебе поиграть с кувалдой, — обещает он, подмигивает и поворачивается к Дину спиной.       Вечно это грёбаное подмигивание. Раздражает едва ли не сильнее, чем всё остальное, что он делает. Ладно, ещё курение, смех, то, как он треплется и как он дышит. Дин едва слышно вздыхает.       — Хорошо, — нехотя соглашается он. — Но не уходи далеко. Что скажут люди, если узнают, что я позволил посланнику самого Ада убиться во время охоты на привидений?       Константин смеётся. Затем выходит на середину комнаты. Поводит плечами, хрустит шеей. Дин отказывается слишком на этом зацикливаться. Да чтоб его!       Константин что-то быстро пишет на камине, бормоча себе под нос. Дин не узнает языка, не говоря уже о словах, но узнаёт ощущение сальности в воздухе. Запах как у меди. И тяжесть в комнате; тянущее ощущение на коже, похожее на сухое тепло, но без тепла. Магия. Дин вздрагивает, и на этот раз не только из-за Константина.       Целую минуту ничего не происходит, и волшебство прерывается. Напряжение в комнате рассеивается, у Дина слегка кружится голова.       — Ну ёпта… — говорит Константин.       — Не в доме? — высказывает предположение Дин.       — Нет, — отвечает Константин и пинает камень очага. — Как насчет немного покопать?

o)oOo(o

      — Да ты прикалываешься?       — Нет, — говорит Константин. Слишком самодовольно для чувака, который был совершенно не прав полчаса назад. Дин не может решить, хочет его поцеловать или ударить, но точно знает, что это выражение надо убрать. Константин даже умудрился где-то лицо измазать, несмотря на то, что у него аллергия на любой сколько-нибудь серьёзный физический труд. К счастью, яма оказалась не такой глубокой, как обычно.       — Боже, я ненавижу свою жизнь, — говорит Дин, меняя лопату на пушку и прыгая на крышу септика. — Ты задолбаешься за это расплачиваться, — добавляет он, начиная отвинчивать крышку доступа к баку.        — Уверен, я что-нибудь придумаю, душа моя, — говорит Константин, глядя на него сверху вниз. Дин вздыхает и быстро отворачивается, чтобы скрыть расплывающуюся ухмылку. Чтоб его, Дин, не ведись так просто. Он сосредотачивается на том, что им тут надо посолить и сжечь содержимое сточного коллектора двадцатилетней давности. Что никого из них не отпугнёт. Ну, он очень на это надеется. И прямо-таки благодарен, что много лет назад дом подключили к магистральным трубам, поэтому сейчас коллектор хотя бы не используется, и в нём нет ничего свежего. Фу.       Конечно, призрак появляется именно в тот миг, когда Дин снимает крышку бака. Она нападает на Константина, который, если коротко, говорит ей «отвали, дорогуша». Но его всё равно сталкивают в яму. Ну, блядь, конечно!       Дин действует на чистых рефлексах. Одной рукой цепляет дробовик, второй обхватывает Константина, разворачиваясь так, чтобы хоть частично его прикрывать. И стреляет в призрака, когда та спускается сверху. К счастью, она предсказуемо рассеивается.       — Стильно, — бормочет Константин, глядя на место, которое раньше занимал призрак. Он уже это говорил, но на этот раз звучит так, как будто это не просто выражение. Дин смотрит на него сверху вниз и точно знает, что они оба дышат тяжелее, чем обычно в подобных ситуациях, но делает вид, что это просто адреналин. И всё равно выворачивает шею слишком сильно. Но это потому, что они слишком близко друг к другу.       Дин даже благодарен за запах и за то, что по уши в грязи, а может, и в чём похуже. Хоть немного отвлекает от вжатого в него горячего тела.       — Сказал же, — говорит Дин. Спокойно. И в самом, мать его, деле очень спокойно. Ладно, может, он немного увлёкся, несмотря на грязь. Дерьмо.       — Верно. Ну… — начинает Константин, сбивая рассеянное внимание, — …как бы мне ни нравилось, как меня вдавливает в грязь двенадцать смущённых стоунов мышц, может, лучше в какую-нибудь другую грязь?       — Дерьмо, — Дин скатывается с него и на негнущихся ногах ползёт обратно.       — Очень вероятно, — смеётся Константин и встаёт. Перебрасывает Дину банку с солью. — Ты солишь, я жгу.        — Эм, как мы вообще собираемся сжигать эту дрянь? Оно всё ещё наполовину жидкое. — Дин держивает дрожь.       Смех Константина отдаёт горечью.        — Меня не просто так называют посланником Ада, приятель, — загадочно отвечает он, но Дин знает достаточно слухов, чтобы скрутило желудок. И совсем не уверен, что это от опасения.       Дин, будь оно всё проклято, ни за что не полезет там копаться, и в итоге попросту высыпает соль в грязь (и это лучшее, что он может сделать… снаружи). Константин выбирается из ямы и снимает плащ, но дальше Дин на него не смотрит, сосредоточившись на соли. Ну, пытается не смотреть.       — Кончай и выходи, Винчестер, — ухмыляется Константин и протягивает руку, как будто действительно собирается помочь Дину выбраться из ямы. Дин игнорирует протянутую руку и выбирается самостоятельно. И плевать, что выставляет себя дураком и ещё сильнее вываливается в грязи — он слышал эту грёбаную двусмысленность, и что-то она не впечатляет. Увы, проклятого Константина это всё равно веселит. Дин ждёт насмешки, но вместо этого Константин спрашивает: — Всё готово?       Дин кивает и вдыхает поглубже. Рукава рубашки Константина закатаны, в губах качается извечная сигарета. Константин снова ухмыляется и подмигивает. Опять с силой разминает и расправляет плечи. Дин лениво задумывается, насколько осознан этот жест. Без плаща рубашка обрисовывает каждое движение спины и напрягшиеся руки. Чтоб его, как же Дин попал.       Константин — как всегда, театрально — вскидывает руки, встряхивает запястьями. Дин ожидает того же пугающего ощущения волшебства, что и раньше, но оно не приходит. Вместо этого — всего лишь огонь. Когда Константин завершает движение запястьями, каждая ладонь вспыхивает. И Дин точно знает, что это за огонь. Хрен знает, откуда, но знает. Может быть, дело в том, что он слишком яркий для этого мира. Жёлтая кайма отдаёт золотом, а сердцевина — льдисто-голубая. Может, дело в стрёмном насыщенном запахе серы и дёгтя с примесью жжёной карамели и… льда? А может, настоящая подсказка — всплеск первобытного страха в глубине души. Но как бы то ни было, Дин знает, что это адское пламя — то есть, серьёзно, «огонь из Ада», с большой буквы и всё такое. Это самая мощная магия, какую он когда-либо видел и, наверное, когда-либо увидит. Это ужасает. И завораживает. И, если честно, это реально адски горячо. И нет, чтоб его, он не имеет в виду буквально. Как же он влип.       Призрак выбирает именно этот миг, чтобы соткаться по ту сторону своей сраной могилы. Дин снова направляет на неё пушку. Но, похоже, адского пламени боятся даже призраки, потому что она просто стоит там и скорбно пялится на Константина. Если такое вообще возможно.        — Баю-бай, дорогуша.       Константин протягивает пылающую ладонь вперёд, так, что та зависает над открытым коллектором. А потом просто щёлкает пальцами, и огненный шар падает вниз, замедленно, но всё равно слишком быстро, чтобы призрак успел среагировать. Если она хотя бы собиралась. Дин не уверен. Похоже, что её это маленькое световое шоу заворожило не меньше, чем его самого.       — Он… — начинает говорить призрак. — Он… папочка? — Дин впервые слышит, как этот призрак говорит. Напряженный, надтреснутый, надломленный голос. Она отрывает взгляд от огня, который вот-вот поглотит её тело, и встречается взглядом с Константином.       — Я знаю, дорогуша, — говорит тот с куда большим сочувствием, чем Дин когда-либо слышал от него или от кого-либо ещё по поводу призрака. — Его давно нет. А теперь беги, давай, хорошая девочка.       И вот тогда призрак наконец тоже загорается. Она охает, вспыхивает и развеивается. Просто так. Дин понятия не имеет, почему от этого так грустно. Эта цыпочка уже несколько месяцев убивает людей. И это правильная и лёгкая победа. Нахрена Константину всё настолько усложнять?       Грязь всё ещё горит. Дин чувствует жар, даже отступив на три шага. А Константин играет со вторым огненным шаром. Рассеянно перекатывает его по тыльной стороне ладони к кончикам пальцев и обратно медленными движениями запястья. Зрелище необычайно чувственное (в том самом ужасающе глубоком смысле) и напоминает Дину о Дэвиде Боуи в «Лабиринте». Есть что-то неправильное в том, чтобы об этом думать. И не только из-за того, что это до неловкости близко к тому, чтобы предположить, что у Дина есть типаж. Но в основном потому, что это напоминает ему о Сэме. И хотя Сэм не с ним уже несколько месяцев, это всё равно больно. Как будто что-то выдрали. Сэмми любил этот фильм. Засмотрел до дыр кассету с ним, когда они были детьми. А потом требовал, чтобы Дин добыл новую. Став старше, они целыми днями спорили о том, как можно убить гоблина и можно ли вообще.       — Гоблины существуют? — спрашивает Дин.       — Конечно, — рассеянно говорит Константин, не сводя взгляда от горящего коллектора.       — Как их убить?        — Холодным железом, если сможешь подобраться достаточно близко не в виде фарша. Хотя проще их просто изгнать… Зачем тебе? — Константин наконец отводит взгляд от огня и хмуро смотрит на Дина через плечо. Затем переводит взгляд на собственную ладонь, в которой так и перекатывается шар грёбаного адского пламени, и медленно улыбается, осознав, что делает. Он снова встряхивает запястьем, и пламя угасает. И на ладони, и в раскаленном коллекторе. Константин бросает вниз окурок. Тот с шипением гаснет.       — Прошло сколько, недели две с тех пор, как съехала вдова? — спрашивает Джон. Он наклоняется, подхватывает свой плащ и эту дурацкий саквояж, который вечно таскает с собой.       — Да, вроде того. Тебе зачем?       — Как думаешь, там ещё есть горячая вода? — Константин кивает в сторону дома. — Потому что не знаю, как ты, приятель, но я бы сейчас очень надолго забрался бы под душ. И ждать как-то не хочется — у меня такое ощущение, что даже у моих синяков есть синяки.       Дин краснеет. Он прям чувствует, как краснеет. Как шею и щёки внезапно опаляет румянцем. Последние оба раза, что он пересекался с Константином, закончились большим количеством мыла, кожи и воды. Дин молчит слишком долго, и Константин оглядывается на него.       — Не волнуйся, охотник за привидениями, — говорит он. Прокрадывается прямо в личное пространство Дина и смотрит на него, и тут не с чего краснеть ещё сильнее, но Дин всё равно краснеет. — Я не собираюсь тебя соблазнять. — Его голос звучит насмешливо, но в нём слышится и лёгкая угроза. И по какой-то очень ебанутой причине именно это Дина и заводит.       Дин протягивает руку и, прежде чем успевает осознать, что творит, хватает Константина за запястье. Тот вздрагивает, и Дин чувствует странное удовлетворение. Взгляд Константина останавливается на точке соприкосновения, а затем возвращается к лицу Дина. И Дин не может прочитать его выражение. Пополам холодного расчёта и жаркого адского пламени. Дин издаёт нечто между досадливым вздохом и злым рычанием, и почти всё это адресовано себе самому, не Константину. Он бросается вперед, пока ещё может хоть немного себя контролировать, и вовлекает Константина в страстный поцелуй.       Дин отбрасывает дробовик и кладёт ладонь Константину на щёку. С наслаждением скользит по грубой щетине, притягивая Константина ближе. Ему и так уже терять особо нечего. Так за каким хреном отказываться.       Джону требуется секунда, чтобы разобраться с происходящим, и как только до него доходит, он отвечает на поцелуй с памятной Дину свирепостью. Может быть, даже ещё более свирепо. И этот глубокий горловой звук. Да ебись оно всё, Дину просто немедленно надо услышать его ещё. Он вдавливается сильнее. Одна рука Константина по-прежнему занята барахлом, вторую Дин сжимает так, что наверняка останется синяк, но, похоже, ни один из них не возражает. На мгновение Константин позволяет Дину притянуть его ближе и целовать крепче. Даже выгибается навстречу. И это охуительно прекрасно.       Затем, так же внезапно, как и началось, Константин выворачивается из его хватки. Дин чувствует это, но недостаточно быстр, чтобы противостоять. Джон разворачивает его и оказывается у него за левым ухом. И теперь Константин сжимает запястье Дина, и Дин знает, что тот, если захочет, действительно может сделать ему больно, просто завернув ему руку чуть выше. Но вместо этого Константин ослабляет хватку и говорит тихо, прямо в ухо — Дин чувствует на своей шее его дыхание. Ладонь Константина соскальзывает с его запястья на талию. Твёрдая, но не ограничивающая. Но Дин всё равно застывает.       — Мне казалось, в прошлый раз ты сказал, что это последний.       — Ага, теперь последний — этот, — Дин чувствует, как румянцем печёт шею. Он бы обвинил во всём Константина, но прекрасно знает, что тот почти не при чём.       — Ну да, — похоже, на этот раз Константин не купился. И даже Дин понимает, что это просто бравада. Если они продолжат сталкиваться друг с другом, это неизбежно. Самоконтроль — то, что у Дина выходит хуже всего. Он чувствует, как учащается собственный пульс, и закрывает глаза, когда Константин выдыхает у его горла: — Осторожно, Винчестер. Третий раз — счастливый.       Дин не уверен, угроза это или обещание. Может, просто предупреждение. А может, и нечто большее. И чем бы оно ни было, оно вовсе не должно вызывать у Дина улыбку.