Even As I Wander

      Чэс действительно не знал, что и думать, когда Джон появился на пороге его дома в десять часов вечера за три дня до свадьбы. Хотя себе-то можно не врать — он до сих пор не знает, что думать.       Не то чтобы Чэс не поверил Джону, когда тот сказал, что придёт на свадьбу, нет, не совсем так. Джон, вероятно, и впрямь собирался прийти. Чэс просто не думал, что это произойдёт. Чэс на самом деле с полминуты думал его не приглашать, потому что понял, что это был бы единственный способ гарантировать, что Джон появится. Потом он представил, как тот будет обижаться, и отказался от этого плана. Он полагал, что пока Джон знает, что ему рады, он не захочет приходить. Чэс бы даже перезванивать не стал после того, как Джон не ответил на приглашение (ожидаемо), если бы Рене не заставила.       Джон был на удивление очарователен — хотя и немного чересчур — все те несколько раз, когда встречался с Рене. Но это было до того, как у Рене и Чэса всё стало всерьёз. До того, как Джон стал воспринимать её как угрозу. С момента, как сделал предложение, Чэс знал, что теперь всё будет по-другому. Может быть, именно поэтому Чэс так удивился при виде Джона. А может, из-за смутной предательской надежды, что Джон просто не сможет прийти, и у Чэса выйдет ещё немного отсрочить столкновение миров.       Как минимум, Чэс надеялся на предупреждение. Звонок с просьбой забрать Джона из аэропорта или из какого-нибудь захудалого бара в Сохо, или чего-нибудь в том же духе. Но нет. Джон объявился перед домом в огромной чёрной крутой тачке с движком, мурлыкающим на холостом ходу как счастливый грифон. Да, Чэс, как ни странно, точно знает, как это звучит — спасибо Джону. Новый фанат Джона охотился явно ради добычи, а не из спортивного интереса. Это было ясно из-за пятен разноцветной крови на одежде и по тому, как он держался. Чэс ненадолго увяз в смеси надежды и страха, что на самом деле всё это просто какое-то странное совпадение и Джону просто нужна помощь с призраком, демоном или чем-то столь же не связанным со свадьбой.       Ага, щаз.       Джон немедленно приступил к тому, чтобы угодить в список худших Рене, вытащив Чэса из дома для «сюрприза» (читай: экспромта) «мальчишника, приятель» (читай: повод напиться).       — Мы как-то перепевали это, — лениво говорит Джон, когда парень-охотник возвращается и протягивает ему ещё пива. Они сидят за высоким столом в задней части бара, и Чэс большую часть ночи с удовольствием за ними наблюдает, стараясь не слишком много думать о том, зачем Джон вообще его привёл.        — Что? — растерянно спрашивает Дин.       — Группа, приятель. Вон там, наверху, — Джон машет рукой в сторону бара, где сидят Гэри Лестер и Ричи Симпсон, затем — Анне-Марии у музыкального автомата. Он не включает Чэса в этот жест, но это в порядке вещей. — Перепевали эту песню. Слышал это на Грейпвайн. Прикинь, изначально это не Криденс.       — Ага, Марвин Гэй, — закатывает глаза Дин. — Я в курсе.        — Ха! Нет, — Джон обожает что-то знать, Чэс снисходительно улыбается.       — Смоки Робинсон и «Мираклз», — Джон продолжает. — Ещё олдскульные «Мотаун» и лучше тебе поверить на слово. Хотя они были не особо популярны. — На миг он напоказ задумывается. Нарочито жуёт губу. Чэс не упускает из виду, как мальчишка залипает на это движение. — Клодетт Робинсон — из тех женщин, с кем лучше не ссориться. Скажем так, а?        — Как скажешь. Мне нравится эта версия, — ершится пацан.       — Ты просто ещё не слышал, как её пою я, любовь моя.       — Боже, ну ты пьян. Я обязан тебя заткнуть, или я не… — Дин обрывает фразу, ему нужно получше обдумать то, что он собирался сказать. И он улыбается, пока обдумывает. Выпивает, чтобы скрыть румянец. Определенно что-то тут происходит. — В любом случае, панки не поют. Они просто кричат.        — Если честно, тут ты прав, — вставляет Чэс. Они оба вздрагивают от звука его голоса, как будто забыли, что здесь вообще есть кто-то ещё. Чэс улыбается: он давно не видел Джона таким рассеянным, и в этом есть что-то знакомое.       Джон встаёт и обходит стол, пока не оказывается прямо перед лицом Дина. Чэс подозревает, что Джон собирается петь, но нет, зря он так подумал. Или, возможно, Джон просто ещё слишком для этого трезв.       — Поиграй со мной? — говорит Джон. Взгляд, которым он окидывает Дина снизу вверх, прямо-таки истекает предложением.        — Что? — Дин вздрагивает.        — Снукер… пул, что угодно. Давай? — Джон кивает в сторону только что освободившегося стола.        — Ты меня снять пытаешься, посланник Ада?        — Думаешь, у меня получится?        — Можешь попробовать. — Дин встаёт, кивает Чэсу, идёт вслед за Джоном к столу. — Ставка?       Чэс видит взгляд Джона и очень рад, что не слышит ответа.       Чэс всё ещё не до конца уверен, что делать с охотником. Первое опасение — что это не тот человек, которого Рене будет рада видеть в комнате для гостей — довольно быстро уступило место чистому любопытству. С Джоном всегда так, даже если он и называет себя одиноким волком, он нуждается в компании и заводит её. Это обычно не затягивается надолго, но с Джоном всегда кто-то зависает, дополняя его. Само по себе присутствие этого парня не выбивается из обычного сценария: американские охотники рассказывают о Джоне как о какой-то легенде, и он годами использует эту репутацию, чтобы набрать грубой силы. Но сейчас есть что-то ещё, что-то, чему Чэс пока не подобрал определения.       Чем дольше он наблюдает за ними, тем больше убеждается, что охотник — Дин, у него есть имя — не в меньшей степени бойфренд, чем водитель и сообщник для осквернения могил. Чэс даже почти уверен, что Джон оплатил, или ещё как-то раздобыл по крайней мере один раунд, что в исполнении Джона — практически признание в вечной любви. Но всё не так просто. Джон всегда был бесхитростным в этом плане, но выдаёт их не он. Дин слишком уж старается не флиртовать в ответ. Улыбается так, как будто не напрашивался, когда Джон вжимается в его пространство или корчит одну из тех глупых гримас, которые корчит всегда, устраивая шоу.       Чэс качает головой. Пора бы уже уяснить, что не стоит пытаться разгадать Джона Константина — это проигрышная битва и, даже если выиграет, он пожалеет о победе. Гэри и Ричи возвращаются от бара и садятся по обе стороны от Чэса, спасая от лишних мыслей.        — Шоты! — говорит Гэри, ухмыляясь как грех, что совершенно необязательно: два заставленных подноса говорят сами за себя.       — Нет, — стонет Чэс. У него завтра куча дел. Похмелье после официально санкционированного мальчишника в прошлые выходные было достаточно сильным — а на том вечере не было ни одного полоумного панка. Не считая Анны-Марии, но она по большей части вела себя разумно, пока Джона не было рядом, так что можно опустить. Это было неплохо. Даже, наверное, нормально. Брат Рене организовал всё в своём самом настоящем клубе добросовестных джентльменов на окраине города, и Чэс чувствовал себя неуместно и неловко в костюме в окружении высококлассных адвокатов. Но это было неплохо. И виски был восхитительным. Это — и рядом не стояло.       — Шоты, — подтверждает Ричи, хотя и пожимает плечами почти извиняющимся жестом.        — О, шоты! — Анна-Мария выглядит гораздо менее разумной и гораздо более панковой, чем в прошлые выходные. Она танцует в их сторону от захваченного музыкального автомата. Бар принадлежит Элли и полон ведьм и прочих сверхов — они сразу узнают идущую от неё силу. Сегодня никто не будет жаловаться на её эклектичный вкус. Анна-Мария протягивает руку через плечо Чэса, берёт себе рюмку, вторую втискивает Чэсу, подменяя пиво. — Джонни, Детка? — кричит она через плечо. — Шоты!       На лице Дина от прозвища проступает потрясение, а Джон даже не замечает, просто отбирает у него кий и оборачивается к ним. Бильярдный стол находится всего в нескольких футах, но на ступеньку ниже и за ограждением, отчего этот жест выглядит ещё более непристойным.        — Побудь хорошей девочкой и принеси их, — кричит Джон. — А мне сначала надо уделать этого парня. Поверь мне, это важно.       Чэс смеётся. Он уже достаточно долго наблюдает, как они вокруг друг друга танцуют. И он достаточно видел, как Джон играет, чтобы заметить, что оба пытаются сделать так, чтобы выиграл другой. Чэс считает, что это мило — да, именно это слово, пока никто не читает его мысли.       Анна-Мария вздыхает и поворачивается к бильярдному столу спиной. Салютует рюмкой.        — За Чэса!       Они чокаются и опрокидывают шоты в себя. У Чэса — что-то приторно-сладкое и крепкое, и Чэсу, наверное, не хочется знать, что это. Анна-Мария хлопает рюмкой последней и привычным движением постукивает по основанию. Все четыре рюмки на секунду загораются, пока сквозь них течёт иллюзия — крошечный золотисто-розовый фейерверк, запертый под стеклом. Когда она так улыбается, она так похожа на Джона. Наверное, это должно пугать, но напряжение магии в воздухе просто напоминает Чэсу, почему он вроде как любит этих идиотов. Напоминает, что его изначально зацепило — да уж точно не их дерьмовый панк-рок.       — Но, — хмурится Ричи, словно обдумывая сложную загадку, — если охотник крупнее Джона, разве не Джон тогда «детка»?       Чэс отбирает у Анны-Марии своё пиво и залпом выпивает половину. Он слишком трезв для подобного разговора.       — Без понятия, но мы можем просто спросить, кто из них даёт в жопу, — заговорщицки шепчет Анна-Мария, ухмыляясь. Ей удаётся заставить «жопу» звучать как самое грязное слово в английском.       Ричи и Анна-Мария смотрят на Гэри в поисках подтверждения или ответа бог знает чего. Чэс роняет голову на руки и стонет.       — Жаль тебя разочаровывать, — сообщает ей Гэри, смеясь и немного широко раскрыв глаза, — но с гей-сексом дело обстоит немного иначе, чем ты думаешь.       — Хм, — Анна-Мария подхватывает со стола три шота. — Не разрушай мои фантазии, Газзи, у меня только они и остались. Последнее время превращаюсь в грёбаную монахиню!       Она разворачивается на каблуках, взмахивая волосами и бёдрами в такт музыке, сменившейся на «Аэросмит». Чэс восхищается лёгкостью, с которой она развязно несёт шоты Джону и его последнему завоеванию. Если остальные тоже это видят, значит, Чэс хотя бы всё это не выдумал.       — Ты не против?.. — спрашивает он Гэри, в последний момент понимая, как неловко это может быть. Но всё равно кивает в сторону неё, Джона и Дина за бильярдным столом.       Гэри долго смотрит на него, потом улыбается мягко и неуверенно.        — Нет, конечно.       Чэс не уверен, что верит. Но он-то что с этим сделает, так-то? Гэри большой мальчик, пора набивать собственные шишки. И если судить по размеру его зрачков и слегка остекленелому выражению, он за сегодняшний вечер несколько уже собрал — и вот ещё одну, до кучи. Но не умрёт же он от безнадёжной любви к Джону.       Анна-Мария перегибается через перила, передавая шоты Джону и Дину. Чэс понимает, что она подпевает песне.        — Твой ли то единственный шанс? Или гипнотический транс, — воркует она Джону, передавая выпивку. — Затянуть тебе сильней поводок?..       Чэсу не видно её лица, но видно, как Джон смеётся, и лёгкое благоговение на лице па… Дина, так что он вполне представляет. Что-то в акценте и в том, как она двигает губами при каждом слове, в силе, которая так отчётливо потрескивает под её кожей. Совсем как у Джона, но другая. В некотором роде чище? Это действительно завораживает.       — Как думаешь, жёнушка позволит тебе вернуться с нами в Ньюкасл? — спрашивает Гэри. Чэс переключает внимание обратно.       — Без понятия, чувак. Так много надо сделать. Мы хотим создать семью как можно быстрее, так что…       Гэри и Ричи оба кивают.        — Отлично оттянемся, — говорит Гэри. — Вся группа вместе.       — Не знаю, что взбрело в голову старому Логу, — говорит Рич. — Наверное, вся эта история с браком и детьми пробудила в нём ностальгию.       — Так и будет, насколько я слышал, — усмехается в ответ Гэри. — Но без Чэса всё будет по-другому, — говорит он, хлопая Чэса по спине, а затем неловко убирает руку.       — Ага, — добавляет Рич, — для начала нам придется самим тащить снаряжение. Полный отстой!       Они все смеются. Боже, когда он здесь с ними вот так, ему действительно хочется вернуться в Великобританию на концерт. Ретроспектива клуба «Казанова» — претенциозное название для всего, что связано с этой компанией. Он не представляет, почему кто-то, кроме них, хочет помнить «Mucous Membrane» (даже они вспоминают через раз), но, видимо, подросло новое поколение панков с дурным вкусом. Кто бы мог подумать. На мгновение он спрашивает себя, а влезет ли Джон вообще в те свои узкие кожаные штаны, и сразу же жалеет об этом.       Песня меняется, и Анна-Мария танцует обратно к их столику. «Carry on Wayward Son». Чэс закатывает глаза. Она тянет его за руки, но он качает головой. Он слишком стар, чтобы так танцевать. Но он разворачивает стул к открытому пространству между их столиком и перилами. Он не будет участвовать, но будет смотреть, как танцуют они.       — Продолжай, мой блудный сы-ын, — поет она, но отпускает. — Как закончишь, будет ми-ир! — Она так грустно смотрит на него, что Чэс снова смеётся так сильно, что наверное, может просто свалиться со стула. Возможно, это она и задумала. Вынудить его упасть, чтобы валялся и она бы на нём танцевала.       Однако Анна-Мария знает его достаточно хорошо, чтобы не давить, и довольно быстро оставляет в покое. Она хватает плащ Джона с перил, где тот его повесил, и набрасывает на себя.       — Эй, — кричит Джон снизу. — Положь, ведьма!       Она только пожимает плечами, надувает губы и туго завязывает пояс. На ней плащ смотрится намного лучше, чем на Джоне, тут Чэс согласен.        — Вот, — говорит она, — теперь Газ может притвориться, что я Джонни, и потанцевать со мной.       Это старая рана. Но это всё ещё подло. Чэс смотрит на неё осуждающе, но она игнорирует его взгляд, хватает Гэри за запястье и тянет вверх. Суёт ему в руки очередную рюмку и сама опрокидывает.        — Ты устал, так отдохни, — на этот раз поет она Гэри. — И не плачь, не пла-ачь!       Когда Гэри, хихикая, присоединяется к ней, Чэс понимает, что дальше вечер покатится под откос. Знает, что похмелье его прикончит. И знает, что, наверное, оно того стоит. Они сближаются, подпевая и слегка фальшивя. Чэс и Ричи смеются. Джон окидывает их взглядом. Пронзительным и весёлым, но есть в нём ещё что-то. Что-то тёмное. Но никак не угадать, к чему оно.       Анна-Мария тянет Ричи подняться, но как только она его отпускает, он отступает. Она позволяет ему вернуться к Чэсу и все силы направляет на Гэри, дурачась, пока Чэс и Ричи не задыхаются от смеха. Чэс и забыл, что может быть так весело. Всего лишь перестать на время заморачиваться. И между ними нет ни натянутости, ни напряжения после очередной ссоры, что совсем хорошо.       Как будто чуя, когда Чэс поддается неизбежному разврату, в их сторону плывёт Шантинель. Элли. Она выглядит соответственно своей сущности — живым воплощением секса. Длинные малиновые волосы, ярко-синие, почти сиреневые глаза, фигура, за которую многие голливудские звёздочки натурально продали душу. Чэс сглатывает. Он ненавидит собственную реакцию на неё, даже если она на всех так влияет. У него, в отличие от остальных, нет никакой магии. Но хотя битва загодя неравная, они всё равно безжалостно его за это дразнят.       — Ах, ах, — произносит соблазнительница, когда она оказывается в зоне досягаемости человеческого слуха. — Должна сказать, я одобряю.       — Элли, — кивает Чэс. — Ты знакома с Ричи?       Это её бар, и, вероятно, именно поэтому Джон притащил их сюда — Джон любит скидку «Ваша защита от Ада — в наших руках». Но это означает, что, пусть она и демоница, они должны соблюдать осторожность и быть вежливыми.       — Мы совсем недавно встретились, — говорит Элли сладким шёпотом, на который способны только суккубы. — Мне всё ещё очень приятно.       Ричи немного бледнеет и кивает.       — Я слышала, ты выбыл с рынка, Чэс? — Она смотрит на него, и он никогда в жизни не чувствовал себя настолько куском мяса, а у него лучший друг — Джон Константин, так что это впечатляет.       — Верно, — соглашается Чэс. — Рене… она не такая, как все. — Он не уверен, предупреждение это или признание. Не уверен, что должен как-то оправдываться. Но он говорил об этом так много раз, что почти инстинктивно рассказывает людям о Рене и о том, почему он любит её, почему именно она. Так мало кто понимает, что дело в том, какая она… чистая. Какая настоящая, и сильная, и нормальная, и всё, чего у Чэса никогда не было. Но если кто действительно понимают, так это те, кому он, наверное, не должен рассказывать. Как Элли.       Элли всё равно читает его как открытую книгу. Когда-то она любила ангела. Может, она видит в Чэсе то же стремление к своей противоположности, потому что она улыбается, но не соблазнительно. Просто обычная милая улыбка, и это похоже на одобрение. Она наклоняется и нежно целует его в щёку. Кровь чуть горячит, от прикосновения волной расходится тепло, но ничего сверх того.       Песня сменяется чем-то медленным — одной из тех рок-баллад, которые всегда нравились Анне-Марии.       — Элли! — приветствует Анна-Мария, но в голосе больше энтузиазма, чем во взгляде. — Шот?       — У меня несколько другой яд, дитя.       Анна-Мария усмехается и протягивает руку, другой удерживая Гэри за плечи. Элли приподнимает идеальную бровь, но принимает протянутую руку. Позволяет Анне-Марии прижаться к ней и наклониться, сомкнуть их губы в поцелуе, похотливом и томном. Они целуются — колдунья и грешница, сексуальный демон и сексуальный демонолог. Наверное, это одно из самых эротических зрелищ, которые когда-либо видел мужчина вроде Чэса, и он чувствует себя сразу в нескольких смыслах некомфортно, и не уверен, на котором сосредоточиться. Он почти убеждён, что технически это не подпадает под предупреждение Рене о стриптизершах, секс-шоу или проститутках, но это достаточно близко, чтобы отвести взгляд. И вот тогда он видит, что Джона больше не интересует, что происходит вокруг. Он вжимает своего мальчишку в бильярдный стол, кладёт руку ему на шею и целует так, будто от этого зависит спасение его души.       Обе пары целуются большую часть песни. «Making love out of nothing at all» — Чэсу всё же нравится взгляд Анны-Марии на атмосферу.       — Лучше? — шумно выдыхает Анна-Мария, отрываясь. Она не оглядывается. Не смотрит на Джона, никаких признаков того, что это часть игры, правил которой Чэс никогда не знал. Возможно, это совпадение. «В магии не бывает совпадений, Чэс», отдаётся в памяти голос Джона.        — Намного, — демонически улыбается Элли. — Ты всегда такая щедрая гостья, Анна-Мария. А Константину, похоже, весело?       Анна-Мария оглядывается через плечо и улыбается. Это не ревнивая улыбка, замечает Чэс. Умилённая и снисходительная. Он сильно сомневается, что когда-нибудь поймёт этих двоих до конца. Анна-Мария пожимает плечами и танцует к столику за очередной рюмкой. Заставляет Чэса тоже выпить. Гэри следует за ней и тоже пьёт, потому что больше нечего делать.       — Мы празднуем, — говорит Анна-Мария, смысл и голос многослойны и совершенно не касаются Чэса, как и сам разговор. Они не то торгуются, не то обсуждают что-то, или вроде того, но Чэс никак не въезжает. Анна-Мария снимает с себя плащ Джона, бросает на спинку одного из стульев. Выглядит небрежно, но что-то в этом жесте есть. Какой-то смысл за всеми этими рюшечками.       — Люблю такие праздники, — воркует Элли и улыбается так широко, что видны острые зубы. — Прошу меня извинить, у меня ещё другие гости. Уверена, что вы проведёте очень приятный и запоминающийся вечер. — Опасное обещание от кого-то вроде Элли, у Чэса от него мурашки по коже.       Элли наклоняется и оставляет нежный поцелуй на щеке Анны-Марии. И взгляд у неё при этом гораздо более горячий, чем она приберегла для Чэса. Сразу и обещание и подтверждение сделки. И Анна-Мария выглядит явно довольной таким завершением разговора. Она встречается взглядом с Элли, и на несколько тягучих мгновений их улыбки отражают друг друга.       Ричи закашливается, а Чэсу приходится вспомнить, как дышать, прежде чем получается сделать глоток. И только Гэри не пострадал — но даже он отводит взгляд.       Анна-Мари со смехом приканчивает свою выпивку, провожая Элли взглядом. Но стоит той скрыться с глаз, она снова перегибается через перила.        — Ты же знаешь, что Джонни жульничает, да, детка? — окликает она. Видимо, ей надоело, что они отбиваются от коллектива.       Джон и Дин оборачиваются к ним. Покрасневший Дин таращится, поражённый сразу и Джоном, и магией суккуба. Потом хмурится. Анна-Мария снова смеётся, мягко и чисто.        — Чья сейчас очередь? — спрашивает она.       — Моя, — в голосе Дина уверенности больше, чем в выражении лица. Джон даже не убрал обнимающую его руку.        — Значит, ты и выигрываешь, — отвечает Анна-Мари. Делает театральный пасс в сторону бильярдного стола. Все оставшиеся на сукне шары падают в лузы по порядку, чёрный — завершающим.       Дин явно потрясён, Джон только смеётся.        — Она права, я жульничаю, приятель, — поддразнивает он. — Я просто немного тоньше это делаю.       И снова его целует, нежно и быстро, и Чэс понимает, что Дин не любит публичность. Но Джон делает вид, что не замечает, и продолжает испытывать удачу.       — Не суть, — говорит Джон, отстраняясь и пристально глядя на Дина. — Ты выиграл, так что я думаю, это значит, что ты мне должен. — Джон подмигивает, и Дин тяжело сглатывает. Все эти переглядки выглядят донельзя интимными.       Чэс обнаруживает, что остальные трое, должно быть, тоже это поняли, потому что разговаривают друг с другом, планируя поездку в Ньюкасл, и хихикают совсем как в юности. Интересно, получится ли у них с Рене — это, конечно, будет почти сразу после медового месяца, но та всегда хотела поехать в Великобританию. Хотя, наверное, не на панк-концерт в Ньюкасле.       Джон, похоже, осознав, что больше не в центре внимания, тащит Дина обратно к столику, навязывает ему очередной шот, Чэсу тоже подсовывает и заставляет их всех выпить. Мило. Действительно мило.       Играют первые такты «Can’t Fight This Feeling», и Чэс, Ричи и Гэри стонут в унисон. Анна-Мария радостно хихикает, всё ещё под кайфом от поцелуя с суккубом поверх обычного опьянения.       Ричи закатывает глаза и раздаёт оставшиеся шоты, и все они поднимают их в конце первого куплета, чокаются и вовремя выпивают. Дин выглядит сбитым с толку, а Джон выглядит ликующим демоном почище Элли. На самом деле им всем явно настолько смешно, что Чэсу кажется, они будут просто хихикать всю песню напролёт и пропустят текст. Он ошибается.       Вообще-то, Анна-Мария начала, её и следует винить. Не только из-за того, что воткнула трек в плейлист, но и за то, что наклоняется Джону через плечо и начинает петь.        — И даже когда скитаюсь, я взгляд с тебя не свожу, — она начинает тихо, но повышает голос, переходя к следующей строке: — Ты свечкой в окне пронзаешь… Холодную зимнюю мглу!       К ним присоединяется Гэри, и им почти удается спеться к следующей строке.       — И я становлюсь тебе ближе, чем думал вообще, что могу!       Джон смеётся и крутится на стуле, чтобы пропеть им обоим:       — Потому что сил сражаться с чувством не дано… Я забыл, зачем боролся, всё равно.       В музыку они больше не попадают — даже не задумавшись, поют свою старую панковскую кавер-версию. Ричи отбивает на столе барабанную дробь, хотя играл на басу. Гэри и Анна-Мария становятся по обе стороны от Чэса и поют в полную силу. Фигня в том, что Анна-Мария и Гэри петь умеют (да и Джон мог бы, если б постарался, но зачем). И они теперь следуют его примеру, как и во многих других сомнительных решениях, так что все поют одинаково фальшиво.       — А если придётся ползти по земле; прорваться сквозь твою дверь... Детка, сил сражаться с чувством не дано!       Они полностью поглощены песней, на сцену выходит старая знакомая магия с новым оттенком маниакальной ностальгии. Это красиво. Чэс понимает, почему кто-то вроде Элли рад им, даже если они шумные и представляют для половины клиентов нешуточную угрозу. Сексуальное напряжение и гудящая магия между ними для хозяйки, наверное, на вкус как чёрная икра.       Чэс смеётся, все четверо мотают головами под гитарное соло, как будто они и в самом деле на сцене. Дин пялится на них как на сумасшедших, и Чэс его за это не винит. Они и впрямь сходят с ума. Увидев Джона таким, Дин, должно быть, растерял много иллюзий на его счёт. От этой мысли Чэс смеётся только сильнее. Что в свою очередь побуждает весь квартет былых панков упарываться ещё круче.        — И даже когда скитаюсь, я взгляд с тебя не свожу, — теперь они больше кричат, чем поют. — Ты свечкой в окне пронзаешь холодную зимнюю мглу! И я становлюсь тебе ближе, чем думал вообще, что могу-у-у-у-у!       На последнем куплете Джон хватает Дина за талию, притягивает ближе, и даже Чэс видит, как расширяются и темнеют у того глаза. Он полностью зачарован Джоном, и Чэс пытается ему посочувствовать, но может только беспомощно хихикать, потому что Анна-Мария прижимает руку Гэри к своей груди и с нарочитым одухотворённым выражением на лице поёт, обращаясь к Ричи.       — А если придётся ползти по земле, — Джон лажает с ударением и обращает всю фразу в похотливое поддразнивание. И толкается в Дина тоже очень похотливо. — Прорваться сквозь твою дверь… Детка, сил сражаться с чувством не дано!       В финале песни Джон крепко и безумно целует Дина. Дин смеётся — их интенсивность и магия захватили его не меньше, чем всегда захватывают Чэса. И на взгляд Чэса он выглядит сейчас наиболее беззаботно с тех пор, как Джон его к ним притащил.       Единственная проблема в том, что на сцене Джон обычно терзал в этом месте бедного Гэри. Однако когда Чэс оглядывается, Анна-Мария и Гэри зажимают между собой съежившегося Ричи. Небрежно целуют его в щёки, но поцелуи заканчиваются тем, что оба облизывают его, а он извивается и зовёт мамочку. Чэс смеётся. Раз так, то возможно, всё в порядке. Возможно, все они со временем становятся взрослее и излечиваются от Джона Константина. Хорошо бы. Чтобы всё было вот так, просто, без лишнего бардака. Да, было бы просто отлично.       Чэс отпивает пива и чувствует надежду. Самую настоящую искреннюю надежду. Возможно, у него и в самом деле получится примирить оба своих мира. Возможно, у них всех получится. Возможно, даже самому Джону удастся избежать проклятия Джона Константина?       Как бы то ни было, они возвращаются в Ньюкасл, и после этого ничто никогда уже не будет прежним.