— Ты ядовитый...
— Но ты прятал под вкус яда Рай.
«Если выбор окажется между «Коза Ностра» и Мороком — во втором случае, единственное, что остаётся — молиться. Ведь попадя к Отцу, вы получите пулю в лоб и отсеченные конечности, а у Морока — ядовитый поцелуй в чело. Ведь никто не в состоянии скрыться от него — он в тени каждого. Он и есть Владыка тьмы», — эти слова знает каждый гражданин Мадрида, столицы Испании и Центра. Более года по улицам ходит множество слухов с доказательствами кровавой расправы над предателями собственных семей и теми, кто решился на насилие над невинными и бессильными. В особенности, омегами. — Птица в руке стоит двоих в кустах, — губы растягиваются в довольной, но сдержанной улыбке, а в глазах цвета ночного обсидиана, отражается лунное кольцо, прячущееся в редких проплывающих облаках. В руке, из-за высокой температуры, греется кроваво-вишневый тинто дэ вэрано со вкусом апельсина, благодаря чему на корне языка ощущается тонкий оттенок кислинки. — Дождь намечается... — хмурится обладатель уставшего взгляда, направленного на небесную россыпь звёзд в обличии туч из распахнутого панорамного окна. — Отдохнул, мой прелестный мальчик? — в ночной тишине укус цитрусового из небольшой фляги разносится по всей округе пустой спальни, а мужчина напротив озлобленно наблюдает за утончённой фигурой, в которой скрывается дьявольская сила. Он чувствует себя как дома, не жалуя приглашения. — Катись к чёрту... — выплёвывает мужчина перед сидящим на краю кровати молодым парнем. Тот в свою очередь лишь прячет флягу во внутреннем кармане чёрного кожаного пальто, наблюдая за подсыхающими рубинами крови на кожаных перчатках. Выдыхая с досадой во взгляде на собственноручно искалеченного альфу, который лишь пару часов назад наблюдал за тем, как насиловали одного из молодых прислуг — парня-омегу, который умолял прекратить, точно так же, как и он парой десятков минут назад. Он, всегда приходит за платой. Но не за песо, а за душой: такой же гнилой, как неблагополучные ночные улицы окраин Испании. — Что ты, я только вчера был дома. И, знаешь, брат, — заметно выделяет, — попросил чего-то нового. А ты... — морщится из-за едкого феромона металлической пыльцы, рассматривая прекрасную картину в лице человека, у которого всё тело покрыто порезами, оставляя багряные капли крови на постели, — ты хуже животного, но по своему сытное пиршество, будучи лучшим ювелирным бизнесменом Северного района! — наигранно воскликает с улыбкой. Та переходит в оскал. Предвкушая завтрашний день, тот самый, когда обнаружат его новую игрушку с остановленным сердцем и пустыми глазами, смотрящими в потолок. Крутя в руках тавро, которое только что достал из разожжённого камина в спальне, проверяя вес и степень раскалённости металла с высеченным V-образным знаком выходящим за территорию полого круга. Veneno de Servus — ядовито выгравировано мелким шрифтом на раскалённом наконечнике инструмента. — Дон не спустит тебе всё так просто с рук, после моей смерти... — тяжело дыша. — Ты ещё успеешь пожалеть. Он страшный человек, и ты узнаешь, что такое боль. Только попадись к нему и он отомстит за всех тех альф, из которых ты смеешь делать безобразных слабаков. Чёртовых кукол! — Вы слабы перед соблазном. И это не моя вина. А боль... — задумчиво вторит, — это то, что даёт нам понять, живы ли мы, или всё это обыкновенная иллюзия этого бренного мира. А если не ощущать боли, то можно её дарить другим, вот я и дарю. Видишь, какой я добродушный? — но альфа не отвечает, пытаясь отползти к прикроватной тумбе, — а уже там пистолет. Но знал бы он, что ему это не поможет, ведь оружие давно прибрано незнакомцем в дальний угол комнаты. — Скольких он лишил жизни лично? Сотню? Несколько тысяч? Всё остальное делают его ручные псы. Но, милый, брось, — усмехается. Мужчина закрывает глаза, ощущая дикую слабость — кровь стремительно покидает его тело, а раны и не думают затягиваться. Но неизвестный не желает замолкать. — Это такая мелочь в сравнении со мной. И, знаешь ли, официальное количество моих игрушек слишком приуменьшено. Мне просто не хотелось подобной славы. Но вы, альфы, любите трепаться, поэтому и решили сделать из меня местного шута. Да и, какая скука, ваши пукалки — это игрушки для детей. Я люблю шоу. Прекрасное искусство, которое поймёт не каждый. А прекрасное приходит с болью, отчаяньем и кровью, — перечисляет, утробно смеясь, но уже через мгновение резко замолкает, холодно смотря на мужчину, который еле дышит из последних сил. Альфа, понимает, что не в состоянии сбежать из-за перерубленных сухожилий на нижних конечностях, чувствует головокружение и собственный запах крови, а так же спёртый феромон. Он лишь пытается отползти на локтях и протянуть время до своей предначертанной участи одного из ставших жертвой (а жертвой ли, причиняя боль другим?) Морока. Брюнет хмыкает на попытки избежать наказания, усмехаясь с альфы в возрасте. Каждый раз он наблюдает за этими ничтожными мужчинами, которые кричат о своей силе, но после прихода Тьмы, умоляют о милости. Устав от бесполезных попыток сбежать, он хватает мужчину за израненную лодыжку, тут же ощущая фарш из перерубленных костей и мышц, вдыхая зловонную кровь под пальцами рук. Помимо запаха крови, спертый аромат феромона слегка кружит голову, будь он обыкновенным омегой — тут же потерял бы сознание, вылизывая пятки альфе. Но Мороку лишь хочется смыть всю кровь и выкурить предпоследнюю сигарету из пачки. Сдавливая конечность и через перчатки вгоняя короткие ногти глубже в плоть, он удерживает мужчину на залитой в крови постели, дабы одним точным движением поднести тавро и прислонить то ко лбу, причинив боль ещё живцу, а после услышать, как выпаливается кожа на чужом лице. Мерзкий запах палёного мяса забивается в лёгкие, а голова идёт кругом от чарующего звука горящей плоти. Это ли не наркотик? Альфа, собираясь разораться из-за ужаснейшей боли от раскалённого металла, не успевает сделать и вдоха, как ему тут же прикрывают рот рукой и всаживают тонкий нож в бьющую яремную вену, протыкая трахею, а юноша, слушая нарастающие булькающие звуки из горла, в наслаждении прикрывает веки, удовольствуясь предсмертными конвульсиями тела под собой. Острый нож, который схож на клюв ястреба, идеально входит в плоть, словно по маслу, которое решили оставить на солнце. Перед альфой и вправду хищник, вот только за головами, ставящий клеймо провинившимся. — Ха-а... — выдыхая, приходит осознание, что душа покинула тело. Он подносит три пальца к собственному лбу, перекрещиваясь и, ускользая с постели, понимает, что испачкался и придётся снова всё сжечь, ведь отстирать настолько провонялую феромонами одежду, почти нереально и мерзко. — Ave Maria, Servus. А после запланированного и запоминающегося убийства ещё на многие дни, кои не первые и, он надеется, не последние, последует репортаж, который будут крутить по местным новостным каналам ещё с неделю. Он неспешно собирается бесследно исчезнуть не оставляя ни следа, будучи в излюбленных кожаных чёрных перчатках и грубых кожаных берцах. Напоследок рассыпает хлор, дабы не осталось следов и запаха, не забыв открыть окно лоджии. Просто уходит, так же тихо и незаметно, как и прибыл. Он за собой оставляет клеймо на лбу своей жертвы, как на том самом скоту, шепча слова перед тем, как исчезнуть из очередного поместья. Морок покидает усадьбу, в то время как охрана находится на нижнем этаже, просматривая камеры и не замечая ничего подозрительного, даже не подозревая, что в спальне хозяина, где не имеется камер, произошла кровавая расправа с печатью самой Тьмы. Как и говорил Морок — прекрасно. Ведь повсюду лужи крови, боль и страх, со злостью от безвыходности. Сколько бы раз он не давал понять, что не следует трогать ни в чём неповинных, всё равно остаются и те, кто не верит, что Смерть придёт в их дом. Не верят, — а он приходит. Альфы беснуются из-за того, что над ними так легко расправляются, проникают в дом и ловят как букашек, в то время как местного убийцу так и не поймали. А нерасторопные охранники и не подозревают о том, что наутро перед прислугой предстанет картина с остывшим телом на залитой в крови постели, а на кровати новый подарок для таких же альф, дабы помнили, что есть тот, кто не поскупится наказать за насилие. Чтобы знали, что их ожидает намного страшнее и болезненнее того, что сотворили они. Посмертно и унизительно для их завышенного чувства собственной важности. И для таких же отбросов, возомнивших себя Всевышними этого мира. — Твари скотская смерть, а не вкус ядовитого Рая... — перед тем как бесследно исчезнуть в тени, слова растворяются в гробовой тишине очередного умершего дома. Подошва тяжёлой обуви приземляется по лужам из-за проливного дождя. Ему же лучше — смоются следы ночного происшествия.***
В кабинете звучит еле заметный шум от очистителя воздуха, который должен очищать тот самый воздух, вот только человек, что только прибыл и нагло уселся на кожаный диванчик у дубового стола, раскинув ноги и откинув голову, вальяжно потягивает табак, выпуская струйку дыма и ожидая реакции собеседника на новую, но не удивительную новость. Альфа расслабленно курит, смахивая пепел в прозрачную пепельницу, наблюдая за стоящим сбоку мужчиной, обличённым в классическую чёрную рубашку с закатанными рукавами, которая позволяет увидеть мазки тату. Ткань в идеале подчёркивает все перекатывающиеся мускулы на широкой и такой же забитой тату, спине. — Глаз выдрать можно, — не поворачиваясь, устало, скорее привычно, сообщает мужчина у окна. — Скажи же, красавчик, — не спрашивает, довольно констатирует, нагло ухмыляясь и поправляя полы насыщенно-красного пиджака, что скрадывается из костюма тройки. Жилет на голое тело без рубашки и прозрачные очки на кончике носа, а так же излюбленная сигарета в татуированной руке, и дым, от которого хочется чихнуть — всё это является неотъемлемой частью Чон-Сальваторе Хосока — всем известного «Потрошителя» или «Цепного пса Коза Ностра». — А вообще, я в трауре, братец. — Кажется, только у тебя красный — это цвет траура. Поэтому, ты и не вылезаешь из него? — мужчина отвлекается от созерцания ночного вида из окна на центральную площадь, усаживаясь в кресло, которое издаёт характерный звук скрипа. — Кто на этот раз? Удиви. — Луис Обрадо, — Хосок замечает промелькнувший огонёк в глазах брата, понимая, что дальше будет веселее. — Да, тот самый хрыч с десятком ювелирных по всему Северу и парочкой на нашей территории... И снова наша любимая ночная мышь, пожаловавшая в ту же ночь, когда Луис оступился. По словам одной из горничных, этому херу не понравилось, что новенький омега не отсосал ему — некий приветственный жест в его доме, — кривится младший, вспоминая старого альфу с наглой ухмылкой и таким же зловонным феромоном металлической стружки. — Вот он и подкинул беднягу своим охранникам, а там ты сам понимаешь: молодой, симпатичный парнишка... А наутро дворецкий обнаружил распятого на постели Луиса с клеймом от... — Морока, — тут же заканчивает альфа, довольно ухмыляясь и пряча улыбку за сложенными руками, что покоятся на столе заваленным бумагами. — И тебя это не напрягает? — интересуется младший альфа. — Он рубит не разбирая голов. Альфы для него прямо как скот, ещё и подолгу измывается перед тем как убрать, а напоследок клеймит — метит. Появляется без следа, и так же исчезает. Знаешь какая охрана была у этого старика? Там мышь не проскочит незамеченной. Не думаешь, что он так и до нас доберётся? Хотя я знаю, что против тебя у него ничего нет, и я уверен в твоей силе, как и в своей, но всё же. — Напомни: ты убивал безневинных — выделяя, — омег? А может, прилюдно насиловал, или давал другим это делать? — выгибая бровь, а Хосок задумывается, кривясь. — Я не насильник, — начинает младший, понимая, что спрашивают о интиме, а не о работе в Семье, — и люблю когда подо мной стонут от удовольствия, а не вопят от боли. Не опускай меня до их уровня. Я, хоть и люблю допросить с великим удовольствием, но не тех омег, которые не при чём. Конечно, если они не пролезли к нам в крысу, разнюхивая информацию... Но это другой разговор. Даже говоря в подобном ключе, оба знают, что не святые, хоть и крестятся при редких случаях. — Вот именно, — кивает Чон-старший. — Поэтому, он и не придёт, но лишь до некоторых пор. А я бы хотел повидаться с настолько умелым омегой, — Хосок давится дымом. — Да, омега. Я уверен на все девяносто восемь процентов. — А остальные два, как обычно про запас? Старший не отвечает, зная, что младший и так в курсе. Чонгук дон и мозг Семьи, в то время как Хосок его сила и информация. Старший уже полгода намеревается встретиться с ночным гостем, но не желает идти в контрнаступление. Пока что. Но, после известия о смерти Луиса, Чонгук намеревается вывести того из себя. Пора познакомиться с тем, кто держит в напряжении даже жителей Южного района. До тех пор, пока он не трогает людей Чонгука — всё в порядке и можно договориться, но только до этих самых пор. И Чон знает, тот в курсе, кто есть кто. Ведь убивает он не так уж и часто, но зато с каким наслаждением, оставляя за собой настоящее искусство. — Он убрал Луиса, а этот хрыч давно душил многих своим дерьмовым характером, — Чонгук вспоминает как старший альфа любил лезть не в своё дело, а в последнее время и вовсе начал строить козни против «Коза Ностра» за спиной, думая, что Чонгук не в курсе. Но он всё знал. Всегда знает, и давно собирался разобраться с мужчиной, только вот Морок успел раньше, что слегка расстраивало, но не критично. — И мы просто обязаны подружиться, не думаешь, Хо? — Я в предвкушении, брат.Если хочешь понаблюдать за звёздами, то следует дождаться ночи. Но не забывай, что звёзды на небе и днём.