Rex

      Тридцать пятый этаж, отличный вид на Темзу и милых маленьких людишек, суетливо бродящих где-то там, далеко-далеко внизу. Кожаный диван, кожаные кресла, разбитый стеклянный стол и бокал скотча в руках. Дорогущий чёрный костюм на заказ, ядрёно-красный на фоне минималистичных стен галстук-удавка и по-американски белая улыбка. Шлатт любит деньги. Больше денег Шлатт любит только власть. А больше власти, в свою очередь, Шлатт любит только Дрима. Все на свете любят Дрима. И он сидит сейчас в кожаном кресле напротив с таким же бокалом скотча в руках. В зелёной гавайской рубашке или, быть может, в растянутой чёрной футболке. В синем пальто или серой куртке. В узких джинсах или штанах в дурацкую полоску, при ближайшем рассмотрении представляющую собой замершую бегущую строку: «Да пошёл ты».       Флорис делает вид, что отпил из бокала. Дрим переводит на него взгляд каждые несколько мгновений, но старательно делает вид, что больше заинтересован в рассматривании собственного отражения в разбитой плазме. Шлатт же поглядывает на часы на стене или проверяет уведомления на дорогущем яблочном смартфоне. Шлатт интересный человек, на самом деле. Знаешь, тот парень, который, заходя в комнату, сразу же занимает собой всё пространство. Внимание всех присутствующих всегда принадлежит лишь ему. Он отпускает сексистские шутки и шлёпает девиц по задницам. Он отпускает антисемитские шутки, а после вечеринки поедет за финансовым советом к своему знакомому банкиру еврейских кровей. Он шутит про геев, азиатов, метисов и мулатов, шутит про войну, голод, чуму и смерть. На самом деле, он отвратительный человек, но все в комнате продолжают улыбаться и кивать. Потому что все любят Шлатта. А Шлатт любит Дрима, который и даёт ему всю эту власть.       — Знаешь, я вообще-то ненавижу тебя, — небрежно бросает Флорис, будто это самая обычная светская реплика. Нетронутым бокалом он указывает на Дрима, тот лениво переводит взгляд с плазмы. — Ты самое худшее, что случалось со мной за жизнь.       — Фанди, — как всегда невыносимо спокойно начинает Дрим. Нетронутый бокал пролетает над его головой, стекло со звоном ударяется о стекло. У Шлатта пуленепробиваемые окна. Шлатт любит деньги.       — Не смей называть меня так, ублюдок, — из глотки Флориса вырывается лишь животное шипение, а когти легко вспарывают кожу дивана. На секунду можно представить, что это брюхо коровы; что ещё движение, и пальцы наткнутся на тёплые кишки. Шлатт хочет возмутиться. Дрим поднимает ладонь в воздух.       — Хорошо, Флорис, — сучонок выделяет имя своей любимой снисходительной интонацией. «У тебя больше нет твоего имени. У тебя больше нет ничего твоего и никогда не будет». — Просто хочу напомнить, что твоя жизнь дерьмо, Флорис.       Огромная плазма почти во всю стену, по ней от места удара паутиной расходятся тонкие трещины. Наверное, если включить её, то экран превратится в прелестный радужный калейдоскоп. Но в полуночно-чёрной матовой поверхности отражение Дрима кажется нечётким, размытым, блёклым. Пожалуй, это единственное зеркало на свете, способное передать его истинную суть. Знаешь, он тот парень, которого ты увидишь во сне, а потом не вспомнишь его лица. У него нет голоса, нет жестов, нет мимики. Он твой мираж, тревожный ночной гость, наблюдающий за тобой своими ненастоящими глазами, тянущийся к тебе своими ненастоящими руками. Он Мистер Безликий. Встретив его однажды, ты никогда не сможешь его забыть, но никогда не сможешь и вспомнить.       — Только благодаря тебе моя жизнь дерьмо, Дрим. — Флорис смотрит на него, уже давно не пытаясь запомнить черты нечёткого, размытого, блёклого лица. Никто никогда не запомнит Дрима, но все одинаково безумно любят его.       — Только благодаря мне у тебя вообще есть эта жизнь. — Сучонок безразлично отпивает скотч из бокала. Лучше уж вместо воображаемых коровьих кишок пальцам наткнуться на вполне реальные кишки Дрима. ***       Пустыня — дерьмовое место. Мерзкий мелкий песок хрустит на зубах и летит всегда непременно в глаза, от кипящего чёрного асфальта медленно плавится даже неописуемо высокое выцветшее небо. Оконное стекло исцарапано песчаными бурями, из окна мотеля видно лишь скромную парковку и кусок этой бесконечной и бесконечно дерьмовой пустыни. Фанди изначально не жаловался на жару — также, как до этого не жаловался на холод, голод или усталость — потому, что знал, что Дрим чертовски непредсказуем. В его башке, вероятно, совершенно пустая комната, посередине которой стоит только генератор случайных чисел. Или, может, клетка с белой лабораторной крысой, по инерции ожидающей угощения и оттого без устали тыкающей на кнопки машины судного дня. В общем, он чокнутый. Чокнутый ровно настолько, чтобы не испытывать судьбу и просить его хоть о чём-то.       — Что это за херня? — Фанди лениво указывает на ванну. Он не хотел жаловаться на жару, но он не хотел и превращаться в живое рагу.       — Садись в ванну. — Дрим не смотрит на ванну. Его фигура отражается в ржавой воде, его лицо размыто рябью. Фанди переводит взгляд на пустой пакет льда в его руках, а потом на мини-айсберги в этом проклятом симуляторе глобального потепления. Ему не нравится эта идея. — Садись.       — Можно я хотя бы разденусь? — Тонкая и невыносимо холодная рука Дрима ложится на плечо. Кожа покрывается мурашками. В этот момент Фанди хочет спрятаться, забиться в свою нору и больше никогда не взаимодействовать с людьми и любыми существами, хоть отдалённо их напоминающими. Дрим отрицательно качает головой.       Ванна слишком мала для его роста, вода слишком холодна для его сухой и горячей кожи, но ненастоящие глаза Дрима смотрят всё также требовательно. Опускаясь в воду, Фанди хочет заскулить, но лишь отчаянно сжимает зубы и зажмуривает глаза. Он не знает никаких молитв, но вспоминает, что есть странная теория о том, что мир существует только тогда, когда мы смотрим на него. Фанди повторяет про себя, что ни ржавой воды, ни мини-айсбергов, ни чёртового Дрима не существует. Он закрыл глаза. Их больше не существует. Но от разницы температур мышцы всё равно сводит судорогой, и столь приятная ложь мгновенно терпит оглушительное поражение. Фанди открывает глаза, Дрим кладёт пустой пакет льда в раковину и садится на крышку унитаза. Теперь самым громким звуком в комнате становится, кажется, стук зубов. Дрим всегда исполняет желания, но он никогда не даст тебе то, чего ты хочешь. Никогда и ничего у него не проси.       — Ну что, тебе всё ещё жарко? — с лёгкой игривостью в тоне интересуется Дрим.       — Н-нет. Всё замечательно. — Фанди снова закрывает глаза. Кажется, дрожит каждая клетка его организма. Тонкая рука Дрима по-отечески треплет его по голове, пальцы зарываются в волосы.       — Точно? Может быть, я могу ещё что-то для тебя сделать? — Голос зловеще понижается, лицо Дрима вдруг оказывается у лица Фанди, и тот чувствует тёплое дыхание на мокрой коже.       — Всё прекрасно. — Он приоткрывает глаза и сразу же сожалеет. Он всегда будет говорить всем, что радужка Дрима цвета свежескошенной травы, но правда в том, что он не знает, какого цвета его радужка. Он ничего о нём не знает. — Можно я вылезу из ванны?       — Конечно. — Дрим лёгким движением вскакивает с крышки унитаза, не глядя бросает Фанди чёртово полотенце для рук. — Рад был помочь. ***       Дрим любит только одного человека на свете и, что самое забавное, даже не самого себя. Он влюблён в свой образ, в своё отражение в чужих восхищённых глазах — в того Дрима, которого все так безумно любят, но это не человек. Это мираж, фотография в рамочке, висящая на стене той пустой комнаты в его голове. Он любит только одного человека на свете. Он не любит Шлатта. Не любит Флориса. И, уж тем более, он не любит Ранбу. Он вообще-то, наверное, ненавидит всё живое и мёртвое, ненавидит человечество и всю человеческую цивилизацию, ненавидит искусство, историю и политику, ненавидит психологию и социологию, ненавидит телевидение и интернет, ненавидит каждую звезду на небе. Но он любит только одного человека на свете. Так сильно любит, что хочет стереть его с лица земли, уничтожить каждый атом, который им является. И этот человек оказался единственным, кто посмел не любить ту самую фотографию в рамочке.       — Так ты согласен на сотрудничество? — Флорис всё ещё смотрит на Дрима, пытается отыскать хоть одну эмоцию в глазах ненастоящего цвета свежескошенной травы. Он хочет убить его прямо здесь и сейчас, но, к несчастью, это невозможно. Да и чрезвычайно скучно, если честно.       — Я пришёл сюда с намерением казнить тебя. — Ответ бесцветным тоном. — С чего вдруг я буду сотрудничать с тобой после твоего предательства?       — Ты поступил бы точно также на моём месте. — Брови медленно поднимаются. Дрим отводит взгляд и, одобрительно покачав головой, стучит пальцами по подлокотнику. — Я могу дать тебе то, чего хочешь ты. Ты можешь дать мне то, чего хочу я. — Флорис наклоняется чуть вперёд, но так и не удостаивается даже капли чужого внимания. — Ты боишься меня, Дрим.       — С чего вдруг? — И всё-таки он снова переводит взгляд. На нечётком лице почти скучающее выражение, но Флорис теперь знает правду. И она висит очередным артефактом на стене в пустой комнате. Она чеховское ружьё. Она часть их общей большой игры.       — Потому что я больше не буду твоим рабом. Потому что у меня есть своё мнение и свобода воли. Потому что из-за этого я опасен. — Флорис нарочито медленно поднимается с дивана, бросает взгляд в сторону Шлатта. Должно быть, он рассчитывал на иной исход. Он ещё не знает, что любой из исходов ничем хорошим для него не кончится. Флорис знает. Дрим знает. — Но я на блюдечке принесу тебе Уилла. Могу даже яблоко в рот засунуть, если хорошо попросишь.        Смех Дрима звучит почти как закадровый смех из посредственных ситкомов. Просто сигнал; обозначение места в сценарии, где якобы должно быть смешно, но по сути своей звук абсолютно искусственный, совершенно невыразительный. Такой же ненастоящий, как и весь Дрим. Флорис молча подходит к его креслу, молча протягивает ему ладонь для скрепления договора. Дрим никогда и никому не покажет страха, он слишком влюблён в свой образ в чужих обожающих глазах, но также он, очевидно, понимает, что это вскоре станет его концом. Дрим любит только одного человека на свете, и он уже не уверен, что доберётся до него самостоятельно. Он пожимает руку, он встаёт с кресла. Шлатт встаёт вслед за ними, и в этот момент он похож на цирковую собачонку: он ждёт приказов своего ложного Бога. Тот самый Шлатт, занимающий собой всё пространство комнаты на любой вечеринке. Тот самый Шлатт, галстук-удавка которого стоит дороже, чем вся одежда на Флорисе. Тот самый Шлатт, которого все так любят. Флорис узнаёт в нём себя. ***       В Техасе Дрим покупает крутой дом с бассейном и камином. Фанди целыми днями сидит в своей комнате на втором этаже. Порой он смотрит на бассейн и мечтает прыгнуть в него из окна. Порой он мечтает о том, как будет лежать на надувном матрасе и пить какой-нибудь цветастый энергетик в высоком стакане с обязательно красным бумажным зонтиком. Порой он мечтает выбежать на дорогу прямо под колёса здоровенного пикапа. Но в итоге он просто сидит у себя в комнате и целыми днями создаёт для Дрима светлое будущее. Дрим хочет контролировать все дорожные камеры. Дрим хочет контролировать все светофоры. Дрим хочет слушать полицейскую частоту. Дрим хочет захватить этот чёртов город, а потом захватить всю эту чёртову страну, которая ему даже не нужна. Он хочет получить её для того, чтобы продать подороже, а потом купить другую страну. Купить все страны. Купить весь свет.       Фанди вздыхает, откидывается на спинку кресла и разминает шею. Многие говорят, что пирамиды для фараонов построили рабы, но вообще-то это неправда. Иногда Фанди сидит в своей комнате на втором этаже и мечтает быть тем самым не-рабом на египетской стройке. Ему кажется, что лучше уж работать на реального фараона, чем строить пирамиду для ложного Бога. Дрим говорит, что у него нет денег, а потом оставляет симпатичным официанткам чаевые, на которые вполне можно было бы купить энергетик. Фанди привык к этому. Он давно понял, что это значит: «У меня нет денег для тебя», — и Дрим совершенно этого не стесняется. Фанди остаётся только стучать по клавишам и благодарить хотя бы за то, что его ещё кормят. За то, что он не спит на улице. За то, что его не заперли в подвале и не привязали к батарее. По идее, ничто не мешает ему пойти и полежать в бассейне на надувном матрасе. По идее, он даже этого заслуживает. Фанди бросает очередной взгляд на бассейн, но потом возвращается к строительству пирамиды.       Однажды Дрим приводит гостя. Точнее, конечно, не совсем гостя, а полноценного нового жильца. До этого дня Фанди считал, что в крутом доме с бассейном и камином слишком много комнат для всего двух людей. Что ж, в итоге он не ошибся. Его новым соседом становится приятный паренёк в футболке из местного парка аттракционов и чёрной кепке. Он не снимает кепку даже в помещении, но позже Фанди всё равно узнает, что у него кудрявые каштановые волосы. Ещё он узнает, что у паренька отличное чувство юмора, и они оба примерно одинаково любят всякую чернуху, поэтому по ночам они вместе будут смотреть Южный парк. И, конечно же, он узнает, что паренёк без ума от Дрима, но это он прочитает по обожающему взгляду в их первую же встречу. Дрим придёт поздно вечером, окликнет Фанди прямо со входа. Рядом с ним будет скромно стоять этот паренёк, он будет оглядываться, но сдвинуться с места так и не посмеет. Потом Фанди начнёт спускаться, но замрёт на середине лестницы.       — Фанди, это Шлатт, — спокойно объявит Дрим. В тот день он будет в зелёной гавайской рубашке и узких джинсах. Паренёк рядом с ним переведёт взгляд на Фанди, неловко помашет ему рукой. — Он будет жить с нами, пока мы здесь не закончим.       — А что потом? — случайно вырвется у Фанди. Не попытка обидеть, самый обычный интерес. У Дрима всегда есть план. Дрим всегда строит свою пирамиду.       — А потом не буду. — Шлатт беззаботно усмехнётся. — Потом я стану президентом мира, мне некогда будет жить с вами. ***       В Лондоне Дрим покупает двухэтажную квартиру, а Шлатт наконец съезжает, и некому больше отрабатывать на Фанди своё оскорбительно-остроумное чувство юмора. Первое время Фанди радуется, но потом вспоминает бассейн, энергетики и пикапы. Мечтает лишь о том, как однажды будет мыть окно в комнате и случайно выпадет прямо на проезжую часть. Через некоторое время Шлатт начинает мелькать в телеке, о нём периодически пишут СМИ, он становится знаменитостью. Дрим, похоже, действительно намерен сделать из него президента мира, но, если честно, Фанди это безразлично. Он мечтает попробовать бейглы, пока выстукивает из клавиш ноутбука свой собственный кавер похоронного марша. Через несколько часов после этого всем уже плевать на Шлатта. По телеку говорят только о французском Боинге, по неизвестным причинам рухнувшем где-то в атлантическом океане. Фанди посылает Дриму сообщение: «Я думал, британцы и французы ненавидят друг друга». Дрим отвечает: «Мне кажется, больше всего они оплакивают три сотни школьников. У человеческих детёнышей, видимо, нет национальности :)».       Фанди как бы невзначай добавляет, что это вообще-то он сбил Боинг. А потом он ждёт несколько мгновений, но ответного сообщения, конечно же, не приходит. Фанди делает себе бутерброд с отстойным сыром и пересматривает запись вечернего шоу, на котором новым ведущим стал Шлатт. Костюмы идут ему гораздо больше, чем дурацкие футболки из парков аттракционов, а его кудрявые волосы уложены именно так, чтобы одна прядь нарочито неаккуратно выбивалась из причёски. Кажется, девушкам такое нравится. Фанди фыркает с его неоднозначных замечаний по поводу звёздных гостей, фыркает с его идеальной американской улыбки на британском телевидении. Как его вообще пустили на БиБиСи? Фанди открывает Колу, запивает ей бутерброд, выключает звук и ложится на диван. Он смотрит в белый потолок. Он покорно ждёт появления своего ложного Бога.       — Ты сбил Боинг? — Потолок резко становится фоном для безразличного лица Дрима. Фанди лениво кивает, а потом снова отпивает Колы. Дрим обходит диван, хлопает Фанди по длинным ногам, заставляя принять сидячее положение. — Ты серьёзно? — Спрашивая это, он смотрит на ослепительную американскую улыбку в телеке.       — Мне было скучно, и я подумал, что это будет довольно забавно. — Фанди пожимает плечами, ставит Колу на журнальный столик. — В общем, я взломал одну военную базу США…       — Ты сбил Боинг. — Очевидно, Дриму плевать, как именно это произошло, и в его голосе вдруг обнаруживается столько неясного трепета, что Фанди решает захлопнуть пасть. — Тебе было скучно, и ты сбил Боинг, взломав военную базу. Если французы узнают, что американцы сбили их гражданский самолёт, то это будет международным скандалом размером с Юпитер. Но американцы же никогда им не скажут, потому что их от скуки взломал какой-то пацан из Британии.       Дрим закрывает лицо руками. Он сидит совершенно неподвижно некоторое время, а потом вдруг разражается маниакальным смехом. Фанди не знает, как ему реагировать, поэтому он просто вздрагивает и морально готовится к наказанию. Если честно, он даже представить не может, что на этот раз придумает белая лабораторная крыса из чужой башки. Может, заставит голышом поплавать в Темзе или по почте отправит обратно в Техас. Может, скажет угнать двухэтажный автобус и поехать на нем куда-нибудь к морю. Может, скажет написать на стене Букингемского дворца что-то плохое про королеву и отсидеть за это в тюрьме. А, может, она придумает что-то ещё более странное, что-то, что мозг Фанди не способен вообразить. И ему правда страшно в это мгновение. Дрим слегка успокаивается. Он переводит на Фанди взгляд и, чёрт подери, он улыбается.       — Ты же не собираешься сдать меня Пентагону, да? — Фанди неосознанно пытается отсесть подальше, но Дрим вдруг обхватывает его лицо руками.       — Сдать тебя Пентагону? Ты с ума сошёл? — Фанди впервые видит Дрима таким. Обычно так на Дрима смотрят официантки, так смотрят на него Шлатт и другие люди, с которыми он строит свою великую пирамиду. В ненастоящих глазах напротив чёртово обожание, такое ослепляюще яркое, такое оглушающе искреннее. — Ты сбил хренов Боинг, до краёв забитый детишкам, просто потому что тебе было скучно. — Фанди вдруг понимает, что всё это время чувствовал Дрим. Фанди понимает, зачем Дриму эта чёртова пирамида. — Ты же проверял списки пассажиров? Я же знаю тебя, Фанди, ты проверял списки пассажиров. Ты же самый умный парень во вселенной, и ты осознанно убил три десятка тупых французских малолеток, которым родители оплатили экскурсию в Йеллоустоун. — Дрим притягивает его ближе к себе, он шепчет прямо на ухо: — Ты чёртова рок-звезда. Ты круче Битлов, Фанди. Я обещал, что никому не позволю навредить тебе, и я всегда держу обещания. ***       Как-то раз Дрим из своей очередной поездки в США привезёт в квартиру нового жильца. Этот парень будет удивительно тихим, он будет носить в помещении двухцветную маску и солнцезащитные очки. У него будет длинная прямая чёлка, почти закрывающая правый глаз и манера речи, гораздо больше подходящая знаменитому телеведущему, актёру, политику и бизнесмену мистеру Шлатту, чем какому-то пацану из Вирджинии. Его будут звать Ранбу, и он всегда будет смотреть свысока, хотя он выше всего на пару сантиметров. Дрим оставит его в квартире и уйдёт; даже не попытается объяснить его роль в плане или познакомить их хоть чуточку ближе. Фанди сразу поймёт, что Ранбу для Дрима просто ресурс и, в отличии от Шлатта, тот не питает к нему интереса даже как к экзотическому домашнему питомцу. Ранбу окажется самой обычной мебелью, унылым предметом интерьера, вроде шкафа или стола. Хотя, конечно, согласно плану, он скорее катана или рыцарский меч. Красивый в минималистичных декорациях и неописуемо смертоносный в правильных руках. В руках Дрима, конечно же.       Однажды Фанди с Ранбу поладят, но тот никогда не будет рассказывать о себе или своей жизни вне дома. Ранбу постоянно уходит гулять и не возвращается порой несколько дней подряд, но потом великодушно проводит своё свободное время с Фанди. Знаешь, он милый парень, один из тех, кто на многое готов ради своих друзей; из тех, кто каждый месяц кидает пару долларов на счета благотворительных фондов, но при этом он не прилежный католик, не бойскаут, не святой. Он пьёт пиво, ругается матом, шутит на грани, имеет собственное мнение по многим спорным вопросам. Может, он не нравится Дриму, но он вполне себе нравится Фанди. Они вместе играют в приставку, смотрят сериалы, готовят ужин. Ранбу вообще-то обожает делать себе маникюр, и однажды их отношения дорастут до того, что он предложит сделать маникюр своему другу Фанди. А Фанди не откажется, но, если честно, это ужасно неловко. Шлатт бы рассмеялся, он сказал бы, что это по-пидорски.       — Не хочу тебя обидеть, но это всё как-то… по-пидорски, — примерно на середине процесса наконец говорит Фанди. У Ранбу в руках острый металлический предмет, которым он методично срезает лишнюю кожу, так что, наверное, это не самый лучший момент на свете.       — Приятель, это плохое слово. Его неприлично говорить, — совершенно не отвлекаясь, отвечает Ранбу. У него самого короткие ногти, покрытые чёрным глянцевым лаком. На самом деле, Фанди искренне считает, что это выглядит круто. Правда. Только Шлатт, например, так бы не считал.       — А ты что… пидор? — Ранбу резко останавливается и откладывает острый металлический предмет. Он поднимает глаза на своего «клиента», но вся его мимика скрыта за очками и маской. — Просто жиды обычно обижаются, если их называют жидами; негры обижаются, если их называют неграми; а пидоры обижаются, если их называют пидорами.       — Кто вбил это дерьмо тебе в голову, Фанди? — Ранбу вздыхает, а потом делает вид, что знает ответ на свой же вопрос. Молча возвращается к работе. Но нет, это не вина Дрима. Хоть что-то плохое в этой вселенной должно быть не его виной.       — Никто не вбил мне это в голову, чувак. Если меня вдруг назовут фурри, я тоже обижусь. — Попытка успокоить настолько странная, что «мастер» снова поднимает взгляд. Фанди без труда представляет, какое выражение замешательства застыло на чужом лице. Это забавно.       — А ты что, фурри? — Привычная манера ведущего прогноза погоды вдруг трещит по швам. Ранбу начинает чрезвычайно заразительно хохотать.       — Я не фурри. — Фанди хлопает его по плечу. — Ну… это долгая история. — Ранбу падает лицом в стол. Все металлические инструменты и баночки с лаками танцуют в такт его истерическому смеху. Однажды Фанди случайно узнает, что он всё-таки гей, но тогда будет уже очевидно, что виноват в этом совсем не маникюр. — Да хватит ржать! Это не так уж и смешно.       У Ранбу довольно большая коллекция всяких лаков, но вместо какого-нибудь экстрима Фанди выбирает светло-голубой. Ему кажется, что этот цвет не так уж и сильно бросается в глаза. Приходится тешить себя надеждами, что Дрим ничего не заметит, хотя, вообще-то, Дрим обычно внимателен к мелочам. В этот вечер Ранбу с Фанди снова приготовят ужин, включат вечернее шоу Шлатта и будут под пасту синхронно фыркать на все сексистские шуточки. Шлатт к этому времени уже привык к богатству, теперь костюмы у него на заказ, а часы стоят, наверное, дороже, чем весь их крутой дом с бассейном и камином. Отведав сладкой жизни, он начал выглядеть как мужчина; он стал хищником. Фанди в этот момент наконец понимает, что больше не хочет встречать Шлатта в реальности. Теперь он, должно быть, совершенно невыносим, но люди его любят. А Шлатт любит Дрима, который сделал его своим покорным не-рабом.       Дрим возвращается домой где-то на середине шоу. Он в синем пальто до колена, а выражение его лица дежурно скучающее. Он присоединяется к ужину, но просит выключить телевизор. Он садится за стол и просит Ранбу и Фанди сесть по обе стороны от него. Он получает свою порцию пасты и просит всех молчать. Фанди думает, что теперь они похожи на семью с деспотичным папашей, который побоями и Библией пытается воспитать из них мужчин. Фанди чувствует себя самым младшим ребёнком, навсегда повинным в смерти матери, погибшей в родах. Фанди переглядывается с Ранбу, но по нему сложно понять, что он чувствует. Он ещё не привык к странностям Дрима, он ещё не понял истинного величия ложного Бога. Ранбу — старший сын, который вернулся в отчий дом после этой ужасной трагедии, а теперь видит, в какое чудовище превратился его когда-то любящий папа. Он пока не верит своим глазам. Он пока не понимает.       — Так кто такой Уилл? — в манере ведущего прогноза погоды вдруг спрашивает Ранбу. Дрим отвлекается от пасты и смотрит на него несколько мгновений.       — Это самый умный, самый красивый, самый талантливый парень на свете. Я в восторге от него, я его самый главный фанат. — Он переводит взгляд в тарелку, медленно накручивает пасту на вилку. — Он просто неописуем. Я хочу его сломать, уничтожить, я хочу превратить его жизнь в ад, я хочу, чтобы он, стоя на коленях, умолял меня убить его. — Дрим отправляет пасту в рот, спокойно жуёт, а потом наконец добавляет: — И вот, смотря в его прекрасные карие глаза, я откажу ему. — И он растягивает губы в невыразительной улыбке.       — Это как-то нездорово, — слишком уж прямолинейно отвечает Ранбу. Вилка бряцает о тарелку.       — Да что ты? — Дрим презрительно фыркает. — Разве я спрашивал твоё мнение, Ранбу? — Он приподнимает брови, переводит взгляд на Фанди, якобы ища у него поддержки в этом конфликте. — Не помню, чтобы я спрашивал твоего мнения.       — Не спрашивал. — Через силу подыгрывает Фанди. Наверное, Ранбу должен чувствовать себя пристыжённым. Или, по крайней мере, он должен отыгрывать пристыжённого, чтобы Дрим от него отстал и двинулся дальше по сценарию.       — Ну так заткнись. — Кажется, ложный Бог удовлетворён. Он снова возвращается к трапезе. — Фанди молчит, пока его не спросят. Бери пример с Фанди, Ранбу. ***       Пустыня — дерьмовое место. Днём невыносимо жарко, а по ночам невыносимо холодно. Мокрая одежда остаётся висеть в ванной и, что самое забавное, это единственная одежда. После ухода Дрима Фанди приходится весь день сидеть и кодить в одних только трусах, но, по крайней мере, теперь ему не жарко. Цель, в каком-то смысле, достигнута. Мир за исцарапанными окнами постепенно погружается во тьму, вскоре единственным источником освещения в комнате остаётся экран ноутбука. И тогда Дрим вдруг возвращается, он не произносит ни слова, а потом всё также молча ложится на их единственную в номере двухспальную кровать. Фанди захлопывает ноутбук и осторожно ложится рядом. Теперь ему холодно, но об этом лучше не упоминать вслух. Они просто лежат некоторое время, никто даже не пытается нарушать чужие личные границы — делают вид, будто действительно друг друга уважают. Они смотрят в потолок. Каждый думает о своём.       — Так куда мы едем? — первым спрашивает Фанди. Он поворачивается на бок, рассматривает спокойный профиль Дрима.       — Не порть момент, Фанди. — Звучит почти разочарованно. — У нас с тобой сейчас момент.       — Какой момент? — Дрим цокает языком и набрасывает на Фанди одеяло. Цитата из статьи по уходу за домашними питомцами: «Если хотите, чтобы попугаи в клетке не шумели, просто накройте клетку полотенцем, и они заснут». Только вот Фанди не попугай.       — Больше никакого. — Дрим лежит в постели в одежде. В той одежде, в которой пришёл с улицы. Он сложил руки в замок и положил их на грудь. Он продолжает смотреть в потолок, пока Фанди, воспользовавшись моментом, закутывается в одеяло. — Ты когда-нибудь любил?       — Э-эм. — Всегда слишком сложно придумать ответ на такой, казалось бы, простой вопрос. Поэтому Фанди не придумывает. Он всегда отвечает правду. — Нет.       — Вот и я нет. — Дрим вздыхает, стучит пальцем по ладони. — А ты никогда не хотел попробовать?       — Чувак, не хочу тебя обидеть, но в контексте всей этой ситуации звучит очень сомнительно. — Фанди сотворил кокон из одеяла. Теперь он чувствует себя почти довольным жизнью. — Хотя бы накорми меня чем-нибудь для начала.       — Фанди. — Дрим наконец переводит на него взгляд. — Я не собираюсь тебя трахать. Ты не в моём вкусе. — Он садится на постель. Теперь Фанди видит только его спину. — Я говорил не про нас с тобой. Я говорил в целом.       — Любовь — полный отстой, чувак. По крайней мере, такая, какой её описывают люди. Какой смысл в том, чтобы всю жизнь добровольно быть верным кому-то одному, а потом сдохнуть с ним в один день? — Дрим сидит молча, неподвижно. Кажется, даже не дышит. — По-моему, умереть в один день по естественным причинам в принципе статистически невозможно. Люди что, типа, на старости лет убивают друг друга?       — Свадебные клятвы обычно трактуются не так буквально, но мне нравится твой подход к вопросу. — Дрим усмехается и встаёт с постели. — Впрочем, я не о том, чтобы быть кому-то верным или приносить клятвы, или, чёрт подери, умирать в один день. Это всё скучно. — Он разворачивается, теперь он смотрит на Фанди сверху вниз. — Обычно влюблённые желают обладать друг другом, заявляют права на единоличное пользование с помощью всех этих свадеб и прочих социальных условностей, верно?       — Да-а-а, — лениво протягивает Фанди из своего кокона. — Та ещё срань.       — Так вот, допустим, есть на свете один такой человек. Такой человек, которого я хочу в единоличное пользование, — Дрим зловеще понижает голос. — Могу ли я называть это любовью? Разрешаешь ли ты называть это любовью?       — Разрешаю ли я тебе называть это любовью? — почти по буквам произносит Фанди. Дрим кивает в ответ. Фанди рукой убирает чёлку со лба и немного думает. Самую малость. — Да без проблем. Люби его от всей своей широкой души.       — Благодарю. — Дрим набрасывает серую куртку на плечи и почти выскакивает на улицу, но говорит напоследок: — Мы едем за ним, Фанди! И больше не смей задавать тупые вопросы. ***       Когда Фанди впервые натыкается на фото Уильяма Голда, он сразу же понимает, какой у Дрима типаж, и почему Шлатт в своё время ему так нравился. Милые кудрявые мальчики с карими глазами, округлыми чертами лица и густыми бровями. Цвет волос Шлатта всего на пару тонов темнее, чем цвет волос Уилла; его черты всего чуть-чуть острее, лицо немного более вытянутое; он ниже всего на пару сантиметров. Шлатт похож, но, очевидно, не идеально похож. Не настолько, чтобы заменить собой оригинал. Фанди много лет следит за Уиллом для Дрима, он знает о нём практически всё. Знает, что Уилл — романтичная мечта любой девчонки. Он носит круглые очки, умеет петь и играть на гитаре, мечтает однажды собрать музыкальную группу. Его отец-отшельник научил его манерам, научил всегда здороваться и открывать двери перед дамами. Уилл милый. Наверное, даже слишком милый, и Фанди всё время думает о том, что таких людей не бывает. Потом Уилл переезжает в Лондон, находит себе друзей. Теперь Фанди думает о том, что в доме посреди леса легче быть идеалом. Продукты дольше всего сохраняются в вакууме.       Дрим долго бегает за Уиллом, а потом они вместе творят чудеса. Сначала они занимаются почти безобидным хулиганством, потом телефонным терроризмом, а потом и вполне реальным терроризмом. Они грабят ночные магазины на окраинах, серией звонков останавливают жизнь всего Лондона почти на целый день, а потом они взрывают чёртов торговый центр. И Уилл уже не выглядит романтичной мечтой, он уже не так идеален. Дрим хочет уничтожить его, уничтожить каждый атом, который им является. Фанди ест бутерброды и следит за их приключениями через камеры видеонаблюдения на улицах, в магазинах, в офисах. Он знает о каждом их проступке, о каждом бумажном стаканчике, выброшенном мимо урны. Дрим выглядит счастливым. Уилл думает, что он счастлив. У него такие же обожающие глаза, как и у Шлатта, и Фанди порой откровенно мерзко наблюдать за этим. Но он запивает бутерброды Колой, откидывается на кресле и пишет Дриму: «Копы будут минут через пять. Валите».       Фанди знает, что когда-то настанет тот самый момент, и он действительно настаёт. Дрим в растянутой чёрной футболке, рядом с ним стоит перерождённый Уилбур в длинном распахнутом пальто, хипстерской шапке и перчатках без пальцев. Он оброс щетиной, его щенячий взгляд давно потускнел. Он больше не похож на того милого парня с гитарой, сидящего на фоне величественных елей. Уилл смотрит молча, смотрит злобно, он окидывает Фанди и Ранбу таким оценивающим взглядом, будто они просто куски мяса на прилавке. Потом кивает Дриму, и они снова уходят на поиски приключений. Ранбу всё реже возвращается домой, он избегает Уилла всеми возможными способами, он даже больше не разговаривает с Фанди. Фанди же старается без необходимости не выходить из своей комнаты, теперь они с Дримом общаются только по СМС. Это унизительно, если честно, но им банально невыгодно пересекаться с Уиллом. У них свои причины бояться его. И Дрим, пожалуй, главная из них.       Неприятно это признавать, но вся жизнь состоит из случайностей. Фанди случайно забывает набрать побольше еды на ночь, пьяный Уилл случайно возвращается чуть раньше обычного. Они встречаются на кухне: у Фанди в руках куча пакетов с чипсами и упаковок с печеньем, а Уилл, смотря на него, в недоумении замирает в проходе. Они нечасто пересекались, они никогда не разговаривали. Уилл слишком занят Дримом, собой, своим лучшим другом Томасом Саймонсом и разборками с отцом-отшельником. Он слишком занят разрушением собственной жизни, и этому новому Уиллу не нужен Фанди. Этому новому Уиллу никто не нужен. Но, вопреки этому, Уилл проходит в кухню, он садится за стол и по-щенячьи смотрит на Фанди. Тот пытается уйти, только вся еда в итоге как-то сама собой раскладывается по столу. Фанди молча предлагает Уиллу упаковку Орео. Уилл молча ест печенье и смотрит на своё размытое отражение в стальной дверце холодильника.       — Прости, наверное, в первую встречу я выглядел не очень-то дружелюбно. Тогда выдался далеко не самый лучший день на свете. — Он неловко усмехается, а потом снова замолкает. Думает, о чём-то беспокоится. — А Дрим… он всегда такой?       — Какой? — Фанди открывает чипсы и, честно говоря, в этот момент собеседник ему совершенно безразличен.       — Ну, знаешь, такой. — Уилл делает неоднозначный жест рукой, а потом качает головой. Очевидно, ему уже банально не с кем поговорить. Это грустно. Фанди, наверное, лучше всех на свете понимает его. Теперь это вдвойне грустно.       — Он чокнутый, Уилл, — слишком уж честно и резко отвечает он. Переводит взгляд на Уилла, и тот явно ожидает продолжения мысли. Только вот ему нельзя ничего знать. — Но, скажу тебе по секрету, лучше не забивай голову, чувак. Помоги мне отнести еду в комнату, и мы устроим марафон Доктора Кто.       — Круто. Мне нравится Доктор Кто. — Уилл поджимает губы, встаёт со стула и берёт несколько пачек чипсов. Фанди хочет ответить: «Я знаю». Но он молча берёт печенье. Он закрывает за собой дверь. ***       Фанди сидит за пластиковым столиком с белым зонтиком. Прохладный ветер мягко целует его в щеку и медленно перебирает волосы, пока он ест картошку фри с кетчупом и чувствует себя почти счастливым. Дрим никогда в жизни не купил бы ему картошку, Дрим никогда в жизни не пошёл бы с ним в КФС и, уж тем более, Дрим никогда в жизни не стал бы обсуждать с ним Доктора Кто. Уилл сидит рядом, он бурчит на проезжающие машины, ест мороженое с брауни и бананом и читает какие-то дурацкие хэдканоны с Тамблера. Они почти синхронно фыркают на гиперактивных девочек-фанаток. Больше всего им обоим нравится, пожалуй, Десятый Доктор. Они сошлись во мнении, что его сюжет был самым сбалансированным по части драмы и комедии, да и в целом он просто духовно близок им. Потерянный парень, оставшийся в полном одиночестве против всего мира и отчаянно пытающийся хоть как-то держаться на плаву. Правда, у всех свои методы.       — А ты вообще часто гуляешь? — Уилл откладывает телефон. Лёгким движением поправляет волосы так, чтобы они не лезли в глаза. Продолжает свою мысль: — Этот парень в маске…       — Ранбу, — с важным видом вставляет Фанди.       — Да, Ранбу. — Уилл щёлкает пальцами. — Он вообще почти дома не появляется, а ты почти из дома не выходишь. Это у вас фишка такая? Вы жребий тянули или вроде того?       — Я очень занятой парень, Уилл. — Фанди складывает руки на груди и откидывается на спинку пластикового стула, о чём почти сразу жалеет. Только чудом ему удаётся сохранить и лицо, и равновесие. — У меня нет времени на эти твои прогулки. — Он кривит комичную гримасу отвращения.       — Ох, простите, мистер Фанди, больше не смею оскорблять вас этими своими прогулками. — Уилл примирительно поднимает ладони в воздух, а потом обворожительно улыбается. Фанди, кажется, понимает, что Дрим в нём нашёл. По крайней мере, старается делать вид, что Дрим нашёл в нём что-то большее, чем жертву для бессмысленной мести. — Но вообще, я серьёзно. Тебе нужно чаще гулять.       — Ладно. — Фанди пожимает плечами и возвращается к своей картошке. Проще согласиться, чем сказать правду. Проще уступить, чем начинать войну.       Они сидят ещё некоторое время, вдруг Уиллу что-то пишет его лучший друг Томми. Уилл выключает телефон и с мрачным видом допивает спрайт. Должно быть, он чувствует себя виноватым. Должно быть, он чувствует, что поступает неправильно, но уже не может иначе. С Дримом всегда так. Его египетское солнце ослепляет, оставляет ожоги на израненной коже; оно доводит тебя до морального и физического изнурения, ты уже не чувствуешь ни боли, ни голода, ни усталости. Ты видишь перед собой только великую пирамиду, пока его мягкий голос шепчет молитвы тебе на ухо. Он говорит, что ты молодец. Ты делаешь всё правильно. Ты самый прекрасный человек на свете. Дрим любит тебя. Дрим сделает всё, что ты только пожелаешь. А ты из благодарности строишь его пирамиду, потому что это кажется необходимым. Потому что ты думаешь, что должен ему за его доброту. Правда в том, что нет никакой доброты, но ты понимаешь это слишком поздно, если вообще понимаешь. Иногда Фанди думает, что Шлатт самый настоящий счастливчик. А потом понимает, что он слишком умён, чтобы быть счастливчиком.       Уилл чертовски высокий для романтичной мечты любой девчонки, он чертовски шумный для скромного паренька из леса и чертовски изобретателен в ругательствах для человека, который по-джентльменски открывает дверь любой приятной даме. Он крутой — и Фанди не может этого не признать. С ним весело — и этого Фанди тоже не может не признать. Фанди показывает Уиллу, как нужно правильно воровать кошельки, а потом, когда его метод доказывает свою несостоятельность, им приходится бежать почти целый квартал. И они смеются на всю улицу; они смеются до слёз и боли в груди. У Фанди никогда не было друзей, но в этот момент он сам лезет обниматься. И ощущается это так естественно, будто он делал это уже миллионы и миллиарды раз. Уилл в эйфории почти поднимает его над землёй, а потом они приваливаются к стене и пытаются отдышаться. Фанди показывает Уиллу добытый кошелёк, тот восторженно выкрикивает: «Да иди ты!», — а потом они отправляются покупать сувениры. Уилл берёт розовые браслетики дружбы и, включив свадебную музыку, торжественно надевает сначала на руку Фанди, а потом на свою. И всё это время он смеётся. У него ужасно заразительный смех.       Наверное, они могут гулять всю ночь, весь следующий день, всю оставшуюся жизнь. Просто говорить ни о чём, заниматься мелким хулиганством и делать вид, что в мире нет проблем страшнее, чем осуждающий взгляд какой-то старухи и надвигающееся глобальное потепление. К несчастью, это невозможно. К несчастью, вся жизнь состоит из случайностей. Однажды один глупец случайно попал в ловушку и едва не поплатился за это жизнью. Его случайно спас Мистер Безликий, и он поплатился жизнью уже за это. На улице постепенно холодает, темнеет, в домах загораются жёлтые огни. Уилл без умолку трещит о чём-то и напоминает при этом ходячую статью из Википедии, а у Фанди медленно нарастает звон в ушах. Он не хочет прерывать Уилла. Уилл так счастлив в это мгновение, он банально этого не заслуживает. И они проходят ещё несколько шагов, несколько десятков шагов, но, в конце концов, Фанди уже действительно не может идти дальше. Он мёртвой хваткой вцепляется в Уилла. Он знает, что это ещё не конец, но чувствует холодные пальцы, смыкающиеся вокруг шеи. Это галлюцинации. Фанди закрывает глаза. Этого больше не существует.       Уилл не поддаётся панике, он действует удивительно разумно. Он делает цепочку логичных выводов — Фанди даже в почти бессознательном состоянии может представить эти лампочки, загорающиеся над его головой. Уилл тащит его на себе, не позволяет ему отключиться и постоянно что-то тараторит. Фанди может думать лишь о том, что, наверное, он со стороны выглядит просто ужасно пьяным. И это довольно забавно, наверное, но для Уилла явно не забавно. Он скучный, он слишком серьёзный и он всё ещё чертовски крутой. Из-за трясущихся рук ключи долго не хотят попадать в замок, но, в конце концов, это всё-таки происходит. Уилл не позволяет Фанди лечь прямо на полу в коридоре. Тыльной стороной ладони хлопает его по щеке и тащит вглубь квартиры. Вдруг что-то происходит, он останавливается, оставляет Фанди у стены. Отходит, но Фанди всё равно упрямо плетётся прямо за ним. На полу в кухне лежит Ранбу. Очевидно, очередного глупца настигли неприятные случайности.       — Слабак! — едва стоя на своих двоих, злобно выкрикивает Фанди. Уилл, стоящий на коленях и неумело проверяющий пульс, оглядывается на него как на умалишённого. Фанди маниакально смеётся. А потом и его наконец настигает заслуженная карма. ***       — В детстве мне нравилось топить муравьёв. — Уилл отпивает пива, передаёт бутылку Ранбу. Они, разложив одеяла, сидят на полу, пока Фанди самозабвенно стучит по клавишам, но, иногда поглядывая на них поверх монитора, всё равно будто бы участвует в разговоре. — Я находил в лесу эти, знаете, здоровенные муравейники, — Руками Уилл обрисовывает очертания пирамиды. — а потом приносил из дома ведро. Заливал водой их подземные ходы. Остальное добивал ногами. — Уилл на ходу снимает очки и, дыхнув, протирает футболкой. Придирчиво рассматривает их на свету и снова надевает. — Это довольно увлекательно, если честно. Муравьи легче воды, они всегда плавают на поверхности. На земле грязный Стикс несёт трупы и обломки, пока под землёй погибает целая цивилизация. Поэтично в каком-то смысле.       — То есть, ты в детстве устраивал муравьям чёртово Миссипи девяносто третьего года? — Ранбу приспускает маску и делает глоток пива. — Ты самый настоящий муравьиный Гитлер, приятель. — Он усмехается и передаёт бутылку обратно.       — Ой, да ладно. Это весело… в каком-то смысле. — Уилл повторяет его усмешку и принимает бутылку. — Мне нечем было заняться, и я почти всё время проводил в лесу. В доме даже грёбаного кабельного не было! — Он делает возмущённый жест руками, пиво едва не проливается на одеяла. — Фил только чудом уговорил Алекса инет провести, и то это случилось, когда мне было уже лет тринадцать. — Он наконец делает глоток, потом задумчиво стучит горлышком по губам. — Фил очень любит животных. Вообще всех. Поэтому моё хобби ему никакой радости не приносило. Как-то раз я пообещал ему, что больше так не буду.       — И что, сдержал обещание? — Бровь Ранбу чуть приподнимается над оправой солнцезащитных очков.       — В каком-то смысле. — Уилл возвращает бутылку и драматично поправляет кудрявую чёлку. — Я просто перестал ему об этом рассказывать.       — Умно, — как бы между делом бросает Фанди. Это не останавливает работу даже на секунду. Пьяный Шлатт, сев за руль, сбил какую-то молодую девчонку, а теперь надо замять это как можно быстрее. Дрим занят своим делом, Фанди занят своим. Они иногда перебрасываются короткими сообщениями, пока Ранбу и Уилл на фоне делятся истоками своих садистских наклонностей. Лучшая ночь в жизни, хотя от пива Фанди тоже бы не отказался. — Самый надёжный способ избавиться от гиперопекающего папаши — послать его нахер.       — Фил не был гиперопекающим папашей, — удивительно спокойно возражает Уилл. — Скорее наоборот, я бы даже сказал.       — Ты называешь отца по имени? — Ранбу хочет отпить из бутылки, но резко меняет планы и небрежно качает ей в воздухе. — У вас двоих всё настолько плохо?       — Он мне не отец, — почти уверенно отвечает Уилл, но потом задумчиво отводит взгляд. — Я так думаю. — Пожимает плечами. — В общем, это долгая история. — И, в конце концов, устало трёт лицо рукой. Ранбу понятливый, ему этого вполне хватает. Он молча отпивает пива.       — Фанди, тебе долго ещё Пентагон взламывать? — снова всучив бутылку Уиллу, он оперативно переводит тему и, подложив руку под голову, поудобнее устраивается на полу.       — Чувак, я не взламываю Пентагон. Это уже давно не мой уровень, — деловым тоном отвечает Фанди. Собеседники почти синхронно фыркают. — Я скоро закончу. — Он продолжает стучать по клавишам, но всё-таки останавливается на секунду и даже отрывается от монитора. — А вы что, уже соскучились по мне, девчонки?       — Просто безумно. — Уилл усмехается, кидает в него пачку чипсов и, подражая Ранбу, полноценно ложится на одеяла. — Жить без тебя не можем, дорогой. Изнываем от тоски по тебе.       — О да-а-а, — мученически протягивает Ранбу, а потом добавляет: — Умираем от недостатка Фанди в организме. — После чего они начинают совершенно бесстыдно гоготать. Фанди в ответ только глаза закатывает.       Они ещё некоторое время пытаются раскручивать это своими недошутками и перефлиртом, но в конце концов успокаиваются и находят какую-то новую тему для бессмысленной болтовни. Слегка задевают политику, потом переходят на кино, а с кино разговор плавно перетекает в плоскость обсуждения музыки. Уилл делится своими энциклопедическими знаниями о некоторых европейских группах, Ранбу важно кивает и с чрезвычайно серьёзным и задумчивым видом глушит пиво. Фанди отписывает Дриму краткий отчёт о проделанной работе, а потом просто наслаждается спокойным голосом и абсолютно бесполезными фактами о музыке и музыкантах, которых он не слышал ни разу за всю свою проклятую жизнь. Потом Ранбу невзначай упоминает о том, что Фанди вообще-то отлично играет на синтезаторе. Если честно, Фанди в этот момент ужасно хочет его убить. Он пытается сделать вид, что всё ещё неописуемо занят, но Уилл настойчиво просит сыграть хоть что-нибудь. А Ранбу в это время молча допивает пиво. Чёртов хитрец.       — Дрим не любит, когда я играю, поэтому я и стараюсь этого не делать. — Фанди выключает ноутбук и убирает его на место. Теперь он в нерешительности замирает у стола.       — Дрима здесь нет, — продолжает настаивать Уилл. — Дорогой, ну покажи своим девчонкам свой о-о-огромный тала-а-ант. — Они с Ранбу снова гогочут. — Да ладно тебе, Фанди. Я уверен, что ты просто охренительно крут.       — Он действительно охренительно крут, — поддерживает мистер хитрец, хотя его пиво уже очевидно закончилось. — Но ещё он охренительно стеснительный когда не надо.       — Зачем стесняться того, что ты охренительно крут, Фанди? — Уилл неуклюже принимает сидячее положение. — Романтизируй свою жизнь, брат мой! Переверни подушку холодной стороной, прими холодный душ и пойми уже наконец, что ты хозяин своей жизни! — Голосом дорогущего, но абсолютно бесполезного коуча произносит он. Фанди фыркает. Уилл даже представить себе не может, насколько он заблуждается.       — Ладно. Я сыграю один раз, а потом мы навсегда закроем эту тему. — Со стороны одеял доносится довольный гул и жидкие аплодисменты.       Однажды в Техасе, когда они со Шлаттом от скуки листают товары в интернет-магазинах и шутят над резиновыми куклами и прибамбасами для БДСМ, Фанди случайно натыкается на синтезатор, который продают буквально за бесценок. Он уж точно не фанат музыки, ему совершенно нечем заняться, а ещё он в шутку случайно рассказывает Шлатту о своей невероятно быстрой обучаемости. Они заказывают синтезатор и устраивают пари. Фанди должен за пару недель с нуля научиться виртуозно играть на чёртовой дешманской клаве с Амазона. Все последующие годы Дрим сотни и тысячи раз грозится выкинуть этот синтезатор. Начинает казаться, что он вполне искренне его ненавидит, но, очевидно, он находит в этом очередную почву для манипуляций. Дрим считает, что эта клава что-то значит для Фанди. Правда в том, что она значит для него столько же, сколько ноут, который тот действительно выкинул. Столько же, сколько та прикольная коробка, которую тот действительно сжёг. Столько же, сколько разбитый телевизор, сломанный телефон или скормленные енотам хлопья. Фанди плевать. Всегда было и всегда будет.       Он не хвастается навыками перед Ранбу. Просто говорит, как есть: «Я Фанди, я отлично разбираюсь в программировании, умею играть на синтезаторе и немного знаю голландский, потому что это мой родной язык, который я вообще-то почти забыл». Не так буквально, конечно, но в общих чертах. Потом он рассказывает историю этой клавы с Амазона и играет парочку импровизаций. Ранбу милый парень, он тоже начинает считать, что синтезатор что-то значит для Фанди; некоторое время пытается придумать, как отвлечь от него Дрима. В итоге они прячут клаву под покрывалом, кладут на неё книжки и журналы. Дружно делают вид, что такой маскировки вполне достаточно. До этого прекрасного дня они больше это не обсуждают, они никогда больше не касаются музыки в своих разговорах. Однако рядом с Уиллом слишком сложно не касаться музыки. Фанди сметает всё с синтезатора и кидает на пол пыльное покрывало. Он уже знает, что сыграть. Его маленькая гордость.       — Я же знаю эту песню? — Уилл слушает молча примерно до середины, а потом вскакивает с пола и начинает ходить по комнате кругами. Он щёлкает пальцами в такт. Он берёт стул и садится рядом с Фанди, внимательно наблюдает за движениями рук, будто это действительно поможет ему вспомнить.       — Нужна подсказка? — почти издевательски спрашивает Ранбу, но Уилл только пренебрежительно машет рукой в его сторону. Фанди усмехается, но всё ещё молчит. Лучше не отвлекаться.       — Та-та-та, — под нос бубнит Уилл. — Чёрт! — Он снова вскакивает. — Это Ходячий замок! — Ранбу, выполняя роль зрительного зала на телешоу, лениво аплодирует. Фанди кивает. — Это полная круть, братан. Ты крут, братан! — Уилл смеётся. Он действительно восхищён.       Он рассказывает о том, что тоже немного умеет играть. Через мгновение добавляет, что, на самом деле, это просто баловство по сравнению с мастерством Фанди. Говорит, что ещё его друг Томми отлично играет, и что они как-то даже пытались вместе сыграть на одной клаве, но Уиллу откровенно не хватило навыка. Говорит, что гитара ему даётся гораздо лучше и, может, как-нибудь он привезёт из дома в лесу свою акустическую малышку и обязательно споёт что-нибудь. Фанди слушает с важным видом и снова прячет синтезатор под покрывало, раскладывает на нём книжки и журналы. Ранбу всё это время подозрительно молчит, он крайне увлечённо с кем-то переписывается. Может, он и не рассказывал Фанди абсолютно ничего о своей жизни вне дома, но Фанди всё равно знает очень многое. Конечно же, лишь потому, что ему ужасно, просто невыносимо скучно. У милого парня Ранбу есть милый парень-дислексик Тоби, и Фанди пару раз даже читал их переписки. Он постоянно задаётся вопросом о том, как они вообще умудряются друг друга понимать, но, наверное, это всё-таки дело привычки. И, естественно, совершенно не дело Фанди.       — Мне надо идти, — нейтрально сообщает Ранбу и поднимается с одеял. — Дела. — Судя по резкой смене настроя, переписывался он всё-таки не с Тоби. Дриму понадобилась тяжёлая артиллерия. Дерьмово.       — Дела? В три ночи? Мужик, ты что, работаешь барменом в гей-клубе? — Уилл указывает на него горлышком новой бутылки пива. — Если отваливаешь спать, то можешь сказать об этом прямым текстом. Мы почти не будем тебя стебать.       — В три часа ночи из дел у меня может быть только убийство людей, Уилбур, —спокойно отвечает Ранбу, чем вызывает у Уилла лишь справедливую усмешку. А Фанди белеет на пару тонов и благодарит всех известных богов за то, что никто в здравом уме не воспринял бы такое признание серьёзно. — И вообще, знаешь, если мы вдруг встретимся на улице, в магазине, в кафе — где угодно вне стен этой чёртовой квартиры — не подходи ко мне. Не говори со мной. Не порть мне жизнь и не порть себе день, приятель. Это никому из нас не нужно.       Уилл даже не находит, что ответить на такое, а Ранбу уходит по своим ночным делам. Наверное, Уилл теперь думает, что его послали нахер. Наверное, он пытается понять, что сделал не так, но проблема же не в нём. Проблема всегда в Дриме. Фанди хлопает его по плечу, говорит не обращать внимания, но Уилл от шока уже не отойдёт. Он неуверенно желает приятных снов и запирается в своей комнате, чтобы, видимо, всю оставшуюся ночь грызть себя ни за что. Фанди делает бутерброды, открывает Колу, пишет Ранбу: «Какого хера? Чувак, ты не можешь просто сказать что-то такое и уйти». Ранбу отвечает: «Удивительно, но именно это я и сделал. Шокирует, не правда ли?». Фанди пишет: «Если Дрим об этом узнает, он башку тебе оторвёт». В ответ приходит только: «Да плевать». Фанди усмехается. Правда в том, что Тобиас Смит близкий друг Томаса Саймонса. Правда в том, что Ранбу из-за этого факта чертовски боится однажды пересечься с Уиллом. Правда в том, что Ранбу, в отличии от Уилла, искренне боится уничтожить свою вторую, «идеальную» жизнь. И всё это Фанди знает. И всё это знает Дрим. И всё это, так или иначе, часть великой пирамиды, а Ранбу только что едва всё не просрал. Фанди мог бы настучать Дриму, но он откусывает бутерброд и запивает его Колой. ***       У Дрима комплекс Бога. Всё на свете либо идёт по его сценарию, либо приводит его в бешенство. Сам по себе, в вакууме, он умён, довольно прагматичен, рационален и чрезвычайно хитёр. Он что-то придумывает и находит тех, кто будет делать это за него. Его планы всегда продуманы до мелочей, но, подобно христианскому Богу, Дрим слишком эгоцентричен, слишком зациклен на самом себе. Обычно это мешает ему учитывать такую маленькую деталь, как людская свобода воли. В итоге какая-нибудь непослушная шестерёнка выпадает из механизма, и весь слаженный механизм разваливается. Тогда Дриму приходится превращаться из стороннего наблюдателя в механика. Он надевает на себя личину друга, переговорщика, торгаша или становится острым карающим мечом. Однако необходимо помнить, что проблема всегда в Дриме. В вакууме он идеален, в вакууме он действительно Бог. Но стоит планам начать разваливаться, и он впадает в настоящее безумие. Вместо того, чтобы исправить свои ошибки, он зачастую делает только хуже. Фанди знает это. Фанди обожает это. Его любимое телешоу после шоу Шлатта.       — Назови мне три причины не убивать тебя, — холодно произносит Дрим. Он стоит вплотную, его горячее дыхание касается шеи. Кинжал в его руках, должно быть, отражает тусклый свет из окна.       — Я тебе полезен? — Фанди знает, чем это кончится. Все поджилки дрожат от страха, но он не позволяет лишнего, не позволяет ошибиться. Лучше уж смотреть в лицо смерти с гордо поднятой головой, чем умолять о спасении. Однажды Фанди уже умолял, и вот куда это его привело.       — Нет. — Дыхание Дрима учащается. Это дерьмо, наверное, его безумно заводит.       — Тогда у меня больше нет предположений. — Фанди чувствует, как потеют ладони и трясутся руки; ощущает острую потребность бежать от опасности, но капкан уже захлопнулся для них обоих. — Раз уж ты всё равно убьёшь меня, то я напоследок хотя бы скажу тебе правду. — Он заглядывает Дриму прямо в глаза. — Твой план дерьмо, Дрим.       — Спасибо за ваш отзыв, он очень ценен для нас. — Он всё ещё старается держать себя под контролем, но он в ярости. И это заводит уже Фанди, но он никогда не признается вслух. Не в этой жизни, по крайней мере.       Умирать чертовски больно, чертовски страшно — в итоге именно настолько паршиво, насколько Фанди себе и представлял все эти годы. Кинжал острый, а Дрим сильный и быстрый. Он наносит несколько ударов в живот, от боли подкашиваются ноги и темнеет перед глазами. Фанди падает на пол, Дрим неподвижно стоит над ним и молча смотрит прямо в лицо. У Дрима комплекс Бога. Он всегда хочет видеть результаты своих трудов. Фанди же тратит оставшееся время на осознание собственной никчёмности и бесхребетности, на погружение в пучину первобытного ужаса перед неизбежным. Сами по себе наворачиваются слёзы, пока по полу растекается кровавая лужа и непременно портит собой ковёр. Становится холодно; остаётся только закрыть глаза и уже в последний раз представить, что ничего этого не существует. По ощущениям проходит всего секунда, прежде чем Фанди снова открывает глаза. Страх никуда не отступает — он всё ещё на грани паники — но вся остальная ситуация уже кардинально изменилась. На пороге комнаты стоит Уилл, и Фанди сразу же всё понимает. Пора наконец осознать, что ты хозяин своей проклятой жизни.       — Уилл! — Фанди пытается подняться, но дрожащие руки скользят на крови. Всё ещё тёплой бордовой крови, и это почти мерзко, но недостаточно мерзко. — Я в порядке! Всё отлично! — На лице Уилла огромными неоновыми буквами написано: «Всё Не Отлично». Дрим берёт Фанди за шкирку и поднимает с пола. — Мы немного повздорили, но сейчас всё нормально.       — Да-а, — беззаботно протягивает Дрим и хлопает Фанди по плечу. — У нас возникло небольшое недопонимание.       У Дрима все руки в крови Фанди, а сам Фанди почти весь в своей же крови. Наверное, это совсем не выглядит «небольшим недопониманием». Наверное, это выглядит чёртовым убийством, которым, впрочем, и является, но если нет трупа — нет и убийства. Уилл и Шлатт считают Дрима Богом потому, что воскрешение мёртвых — самая малая часть того, на что он вообще способен. Быть может, при большом желании он мог бы остановить все войны, накормить всех голодных и предотвратить глобальное потепление. Вместо этого он из-за самой банальной ревности вспарывает брюхо своему сожителю, а потом оживляет его, чтобы не расстроить того другого сожителя, в которого он вроде как «влюблён». Не очень-то божественно, не находишь? Хотя, на самом деле, если внимательно прочитаешь Библию, то сразу же поймёшь, что Дрим ни разу так и не вышел из роли. Фанди обожает это. А ещё он обожает то, как Уилл убегает и захлопывает за собой дверь, а на нечётком лице Дрима на целую секунду застывает выражение осознания. Осознания того, что он только что всё просрал.       — Я поговорю с ним. — Рука на плече сжимается, и тогда Фанди приходится перевести взгляд на Дрима. — Ты серьёзно думаешь, что он будет слушать тебя в этой ситуации? — Кровь на ладонях и на лице начинает медленно засыхать, стягивать кожу. Мерзко, но недостаточно мерзко. — Я жертва. Только я могу оправдать тебя.       И Дрим в ответ молчит, но его рука нехотя разжимается. Он в ярости, но он знает, что ничего не может сделать. Это лишь сильнее его злит, но он всё равно отступает. Фанди берёт телефон с тумбочки и уходит на кухню. Он делает бутерброды и открывает Колу. Все предметы, к которым он для этого прикасается, теперь в крови, но ему это совершенно безразлично. Он пишет Уиллу: «Знаю, выглядело немного неоднозначно, но, чувак, всё правда не так плохо». Уилл в ответ начинает записывать голосовое сообщение, а Фанди отпивает Колы. Он думает о том, что дрожащими окровавленными руками не очень-то удобно тыкать кнопки на сенсорном экране, но в ожидании продолжает листать ленту Твиттера. Он лайкает пост с новостями о новых выборах в парламент, который репостнул Шлатт. Лайкает милое видео с котятами, которое перед смертью репостнула та сбитая девушка. Лайкает фото Тоби и Томми, которое лайкнул Ранбу. Дрим в это время решает заняться уборкой в комнате и, наверное, теперь он всё-таки выкинет синтезатор. Почти печально.       — Что значит «не так плохо», Фанди? — В голосе Уилла смешиваются шок и бессильная ярость. Наверное, его трясёт. Наверное, он бродит туда-сюда по тротуару, потому что ему нужно что-то делать, иначе он банально сойдёт с ума. — Дрим тебя убил, блять. Грёбаным ножом. Там везде кровь. ВЕЗДЕ КРОВЬ! — Он переходит на практически животный вой. Он замолкает, слышно только щелчки светофоров и проезжающие рядом машины. Потом слышно рваное дыхание. — Я вызову такси. Я вернусь в общагу и расскажу всё Томми. Если он не сдаст меня в дурку, то мы что-нибудь придумаем. — Снова дыхание. — Пожалуйста, я умоляю тебя, поехали со мной. Я знаю, что ты скажешь, но ты сам говорил, что он чокнутый. Фанди, пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. — На судорожном шёпоте сообщение наконец обрывается.       — Ты сказал Уиллу, что я чокнутый? — Дрим в жёлтых резиновых перчатках заходит в кухню с ведром кровавой воды. Он мог бы навести чистоту щелчком пальцев, но это недостаточно эффектно. В этом нет урока, в этом нет драмы.       — Может быть, а может быть и нет, — безразлично бросает Фанди и откусывает бутерброд. Металлический привкус добавляет ему особый шарм. — Даже если так, то что ты сделаешь? Убьёшь меня второй раз? — Дрим демонстративно выливает воду в раковину. Фанди отвечает Уиллу: «Удачи, чувак. Она тебе понадобится». ***       Флорис смотрит на Дрима. Дрим смотрит в затылок водителю. Ночной Лондон за окном становится прекрасным фоном для нечёткого профиля, иногда отбрасывает на него тёплый свет фонарей. У Дрима комплекс Бога, но это общеизвестный факт. Дрим никому не доверяет, он никому не рассказывает детали своего плана, он никогда не говорит по душам и никогда не подпускает к себе слишком близко. Дрим параноик. Никто не знает Дрима так, как его знает Флорис. Флорис не знает, как Дрим выглядит; не знает, какого цвета его радужка; не знает, какая еда ему нравится и любит ли он музыку. Но Флорис тень Дрима, Флорис его глаза, его руки, его тревожный ночной гость, его обсессия на краю сознания. Они, кажется, уже не могут существовать друг без друга; они, кажется, стали чем-то единым, превратились в уродливого сиамского близнеца. Они паразиты друг друга. Они стервятники, клюющие плоть друг друга. Флорис хочет попробовать Дрима на вкус. Хочет наткнуться пальцами на его тёплые кишки.       — Я соврал, — спокойно говорит Флорис. — Я не питаю к тебе ненависти. — Дрим медленно переводит на него взгляд. Свет сутулых фонарей отражается в мутных глазах ненастоящего цвета свежескошенной травы.       — И что же ты питаешь ко мне? — холодно произносит он. Флорис хмыкает, поправляет ворот чужой рубашки. Приближается лицом к лицу и демонстративно щёлкает зубами.       — Много чего. — Дрим отворачивается к окну. Правда в том, что на каждого хищника найдётся хищник крупнее. ***       Томми, Тоби и Ранбу придумывают план спасения Уилла и, согласно переписанному сценарию Дрима, втягивают в него ещё и лесных жителей Филиппа и Александра. Происходит семейное воссоединение, все вместе дружненько готовят расправу над Дримом. И всё это время Уилл пишет Фанди, он пытается заручиться его поддержкой, пытается завербовать его как двойного агента, потому что от Ранбу в этом деле нет никакого толку. Ранбу по условиям их договора не может врать Дриму, он всегда рассказывает всё и обо всех. Не очень легко и приятно нападать на кого-то, если этот кто-то знает о ваших намерениях. Фанди не отвечает Уиллу. У них с Ранбу свой план, свои обязательства, свои договоры. Уилл славный малый, но мир не крутится вокруг него одного. Жаль только, что бедный Дрим забыл об этом уже, кажется, целую жизнь назад.       Без маски и очков Ранбу ещё более милый парень. Он ужасно высокий, на фоне Томми и Тоби он выглядит настоящим Голиафом, но с Уиллом они примерно одного роста. Фанди стоит рядом с Дримом. Они молча наблюдают за компашкой революционеров со второго этажа того самого торгового центра. Ранбу притворщик, игрок, это в его плавных движениях, в его манере ведущего прогноза погоды. Он делает вид, что ничего не происходит. Условия договора таковы, что Ранбу действительно живёт двумя жизнями: в руках Дрима он катана или рыцарский меч, но стоит ему освободиться от пут, и он уже обычный парень. Он твой сосед, приятель из ораторского кружка или случайный прохожий. Он будто бы забывает, что делает для Дрима. Раб будто бы забывает, чей он раб. Но стоит Дриму поманить его пальцем, и Ранбу вытаскивает из сумки нож. Он хватает Томми за светлые волосы и резким движением перерезает горло. Тоби от шока теряет дар речи, он отшатывается и падает. Уилл молча поднимает голову и смотрит на Дрима. Ранбу передаёт ему нож.       — Дрим, — почти ласковым тоном произносит Уилл, а потом подносит нож к собственной глотке. — Верни Томми, дерьма ты кусок. — Тоби тем временем неотрывно смотрит на Ранбу. Он выглядит щенком, которого пытались утопить, но на середине процесса вдруг вытащили из пруда. Он понятия не имеет, что ему теперь делать, но рефлекторно хватает воздух ртом. — Иначе, клянусь, я убью себя! Я УБЬЮ СЕБЯ, ДРИМ! — Слова Уилла превращаются в рёв, отражаются от остатков стен.       — Зачем же так радикально, Уилбур? Неужели Томми действительно стоит того? — Дрим совершенно спокоен, даже слегка кокетлив. Он почти ложится на пластиковые перила. — Если уж ты так любишь своего друга, я предлагаю тебе обмен. — Дрим лениво сгибает руку в локте, указывает большим пальцем на Фанди, стоящего чуть позади. — Его шкура. — Потом всё также медленно разгибает руку, направляет указательный палец в сторону Томми. — На его шкуру.       — Я не шучу. — Голос Уилла холоднее арктических льдов. Это совершенно точно не блеф, но Дриму плевать. Всё идёт по его сценарию.       — Я тоже. — Он сдержанно улыбается, подпирает щеку кулаком. — У всего есть цена. — Вдруг он встаёт прямо, сквозь дыру в потолке задумчиво вглядывается в серое небо. — Либо Томми, либо Фанди, а если ты убьёшь себя, то я убью всех остальных. — Он вновь опускает взгляд на первый этаж, театрально ахает. — Посмотри на бедного Тоби, Уилл! Вы что, не сказали ему? Вы что, не предупредили его? Какие вы после этого друзья? — Он делает паузу, округляет глаза и прикрывает рот рукой. — Вы и Томми, должно быть, не сказали. Вы зарезали его, будто он какая-то свинья на бойне. Вы отвратительны!       — Уилл. — Фанди наконец подходит к перилам. Уилл нехотя переводит на него взгляд. Ранбу всё ещё смотрит в пол. Тоби смотрит на Ранбу. Пустые глаза Томми ищут настоящего Бога в сером небе. — Выбирай Томми.       — Каков герой! — Дрим обеими руками указывает на Фанди, потом снова указывает на Уилла. — Давай, Уилбур, обменяй же несчастную свинку на того, кто действительно знал, на что он идёт! Восстанови чёртову вселенскую справедливость! Хоть раз в жизни побудь хорошим другом для Томми!       — Я не собираюсь выбирать, чёрт тебя подери. Не тебе ставить мне условия. — Фанди думает, что Уилл заигрался в храброго героя и убийцу богов. Фанди снимает кроссовок и кидает его в Уилла. Тот едва уворачивается, а от ножа у него на шее остаётся тонкая красная полоса.       — Никто тебя не спрашивал. Заткнись и выбирай Томми, — строгим тоном бросает Фанди. Ранбу поднимает на него взгляд и едва заметно качает головой. — Дрим прав. Я знал, на что иду. И я пойду до конца.       Умирать второй раз не очень-то и страшно. Как однажды сказал Ранбу: «Если смерть не становится концом, тогда ни у чего уже нет конца». Знаешь, на самом деле, он не такой уж и милый парень. Такие как он буквально рождены для того, чтобы убивать таких как Дрим, Фанди и Уилл. Александр, друг отца Уилла, тоже когда-то занимался охотой и, должно быть, он был крайне разочарован, когда узнал, что его брат по оружию заключил сделку с Дримом. Должно быть, в его глазах это всё равно, что дезинсектор, заключивший сделку с тараканами. Впрочем, когда-то и он был таким же дезинсектором, но собственные ошибки почему-то не так сильно бросаются в глаза. Фанди не страшно, потому что он знает, что не умрёт. В этот раз он всё предусмотрел, в этот раз он готов. Условия их сделки с Дримом просты: Дрим не даёт Фанди умереть, а взамен Фанди служит ему до конца своих дней. По идее, Дрим не имеет права убивать Фанди. По идее, в этот раз Дрим идёт нахер. ***       Фил — кроткий мужчина средних лет. У него светлые волосы длинной примерно до подбородка, мягкий голос и невыносимо печальные голубые глаза. Что бы он ни говорил, в его словах звучит многовековая тоска, словно он очень давно потерял что-то безумно важное, и до сих пор не может перестать из-за этого скорбеть. Фил — человек, навсегда застрявший в прошлом. Знаешь, он милый парень, у него в доме всегда есть место для гостей, он всегда выслушает тебя и даст совет или побудет твоей плакательной жилеткой. А сам он не плакал как минимум десяток лет, все его слёзы уже давно высохли. Он живёт в доме в лесу, по утрам кормит птиц и белок, пьёт зелёный чай и читает классические книжки, а по вечерам собирает модели домов или кораблей. Он пытается вырастить сына, но он не создан для этого. Он пытается понять сына, но не понимает его. Он пытается спасти Уилла от внешнего мира, но в итоге — какая ирония — однажды придётся спасать внешний мир от Уилла. И он не справится. Он никогда не справлялся.       — Фил, Макдональдс! — Наверное, Томми слишком весел для человека, только что восставшего из мёртвых. Он прислоняется носом к окну машины и повторяет: — Макдональдс, Фил! Я заслужил чёртов Хэппи Мил! И Колу! — «А лучше что-нибудь покрепче», — думает Фанди, но так и не говорит вслух.       — Уилл, Фанди, что вы думаете насчёт Макдональдса? — Фил смотрит на Уилла сквозь зеркало заднего вида. Уилл же любуется невероятно интересными пейзажами за окном, и мыслями он сейчас, кажется, где-то далеко-далеко, поэтому он лишь безразлично пожимает плечами. Тогда Фил переводит взгляд на Фанди, пытающегося отыскать истину в чёрном пластике приборной панели. Он тоже пожимает плечами. Машина сворачивает на парковку.       Ранбу с Тоби молчат с момента чудесного воскрешения, но всё равно уезжают на одном такси. Уилл же звонит Филу и просит забрать его с друзьями домой, а потом добавляет, что ему невыносимо нужны шарф и чистая футболка. Фил всю дорогу не задаёт вопросов, он просто едет, просто пытается быть дружелюбным, болтая ни о чём с Томми и переключая радио на любимые группы Уилла. Томми — вечное дитя. Он шумный, энергичный, смотрящий на жизнь под каким-то иным углом. Когда он смеётся, его слышит вся улица. Весь мир знает, что у Томми стоят брекеты, потому что он почти не прекращает улыбаться. Можно ненароком подумать, что он идиот, но Фанди всё-таки так не думает. Он думает, что это защитный механизм психики, что Томми пытается так подавить свои страхи, свою неловкость, свои комплексы. Это не плохо само по себе, но со стороны выглядит неестественно. Впрочем, Фанди хотелось рыдать после своей первой смерти, но он листал ленту Твиттера. Томми хочется рыдать после своей первой смерти, но он просит «папу Фила» отвезти его в Макдональдс. Пожалуй, у всех свои методы.       Макдональдс довольно просторный, почти пустой, а его огромные окна так невероятно удобно выходят на дорогу. Фил садит своих детишек за стол, терпеливо слушает все пожелания и наконец уходит заказывать. Томми продолжает трещать ни о чём, Уилл же, почти полностью закутавшись в пальто и шарф, лениво отвечает ему через раз. Фанди смотрит в стол. Фанди достаёт из кармана джинс телефон. По экрану ползёт тонкая трещина, а батарея почти разряжена, но Фанди листает посты в Реддите. Мемы, хакерские истории, просто случайные картинки. В зале звучат только разговоры нескольких посетителей, шум с кухни и бодрый голос Томми. Он рассказывает Уиллу о той девчонке, которая подруга другой девчонки, которая подруга их одногруппницы Сары. Рассказывает о том, как они заговорили возле кампуса. Рассказывает о том, что она назвала Томми забавным и даже согласилась дать свой номер. Говорит, что хочет в среду пригласить её на чашечку кофе прямо после пары философии. Уилл нехотя отвечает, что это здорово. Фанди отрывает взгляд от телефона и несколько секунд смотрит на Томми. Быстро становится некомфортно.       — Хей… эм, тебя же Фанди зовут, да? — Он неловко пытается заполнить возникшую паузу. Наверное, думает, что если заткнётся хоть на секунду, то его башка непременно взорвётся. — Мы как-то даже и не познакомились нормально, хотя ты мне типа… жизнь спас. — Томми усмехается, поднимается со стула и перегинается через стол. Протягивает руку. — Томми Саймонс.       — Фанди. — Звучит довольно холодно, но Фанди всё равно пожимает руку. Томми садится на место. — Просто Фанди.       — Хотел бы я сказать, что много про тебя слышал, но это будет ложью. Уилл в последнее время ведёт себя как драматичная сучка и нихера не рассказывает. — Он толкает Уилла локтём в бок. — Ты полный отстой, Уилл.       — Я не отстой, Томми. — Фил возвращается с подносом в руках, он медленно раскладывает всем еду и напитки: Томми Колу и Хэппи Мил, Уиллу ролл с беконом и мороженое, Фанди картошку с кетчупом. Сам он берёт только капучино. — И не драматичная сучка.       — Йа ни атстой, Томми. — Томми начинает паясничать. Фанди не может сказать, что это звучало похоже на оригинал, но это звучало как минимум забавно. — Дружище, ты сейчас самый большой отстой на свете. — Он скрывает половину лица воротом футболки и продолжает томным голосом: — Я Уилл. Я живу в крутом доме, у меня есть крутой папа и крутой богатый друг папы. Я и сам вообще-то охренительно крутой. Все девчонки в восторге от меня, но никто не понимает мою крутость, поэтому я ухожу в эмо-фазу.       — Это неправда, Томми, — с нажимом отвечает Уилл. — Ты понятия не имеешь, о чём говоришь.       — Ах да! — Томми хлопает себя по лбу. — Конечно! — Он пытается быстро уложить чёлку так, как её обычно укладывает Уилл, а потом снова продолжает томным голосом: — Я непонятая драматичная сучка, поэтому я буду весело откисать и взрывать торговые центры с каким-то конченным чуваком, а потом прибегу к своему другу Томми и буду умолять его спасти мою тупую жопу.       — Просто замолчи, Томми, — сквозь зубы цедит Уилл. Он закрывает лицо рукой, другую сжимает в кулак. Фанди думает лишь о том, что это не его дело. Фил продолжает молча пить кофе.       — Замолчи, Томми? — Раздаётся хриплый смех. — Замолчи, значит? Как ты засунуть язык в жопу, да, Уилл? Может, и убить тебя тогда заодно, а, дружище? — Уилл демонстративно отворачивается в противоположную сторону, рассматривает чрезвычайно интересные однотонные стены. — Ты прав. Ты не драматичная сучка, Уилл. Ты конченный урод. — Томми действительно замолкает. Он громко сюрпает Колу, но хватает его ненадолго, так что он хлопает ладонью по столу и вскакивает со стула. — Мне надо в туалет. Большой парень идёт отлить, не скучайте.       Томми бодро уходит, Уилл остаётся сидеть. Фанди флегматично жуёт картошку и листает Реддит, Фил продолжает упорно игнорировать свои родительские обязанности. Вскоре Уилл не выдерживает и вскакивает вслед за Томми, телефон разряжается, а Фил допивает кофе примерно до половины. Пожалуй, он самый странный папаша из всех, что Фанди встречал за жизнь, но, конечно, нельзя сказать, что он встречал очень многих. Фанди продолжает смотреть в чёрный глянец экрана и есть картошку. Он думает о том, сколько же придётся заплатить за замену стекла. Думает о том, когда он вообще успел разбить телефон. Думает о том, что телефон куплен на деньги Дрима. Одежда куплена на деньги Дрима. Синтезатор, хлеб и сыр, телевизор и ноут — всё куплено на деньги Дрима. У Фанди нет, никогда не было и никогда уже не будет ничего своего. Это грустно, конечно, но недостаточно грустно. Томми с Уиллом сейчас явно грустнее.       — Ты в порядке, друг? — Невыносимо участливо спрашивает Фил. Фанди даже поднимает на него взгляд. — Уилл до сих пор со мной не разговаривает; Томми нужно время, чтобы созреть для разговора. Может быть, хотя бы ты хочешь поговорить?       — Не хочу. — Фанди хочет ответить, что Филу надо было так разнимать своего сыночка и его дружка, а не беспокоиться о нём, но решает об этом промолчать. — Ты слишком добрый для парня, который позволял Уиллу устраивать муравьиный Холокост.       — Возможно, я не позволял бы, если бы Уилл хоть раз спросил разрешения. Но ему не нужно моё разрешение, чтобы что-то делать. — Фил невесело усмехается. — Алекс говорит, что я слишком много ему позволяю.       — И он прав. — Фанди убирает телефон обратно в карман и ворует у Томми Колу. — Без обид, старик. — Он оборачивается, некоторое время смотрит на дверь туалета. — Ставлю десятку, что они ушли плакать.       — Томми — да, а Уилл скорее в ярости что-нибудь разобьёт, чем будет плакать. — Фил пожимает плечами. Пожалуй, он самый странный папаша на свете, но это уже общеизвестный факт. — Я видел Дрима всего раз в жизни, и в этот единственный раз он пытался убить нас с Уиллом. Так что я понимаю Томми.       — А Уилл об этом знает? — Фанди приподнимает бровь, но Фил молча отпивает кофе. Теперь понятно, в кого Уилл такая драматичная сучка.       — Кофе здесь та ещё срань, — совершенно невозмутимо отвечает он и ворует у Томми пару морковных палочек.       — Это Макдональдс, Фил. Здесь всё срань. — Фанди берёт охапку картошки, запихивает её в рот, запивает Колой и откидывается на стуле. Фил хмыкает и, залпом допив кофе, уходит за следующим. ***       Как-то раз Фанди как обычно сидит в своей комнате и смотрит какой-то дурацкий сериальчик с Нетфликса. Он почти лежит на кресле, ест чипсы и стряхивает крошки на пол. Сейчас это не его забота, это забота будущего Фанди, поэтому настоящий Фанди об этом абсолютно не волнуется. Он слышит открывающуюся дверь, краем глаза смотрит на часы. Ранбу снова вернулся посреди ночи. Это совершенно не удивительно, так что он не придаёт этому никакого значения. Сериальчик для Нетфликса вполне типичный: с хорошим продакшеном, неплохим саундтреком и отвратительным сценарием. Фанди смотрит его, потому что ему скучно, а тупость происходящего местами даже веселит. Он запивает чипсы Редбулом, потому что в другой вкладке у него открыты записи камер видеонаблюдения. Программа распознавания лиц ищет какого-то парня, который зачем-то ужасно нужен Дриму. Фанди не спрашивает ничего лишнего, он просто находит в этом повод посмотреть дурацкий сериальчик.       Ранбу тем временем бродит по квартире и занимается своими делами. Он заходит в ванную, проводит там некоторое время, потом уходит на кухню, а через некоторое время снова возвращается в ванную. Ранбу, на самом деле, довольно хороший сосед: если он ходит в магазин, то всегда покупает что-нибудь и для Фанди; если берёт что-то общее, то всегда возвращает это на место; он всегда моет за собой посуду, всегда стучит в дверь и ждёт разрешения, всегда вовремя вытаскивает вещи из стиралки. С ним просто приятно жить под одной крышей. По крайней мере, на фоне Шлатта он действительно кажется настолько идеальным, что хочется найти в этом подвох. Таких людей не бывает. И именно в эту ночь подвох всё-таки обнаруживается. Ранбу просит Фанди помочь. Он зовёт из ванной, но Фанди слышит его только на третий раз. Он ставит сериал на паузу, смахивает все крошки и выходит из комнаты.       — Неловко просить тебя об этом, но мне самому немного неудобно. — Ранбу сидит на краю ванны в одних только классических чёрных брюках. Его кожа бледнее обычного, синяки разных стадий выглядят на ней особенно отвратительно, однако хуже них только свежие ножевые. Порезы неглубокие, но длинные; некоторые Ранбу уже успел зашить. — Я пойму, если ты откажешь.       — Чувак, ты выглядишь просто отвратительно. — Фанди стоит на пороге ванной и, о, боги, как же он не хочет его переступать. На полу валяются остатки когда-то белой рубашки, воняет спиртом и кровью, на раковине стоит поднос со всякой дрянью из аптечки и чёртовым набором для шитья. Фанди мутит.       — Рад, что тебе нравится. Я очень старался. — Ранбу усмехается. Он поднимает правую руку и показывает порез на боку, плавно переходящий на спину. — В общем, это место зашивать самостоятельно не очень-то удобно. Я буду должен тебе до конца жизни, если согласишься.       — Такими темпами жить тебе осталось недолго. — Фанди нехотя переступает порог, медленно подходит к Ранбу и, присев на корточки, внимательнее рассматривает рану. — Это ужасно. Какого хера Дрим ничего с этим не делает?       — Полагаю, причина в том, что ему по большому счёту плевать на меня. И не делай вид, что не знаешь об этом. — Фанди кажется, что Ранбу удивительно спокоен для человека, который может умереть в любую минуту, но он такой всегда и в любых обстоятельствах. Проклятый ведущий прогноза погоды. — Если ты согласен помочь, то возьми, пожалуйста, иголку и нитку с подноса.       — Я даже носки никогда в жизни не зашивал, Ранбу. — Фанди не может оторвать взгляд от раны. Тонкая бледная кожа, кровь и алое мясо. Мерзко, но недостаточно мерзко. — А ты предлагаешь мне себя зашить? Ты в своём уме?       — Я всё тебе объясню, не драматизируй. — Иногда хочется сорвать с него очки и посмотреть ему в глаза, а потом сорвать с него маску и увидеть картину целиком. Понять, что у него тоже есть мимика. Понять, что он самый обычный человек. — Бери иголку с ниткой.       Фанди глубоко вздыхает, устало трёт лицо руками и ненавидит все жизненные решения, которые привели его к этому самому моменту. Он поднимается, подходит к подносу и замирает у него на несколько мгновений. Фанди до сих пор помнит текстуру человеческого мяса, помнит солёный вкус крови и то, как сложно рвать зубами сухожилия. За всю свою новую жизнь он только несколько раз был настолько близок к тому, чтобы вновь прикоснуться к голой плоти. Он не знает, что чувствует на этот счёт. Не знает, что должен чувствовать. Фанди думает лишь о том, что хочет досмотреть сериал, написать Дриму место, время и имя, а потом лечь спать. Фанди вообще-то ненавидит людей, он вообще-то не хочет им помогать. Но Ранбу не просто человек, он лучший на свете сосед. Потому он, наверное, заслуживает хоть немного помощи. Фанди берёт иголку с ниткой, садится на пол. Ранбу говорит отступить от края раны примерно четверть дюйма. Фанди снова вздыхает.       — Чувак, я не знаю американскую систему мер. — Он даже не пытается прикинуть, просто потому что его мозг сейчас абсолютно точно не готов к столь сложным математическим вычислениям.       — Что ж, это дерьмово, потому что я не знаю европейскую систему мер, — совершенно спокойно отвечает Ранбу. Для него это, похоже, обычное дело. Что-то вроде прогулки в парке. Фанди качает головой и достаёт телефон. — Что ты там делаешь?       — Открываю Вики Хау. От тебя всё равно никакого толку. — Ранбу в ответ смеётся, но не сопротивляется. Фанди кладёт телефон на кафель и пытается следовать инструкции. Там всё хотя бы в сантиметрах.       На сайте картинки максимально безобидны: автор статьи зашивает какую-то специальную резиновую штуку. Резиновая штука совершенно точно не тёплая. У резиновой штуки совершенно точно не идёт кровь. Резиновая штука не покрыта зелёными и фиолетовыми синяками. Иногда Фанди правда хочется спросить у Ранбу о том, что Дрим заставляет его делать. Конечно же, Фанди на самом деле знает абсолютно всё, но он хочет услышать это от первого лица. Хочет понять, что Ранбу думает об этом и чувствует из-за этого. Шлатт любит деньги, любит власть, любит славу, но в его квартире стоят пуленепробиваемые окна, а все бутылки в баре всегда открыты и наполовину пусты. Пьяным он садится за руль чаще, чем трезвым. Это действительно тревожно, но благодаря этому Фанди точно знает, что именно Шлатт чувствует. Точно знает, как именно Дрим разрушил его мирную маленькую жизнь. Ранбу — загадка, большую часть времени он врёт или недоговаривает; он ни разу при Фанди не снимал ни маску, ни очки, хотя они живут под одной крышей; он никогда не пускает в свою комнату. Это настоящая паранойя, которую неумело прячут за манерами ведущего прогноза погоды. Но этого знания недостаточно. Фанди хочет знать больше. Фанди хочет знать правду.       — Почему ты в маске, Ранбу? — Он максимально осторожен, максимально сосредоточен. Игла пробивает кожу, нитка соединяет края раны. Ответственная миссия, но ужасно скучная. — Я могу понять, почему ты обычно её носишь, но почему ты в ней даже сейчас? — Фанди останавливается почти на середине, поднимает взгляд на лицо Ранбу, но тот не отвечает. Вопрос намеренно проигнорирован. К несчастью для собеседника, Фанди ненавидит, когда его игнорируют. Он тянет руку к маске, но Ранбу хватает его за запястье.       — Нет, — резко и чрезвычайно холодно бросает он. — Хочешь слышать правду? Я тебе не доверяю. — Фанди думает лишь: «Да ты что? А я как-то даже не заметил», — но выпутывается из мёртвой хватки и продолжает работу.       — Я вижу твоё голое пузо. Вижу твои чёртовы волосы на груди, твои соски и родинки у тебя на пояснице. Ты буквально доверяешь мне зашить свою тушу, но не доверяешь увидеть свою рожу? — скептично отвечает он. — Хочешь услышать мою правду? Если ты вдруг сдохнешь из-за моей ошибки, то, нравится тебе или нет, я всё равно сниму с тебя маску. И, сюрприз-сюрприз, ничто не мешает мне ошибиться прямо сейчас.       — Это угроза? — Ранбу усмехается и качает головой так, будто в этот самый момент они сидят в кафе и буднично о чём-то беседуют. — Ты убьёшь меня только для того, чтобы посмотреть на моё лицо? Мне кажется, это как-то несоразмерно.       — Узнаем после, — совершенно серьёзно говорит Фанди, но всё-таки не планирует ошибаться. Ему, пожалуй, и без этого хватает сожалений в жизни.       — Зачем тебе это? В чём проблема? — с вполне искренним недоумением в голосе спрашивает Ранбу. Фанди снова приходится притормозить, и на этот раз никто никого не игнорирует.       — Давай-ка вместе подумаем, — бодро начинает он и пару раз стучит пальцем по подбородку. — Может быть, проблема в том, что я большую часть своей жизни провёл с Дримом? Может быть, проблема в том, что я устал смотреть на его постную рожу и нихера на ней не видеть? Может быть, я устал от того, что он общается со мной, только когда ему что-то нужно? — Фанди делает выразительную паузу и поднимает брови. — Знаешь, просто приятно знать, что у тебя хотя бы есть лицо. Уж на взаимоуважении и дружеском общении я не настаиваю. — Он делает легкомысленный жест рукой, а потом упрямо возвращается к работе. Ранбу задумчиво молчит некоторое время.       — Так ты хочешь быть друзьями? — Это уже пытается игнорировать Фанди, но собеседнику, похоже, такое тоже не нравится. Он кладёт что-то на поднос, а потом совершенно спокойно говорит: — Чёрт, у меня лак с ногтей слез. Дерьмово.       Когда Фанди снова поднимает голову, но на этот раз чтобы как-нибудь остроумно это прокомментировать, он понимает, что Ранбу всё-таки снял свои дурацкие очки. У него тёмно-серые глаза, с такой, знаешь, формой, будто он всегда ужасно уставший и ужасно всем недовольный. Хотя, наверное, это даже имеет смысл. Наверное, это даже близко к правде. Фанди не знает, что на это ответить. Он молча смотрит несколько мгновений. Ранбу наконец перестаёт рассматривать свои ногти, и они сталкиваются взглядами. Да, пожалуй, он ужасно устал. Всегда есть только два типа людей: те, кто с помощью масок прячут себя от мира и те, кто с помощью масок прячут мир от себя. Ранбу, должно быть, где-то посередине. Он лжец и притворщик не по натуре своей, но по нужде. И это отвратительно, конечно, но Фанди совершенно не знает, что нужно отвечать. Всегда слишком сложно придумать ответ на такие, казалось бы, простые действия. Поэтому Фанди не придумывает. Он всегда отвечает правду.       — Спасибо, — он неловко улыбается и в который раз пытается вернуться к работе. Это сейчас важнее. В конце концов, ему действительно ничто не мешает ошибиться.       — Не хочешь выпить со мной пива? — всё также буднично предлагает Ранбу. Фанди закрывает глаза, считает до трёх.       — Чувак, во мне примерно литр Редбула, и я не сплю уже вторые сутки. — Голос настолько беззаботный, насколько это вообще физически возможно. — Конечно я хочу выпить с тобой пива! ***       Александр — статный и широкоплечий, у него идеальная осанка и отличные манеры. Он напоминает потомственного аристократа, но его слишком явно выдаёт ярко выраженный американский акцент. Он носит жилетки и рубашки с золотыми запонками, наизусть знает греческие мифы и никогда не говорит лишнего. Он младше Фила и годится Уиллу максимум в старшие братья, но формально это его дом в лесу, это его лес и его дорогущая Бентли. У него глубокие карие глаза и холодный проницательный взгляд, заставляющий пробегать мурашки по спине. Охотник никогда не бывает бывшим, и даже Ранбу, сколько бы ни пытался, не способен избавиться от старых привычек. Их всегда выдают манеры, спокойный голос в любых обстоятельствах и движения столь грациозные, словно они всю свою жизнь посвятили танцам. Охотничий культ верит, что убийство — самое прекрасное искусство. Он верит, что, однажды наконец очистив землю от скверны, они все обретут заслуженный покой на небесах. Ранбу ненавидит охотничий культ, а Александр покинул его уже почти целую жизнь назад, но они всё равно братья по оружию. Всегда были и всегда будут.       Дом Александра — дворец из красного кирпича, притаившийся посреди невероятно густой лесной чащи. Фанди никогда в жизни не видел таких домов. В этот момент он понимает, что, наверное, техасский дом с камином и бассейном всё-таки не такой уж и крутой. Томми всю оставшуюся дорогу удивительно молчалив. Кажется, он всё-таки плакал в туалете чёртового Макдональдса, а Уилл всё-таки утешал его и, быть может, даже извинялся. Быть может, он обещал ему, что этого больше не повторится. Быть может, говорил, что таков был план, и он ведь действительно сработал. «Теперь всё хорошо», — должно быть, сказал Уилл. «Мы же всё ещё друзья?», — должно быть, спросил он. Должно быть, Томми вытер слёзы, умылся, посмотрел на Уилла снизу вверх. Он тянул с ответом, заставляя Уилла нервничать. Но потом он рассмеялся, сказал: «Конечно, драматичная сучка, мы всё ещё друзья!», — и даже хлопнул его по плечу. Уилл рассмеялся в ответ, но больше они об этом не говорили. Они, должно быть, считают, что Филу не нужно знать лишние подробности про Дрима. Жаль только, что они понятия не имеют, что Фил знает гораздо больше, чем знают они. А Фанди, в свою очередь, знает гораздо больше, чем все они вместе взятые. И он тоже молчит, но вообще-то Фил начинает ему нравиться.       Машина останавливается у входа во дворец. Томми мгновенно выскакивает на улицу и разминает ноги. Уилл встаёт и приспускает шарф, поднимает голову и смотрит прямо на Александра, наблюдающего за всем со второго этажа. Он выглядит ненастоящим, выглядит статуей; у него слишком прямая спина и он, кажется, совершенно не моргает. Фанди тоже поднимает голову и осознаёт, что Александр смотрит именно на него. Знаешь, есть люди, которых очень легко понять и без слов. В самой позе так и читается: «Тебе здесь не рады», — и Фанди прекрасно понимает, почему. Он и сам не рад быть здесь, но так захотел Уилл, который привык никогда и ни у кого не спрашивать разрешения, прежде чем устраивать муравьиный Холокост.       — Не бойся его. Он выглядит страшным, но ничего тебе не сделает, — невозмутимо успокаивает Уилл. Фил молча проходит мимо них, Томми останавливается рядом и энергично машет Александру. Тот кивает и растворяется в темноте комнаты.       — Кажется, Томми ему нравится, — сам не зная зачем говорит Фанди.       — Я всем нравлюсь! — Томми смеётся и убегает вслед за Филом. — А у остальных нет вкуса!       Заходя во дворец из красного кирпича, словно попадаешь лет на триста назад. Мебель, кажется, свидетельница открытия Америки, а столовое серебро действительно удивительно серебряное. Фил в панамке, цветастой футболке и шортах выглядит здесь чужим, но он вполне по-хозяйски предлагает всем чай. Фанди садится за стол с резными ножками, Уилл садится рядом и наконец стаскивает шарф, а Томми ни то мешает, ни то помогает Филу делать чай. На окнах нет занавесок, за окнами только тёплое солнце, мягкая трава и невыносимо высокие ели. Через несколько мгновений в кухню входит истинный хозяин этих земель. Александр не садится за стол, он встаёт, облокотившись о тумбу, и складывает руки на груди. Он молчит. У него на запястье блестят довольно скромные часы с кожаным ремнём. Он окидывает Уилла безразличным взглядом. Томми тем временем продолжает нести какой-то бред. Фил ставит чашки на стол, они с Александром обмениваются взглядами. Знаешь, есть люди, которые знакомы так давно, что уже понимают друг друга без слов.       Уилл неотрывно смотрит на Фила и Александра. Он напряжён, он зол, он разочарован. Все жильцы этого дома с самого детства бесстыдно врут ему в лицо. Фил слишком слабохарактерный для правды, и он почему-то искренне считает, что его ложь во благо, она необходима и служит какой-то высшей цели. В общем, он любит Уилла, но собственный комфорт он, кажется, любит гораздо больше. Он человек, с помощью маски прячущий от себя мир. Александр же человек принципов, и он искренне считает, что отношения Фила и Уилла его совершенно не касаются. Он не врёт, а скорее недоговаривает, наверное, ещё и уклоняется от прямых вопросов фразой: «Спроси у своего отца». Уилл знает, что Фил не ответит. И его это злит, это приводит его в бешенство, это заставляет его кровь закипать в жилах. Он начинает ненавидеть их обоих. Именно этого и хотел Дрим, именно это и было частью его плана. Его пирамиды. Его наследия.       Александр кивает Уиллу и выходит в гостиную. Уилл встаёт со стула и тянет Фанди за собой. Фил с Томми остаются пить чай и довольно живо обсуждать новые наборы Лего по Звёздным Войнам. В гостиной просторно, на окнах плотные тяжёлые шторы, у стен огромные книжные полки, а из развлечений, пожалуй, только древний камин с резной металлической решёткой. Диван обшит бордовым бархатом, на низком журнальном столике лежат свежие газеты. В этом дворце пахнет как в антикварной лавке. Вся эта старая мебель, этот лес за окном, эта атмосфера — всё это напоминает Фанди о доме. О его давно забытом настоящем доме, где все говорят на другом языке, где он никогда в жизни не видел море, где он ещё не умел программировать и не мечтал лежать в бассейне и пить энергетик из высокого стакана с обязательно красным бумажным зонтиком. У Фанди было другое имя, был другой взгляд на вещи, была совершенно другая жизнь. Весь мир для него был другим. Весь его мир был лачугой посреди леса, и этого было вполне достаточно, но этого никогда больше не будет достаточно.       — Нет, — строгим тоном бросает Александр, не дав Уиллу и шанса задать свой вопрос. — Он не будет здесь жить.       — Почему? — Уилл удивлён ответом. Фанди же совершенно не удивлён. Он садится на диван и, раз телефон всё ещё заряжен, решает вчитаться в газету. — Он мой друг и ему негде жить. Томми почти всё прошлое лето здесь провёл, и ты ни слова против не сказал.       — Лис тебе не друг, Уилл. Он опасен и непредсказуем, такова его сущность. — В газете написано про какой-то местный праздник, а фотографии в ней чёрно-белые. Бумага пахнет чернилами, она шершавая наощупь. Фанди стискивает зубы, сжимает края газеты. — Он тебе не домашний питомец. Он не будет здесь жить. — Уилл возмущён, он хочет что-то ответить, но Фанди вскакивает с дивана и прерывает их разговор.       — Он прав, Уилл. — Он резким движением рвёт газету. — Я опасен. — Бросает остатки на пол. — И непредсказуем. — Сжимает руки в кулаки, ему ужасно хочется что-то сломать. Он поднимает ногу и с силой опускает её на журнальный столик, бывший свидетелем открытия Америки. Тот с хрустом разламывается на две части. — Я не могу быть твоим домашним питомцем! От меня одни проблемы! Как печально!       Фанди маниакально смеётся, но у него от страха перехватывает дыхание и наворачиваются слёзы. Дрим за такое снял бы с него скальп. Медленно и методично срезал бы кожу послойно. Эпидермис, дерма, гиподерма. Он делал бы это молча, делал бы в абсолютной тишине. Только алая кровь капала бы на пол. И Александр, конечно, не страшнее Дрима, но они примерно в одной весовой категории. Знаешь, они из тех парней, что несколько лет растят телят, кормят их, моют их, дают им имена, но никогда не забывают о том, что это просто животные. Они растят телят несколько лет, а потом перерезают им глотки, разделывают их туши и готовят из них ужин. Их эмпатия распространяется лишь на людей, и то лишь на тех людей, которых они считают достойными эмпатии. У Фанди трясутся руки, и он убегает из гостиной. Бежит в противоположную от кухни сторону, потому что больше никогда в своей жизни не хочет видеть людей. От людей одни проблемы. Стены дворца давят, но у двери на задний двор есть маленькое окошко. Фанди захлопывает за собой дверь, пробегает пару метров, падает на траву и просто лежит, надеясь притвориться мёртвым.       — Фанди! — Уилл выбегает следом, также пробегает по траве и падает рядом. Его длинное тёмное пальто совершенно не подходит сезону. Фанди постоянно удивляется тому, как Уилл умудряется терпеть такую жару. Наверное, он действительно драматичная сучка. — Ты в порядке? — Шепчет он. — Мужик, не слушай Алекса, он несёт херню.       — Я устал, — лицом в землю бубнит Фанди, а потом поворачивает голову в сторону Уилла. — Знаешь, даже если бы он согласился, я не стал бы здесь жить. Я не хочу здесь жить. Мне здесь не нравится. — Он лениво перекатывается на спину, смотрит в ярко-голубое небо. — Прости, чувак.       — Ты не должен за это извиняться. — Уилл подпирает подбородок кулаком, сдувает лезущие в глаза волосы. — Я поговорю с Тоби. Может, он согласится тебя приютить.       — Тогда прости за стол, — невозмутимо отвечает Фанди.       — О нет, за это уж точно не смей извиняться. Это было потрясно! Такой херни Алекс точно не ожидал! — У Уилла ужасно заразительный смех. — Хотел бы я… — мечтательно начинает он, но решает не заканчивать. — Ничего. Однажды я сожгу этот грёбаный дом. И весь этот лес.       — И всех муравьёв? — Фанди хмыкает, снова переводит взгляд на совершенно беззаботного Уилла.       — И всех муравьёв, король. — Каждая пушистая ель в лесу, должно быть, надолго запомнит их смех. ***       Знаешь, почему в казино нет ни часов, ни окон? Потому что казино должно быть филиалом Бермудского треугольника. Самолёты и корабли должны пропадать здесь часами, годами, веками и тысячелетиями. Вокруг только океан из алкоголя и красивых женщин, на небе-потолке огромная хрустальная люстра. Сотни игровых автоматов гремят монетами, сотни лиц смазываются густым туманом. В Бермудском треугольнике не существует времени и пространства, не существует объективной оценки. В казино хорошо только то, что приносит тебе прибыль. Пахнет мартини, дорогими сигаретами, металлом и пластиком. Фанди морщит нос. Из всех людей в помещении часы есть только у Шлатта, но в Бермудском треугольнике часы показывают не время, они показывают статус. Дрим никогда в жизни не носил часов, такие как он не волнуются о времени. Они считают, что у них есть всё время мира.       Фанди сидит за длиннющим лакированным столом. По правую руку от него стоит Дрим в гавайской рубашке, по левую руку его новый рыцарский меч из США. Все мужчины в чёрных костюмах и красных галстуках, все женщины в вечерних платьях. В их бункере под казино царит полутьма. Кто-то из присутствующих курит, кто-то пьёт, но все они восторженно ждут речи своего ложного Бога. Фанди слышит, как тикают часы на руке Шлатта, слышит спокойный стук сердца Ранбу. В этой комнате собрались местные строители пирамиды. Врачи, учителя, полицейские, журналисты, деятели культуры, политики и науки. Дрим захватил этот город, как и сотню до него. Фанди уже бывал на таких собраниях и в Гааге, и в Лиссабоне, и в Гвадалахаре, и в Остине. Теперь Лондон. Милый-милый Лондон. Фанди не обязательно бывать на этих собраниях, но Дрим всё равно каждый раз приводит его. Наверное, он просто хвастается, просто пытается заслужить признание за свои труды. Фанди искренне не понимает, зачем Дриму именно его признание.       Все сидят за длиннющим лакированным столом. Ранбу по левую руку не издаёт ни звука, его спина пряма, а руки спрятаны за спиной. Дрим по правую руку наконец объявляет, что среди них завёлся предатель, и таким образом начинает игру. Суть этих собраний в том, что Дрим всегда знает, кто именно предатель, но даёт высказаться всем остальным. Его забавляет власть. Каждый в комнате, несмотря на свои политические взгляды, пол, возраст, расу, сексуальную ориентацию и вероисповедание, готов сбросить с себя одежду и устроить оргию в его честь. Каждый готов устроить драку насмерть в его честь. Одно слово — и они сожрут друг друга. Дриму весело наблюдать за тем, как они пытаются ему угодить. За тем, как они готовы сдать своих друзей и родственников лишь для того, чтобы получить хоть каплю божественного внимания. Дрим слушает то, как они вываливают на стол грязное бельё. Учитель трогает детей, полицейский застрелил мусульманина, журналист балуется героином. Дрим уже знает об этом, но ему интересно, как низко люди способны пасть ради его признания. Фанди находит это ироничным.       Вскоре Дриму становится скучно, он объявляет о том, что знает личность предателя, но, конечно же, благодарен всем присутствующим за бдительность и преданность их общему делу. Дрим кладёт руку на голову Фанди и говорит: «Утка». Затем он движется дальше, обходит стол против часовой стрелки. Рука на голове учителя — утка. Рука на голове полицейского — утка. Рука на голове журналиста — утка. Рука на голове Шлатта — утка. Утка, утка, утка, утка. Вдруг Дрим кладёт обе руки на плечи одного из своих рабов, глубоким голосом объявляет: «Гусь». Парень ещё на этапе обсуждения был подозрительно молчалив, потому Фанди сразу подумал на него. Иногда люди надеются отсидеться. Надеются, что их не заметят. Все присутствующие теперь смотрят исключительно на него. Одно слово — и они сожрут его.       — Господа, каковы ваши мысли? — спокойным тоном интересуется Дрим. — Что вы предлагаете делать с предателем?       — Убить урода! — выкрикивает девица с фиолетовыми волосами и ирландским акцентом. Декольте её платья глубиной примерно с Марианскую впадину.       — Заткнись нахер, Минкс, — рявкает на неё Шлатт. Фанди знает, что они иногда трахаются. Пожалуй, это всё, что он знает.       — Нет-нет, — миролюбиво прерывает Дрим. — Мне нравится идея Минкс. — Минкс показывает Шлатту фак и одними губами произносит: «Выкуси, сучонок». Дрим переводит взгляд на Фанди. Он ждёт.       Фанди поднимается из-за стола, стул неприятно скрипит по полу. Теперь все смотрят только на него. Для них всё происходящее маленький праздник, поход на дорогую и престижную постановку в театре. Они чувствуют себя важными, особенными, но все они считают Фанди самым-самым особенным. На фоне дорогих костюмов и лучших золотых украшений на тонких руках и шеях он в своём оранжевом худи и грязных кедах выглядит настоящим хозяином жизни. Для него это самый обычный день. Такова его жизнь. Человек, рождённый в богатстве и при том богатый духовно, не носит дорогих часов, не курит дорогие сигареты, не ест чёрную икру. В его мире всё иначе. У Фанди есть то, чего нет у них. То, чего все они так отчаянно желают. Всего слово — и они сожрут его за это. Разорвут его на части, будут драться за каждый кусок его плоти. Они будут слизывать его кровь с пола. Фанди ненавидит каждого из них.       — Убить урода! — задорно говорит он. Он начинает ритмично стучать по столу и повторять с нарастающей громкостью: — Убить урода! Убить урода! Убить урода! — Все присутствующие подхватывают. Вскоре их слова превращаются в энергию, в ненависть, в ожидание. Дрим улыбается и пританцовывает. Потом опускается к уху предателя и что-то ему шепчет. Тот становится ещё бледнее. Дрим показывает специальный жест рукой. Фанди хлопает в ладоши, и все практически мгновенно замолкают. Все снова смотрят на ложного Бога.       — Ранбу, подойди, — всё также спокойно просит Дрим. Каблуки лакированных туфель стучат по полу. — Господа, познакомьтесь с Ранбу. Он охотник. — Примерно половина присутствующих удивлённо ахает. Теперь они все смотрят на Ранбу так, словно он какой-то дорогущий диковинный зверёк. Только из-за этого он в костюме и галстуке, только из-за этого он всегда в маске. Ему, в отличие от Фанди, не нравится быть самым-самым особенным. — Окажи нам честь. ***       — One is the loneliest number that you'll ever do, — запевает Тоби. Оказывается, он тоже отлично играет на синтезаторе. — Two can be as bad as one. It's the loneliest number since the number one.       — No is the saddest experience you'll ever know, — за компанию подвывает Фанди. Он совершенно не умеет петь, но он пьян, а у Тоби ужасно заразительная энергетика. — Yes, it's the saddest experience you'll ever know. — Он указывает горлышком бутылки на лежащего на диване Ранбу.       — Нет, я не буду с вами петь, — вопреки ожиданиям отвечает он. Тоби резко стучит по бедной клаве, а Фанди от неожиданности хохочет и едва не проливает водку на кресло.       — Ты абсолютный кайфолом, Ранбу, — почти обиженно говорит Тоби. Он насупливается, осуждающе смотрит на беззаботную тушу на диване, но не проходит и минуты, как он забывает все обиды и начинает играть лёгкую мелодию из Энимал Кроссинга.       Знаешь, Тоби невыносимо милый парень. Таких милых, как Уильям Голд, не бывает в природе, поэтому Уильям превратился в террориста и массового убийцу Уилбура. Таких милых, как Ранбу, не бывает в природе, поэтому он на самом деле дримов рыцарский меч. Таких милых, как Филипп, не бывает в природе, поэтому он самый худший на свете папаша. А Тоби? Тоби будто пустынный мираж — протяни руку, и он мгновенно испарится в воздухе. У него прямые волосы, но такие густые, что причёска напоминает прелестное каштановое облако. У него овальное лицо, почти всегда румяные щёки. А ещё он низкий, Ранбу он где-то по плечо. Тоби может совершенно спокойно говорить ужасные, абсолютно отвратительные вещи, но в его исполнении они всё равно будут звучать совершенно невинно. Кажется, он может утопить десяток щенков, взорвать школьный автобус и отравить все колодцы с питьевой водой, но никто и никогда на него не подумает. А если и подумает, то сразу же его простит. Такое очаровательное создание не способно намеренно творить зло.       У Тоби просторный дом с белыми стенами и высокими потолками. На заднем дворе верёвочные качели, привязанные к ветке дерева, а на кухне висят здоровенные часы, стилизованные под циферблат Биг Бена. Ранбу как-то подарил Тоби два бластера от Нёрф — небольшой, напоминающий пистолет, и здоровенный «дробовик». В Британии такие штуки не продают, также, пожалуй, как в США не продают шоколадные яйца с игрушками внутри. В разных странах слишком разное беспокойство о бедных детишках. Тоби нравятся эти бластеры, он совершенно не стесняется пускать их в ход. Он стреляет в Томми, когда тот своими кедами в очередной раз пачкает белые стены. Они постоянно устраивают шуточные перестрелки с Ранбу. «Оружие — это весело», — сказал бы Шлатт, оскалил бы зубы в ослепительной американской улыбке и достал бы собственные пистолеты. Отличие лишь в том, что у него они настоящие.       — Я не знаю, какой у тебя любимый цвет, Тоби, — устало повторяет Ранбу. Он лежит на спине. Он закрыл глаза тыльной стороной ладони.       — Я говорил тебе, — не унимается Тоби. Он продолжает играть какую-то незнакомую бодрую мелодию. Он не делает паузы между ними, у него каким-то почти магическим образом получается создавать плавные переходы из одной в другую. Фанди так никогда не пробовал.       — Значит, я не помню. — Ранбу вздыхает, отнимает руку от лица и смотрит на Фанди. — Приятель, мне кажется, тебе уже хватит.       — Не парься, чувак. — Звучит действительно довольно пьяно, но пьяно-весело, а точно не пьяно-мне-уже-хватит. Фанди решает это отпраздновать и отпивает ещё водки. — Я в полном порядке.       Ранбу фыркает, но ничего не предпринимает, снова прикрывает глаза. Тоби же продолжает играть и задавать совершенно случайные вопросы, но вскоре ему это надоедает. Он уходит из гостиной, через несколько мгновений возвращается с баночкой цветных таблеток. Фанди искренне хочется сделать вид, что это просто витамины, но он знает правду. И Ранбу знает, но ничего не предпринимает. Тоби останавливается рядом с креслом, вытряхивает пару таблеток, закидывает в рот и, выхватив у Фанди бутылку, запивает. Судя по лицу, мгновенно сожалеет об этом решении, откашливается и возвращает бутылку. Фанди снова смеётся и снова делает несколько глотков. Тоби его намеренно игнорирует, находит где-то в ворохе вещей свою укулеле и садится на пол. Для разминки играет пару совсем элементарных мелодий, а потом наконец запевает:       — Forget it, I'll do it sometime, oh. I'm locked up on the button. Can't you do it sometime? Pushed it in too far, oh. — Фанди не знает эту песню. Не может поддержать при всём желании, потому ложится на кресле и наслаждается происходящим.       — Fine, electrify mine, oh. Electrify my golden tooth. Can't look at your eyes. Without sparking some… — внезапно поддерживает Ранбу. Фанди и Тоби переводят на него удивлённые взгляды, а он делает рукой движение, мол, продолжай. Незамысловатый припев они с Тоби поют синхронно, а потом вновь очередь Ранбу: — Surprise, I'm in the same time, o-ah. Beneath the same sun. Oh man, you cut me to size. My little buttercup.       — Fine, electrify mine. Electrify my golden tooth. Can't look at your eyes. Without sparking some… — подхватывает Тоби, а потом снова припев, и он так прост, что на этот раз подвывает и Фанди. Заканчивается всё довольно бодрыми аплодисментами.       Тоби играет ещё несколько лёгких песен по заявкам Фанди, но потом его слишком уж очевидно начинает клонить в сон. Он убирает укулеле обратно в ворох вещей, перешагивает через Ранбу и ложится на диван рядом с ним. Кладёт голову ему на грудь, а Ранбу рефлекторно приобнимает его рукой. Фанди — если не считать сотни просмотренных сериалов — никогда в жизни не видел любовь и отношения такими, какими их обычно представляют люди. Так это должно быть? Петь вместе романтичные песенки, дарить дурацкие подарки, переписываться ночами напролёт, не обращая внимания на дислексию, на предрассудки, на своё место в мире? Всю жизнь оставаться верным ему одному и умереть с ним в один день? Для Фанди это странно. Он отпивает водки и думает о том, что пялиться, наверное, неприлично. Даже находиться здесь, наверное, неприлично. Впрочем, Фанди никогда не волновали приличия.       — С ним всё будет нормально? — как бы между делом бросает он и кивает на полусонного Тоби. Ранбу думает несколько мгновений, а потом опускает на него уставший взгляд. В последнее время, кажется, особенно уставший.       — Да, — уверенно отвечает собеседник. Очевидно, это всё не впервые. Очевидно, настолько милых не существует в природе.       — Тебе не стоит позволять своему парню принимать наркотики. — Фанди невозмутимо отпивает водки и едва сохраняет невозмутимое выражение лица. — Не самая здоровая привычка.       — Мы не встречаемся, Фанди, — удивительно серьёзно говорит Ранбу.       — Да, Фанди, мы не встречаемся, потому что мы любовники, — не открывая глаз, бубнит Тоби. Ранбу вздыхает.       — Мы не любовники, — упрямо говорит он. Фанди почти готов закатить глаза. Без маски и очков Ранбу беззащитен. Теперь ему не спрятаться, но он всё ещё отчаянно пытается. Это почти печально.       — Да, Фанди, мы не любовники, потому что мы женаты, — буднично заявляет Тоби. Ранбу опускает на него чуть удивлённый взгляд.       — Тоби, мы не… — Он вдруг понимает, что это бесполезно, и разводит руками. — Ладно, как скажешь. — Тоби начинает смеяться. — Видишь? С ним всё нормально. С утра просто, знаешь, подержу ему волосы. Могу и тебе подержать, приятель.       — Нет. — Фанди морщит нос, представляя подобную картину. — Спасибо, как-нибудь обойдусь.       Ранбу достаёт телефон, открывает Тикток и иногда показывает почти спящему Тоби смешные видео. Фанди смотрит в белый потолок и думает о том, что мог бы сейчас смотреть шоу Шлатта. Сегодня у него в гостях чернокожая актриса и режиссёр по совместительству, приехавшая в Лондон на премьеру своего первого фильма. Что-то там про классовое неравенство, сексизм, расизм и даже терроризм. Скорее всего, этот выпуск особенно отвратителен. Скорее всего, люди из Твиттера в очередной раз попробуют закэнселить Шлатта за этот выпуск, но в очередной раз потерпят неудачу. Все любят Шлатта. Он говорит то, о чём другие думают, но молчат, боясь быть нетолерантными, грубыми или банально плохими в глазах общества. Все глубоко в душе хотят быть плохими, потому что быть плохим — быть самим собой. Быть плохим — говорить именно то, что ты думаешь; чувствовать именно то, что ты чувствуешь. Ты всегда будешь плохим в чьих-то глазах, но быть плохим в глазах большинства равнозначно тому, что быть свободным. Все хотят быть свободными. Все хотят быть как Шлатт, и только Шлатт, из всех людей на свете, больше этого не хочет.       — Он спит? — едва слышно спрашивает Фанди. Ранбу кивает и откладывает телефон. Вот он. Тот самый разговор, который напрашивался уже слишком давно. — Далеко не все предатели заканчивали смертью. Многим выпадали участи гораздо хуже.       — И что, по-твоему, ждёт меня? — Фанди кажется, что Ранбу удивительно спокоен для дримова предателя. Впрочем, он всегда спокоен. Очередная цитата: «Это смерть должна бояться меня».       — В лучшем случае ты проснёшься однажды утром и поймёшь, что совершенно ничего не помнишь. — Ранбу задумчиво отводит взгляд. Фанди подпирает щёку кулаком. — А в худшем — альцгеймер, инсульт или рак мозга. В общем, наслаждайся жизнью, пока у тебя ещё есть время. Умри счастливым. — В повисшей тишине слышно только жжужание электричества и сопение Тоби. — Не кури и ешь свои овощи, чувак. Твоё здоровье! — Фанди усмехается и наконец допивает водку. ***       Архитектура Мексики разительно отличается от европейской; американская архитектура, в свою очередь, разительно отличается от мексиканской. Фанди не интересна архитектура сама по себе, он просто от скуки смотрит в окно. Там проплывают бетонные здания, совершенно не похожие на милые голландские или португальские домишки. Уж тем более, совершенно не похожие на его родные леса и поля. В Европе улицы почти случайны: где-то они шире, где-то уже; они всегда кривые и странные, будто живые. В США всё стройнее, правильнее; у улиц чёткая геометрия — у их строителей явно был какой-то логичный план. Фанди нравится чёткая геометрия. Это успокаивает. Наличие плана всегда успокаивает. В ночном Остине почти тихо, почти пусто. Шлатт за рулём, Дрим сидит на переднем пассажирском сидении, а Фанди лежит на задних. Он смотрит в окно на проплывающие мимо здания, пока машина нарезает круги по тёмным улицам. Дрим что-то ищет. У него всегда есть план. Это успокаивает.       — Значит, ты родился в Нью-Йорке? — спокойно говорит Дрим, и в этот момент холодный свет фонаря ложится на его нечёткое лицо. — Но переехал сюда. Почему? — Он делает почти драматичную паузу. — Разве там не проще добиться успеха?       — Если ты хочешь стать актёром — ты едешь в Лос-Анджелес. Если хочешь стать кем угодно другим — едешь в Нью-Йорк, — глубокомысленно отвечает Шлатт. — А что делать, если ты там родился?       — Радоваться? — бросает Фанди и пытается принять позу поудобнее. С его ростом, кажется, удобнее всего лежать на земле. Нигде не жмёт, ничего не свисает. Шлатт тем временем усмехается.       — Хороший вариант. Но я устал от Нью-Йорка. Там всего… слишком много. — Шлатт переключает передачу, делает очередной плавный поворот. Фанди кажется, что по сравнению с Дримом он просто великолепный водитель.       — Поверь моему опыту, дорогуша, «всего» не бывает «слишком много», — Дрим внимательнее всматривается в ночной город. — «Избыток вкуса убивает вкус…». — Он морщится в отвращении. — У вас, людей, неправильное чувство меры. Но ничего. Это поправимо. — Дрим почти улыбается, но резко меняется в лице. — Останови здесь.       — Что здесь? — Шлатт суетливо переводит взгляд на пустую улицу за окном, отчаянно пытаясь увидеть там то же самое, что и его ложный Бог.       — Я сказал останови. — От этого командного тона у Фанди пробегают мурашки по спине. Он ненавидит этот тон, он слишком хорошо знает, что бывает, если ослушаться. И Шлатт знает.       Машина останавливается посреди пустого и холодного Остина. Сутулые фонари оставляют кляксы света на чёрном асфальте, угрюмые дома из стекла и бетона смотрят почти осуждающе. Дрим молча выходит, хлопает дверью и через пару мгновений растворяется в темноте ближайшего переулка. Шлатт и Фанди смотрят в бездну, надеясь, видимо, что она начнёт смотреть в ответ, но вскоре становится очевидно, что Дрим уже не вернётся. Небесный Отец вновь покинул их, и это почти печально, но недостаточно печально. Слишком уж часто он делает это, и каждый раз становится всё менее грустно. К любой пытке однажды привыкаешь. Фанди перелезает с задних сидений на переднее, достаёт одноразовый телефон из бардачка. Нравится это Небесному Отцу или нет, у него есть свои планы на эту ночь.       — Поехали в боулинг! — предлагает Фанди, наконец отложив телефон. Шлатт поднимает бровь. Ему явно нравится идея, но порой он слишком уж скептичен. Такова его роль в спектакле.       — И у тебя, конечно же, есть деньги? — с лёгкой игривостью интересуется он.       — Деньги? У меня? — Фанди усмехается и почти оскорблённо добавляет: — Чувак, за кого ты меня принимаешь? — У Шлатта на лице то самое выражение «что и требовалось доказать». Он смотрит на себя в зеркало заднего вида и поправляет волосы. — Но я знаю, где их взять.       — Что предлагаешь ограбить в этот раз? — Звучит поразительно буднично. — И сколько лет в аду это будет стоить?       Иногда Фанди обожает Шлатта. Он весёлый, он лёгкий на подъём, он всегда знает, что и когда нужно сказать. Шлатт крутой. Он умеет водить; он один из тех немногих людей на земле, что способны выпить столько же алкоголя, сколько обычно пьёт Фанди, и не умереть; он может поддержать совершенно любую идею. Конечно же, порой он слишком упрям, порой слишком принципиален, просто потому что никто не способен быть идеалом. Шлатт согласен воровать деньги, но не дорожные знаки, не плакаты из кинотеатров и не красивые рекламные полочки из магазинов. «Они не бесплатные», — говорит он. Фанди отвечает: «Да, чёрт подери! В этом и смысл!». Шлатт каждый раз отбирает у Фанди тележки из Волмарта и дорожные конусы, а потом возвращает их на законные места. В нём слишком много уважения к своей стране, но он искренне ненавидит демократов и всё ещё не имеет ничего против краж денег. Иногда Фанди думает, что люди слишком уж странные существа.       В эту ночь они грабят несколько банкоматов, а потом едут в боулинг. С банкоматами всегда просто: Фанди выключает все лишние камеры и заставляет бедные аппараты устроить им денежный дождь. Шлатт говорит, что данный перформанс настолько же эффектен, насколько потом унизительно собирать все эти бумажки с пола, но Фанди замечание игнорирует. Главное, что эффектно — остальное его совершенно не интересует. В боулинге он совершает попытку жульничества со счётом, за что получает от Шлатта несколько справедливых подзатыльников и угроз здоровью, жизни и достоинству. Потом Шлатт покупает Фанди пива, а себе отстойный кофе из автомата. Они колесят по городу, слушают какие-то случайные песни на случайных радиостанциях и передразнивают стрёмного мужика-диктора. В общем, получается отличная ночь. Из-за горизонта уже медленно выползает солнце, когда они наконец возвращаются в крутой дом с камином и бассейном. В этот момент всё и идёт не так.       В доме тихо и темно. Не горит камин, не работает телевизор над камином. Все окна плотно зашторены. Фанди хочется поскорее убежать в свою комнату на втором этаже и лечь спать. С утра хочется съесть хлопьев с отстойным американским молоком, посмотреть дурацкие видео на Ютубе и снова приступить к бесконечному строительству великой пирамиды. Фанди хочется рутины, хочется чего-то, к чему можно привыкнуть. Даже к пыткам привыкаешь, потому самое главное правило пыток состоит в том, чтобы не создавать рутины. Дрим никогда не создаёт рутины, он всегда ужасающе непредсказуем. Белая крыса в пустой комнате долбит по кнопкам машины судного дня. Долбит по кнопкам, не жалея себя, долбит, стирая маленькие когтистые лапки в кровь. Дрим сидит на кресле в гостиной, в его руке пистолет. Он строго смотрит на них, только вошедших. Он недоволен.       — Где вы были? — совершенно спокойно спрашивает Дрим. Фанди и Шлатт замирают на месте, словно застуканные за просмотром порно школьники. Тишина. Они не знают, что сказать.       — Мы были в боулинге. — Шлатт крутой. Шлатт смелый, а Фанди опускает взгляд в пол и отчаянно пытается не дрожать. — Хочешь нас за это наказать?       — Нет. — Дрим берёт пистолет за дуло и протягивает Шлатту. — Возьми. — Шлатт переминается с ноги на ногу, несколько коротких мгновений смотрит на Фанди, но подходит к Дриму. Берёт пистолет. Дрим указывает рукой на диван, стоящий спинкой ко входу. Фанди не видит, на что он указывает.       — Она мертва? — неуверенно спрашивает Шлатт. Он не тупой, конечно, он всего лишь надеется на лучшее. А Фанди всегда знал, что Дрим не просто так учит Шлатта стрелять. Чеховское ружьё. Фанди никогда не надеется на лучшее.       — Нет. Просто без сознания. — Дрим нетерпеливо стучит пальцами по подлокотнику кресла. — Чего ты ждёшь? Стреляй, — невозмутимо бросает он. На лице Шлатта выражение отчаяния. Он смотрит на Дрима. Смотрит на Фанди. Смотрит на девушку на диване. Он закрывает глаза и встаёт в стойку. — Стреляй!       Гремит выстрел. Фанди зажмуривается и вздрагивает. Он пытается представить, что ничего этого не существует, но всё равно открывает глаза и смотрит на Шлатта. Пистолет выскальзывает из его дрожащих рук, тонет в ворсе ковра. Шлатт пятится, пока не упирается спиной в стену. Он опускается на пол. Он неотрывно смотрит на тело на диване. Дрим встаёт с кресла, подходит к дивану. У него скучающий взгляд. Потом он подходит к Шлатту, опускается рядом с ним. Он кладёт руку ему на щёку, поворачивает лицом к себе. Его губы шевелятся, но Фанди не слышит слов. Он не хочет слышать слов, потому что, наверное, Дрим шепчет: «Ты молодец. Ты справился. Ты такой хороший мальчик». Наверное, у него горячее дыхание и другой рукой он уже непременно лезет прямо под футболку. Фанди думает, что это отвратительно. Он морщит нос и отводит взгляд. В этот момент ему почти жаль Шлатта, но ему больше никогда не будет его жаль. ***       Красное яблоко слишком уж хорошо выделяется на фоне сосновой коры, на фоне ярко-зелёной травы и кудрявых волос Уилла. В руках у Фанди охотничий лук — не такой, какие обычно бывают в исторических фильмах или передачах про выживание в дикой природе. Этот малыш — само совершенство из пластика и металла, игрушка для больших бородатых детей с кризисом среднего возраста. Фанди натягивает тетиву, целится в яблоко на голове Уилла, смирно стоящего у огромной сосны. Дует юго-западный ветер, и Фанди приходится считаться с ним, если он не хочет пробить Уиллу башку этой проклятой стрелой. Несколько здоровенных воронов, до этого спокойно сидевших на ветках сосны, вдруг начинают хлопать крыльями, а сзади раздаётся нарочито громкий треск.       — Опусти чёртов лук, Фанди. — Фил гордо выходит из куста, а здоровенные вороны уважительно замолкают, вновь превращаясь в сторонних наблюдателей. — Не смей стрелять в моего сына.       — Не парься, Фил, всё будет нормально, — задорно отвечает Фанди, продолжая целиться в яблоко. — Я умею стрелять из лука. Я посмотрел видеоурок на Ютубе.       — Видеоурок? — Фил подходит и встаёт рядом. — Откуда у тебя вообще этот лук? — Фанди чувствует, как он требовательно смотрит прямо в лицо, потому вынужденно опускает лук.       — Может быть, а может быть и нет, я позаимствовал его у охотничьего магазина. — Уилл в ответ на это усмехается, но всё ещё молчит. Он берёт яблоко, надкусывает его, а потом возвращает на место. На возмущённый взгляд Фанди лишь разводит руками.       — Как ты умудрился украсть лук? — В тоне всё больше серьёзности, а на ветках всё больше сторонних наблюдателей. — Так нельзя. Это незаконно.       — Фил, отвали от него, — наконец вступает в разговор Уилл. — Иди домой и займись своей старпёрской хернёй. Прекрати делать вид, что все на свете твои дети. У тебя только один сын, и тебе на него совершенно насрать.       — Мне не насрать на тебя, Уилл. — Фил бросает быстрый взгляд в его сторону, но потом вновь обращается к Фанди. — Отдай мне лук, и я верну его в магазин. — Он протягивает руку, несколько воронов побуждающе каркают.       — Чувак, это не воровство, пока тебя не поймали, — возражает Фанди, крепче сжимая лук и прижимая его к груди. — Меня не поймали, следовательно, я не вор. Я заслужил этот лук. — Вороны возмущённо хлопают крыльями.       — Нет, Фанди. Ты заслужил бы его, если бы заплатил. — Фил подходит чуть ближе. Он внешне слишком милый парень, но сейчас от него исходит вполне реальная угроза. — Отдай лук и иди в дом.       — Мужик, я серьёзно, отвали от Фанди. — Уилл делает широкий шаг вперёд. Яблоко падает с его головы. — Раньше надо было учить не совать пальцы в розетки, а сейчас уже поздно. Сейчас я уже взрослый и в состоянии сам о себе позаботиться. Я не нуждаюсь в твоих услугах. — Фанди думает о том, что это не его дело. Наблюдателей на ветках становится всё больше, и он думает о том, что вступать в перепалку с Отцом-Вороном в его же лесу как минимум неразумно. Он нехотя протягивает Филу лук.       — А теперь иди в дом, — раздаётся всё также строго. Уилл возмущён таким ходом, но Фанди лишь пожимает плечами. Это уже спор совершенно не о луке. И, конечно же, это уже совершенно не дело Фанди.       Быть может, формально этот лес и принадлежит Александру, но фактически его хозяином является Филипп. Такие как он обычно большие и страшные хищники; монстры, сошедшие прямиком со страниц детских сказок. Каждая тварь в их лесу подчиняется их воле. Здоровенные вороны — их глаза и уши. Лесные звери — их сила и ярость. Правда, низкий, светловолосый и светлоглазый Филипп во всех смыслах белая ворона. Такие как он никогда и никого не пускают в свой лес. Такие как он ненавидят людей, голыми руками рвут их на части и украшают свой лес кишками-гирляндами. Им не нужно общение, они не умеют быть дружелюбными. Отцы-Вороны — собственники и отшельники, но Фил почему-то бракованный, он почему-то совершенно не такой. Двухметровый Уилбур с его проблемами с агрессией и социопатическими наклонностями гораздо больше похож на типичного представителя вида, но он ещё слишком молод и неопытен. Да и отец настолько тщательно скрывает правду, что птенец до сих пор не расправил крылья. И, быть может, он никогда не посмотрел бы в небо, если бы не Дрим. Если бы не его пирамида.       Но это всё, конечно же, не дело Фанди. Он опускает голову, прячет руки в карманы джинс и уходит, стараясь не обращать внимание на отдаляющиеся голоса. Переступая через коряги и шурша прошлогодней листвой, он всё ещё чувствует пытливые взгляды воронов, всё ещё слышит, как здоровенные твари лениво перелетают с ветки на ветку. «Папа Фил» не может позволить ни одному из своих детей потеряться, пораниться или попасть в беду. Фанди думает, что это отвратительно. Фанди думает о том, что Фил в любой момент мог зайти в свой лес, поймать Уилла за руку и сказать: «Сын, нельзя просто так убивать муравьёв. Это неправильно. Они тоже живые и они тоже хотят жить», — или любое другое дерьмо с мамских форумов с советами по воспитанию здоровых и самостоятельных людей. Но Фил этого не делал, потому что в таком случае ему пришлось бы самому заниматься своим чёртовым сыном. Иногда папашам, видимо, проще забрать у истеричного эмо-ребёнка лезвие, которым он неправильно режет вены, чем обнять его и похлопать по плечу. Фанди находит это ироничным.       Ранбу с Тоби сидят за столом на веранде и, судя по всему, мило о чём-то беседуют. Тоби в разговорах очень экспрессивен, он часто повышает голос и ему зачастую бывает тяжело усидеть на одном месте. Для него в общении важно чувствовать собеседника: он постоянно будет тебя касаться. Для большей выразительности речи он может ударить тебя кулаком в плечо, может от скуки боднуть головой или положить ладонь тебе на бедро, словно проверяя, реален ли ты. Когда у него хорошее настроение — он маленький ураган. Он будет прыгать, смеяться или что-нибудь напевать. Он будет невыносимо милым парнем. Ранбу в общении сдержан, у него почти всегда ровный тон, и за всю выразительность обычно отвечают плавные и выверенные жесты. Он вряд ли будет нарушать твоё личное пространство без острой необходимости, он всегда уверен в твоей реальности. Он чёртов ведущий прогноза погоды, стоящий у зелёной стены и указывающий руками на невидимые точки в пространстве.       Тоби любит сначала говорить, а потом думать; Тоби любит носить джинсы и разноцветные толстовки; Тоби поразительно силён и вынослив для своей безобидной внешности и своих ста семидесяти трёх сантиметров роста. Ранбу слишком хорошо знает цену слов; Ранбу любит цветастые рубашки и странные эксперименты в одежде; Ранбу ужасно высокий и ужасно худой, но он умеет обращаться минимум с десятью видами холодного оружия. Вместе они выглядят забавно. Наверное, они идеальная пара. Как-то раз Уилл сказал, что они похожи на Тома и Джерри: они ладят настолько же хорошо, насколько легко способны довести друг друга до нервного срыва. Фанди в нерешительности стоит на опушке леса и смотрит на них. Он не хочет портить чужой момент, но Тоби громко зовёт его через весь задний двор. Ранбу плавно подзывает рукой. Иногда Фанди думает, что они слишком добры к нему. Таких добрых по его опыту не существует в природе. У всего есть цена.       — Фанди, где твой лук? — почти обеспокоенно интересуется Тоби. Когда у него плохое настроение, он становится грубым и ворчливым. Однажды он тяжело вздыхает, трёт лицо руками, называет Фанди «невыносимо раздражающим куском дерьма» и посылает его спать во дворе. Минуты через две он выбегает вслед за ним и начинает извиняться. Говорит, что у него был тяжёлый день, и он на самом деле не хотел сказать ничего плохого. Он просто не умеет подбирать слова. До этого момента никто и никогда не извинялся перед Фанди по-настоящему.       — И где Уилл? — привычно спокойно вставляет Ранбу. Когда у него плохое настроение, он замыкается в себе. Он закрывается в какой-нибудь комнате или уходит во двор и сидит там часами, ожидая, когда появятся силы на взаимодействия с людьми. Иногда Тоби начинает его терроризировать, и это действительно помогает. Иногда Тоби приходится заткнуться и ждать того самого чудесного момента. Фанди же предпочитает к нему не лезть. Предпочитает не лезть к ним обоим.       — Пришёл Фил и испортил всё веселье. — Он разводит руками и садится напротив Ранбу. — Забрал лук и сказал, что вернёт его в магазин. Сейчас, наверное, будет читать Уиллу лекцию об опасности попадания стрел в глаза и другие важные органы. — Фанди корчит гримасу отвращения. — Он сказал, что я заслужил бы этот лук, если бы заплатил за него! Но в этом нет никакого достоинства! Обменять лук на деньги может любой идиот. Я был умнее, я заплатил не деньгами, а своей изобретательностью. Разве это не достойно уважения?       — Если честно, украсть лук из чёртового охотничьего магазина довольно круто… — начинает Тоби, но ловит строгий взгляд Ранбу. — Только немного незаконно. — Он подставляет руку к лицу так, будто говорит какой-то секрет и шёпотом бросает: — Но всё равно круто!       — Фанди, ты умный и сам прекрасно понимаешь, что Фил прав. Ты живёшь в человеческом обществе и должен соблюдать человеческие законы. — Ранбу отпивает кофе и искренне делает вид, что не слышал ничего лишнего. — Людям не нравится воровство.       — Да-да, вся херня. — Фанди делает размашистый жест рукой, но вообще-то его всё это бесит. Все вокруг строят из себя правильных, но все они хотят этого. Все они хотят воровать. Все они хотят убивать. Фанди просто знает это. Он знает о них больше, чем они сами. Дрим был хорошим учителем. — Только почему-то никто не спросил меня, хочу ли я жить в человеческом обществе.       — Никого из нас не спрашивали, — беззаботно говорит Тоби. — Но мы люди, мы родились в человеческом обществе и нам никуда от него не сбежать. Такова судьба, босс! — Он усмехается и кладёт руку на плечо Фанди. Фанди резко отстраняется.       — Да. Конечно, — медленно говорит он. Тоби в этот момент слишком явно пытается понять, что сделал не так. — Правда, проблема в том, что я не человек. — Фанди отводит взгляд и нервно стучит ногой по полу. — И, знаешь, это немного неправильно с моральной точки зрения. Вам не нравится воровство, а мне не нравитесь вы. Но я же… — Он пытается подобрать слова, хлопает рукой по бедру. — В общем, я же не пытаюсь ничего с этим делать, да? Давайте уважать друг друга, а?       — Фанди, успокойся. — Чёртов голос ведущего прогноза погоды. — Никто не посягает на твои личные границы. Мы просто болтаем. Это просто дружеский совет, ладно?       — Прости, но кто ты, если не человек? — Тоби, очевидно, совершенно игнорирует Ранбу. У него этот взгляд. Этот взгляд, когда человек ещё не принял решение, ты бредишь или говоришь чистую правду. Почему-то, в отличие от Уилла, он не думает, что это шутка. Уилла приходилось убеждать. Он слишком скептичен, но открыт ко всему новому. Тоби… слишком добрый. Это опасно.       — Спроси у своего ёбыря. — Ранбу на секунду теряет дар речи, а Тоби молча моргает несколько раз. Фанди встаёт из-за стола и уходит обратно в лес. Лучше уж семейные драмы двух самых свирепых британских хищников, чем милые влюблённые детишки. От людей одни проблемы. ***       Дрим в чёрной футболке и узких джинсах, в Лиссабоне почти тридцать градусов выше нуля, а в древнем католическом соборе огромная толпа туристов. Фанди кажется забавным, что религия так легко из священного таинства превращается в дешёвый и пошлый аттракцион, но это позволяет им легко смешаться с шумной толпой зевак. Они молча стоят плечом к плечу. У Дрима красная и горячая кожа, на следующий день она будет кусками слезать с его длинных рук. Он будет стоять в ванной их крутого номера для молодожёнов и смотреть на себя в зеркало, медленно снимая полупрозрачную плёнку. Фанди будет думать о том, что Дрим в этот момент ужасно похож на змею. А сейчас он лишь смотрит на витраж, будто пытаясь найти в нём смысл всего происходящего. Дрим стоит неподвижно. Со всех сторон доносятся разговоры на множестве языков, но все они превращаются в белый шум старого радио. Дрим чуть наклоняет голову, едва не ложится щекой на плечо Фанди.       — Они забавные, правда? — Его хриплый шёпот заглушает собой всю тысячу тысяч разнообразных голосов. — Такие… суетливые. И жалкие. Оскверняющие собственные святыни. Знаешь, почему я начал всем этим заниматься, Фанди?       — Понятия не имею, чувак. — На самом деле, Фанди чувствует, как от жары медленно плавятся мозги, но продолжает подыгрывать. Пока женщина на витраже стоит неподвижно он, наверное, в полном порядке.       — Бог изгнал людей на Землю в наказание. Он создал леса и поля, небо и реки, и он создал их не для людей. Но потом, наказав страдать до конца своих дней, прогнал их из рая как плешивых собак. — Дрим приобнимает Фанди за плечо. — И теперь они забрали нашу Землю, они выгнали нас из домов. Сожгли наши леса, осушили наши реки, истребили наших братьев. Они ненавидят нас, потому что мы другие. Они пытаются убедить нас в том, что это делает нас хуже. Но мы лучше, Фанди. — Он делает драматичную паузу. — Природа наказывает их за высокомерие глобальным потеплением, а я наказываю их по-своему.       — Но ты исполняешь их желания. — Разноцветная женщина на витраже неописуемо величественна. Она навсегда застыла в мгновении между прошлым и будущим. Это успокаивает.       — Ты правда так думаешь? — бросает Дрим, а потом презрительно фыркает. — Тебе не идёт быть тупым, друг мой. — Он слегка трясёт Фанди за плечо. — Знаешь, зачем люди строят эти штуки? Потому что они хотят угодить богу. Они все хотят вернуться обратно в рай. — Щёлкают затворы камер, откуда-то доносится детский смех. От жары реальность превращается в рябь на воде. — Люди хотят, чтобы Бог обратил на них внимание. Хотят быть такими значимыми, чтобы он лично пожал им руку. Забавно, да?       — Обоссаться просто. — Начинает мутить. Фанди не любит людные места. Не любит жару. Теперь не любит и витражи.       — Наши особенности делают нас лучше. Стоит показать пару фокусов, и люди поверят, что ты Бог. Они упадут перед тобой на колени и будут умолять исполнить все их мечты. Ими легко управлять, они сделают для тебя всё, Фанди. — Рука наконец исчезает с плеча. — Они просто безумно хотят кому-то служить.       Фанди нехотя переводит взгляд на Дрима. Его лицо всегда размытое, будто смотришь на него через толщу воды или краем глаза. Ты видишь тень его мимики, очертания его носа и глаз, но остальное просто додумываешь. Мозгу не нравятся неточности, он всегда стремится к идеалу, совершенству. Фанди почему-то хочется думать, что у Дрима — сейчас, когда он почти весь обгорел — на лице веснушки. В мультиках это всегда деталь, которую не приписывают злодеям. Злодеи либо тощие и бледные красавчики, либо здоровенные накачанные уроды. У злодеев не бывает веснушек. Они бывают у задорных и смелых главных героев или их милых принцесс в розовых платьях. Фанди не нравится думать, что Дрим злодей. В конце концов, в Библии написано, что Бог не был злодеем, хотя он без угрызений совести уничтожал целые цивилизации. Наверное, Бог просто ненавидит людей.       — И всё-таки, почему ты пытаешься сделать меня таким же, как они? — спрашивает Фанди. Голос спокоен, но внутри уже слишком давно кипит гремучий коктейль из непонимания и отчаяния.       — Потому что так тобой легко управлять, — невозмутимо отвечает Дрим. ***       Дрим научил Уилбура паять проводку, научил делать взрывчатку, научил водить машину. Дрим обратил его внимание на то, что у людей и муравьёв вообще-то поразительно много общего. Дрим поил его своей кровью и кормил своей плотью — и, уж поверь, они совсем не были похожи на попсовые вино и хлеб. Дрим научил Фанди программировать, научил не доверять ближнему своему, научил тому, что хороших людей в природе в принципе не существует. Дрим сказал, что у всего есть своя цена — и, конечно же, был божественно прав. Проблема всегда в Дриме. Или, быть может, в двух его самых потерянных детях, брошенных на обочине жизни эгоцентричным и трусливым Небесным Отцом. А ведь Уильям просто хотел собрать группу и играть подростковый рок. А ведь Флорис просто хотел спокойной жизни в своём лесу. А ведь Дрим просто хотел заставить людей грызть друг другу глотки. Похоже, никто и никогда не получит того, что он хотел. Кроме Дрима, разумеется, потому что он всегда прав. Да и в нём ли на самом деле проблема?       — Иногда я слышу голоса, — бросает Уилл, пока они сидят в угнанной машине Александра и ждут подходящего момента. — И меня постоянно преследуют навязчивые идеи. Много идей. — Последние огни ночного магазина гаснут в стёклах круглых очков. — Иногда это прикольно! Иногда это правда классные идеи, но иногда я хочу размазать по стене мозги Томми или Тоби, и это… не круто. Это невыносимо, если честно. — Уилл вздыхает и сжимает руль до тихого скрипа. — Дрим сделал это со мной, понимаешь?       — А если это не Дрим? — Фанди на пару мгновений отрывается от украденного у Тоби ноутбука и смотрит на собеседника. Уилл не отвечает тем же, продолжает пустым взглядом сверлить приборную панель.       — Значит, у меня шизофрения, — с горечью заключает он. Фанди фыркает, но вновь стучит по клавишам.       — Ты говорил об этом с Филом? — Закончив, он захлопывает ноутбук и бросает его на заднее сидение. Достаёт из украденного рюкзака украденную водку.       — На кой чёрт мне говорить об этом с Филом? — нейтрально спрашивает Уилл. Фанди кажется забавным то, как порой легко и резко он переключается с одной эмоции на другую. В одну секунду он весел и беззаботен, а в следующую серьёзен как никогда. В одну секунду он депрессивный подросток, а в следующую хладнокровная машина смерти. Поэтично в каком-то смысле. — Пусть ублюдок горит в аду.       — Отличный настрой! — Фанди хохочет, открывает водку, делает глоток, но потом наконец засовывает тряпку. Подаёт бутылку Уиллу. — Твой любимый коктейль, чувак!       Уилл сжимает горлышко в руке с такой силой, что, кажется, ещё мгновение, и оно непременно треснет. Он ужасно сильный и ужасно раздражительный. Очевидно, стоило бы бояться такого сочетания. Дрим предсказуем в своей непредсказуемости — у него есть рамки договора, которые он никогда не посмеет нарушить. Александр предсказуем в своих принципах — такими как он легко манипулировать, дёргая за нужные ниточки и ставя вагонетки на правильные пути. У Уилбура же нет рамок договора, нет никаких принципов. Уилбур — неконтролируемый лесной пожар. Уилбур — ядерная реакция, оставленная без присмотра. Фанди не знает, что он чувствует из-за этого. Ему совершенно точно не страшно. Скорее, наверное, ему обидно. Ужасно обидно, что мир в итоге погубит не изящное глобальное потепление, а уродливая ядерная война. Наверное, Бог просто ненавидит всё живое.       Уилл достаёт из пальто красивую зиппо. Звенит стекло, осколки отражают тёплый оранжевый свет. Пол горит, полки горят. Пластик, плавясь, дымит и противно свистит. Фанди и Уилл несколько мгновений стоят на тротуаре, молча наблюдают за голодным пламенем. Фонарь на соседней улице неприятно моргает. Уилл рвётся в бой, он почти рычит и ногой выламывает дверь магазина с такой лёгкостью, будто это ничего ему не стоит. Отключенная сигнализация послушно молчит. Фанди, кажется, понимает, что Дрим в нём нашёл. Дрим нашёл в Уилле то же, что Шлатт находит в дорогих костюмах на заказ; то же, что Фанди находит в аккуратных строчках кода. Однажды сам Уилл, напившись и засыпая на диване в обнимку с Томми, говорит, что власть не достигается дипломатией или бюрократией. Она достигается сталью. Она достигается мечами. Томми, едва приоткрыв один глаз, недовольно бурчит ему заткнуться и спать. Фанди идёт в магазин вслед за Уиллом.       Люди назовут его безумцем, но он просто художник. Уилл сгребает с полок бутылки крепкого алкоголя, открывает крышки и создаёт настоящую огненную Геенну посреди скромного магазина в спальном районе Лондона. Стекло звенит о стены, осколки рассыпаются по полу. В углах сгущаются тени, под потолком собираются облака густого дыма. Фанди бросает в костёр журналы с телепрограммой и презервативы. Пожалуй, самые важные приметы цивилизации. Уилл стоит и смотрит на пламя. Длинное пальто становится полуночно-чёрным, лицо становится безразличным, руки дирижируют неслышимой чужому уху музыке. Фанди смотрит на Уилла. Фанди вдруг окончательно понимает, что всё неправильно. Всё не так. Они с Дримом всё испортили и никогда уже не исправят. Никто и никогда уже не исправит. От густого дыма слезятся глаза и першит в горле. С улицы эхом доносятся крики птиц.       — Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, пелеева сына, — вдруг начинает Уилл. Его голос звучит хрипло и совершенно безумно. — Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал: многие души могучие славных героев низринул в мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным птицам окрестным и псам. — Уилл переводит взгляд на Фанди. Кто-то должен умереть.       Они не умеют драться. Такие как Уильям никогда не дерутся — его тонкие руки привыкли к музыке, а не к насилию — такие как Уильям решают проблемы словами, а не кулаками. Такие как Фанди никогда не дерутся — его мозг заточен на то, чтобы избегать физической боли любыми способами — такие как Фанди позорно бегут от своих проблем. Но такие как Уилбур в порыве ярости кулаками бьют окна в доме; такие как Флорис без всякой жалости вспарывают глотки зубами. Быть может, они и не умеют драться. Быть может, у них нет поставленного правого хука и они не знают, на какую ногу по правилам нужно опираться. Но такие как они и не рождены для драк. Такие как они рождены для того, чтобы убивать. Бог задумал, что лисы едят птиц. Но ещё он задумал, что большие птицы едят маленьких лис. Правда в том, что на каждого хищника найдётся хищник крупнее.       — Чем ты лучше Дрима, Уилл? Чем все вы лучше Дрима? — спокойно спрашивает Фанди. — Они запрещают мне делать то, что я хочу, и — вау! — Дрим тоже запрещал мне.       — Дрим портит нам всем жизнь. Он мудак и манипулятор. Он убивает людей и нарушает законы, — невозмутимо отвечает Уилл. Пламя медленно подбирается к его ботинкам.       — А чем мы здесь по-твоему занимаемся? Разве это он заставил тебя угнать машину и сжечь чёртов магазин? — Фанди обводит помещение рукой. — Между прочим, Ранбу умрёт из-за тебя. Ты испортил ему жизнь. Значит, ты тоже плохой?       — Дрим убил тебя, Фанди. — Уилл едва заметно отступает от огня.       — И что? — Они оба замолкают. Реальность расходится кругами по воде. Фанди чувствует всё то, чего не должен чувствовать. Чувствует всё то, чего Дрим все эти годы безуспешно пытался его лишить. Фанди чувствует себя живым. Он бросается на Уилла. — ТЫ ВСЁ ИСПОРТИЛ, ДЕРЬМА КУСОК! — вырывается рёвом из глотки. Они падают на пол. — До тебя мы с Ранбу были счастливы! У нас всё было хорошо!       — Что ты несёшь? — ревёт в ответ Уилл. Он хватает Фанди за запястья, не позволяя когтями расцарапать себе лицо. — Ты вообще себя слышишь? — Он резко переворачивается, и теперь Фанди оказывается в невыгодном положении. Тонкие руки музыканта смыкаются вокруг его шеи. — Были счастливы? Ты от тени своей шарахался, ублюдок. Вас обоих постоянно наизнанку выворачивало. — Фанди всё ещё пытается достать когтями до лица, но лишь сшибает с Уилла очки. Жёлтые вороньи глаза смотрят в самую душу. Кажется, ещё усилие, и Уилл точно раздавит Фанди трахею. Но нет, он слишком милый парень. Сегодня никто не умрёт. — Однажды ты поблагодаришь меня за это. ***       Посреди открытого моря ужасно ветрено. Волны бьются о пластиковые борты, качают катер из стороны в сторону. Фанди пытается плотнее закутаться в свитер. Ему не холодно, Бог задумал, что к холоду он менее восприимчив, чем к жаре, но его руки всё равно предательски дрожат. Дрим и Шлатт пьют что-то алкогольное и обсуждают политику. Потом обсуждают дерьмовых боссов с БиБиСи. Потом обсуждают что-то ещё, но Фанди их не слушает. Он не смотрит на них. Он молчит, надеясь, что все забудут о его существовании. Надеясь, что и сам забудет о своём существовании. Он закрывает глаза и представляет, что всех тех тонн солёной воды вокруг просто не существует. Высокого серого неба не существует. Изучающего взгляда Дрима не существует. Грубых подколок Шлатта не существует. Он сожалеет лишь о том, что это никогда не работает. Реальность всегда оказывается реальнее, чем хотелось бы.       Шлатт из милого мальчишки превращается в глубоководного монстра. Он уже выглядит лет на десять старше своего реального возраста, он уже рассуждает материалистично и чрезвычайно цинично. Он улыбается, но его глаза холодны. Он шутит, но в его тоне лишь бесконечная ненависть ко всему живому. И, конечно же, ненависть к самому себе. Приняв тебя в свою семью, Дрим не позволит тебе остаться прежним. Он превратит тебя в глину, он будет бить тебя и мять тебя, пока не придаст идеальную в своём понимании форму. Дрим художник. Самое худшее, что ты можешь сделать в своей жизни — стать его любимчиком. Твоя жизнь никогда больше не будет принадлежать тебе. Позже Фанди будет думать о том, что Ранбу на самом деле был благословлен отцовским безразличием. Каждый из них хотел бы быть на его месте.       — Ты чего притих, фурри-пацан? — Шлатт садится рядом, грубо приобнимает и слегка трясёт. От него пахнет мерзким дорогим одеколоном и сигаретами, а пьют они с Дримом, похоже, игристое вино. Очень пафосное, с тонкими фруктовыми нотками во вкусе и запахе. Фанди морщит нос. Он хочет отсесть, но властный захват не позволяет. — В Техасе был таким болтливым.       — У него талассофобия, — как бы между делом бросает Дрим и отпивает из бокала. В ответном взгляде слишком хорошо читается: «Что, прости?». Дрим усмехается. — Боязнь глубоких водоёмов. Не любит моря и океаны.       — Ты же умеешь плавать. В чём проблема? — А вот Шлатт не умеет. Фанди знает это, потому что он из всех американских штатов выбрал чёртов Техас. Потому что он никогда не подходил к чёртовому бассейну.       — Проблема не в этом. — Фанди прижимается чуть ближе, шепчет прямо на ухо. — Я боюсь не утонуть. Я боюсь не воды, а того, что под водой.       — И что под водой? — в ответ шепчет Шлатт. Они оба краем глаза поглядывают на Дрима, словно боясь, что он накажет их за этот разговор. Навсегда разлучит их и никогда больше не позволит даже смотреть друг на друга.       — Вот именно, — говорит Фанди, едва не касаясь щекой чужой колючей щеки. — Что под водой, чувак?       Шлатт хрипло хохочет и качает головой, наконец отстраняется. Ветер пытается испортить его идеальную причёску, потому ему иногда приходится зачёсывать рукой выбившиеся пряди. У Уильяма Голда сухие и непослушные кудрявые волосы. Настолько кудрявые, что, кажется, их почти невозможно расчесать. У Шлатта волосы на вид ужасно мягкие, почти аристократично волнистые. Недостаточно длинные, чтобы действительно мешать, но достаточно длинные, чтобы при желании собрать их в дурацкий хвостик на макушке. Конечно же, Шлатт знает, кто такой Уильям Голд. Конечно же, Шлатт видел его фото и ему, как и Фанди, не составило никакого труда сложить два и два. Шлатт никогда и не выглядел романтичной мечтой любой девчонки, но он выглядел милым мальчишкой. Сейчас он принимает стероиды. Он отрастил усы и бакенбарды, он набрал мышечную массу. Он сделал всё, чтобы никто и никогда не смог сказать, что они с Уильямом Голдом похожи. Чтобы Дрим больше никогда не смел называть его хорошим мальчиком.       — Не хотите узнать, что же там под водой? — легкомысленно спрашивает Дрим, подливая шампанского себе в бокал.       — Не, дружище, я пас. — Шлатт встаёт и протягивает Дриму свой бокал. — Без обид, но этот костюм стоит примерно столько же, сколько все сезоны Доктора Кто. — Дрим подливает шампанского и ему, а потом они вместе фальшиво смеются. Дрим не отрывает взгляда от Фанди.       — Прыгай в воду. — От тона по спине пробегают мурашки. Шлатт оборачивается на Фанди. У него нечитаемое выражение лица. — Это не обсуждается. — Фанди осторожно заглядывает за борт. Все тысячи тысяч морских уродов смотрят на него из бездны, все тысячи тысяч морских уродов только и ждут подходящего момента. Он поднимается и отходит от края.       — Я не буду этого делать, — твёрдо отвечает Фанди. У Дрима скучающее выражение лица, он несколько мгновений стучит пальцем по бокалу.       — Фобию можно победить лишь столкнувшись с ней лицом к лицу. — Дрим переводит взгляд на Шлатта. — Что ты думаешь, Шлатт? Не хочешь ему помочь? — Тот в ответ отпивает шампанского. Простой трюк, чтобы дать себе чуть больше времени на придумывание ответа.       — Нет. У меня завтра съёмки, а если этот сучонок расцарапает мне рожу, то его работу никакая тоналка уже не скроет. — Шлатт смотрит в пол и приглаживает волосы. Дрим задумчиво хмыкает.       Он ставит бокал на столик и встаёт со своего места. Фанди замирает. Боится даже сделать вдох, зная, что ему некуда бежать. Вокруг только вода, вода, вода, вода. Бесконечная вода везде и всюду. Никто не поможет, никто не спасёт, никто не остановит Дрима. И он подходит медленно, подкрадывается, словно чёртова змея из мультика про Маугли. Пытается загипнотизировать добычу глазами ненастоящего цвета свежескошенной травы. Фанди дрожит всем телом, но ничего не может сделать. Дрим хватает его за запястье, и он не выдерживает. Он падает на колени и скулит: «Нет!». Он упирается руками и ногами и кричит: «Пожалуйста, нет!». Горячие слёзы текут по лицу, он царапает когтями пол катера и воет: «Умоляю!». Дрим молча хватает его за второе запястье и ставит на ноги. Также молча толкает в воду. Холодно и страшно. Страшно и холодно. Первое время Фанди скулит, воет и ревёт, барахтаясь у пластикового борта. Но он вспоминает, что никто его не спасёт, а движения лишь привлекают хищников. Он делает глубокий вдох и сдаётся. В конце концов, не так уж ему и нравилась эта жизнь.       Тёплая рука обнимает за талию, прижимает к себе и резко вытягивает на поверхность. Шлатт крутой, Шлатт смелый, Шлатт сильный. Он не умеет плавать, но он всегда знает, что нужно делать. Он беспорядочно гребёт свободной рукой, кажется, на чистом адреналине, он матерится вслух и злобно орёт: «Слушай сюда, дерьма кусок! Смотри на меня и греби своими грёбаными руками!». Откуда-то сверху доносится смех Дрима, но Фанди смотрит только на Шлатта. Не в серое небо, не на тысячи тысяч морских уродов в бездне, а на человека, у которого нет никаких причин его спасать. Фанди думает лишь о том, что не найти на свете никого добрее и благороднее, чем Шлатт. Фанди просто знает, что если бы Дрим выкинул за борт Шлатта, то он не стал бы его спасать. Он бы дал ему утонуть, как давал утонуть уже сотни раз до этого. И молча смотрел бы на это. И ему абсолютно точно не было бы жаль.       И вот они сидят друг напротив друга. Дрим вне поля зрения, он стоит за штурвалом и, очевидно, везёт их обратно в мир людей. Фанди только сейчас замечает, что Шлатт предусмотрительно снял пиджак, прежде чем прыгнуть в воду. Он достаёт из кармана сигареты и зажигалку, садится спиной к холодному ветру и закуривает. На волнах жутко трясёт, но его это совершенно не беспокоит. Он делает затяжку, а потом переводит взгляд на едва видимый вдалеке клочок земли. Фанди не знает, что должен делать. Не знает, что должен чувствовать. Шлатт зачёсывает назад мокрые волосы. Непонятно, дрожит ли его рука из-за адреналина, холода или из-за этих проклятых волн. Наверное, из-за всего сразу. Ветер продувает до самых костей, но Фанди не обращает на это внимания. Он всё ещё смотрит на человека, у которого нет никаких причин его спасать.       — Спасибо, — бросает Фанди достаточно громко, чтобы заглушить рёв мотора, но недостаточно, чтобы это услышал Дрим. Шлатт наконец переводит на него безразличный взгляд.       — Всегда пожалуйста, — отвечает он и снова затягивается. — Мы же всё-таки друзья. — Шлатт отворачивается, а земля неумолимо приближается. Фанди несколько мгновений сидит и смотрит в широкую спину.       — Разве? — вырывается само собой, но тонет в окружающем шуме. ***       У Тоби милая маленькая комната на втором этаже. Два больших окна, выходящих во двор, компьютерный стол, кровать, старенький гардероб, парочка плюшевых игрушек, синтезатор, который он иногда спускает в гостиную, и несколько укулеле, терпеливо стоящих у стены. Флорис поднимается со слишком маленькой для себя кровати, замирает у гардероба, разглядывая фотографии в рамочках. Тоби, его сестра и Томми; Тоби и его родители; Тоби, Томми и Уилл; Тоби и Ранбу. Флорис оборачивается на дверь. Он уверен, что та заперта, но всё равно дёргает ручку. Он садится на пол у двери, закрывает глаза и прислушивается к звукам. Тоби на первом этаже смотрит своё любимое дурацкое реалити, Уилл сидит в комнате Ранбу на втором. Он выпросил у Тоби одну из укулеле, и теперь, видимо, в ожидании наигрывает какую-то из собственных песен. Видишь, он не безумец. Он художник.       Флорис опускает взгляд на свои руки. Раньше он мог выпускать когти лишь в стрессовых ситуациях, но, на удивление, сейчас они всё ещё при нём. У Дрима больше нет никакой власти. Теперь он действительно свободен, если, конечно, не считать того, что его заперли в этой милой маленькой спальне. Флорис мог бы разбить окно, допрыгнуть до дерева во дворе, а потом спокойно спуститься с него и сбежать, но в этом нет драмы. В этом нет урока, поэтому Флорис начинает скрести дверь когтями. Он скребёт её и давит из себя слёзы. Скребёт и жалобно воет: «Уи-и-илл!». «Выпусти меня!», — всхлипывая скулит он. «Почему вы все меня ненавидите? Почему вы все хотите запереть меня?». Уилл откладывает укулеле. «В чём я виноват, Уилл?». Раздаются уверенные шаги. «Чем я заслужил такое отношение?». Щёлкает замок, и Флорис поднимает взгляд на Уилла. Тот выглядит виноватым, а потом неловко протягивает руку и помогает встать с пола.       — Думаю, мы оба слегка погорячились, да? — неуверенно спрашивает Уилл. Флорис смотрит в пол, едва сдерживает всхлипы и вытирает слёзы тыльной стороной ладони. — Но теперь мы можем обсудить всё как взрослые люди, верно? Ты согласен?       Может, Флорис и не умеет драться, но он за жизнь посмотрел слишком много боевиков и приключенческих фильмов, от скуки прочитал слишком много самых разных статей в интернете и обсуждений на форумах. Он бьёт Уилла в солнечное сплетение, а через мгновение прикладывает головой о стену. Честно говоря, ему глубоко безразлично, какой степени в итоге будет сотрясение, но он точно знает, что для таких как Уилл это не смертельно. Флорис перешагивает бессознательное тело и отправляется навстречу к абсолютной свободе. Вдруг замирает, заметив краем глаза своё отражение в зеркале. Забавно, но в комнате Ранбу стоит туалетный столик. Когда-то это была комната сестры Тоби, так что, наверное, это даже неудивительно. Флорис медленно переступает порог, почти подкрадывается к своему отражению. Он привык за все эти годы видеть в зеркале самого обычного худого и высокого пацана, больше всего напоминающего чёртового Шегги из Скуби-Ду, но таких как они с Уиллом выдают в первую очередь глаза. Жёлтые вороньи или лисьи с вертикальными зрачками. Флорис не удивлён. Он берёт со столика какие-то из очков Ранбу и уходит.       Тоби внизу вполне предсказуемо притих. Он всё ещё делает вид, что смотрит реалити, но на самом деле только и ждёт, когда кто-нибудь наконец спустится по лестнице. Лестница же совершенно не скрипит, шаги спокойные и размеренные. Флорис проходит мимо арки в гостиную и сталкивается взглядом с Тоби. Телевизор работает на обычной громкости, яркие картинки сменяют друг друга. Какой-то парень ругается со своей девушкой. Тоби стоит у входа спиной к телевизору. Он не напряжён, а скорее томим ожиданием. Интересно, что Уилл сказал ему, когда ранним утром приехал на угнанной машине и притащил бессознательное тело их общего друга? Наверное, он соврал, но что вообще можно было соврать в такой ситуации? Тоби делает шаг вперёд, и по его лицу Флорис мгновенно понимает, что, быть может, Уилл скрыл какие-то детали или наоборот их приукрасил, но совершенно точно не соврал.       — Хей, босс, как у нас дела? — Актёр из Тоби сомнительный, но, надо отдать должное, он правда пытается.       — У Уилла сотрясение. Он лежит без сознания у дверей твоей комнаты, — совершенно спокойно говорит Флорис.       — Я-я-ясно… — беззаботно протягивает Тоби и делает ещё шаг. — Это не очень-то мило с твоей стороны, но кто из нас не хотел хоть раз хорошенько треснуть Уиллу по башке? Сильнее треснуть по башке хочется только Томми. — Он усмехается и слегка качает головой.       — Тоби, не заставляй меня вредить ещё и тебе. Лично у нас с тобой нет никаких проблем. — Флорис прячет руки в карманы толстовки. По телевизору тем временем идёт какая-то бесполезная реклама чистящих средств.       — Конечно, никаких проблем, босс, — почти мгновенно отвечает Тоби. — Не считая того, что ты спёр мой ноут и мой рюкзак, а теперь ещё и очки Ранбу, но я не обижаюсь на тебя. — Он делает широкий жест руками. — Правда.       — Круто. Рад слышать. — Флорис отводит взгляд, думает несколько мгновений. — Спасибо за понимание и… всё остальное. Мне пора. Не люблю злоупотреблять хозяйским гостеприимством.       — И куда же ты пойдёшь, Фанди? — неуверенно спрашивает Тоби. От этого проклятого имени сводит зубы, но это вина кого угодно, только не бедного Тоби.       — Убивать Дрима. — В ответ доносится тихое «ого», и на этом Флорис наконец заканчивает разговор. Входная дверь хлопает за спиной. Дальше только абсолютная свобода. ***       Снег, снег, снег, снег. Флорис идёт так быстро, как только может, но ноги всё равно тонут в сугробах. Из-за метели видно не дальше вытянутой руки, но он всё равно упрямо бредёт, надеясь избавиться от преследователей. Он знает, что, вероятно, оставляет за собой длинный кровавый след, но лишь сильнее стискивает зубы и прижимает ладонь к ране на боку. Он думает о том, что если и умрёт сегодня, то ему хотелось бы забрать кого-нибудь с собой. В аду, наверное, ужасно одиноко. Флорис шагает и шагает. Шагает и шагает. Лицо болит из-за снега и холода, и он уже почти не чувствует ног, но шагает и шагает. В поле зрения вдруг появляется милый маленький домик. Флорис переходит на прыжки, пытаясь быстрее добраться до чёртового домика. В конце концов, он облокачивается о кирпичную стену и пытается отдышаться. Глотка болит от холодного воздуха, но он ковыляет к окну. Собирается с силами. Звенит стекло.       Уже едва живой Флорис лежит на ковре в гостиной. Сквозь разбитое окно свистит метель, стоящая рядом мебель плавно покрывается липким мокрым снегом. Флорис искренне надеется, что в доме кто-то есть. Охотники не станут убивать его при свидетелях, а местные жители достаточно добры и наивны, чтобы оказать ему необходимую помощь. Он не чувствует уже ничего, кроме боли и холода, он лежит на боку и уже не может пошевелиться. Он слышит шаги, но не может определить, принадлежат ли они охотникам или обычным людям. Он приоткрывает глаза и смотрит вверх. Над ним стоит высокий мужчина в синем пальто до колена, но Флорис не может разглядеть лица. Мужчина опускается на корточки, и тогда Флорис всё понимает. Пожалуй, это его последний шанс не попасть сегодня в ад.       — Мистер Безликий, — скрипуче обращается он. На нечётком лице мгновенно появляется улыбка. — Какая удача… мама в детстве рассказывала мне про таких как ты.       — Здравствуй, лис, — сладким тоном отвечает последний шанс. — И что же она рассказывала?       — Историю про трёх друзей и проклятое зеркало. — Флорис звучит всё тише и тише, дышать становится всё труднее, но он всё равно подыгрывает. Собеседник усмехается.       — Ах, эту историю, — почти мурлычет он. — Первый пожелал стать королём королей, но умер во сне, а с ним погребли и его королевство. Второй пожелал найти любовь всей своей жизни, но столкнулся с ней на поле битвы и истёк кровью в её объятиях. А третий пожелал иметь силу богов и остался навеки одинок, потому что никто больше не мог запомнить его лица. — Тёплая ладонь обжигает и без того болящую кожу, когда осторожно убирает чёлку с глаз. Флорис не знает, благодарен ли он за это. — А теперь он ходит по землям, пытаясь утолить своё вечное одиночество, и попутно приносит несчастья в каждый дом. — Он делает небольшую паузу. — Милая история. Фольклор любит делать из нас злодеев.       — Да… — на выдохе хрипит Флорис. На одном лишь упрямстве он тянет руку к собеседнику и цепляется когтями за его пальто. — Пожалуйста.       — Умоляй меня, — командует Мистер Безликий. Флорис корчит гримасу боли и оскаливает зубы. Это унизительно, но умирать очень уж не хочется.       — Спаси меня. — Он тянет пальто ближе к себе. — Я сделаю для тебя всё, что угодно, только не дай мне умереть.       — Всё-всё сделаешь? — снисходительно бросает собеседник. Флорис кивает и, по ощущению, стирает щёку о ковёр. Мистер Безликий отцепляет руку от пальто, и та безвольно падает на пол. — Договорились, лис. — На лице вновь появляется улыбка. — Я не позволю никому навредить тебе. ***       Тридцать пятый этаж, отличный вид на Темзу и милых маленьких людишек, суетливо бродящих где-то там, далеко-далеко внизу. Кожаный диван, кожаные кресла, стеклянный стол и бокал скотча в руках. Дорогущий чёрный костюм на заказ, ядрёно-красный на фоне минималистичных стен галстук-удавка и по-американски белая улыбка. Шлатт всегда выглядит как картинка с обложки глянцевого журнала. Самый лучший из самых лучших, самый богатый из самых богатых, король всех королей. Флорис бросает рюкзак у входа, проходит в комнату и встаёт рядом с огромной плазмой почти во всю стену. Шлатт сидит за барной стойкой, подливает себе скотча и делает вид, что ничего странного не происходит. Конечно же, он знал, что однажды всё сложится именно так. Будь он идиотом, он не дожил бы до своих лет.       — И на кой хер ты пришёл ко мне, фурри-пацан? — наконец спрашивает он, даже не смотря в сторону Флориса. — Надеялся, что я дам тебе тысячу фунтов и билет на самолёт, а потом поглажу по головке и отпущу в свободное плаванье?       — Это было бы мило, но мне это не нужно. — Флорис в ответ не смотрит на Шлатта. — Оставь это на потом. — Но теперь они сталкиваются взглядами. Знаешь, есть люди, которые знакомы так давно, что уже понимают друг друга без слов. Флорис отворачивается к плазме. — Значит, купил эту херовину только для того, чтобы смотреть на самого себя? И как, стоило того?       — Стоило всего, пацан. — Шлатт отпивает скотча. — По этому телеку даже ты выглядел бы презентабельно, а это о многом говорит. — Флорис усмехается и качает головой, но снова становится серьёзным.       — Что Дрим сказал обо мне? — спрашивает он так бесстрастно, насколько это вообще возможно. Шлатт едва слышно фыркает.       — Он расстроился. Ты же его любимчик, в конце концов. — Флорис хочет возразить, но ему не позволяют. — Что ты пытаешься доказать? Зачем ты здесь? Если так хочешь, чтобы он тебя трахнул, скажи ему прямым текстом.       Флорис замирает на несколько мгновений. От ярости перехватывает дыхание и темнеет перед глазами. Он сжимает руки в кулаки, ему ужасно хочется что-то сломать. Он оборачивается, не моргая смотрит на Шлатта. Тот явно не раскаивается, он ждёт реакции, ждёт шоу. Иногда он слишком умный, и это неописуемо раздражает. Флорис поднимает ногу и с силой опускает её на красивый и, вероятно, очень дорогой столик. Звенит стекло, но этого недостаточно. Флорис хватает одну из ножек и бросает в плазму. От места удара паутиной расходятся тонкие трещины. Наверное, если включить её, то экран превратится в прелестный радужный калейдоскоп. Шлатт хрипло хохочет, он явно собой доволен. Флорис плюхается на диван. Через несколько мгновений Шлатт всучает ему стакан скотча и садится на кресло. Теперь им остаётся только ждать своего ложного Бога. ***       Они не включают свет в коридоре, они не разуваются и не включают свет в кухне-столовой-гостиной. Дрим почти всю дорогу молчит. Он бледный, словно лабораторная крыса из пустой комнаты в собственной голове. Он бледный настолько, что, кажется, вся кровь уже покинула его тело. Наверное, Флорис впервые в жизни видит его настолько напуганным. Настолько жалким. Настолько обычным и недостойным звания ложного Бога, что это даже противно. У всего есть своя цена, и Флорис, пожалуй, уже успел смириться с этой неоспоримой истиной. Ты получаешь власть, но умираешь в конце, и никто никогда не вспомнит твоего имени. Ты получаешь любовь, умираешь в конце, но хотя бы умираешь счастливым. И из всех грехов только жадность, только её бесконечный и неутолимый голод обеспечит тебе жизнь, но едва ли ты действительно будешь ценить эту жизнь. Едва ли эта жизнь покажется тебе даром, и уж точно вряд ли ты потратишь её на благородные дела. Дрим не потратил. Чем же ты лучше Дрима?       — Мы можем договориться, — всё-таки произносит Дрим. Флорис подходит чуть ближе. В комнате темно. Только фары проезжающих машин порой дарят несколько секунд искусственного света, но он исчезает также быстро, как и появляется.       — О чём договориться, чувак? — Флорис наконец снимает солнцезащитные очки. Бог задумал, что он отлично видит в темноте. Дриму так не повезло. — Мы уже обо всём договорились, разве нет?       — Я много чего умею. — Надо отдать должное, он хотя бы не пятится. Хотя бы не пытается сбежать. — Я могу быть полезен, Флорис. — Дрим вдруг оживляется. — Мы же столько всего прошли вместе, столько всего добились. Зачем же расставаться на такой паршивой ноте? Ты же знаешь меня. Только попроси, и я дам тебе всё, что ты пожелаешь! Я обеспечу тебе жизнь мечты. Давай решим всё мирно. — Флорис вздыхает, берёт Дрима за руку в утешающем жесте.       — Это всё прекрасно, но мы уже договорились о другом, — с наигранным сожалением отвечает он. — Проблема в том, что я не хочу то, что ты можешь мне предложить, понимаешь? — Второй рукой Флорис мягко похлопывает по тыльной стороне ладони. — Я хочу быть тобой.       Дрим молчит в ответ. Наверное, он всё ещё пытается придумать какой-нибудь выход из ситуации, но другого выхода уже банально не существует в природе. Кто-то должен умереть. Флорис валит его на пол и нависает сверху. Когти слишком уж легко рвут плоть, кровь слишком уж быстро растекается по полу. Флорис думает о том, что у Дрима не может быть глаз цвета свежескошенной травы. Наверное, у него самые обычные карие глаза, потому что большего он не заслуживает. Он не заслуживает быть символом чего-либо, не заслуживает быть фараоном, не заслуживает быть Богом. На вкус он такой же, как и все остальные. На вкус он самое обычное мясо вперемешку с железом. Его кишки такие же розовые, как и у всех остальных, а кости такие же белые. В нём нет ничего особенного. Нет и не было никогда. Такие как он — мелкие трусливые паразиты, впаривающие дешёвые чудеса по цене целой жизни. Дриму повезло случайно стать кем-то большим, и он возомнил себя Небесным Отцом. Правда в том, что он никогда и не был хищником.       Флорис вытирает руки о толстовку, вытаскивает из чужого кармана телефон и кладёт его на журнальный столик. Делает бутерброд с отстойным сыром, открывает Колу и включает одну из записей вечернего шоу Шлатта. Самую первую, где Шлатт ещё не успел освоиться, где только пытался нащупать почву своими шутками. Вскоре он поймёт, что публика всё ему прощает, и начнёт вести себя как полный ублюдок, но этот Шлатт ещё похож на милого мальчишку из Техаса. На того парня, который возвращает продуктовые тележки обратно в Волмарт и расставляет по местам дорожные конусы. Флорис не чувствует себя виноватым, ему не грустно и не стыдно, он лишь пытается закончить свой план. Ему осталось продумать последние детали, а задорный голос Шлатта на фоне придаёт всему этому особый шарм. И Флорис всё-таки лежал однажды на надувном матрасе и действительно пил энергетик из стакана с красным бумажным зонтиком. Этот энергетик, конечно же, купил ему Шлатт.       Флорис всё-таки берёт телефон Дрима, со скучающим видом пролистывает переписки и контакты. Не находит совершенно ничего нового и наконец набирает Уиллу по фейстайму. Флорис знает, что Уилл ни под каким предлогом не поедет в больницу. Даже если ему оторвут руку, даже если у него будет пробит череп или если он потеряет глаз — ему плевать. Сейчас у него есть дела поважнее этого. Скорее всего, Ранбу сказал ему, что единственный человек, к которому Флорис мог бы пойти со своим запросом — это Шлатт. Скорее всего, Уилл теперь пытается придумать, как ему попасть в крутую квартиру Шлатта и остановить всё это безумие. Скорее всего, он боится, что Дрим просто убьёт Флориса, потому что они со Шлаттом вполне искренне считают его Богом. Но Филипп, Александр и Флорис знают, что Дрим совсем не Бог. Он всего лишь очередной муравей, всю свою жизнь посвятивший строительству пирамиды.       — Привет, — нейтрально начинает Флорис. Уилл от удивления замирает и совершенно не движется несколько мгновений. Кажется, что всё банально зависло, но Уилл вдруг моргает.       — Привет… — едва слышно отвечает он, а потом молча и совершенно бесстыдно рассматривает своего собеседника. Так долго, что это начинает утомлять. — У тебя всё лицо в крови, — вдруг говорит Уилл. — А ещё, похоже, ты кошкомальчик.       — У лис глаза тоже с вертикальными зрачками, Уилл, — непозволительно серьёзно и с явным укором произносит Флорис.       — А, — Уилл снова делает паузу. — Круто. — Флорис уже не может сдерживать смех, но это, кажется, приводит Уилла только в большее замешательство. Он напряжен и ждёт реальных ответов, и в итоге это выглядит ужасно смешно.       — Я убил Дрима, чувак, — наконец бросает Флорис. Он на мгновение отводит взгляд, пытаясь решить, стоит ли Уиллу видеть тело, но такое обычно хоронят только в закрытом гробу. — Ладно, знаешь, пришло время для серьёзного разговора. — Уилл делает вид, что готов к серьёзному разговору. Он уверенно кивает. — На самом деле меня зовут Флорис. Такое имя мне дала моя мать и я носил его лет двадцать, пока однажды мы не столкнулись с Мистером Безликим. И это не похоже на твою милую историю с баром, когда он тебя, вдрызг пьяного, великодушно довёз до общаги. — Уилл едва заметно меняется в лице. — Не похоже на историю, когда они со Шлаттом познакомились после открытого микрофона. Не похоже ещё на тысячи историй, когда он якобы случайно появлялся в ваших жизнях, и вы сами садились на его иглу. Он меня едва не убил, а потом предложил сделку. — Флорис снова на мгновение отводит взгляд, собирается с мыслями. — Такие как я живут в лесах у небольших поселений. Люди постоянно теряются в лесу, никто уже не обращает на это внимание. Я убивал максимум раз в пару лет. — Проезжает машина, заливает комнату холодным светом. — Дрим подставил меня. Он за неделю убил троих в моём лесу, и вот на это уже обратили внимание. Они пришли за мной, а он якобы случайно оказался рядом, потому что возвращался в Гаагу, но началась страшная метель. Решил помочь своему брату, а? — Флорис усмехается. — Самое забавное, что я как-то спросил его обо всех этих совпадениях, и он сам всё рассказал. Решил похвастаться.       — Это звучит херово, братан, — неуверенно отвечает Уилл. Выглядит он виноватым, но, правда, непонятно за что. — Мне жаль.       — О, ты даже не представляешь, насколько это было херово. — Флорис хрипло хохочет. Ему давно уже не грустно, он давно уже привык. — Но, знаешь, я не об этом. Он держал меня в рабстве почти всю мою жизнь. — Он едва заметно дёргает головой, а потом поправляет себя: — Он держал меня в рабстве почти всю твою жизнь, если быть точнее. И вот это уже действительно забавно.       — Прости? — Уилл вдруг вновь замирает. Он чуть клонит голову вбок. Так, как это обычно делают птицы.       — Нет-нет-нет, — быстро отвечает Флорис. Он отрицательно качает головой. — Я ничего не знаю. — На секунду задумывается. — Я не знаю тех подробностей, которые хочешь знать ты, так что не смей меня спрашивать. — Уилл всё равно открывает рот, но Флорис его игнорирует. — Так вот. Я всё это к чему? Дрим пытал меня целую жизнь. Он заставлял меня делать ужасные вещи. Я работал на него, и я замешан во всём. Если бы не я, у него бы ничего этого не было. Он бы уже давно лежал мёртвый в канаве, и никто никогда не знал бы его имени.       — Это ты так хвастаешься? — саркастично бросает Уилл. Флорис вдруг удивлённо поднимает брови, а потом до него доходит.       — Да, я хвастаюсь. Чёрт подери, нет на свете никого лучше меня! — Он снова хохочет. — Но нет, я снова не об этом. Понимаешь, чтобы убить Дрима, я заключил с ним ещё одну сделку. Он даёт мне то, чего хочу я, а я даю ему то, чего хочет он.       — И чего же он хотел? — Уилл настораживается. Он думал, что готов к этому разговору, но правда в том, что никто и никогда к нему не готов.       — Тебя. — Флорис позволяет тишине стать напряжённой, а потом продолжает: — У него много последователей. Ты даже представить себе не можешь, сколько именно у него последователей. Это могут быть твои однокурсники, твои преподаватели, случайные прохожие или твои соседи. Это полицейские, радиоведущие, милые мамочки с колясками. Они повсюду, и они поджидают далеко не только в Лондоне.       — И к чему ты ведёшь на этот раз? — Флорис отпивает Колы и смотрит на тело на полу. Мясо, кишки, кости. Ничего особенного, но сколько шума вокруг.       — К тому, что я сказал им всем, что это ты убил Дрима. — Уилл, кажется, теряет дар речи. У него на лице огромными неоновыми буквами написано: «Какого Хера?». — Они придут за тобой. Я не знаю, когда. Я не знаю, кто из них. Но они обязательно придут. — Флорису многого стоит сохранять серьёзное выражение лица. — Они все знают, кто ты такой, Уильям Голд.       — Почему? — беспомощно почти шепчет Уилл.       — Потому что я всегда держу обещания, Уилл, — буднично говорит Флорис. — Но я знаю человека, который с радостью тебе поможет. — Он дружелюбно улыбается, словно парень из рекламы хлопьев. — Я знаю, что ты уже знаешь, где живёт Шлатт. Иди к нему и будь вежливым. Иди к нему и постарайся ему понравиться. Я знаю, что вы обязательно поладите, но, прошу, не порть первое впечатление, — мягким голосом наставляет Флорис. Наверное, он слишком старается продать эту идею. — Я оставил ему рюкзак с фальшивыми документами и всякой дрянью специально для тебя. Можешь не благодарить, чувак! — Уилл выглядит так, словно сейчас оторвёт ему голову, но Флорис не выходит из образа. — Удачи! Она тебе понадобится! ***       В лесу в такое время поёт только ветер. Он шумит листвой или пронзительно воет; иногда свистит, минуя тонкие стволы деревьев. Здесь и сейчас же несколько пьяных девиц, слезами размазывая тушь по лицу, орут в микрофон, едва ли попадая хоть в одну ноту. Пожалуй, караоке — лучшее изобретение человечества. Флорис обожает караоке, пусть и певец из него такой же паршивый. Но сейчас он сидит за барной стойкой, пьёт дешёвое пиво и ждёт. Ждёт, быть может, этих девиц или ту парочку, страстно целующуюся в тёмном углу. Ждёт, быть может, чуда или божественной воли. Ждёт, быть может, случайности или удачного стечения обстоятельств. Ждёт быть может, того, что толкнёт его вперёд или заставит наконец повернуть назад. Пиво здесь паршивое, люди громкие, а свет раздражающий. В этом городе нет ничего хорошего, но и в тех, что были до него, ничего хорошего не было. Иногда Флорис закатывает рукав и смотрит на воображаемые Часы Судного Дня. Однажды полночь обязательно наступит.       Сквозь окружающий шум Флорис улавливает стук каблуков, а чуть позже через два стула от него садится удивительнейшее создание. Тёмная юбка по колено, лакированные ботфорты на шпильках, короткая кожаная куртка и прекрасные волнистые волосы примерно до плеч. Оно заказывает три шота водки глубоким и спокойным мужским голосом с британским акцентом. Флорис подпирает щёку кулаком и бесстыдно его рассматривает. Очки с тонкой золотистой оправой, едва заметная щербинка между зубами, а с каблуками роста в нём, наверное, метра два. Короткие ногти создания покрыты чёрным глянцевым лаком. Бог не способен создать нечто подобное; у Бога нет ни вкуса, ни воображения. Забавно, но у людей творить всегда получается гораздо лучше. Флорис пересаживается чуть ближе. Часы Судного Дня показывают без пяти минут полночь.       — Знаешь, ходить в юбке это по-пидорски, — как бы между делом замечает Флорис. Создание лениво переводит на него взгляд.       — Оу, правда? — Ответ звучит всё также спокойно. — Спасибо, что поделился. Твоё мнение важно, как и любое другое мнение. — Короткая пауза. — Только, если честно, мне оно глубоко безразлично.       — Со спины ты похож на девчонку, — невозмутимо продолжает Флорис. — Не боишься, что в темноте кто-нибудь перепутает и начнёт приставать? — Он делает глоток пива. — Или делать что-нибудь похуже?       — Думаю, когда они нащупают член под юбкой, это немного поумерит их пыл. — Создание выпивает шот и морщится. — А если нет, то, надеюсь, мы неплохо проведём время.       — Ты слишком хорошего мнения о людях. — Флорис усмехается и качает головой. Девицы не жалеют голоса. Кажется, одной из них изменил парень, и теперь они празднуют с помощью слезливых песен про расставания.       — А ты, похоже, слишком плохого. — Флорис подзывает бармена и заказывает водки на двоих. Сегодня он платит за всё.       Имя удивительнейшему созданию Аластор. Флорису хочется думать, что он выходец из какого-нибудь знатного дома, но Ал так никогда и не признается, из какой части Британии он родом. Ему совершенно безразлично, примут ли его за девушку, парня или инопланетную форму жизни, размножающуюся почкованием. Он живёт так, как ему нравится; одевается так, как ему нравится; говорит то, что ему нравится. Кажется, что в одном из многочисленных наркотических трипов он познал смысл жизни и теперь плывёт по течению, останавливаясь лишь для того, чтобы посидеть на берегу и полюбоваться закатом. В основном он подрабатывает актёром массовки или иногда получает эпизодические роли во всяких сериалах для домохозяек, но всё равно знает слишком уж много о местной флоре и фауне. Он знает важных людей, но никогда не называет их имён. Однажды он скажет: «Я это я. Без прошлого, без покровителей и без предрассудков».       — Ты умеешь хранить секреты? — пьяно-таинственно шепчет Флорис. Ал важно кивает и поправляет волосы изящным движением руки. — Я убил чувака, с которым провёл большую часть своей жизни. — Те девицы давно перестали мучить караоке, теперь какой-то парень неумело подвывает музыке из аниме. — И съел его.       — Я живу в Лос-Анджелесе далеко не первый год, — совершенно спокойно бросает Ал, но всё равно утешающе похлопывает по плечу. — Я слышал вещи и похуже, поверь мне.       — Например? — Флорис выпивает очередной шот и смотрит собеседнику прямо в глаза.       — Я умею хранить секреты, — мягко улыбаясь, напоминает Ал. Флорис разочарованно цокает и закатывает глаза, а потом кладёт ладонь поверх чужой. Так они и замирают на мгновение. — А ты любил этого человека?       — Э-эм. — Всегда слишком сложно придумать ответ на такой, казалось бы, простой вопрос. Поэтому Флорис не придумывает. Он всегда отвечает правду. — Да.       — Тогда соболезную твоей потере. — Ещё пара мгновений, и они уже держатся за руки. Это почти странно, но недостаточно странно. Стрелки Часов Судного Дня застывают на месте. Однажды полночь обязательно наступит, но, видимо, уже не сегодня.       У Ала серо-голубые глаза. У Ала мягкие волосы, пахнущие женским шампунем с клубничным йогуртом. У Ала небольшая светлая квартирка на окраине и огромная коллекция пластиковых фламинго для сада. Даже выпив неприличное количество алкоголя, Ал отлично ходит на шпильках. Расстёгивая молнию, он случайно бросает, что однажды оставил кого-то без глаза каблуком этих сапог. Флорис охотно в это верит. А ещё, если честно, самую малость хочет быть на месте этой девушки. Или этого парня. Или этого инопланетного существа, размножающегося почкованием. Ал будто читает это в его глазах и говорит, что у него есть ещё сапоги с высоченными платформами. Говорит, что, может, в следующий раз наденет их, но сейчас они оба слишком пьяны для подобных перформансов. Флорис не думает, что слишком пьян, но возражать не решается. Теперь он плывёт по течению и иногда останавливается, чтобы полюбоваться закатом.       Секс — странная штука, особенно когда тебя трахает кто-то, кто выглядит как девица, пахнет как девица, но обладает вполне себе мужским телосложением и абсолютно точно мужским членом. Флорис не может похвастаться богатым сексуальным опытом, однако даже ему это кажется слегка сюрреалистичным. Впрочем, он за жизнь видел и делал вещи гораздо более странные. И, уж точно, гораздо менее приятные. Ему многого стоит держать себя в руках и не уйти в отрыв. Многого стоит не расцарапать Алу спину до самых костей, не прокусить зубами его кожу и не выть под ним совсем уж по-звериному. Флорис пытался найти очередной ужин, а нашёл в итоге что-то поинтереснее. Почему-то сложно относиться к мясу как к обычному мясу, когда в его глубоком голосе так много этого чёртового понимания. Когда у него такие тёплые руки и прекрасные волнистые волосы. Вся жизнь состоит из случайностей. Забавно, но в итоге Алу неописуемо повезло, что он такой удивительный.       Флорис лежит и рассматривает комнату. Ал приобнимает его во сне и мило сопит где-то над ухом, но Флорис старательно это игнорирует. Он считает количество пластиковых фламинго, потом натыкается взглядом на скейтборд у двери. Пытается представить Ала на скейте, но это кажется ему слишком смешным. И, в конце концов, он также, как и каждый вечер до этого, думает о ядерной войне, о глобальном потеплении, о ложном Боге с его пирамидой и о чёртовых муравьях в лесу. Думает о этой дурацкой клятве умереть в один день и о человеке, которого так любишь, что непременно хочешь стереть в порошок. У Дрима был Уильям Голд — тот, кого он с радостью бы убил ради собственной выгоды. У Ранбу есть Тобиас Смит — тот, ради кого он умрёт без всяких сожалений. Наверное, в жизни всегда есть только те, кого убиваешь ты, и те, кто убивает тебя. Наверное, Дрим был для Фанди Уильямом Голдом. И, наверное, в этот самый момент Флорис ужасно хочет, чтобы Ал стал для него Тобиасом Смитом.