Как ни старайся, Цзян Чэн не может выбросить из головы внушающие опасения странности, произошедшие с ним после поминок. Но он понимает, что чем больше будет акцентировать на них внимание, тем больше вероятность повторения чего-то подобного. Человеческий разум очень восприимчив и, если его подкармливать воспоминаниями и переживаниями о Вэй Ине, он, с радостью ухватившись за такую возможность, опрокинет Цзян Чэна в ещё какие-нибудь явно нездоровые видения.
Поэтому Ваньинь решает, что лучший способ привести свою голову в хоть какое-то подобие порядка — банально отвлечься и закопаться в работу. На следующий же день он звонит отцу и говорит, что хочет помочь в его юридической фирме. Фэнмянь очень радуется такому предложению, ведь последнее время сын занимался делами не слишком охотно, а заставлять и наседать старший Цзян не решался, с пониманием относясь к тяжёлому периоду в его жизни.
Иногда Ваньинь не всерьёз думал о том, что ему сильно не хватает жесткой руки матери, которая взяла бы его за шкирку и давно пинком выгнала на работу, слыша в ответ гневные возмущения и отказы. Они бы ругались до хрипа, орали друг на друга как умалишённые, но, возможно, от этих эмоциональных выплесков Цзян Чэну стало бы чуть легче и он скорее притупил своё горе рутиной.
Но после смерти Вэй Ина поведение матери претерпело некие изменения по отношению к сыну. По каким-то личным причинам она не то чтобы стала мягче… Смотрела всё с той же свинцовой тяжестью во взгляде. Но теперь это была тяжесть не тех туч, что метали гром и молнии, а тех, что поливали землю бесконечными ливнями. Как бы она ни была недовольна появлением Вэй Ина в их жизни, всё равно понимала, что он оказал слишком сильное влияние на всю их семью, а его кончина что-то сломала внутри сына.
Тем не менее, собираясь утром на работу, Цзян Чэн так и видит её ироничную кривую ухмылку, слишком похожую на его собственную, и почти слышит: «Ну наконец хоть что-то полезное решил сделать. Неужели непонятно, что отец уже давно не тянет всё в одиночку?»
И Ваньинь падает в работу, как в омут: дни напролёт он сидит в кабинете Фэнмяня и разбирает бесконечные договоры и сметы. Ищет ошибки и несоответствия в документах. Назначает встречи и консультации. Порой приходит домой очень поздно и с Лань Хуанем теперь видится вынужденно реже, но тот относится с пониманием. Оставляет на столе ужин, который нужно только разогреть, а ночью заключает вымотанного Цзян Чэна в тёплые крепкие объятия, приносящие если не покой, то хотя бы его иллюзию.
В один из последних рабочих дней недели Цзян Фэнмянь выглядит совсем уставшим и, кажется, даже заболевшим, и тогда Цзян Чэн без раздумий говорит, что может провести пару важных встреч, назначенных на понедельник, сам. Улыбка отца, удивлённого таким рвением, мягкая и благодарная. Но чтобы достойно показать себя, Ваньиню нужно как минимум забрать из старой квартиры пару свежих костюмов. Поэтому сразу после шести он пишет Сичэню, что будет не меньше чем через пару часов, выходит из офиса и, накинув на голову капюшон куртки, добегает до метро, надеясь не сильно промокнуть под только начавшимся дождем.
Пока под аккомпанемент тяжеляка из эйр подсов Цзян Чэн трясётся в вагоне в окружении блёклых уставших людей, которые явно думают только о том, как бы поскорее добраться до дома, он занимается тем, что морально себя настраивает. В их с Вэй Ином квартире, после переезда к Сичэню, Ваньинь бывал всего несколько раз. И каждый из них превращался в испытание. Те стены давно стали ловушкой, которая с остротой ножа, всаженного между рёбер, пропарывала нутро свежей болью. Та самая ловушка, из которой не хотелось выбираться.
И уже успевший выгрести из почтового ящика счета и рекламу любимой доставки Вэй Ина, которую до сих пор упорно пихали в жестяную коробку, Цзян Чэн стоит перед массивной входной дверью и вдыхает поглубже. Он сжимает ключи в ладони крепче, чтобы упрочить связь с реальностью, а затем, оглушительно щёлкнув замком в тишине этажа, заходит.
Свет в коридоре бьёт по глазам, будто оживляя покойника, в которого успела превратилось эта квартира без жильцов.
Цзян Чэн справится с этим мёртвым пространством. Он всего лишь быстро пройдёт по коридору, даже не разуваясь, достанет из шкафа сумку, закинет туда обувь, несколько костюмов, ремней и рубашек, а после просто уйдёт. Потому что, если начнёт оглядываться, моментально впустит в себя воспоминания о Вэй Ине, пропитавшие здесь каждый метр. И тогда уже Ваньинь вряд ли вернётся домой вовремя.
Покрывшаяся слоем пыли створка большого шкафа отъезжает в сторону, и пустая чёрно-красная сумка, соскользнувшая с верхней полки, глухо хлопает по паркету, заставляя Цзян Чэна вздрогнуть. Да ну за что ему всё это..? Спортивная сумка Вэй Ина, с которой тот постоянно таскался в зал. Только она и осталась. Всё, в чём Ваньинь перетаскивал вещи к Сичэню, сейчас покоится где-то в недрах его стерильной квартиры.
Взвизгивает резко и решительно дернутая молния, а руки Цзян Чэна быстро перебирают вещи. Запакованные в чехлы костюмы не слишком аккуратной кучей ложатся на тканевое дно. Сверху летят рубашки и всё, что относительно может пригодиться. За рубашками в шкафу висят футболки. Цзян Чэн знает, что там только то, что он сам давно не носит и… Одежда Вэй Ина. Ни одной его вещи Ваньинь, само собой, не смог выбросить или куда-нибудь отдать.
Он чувствует себя насекомым, начинающим вязнуть в паутине, когда понимает, что осторожными движениями передвигает одну вешалку за другой, рассматривая броские футболки, толстовки и рубашки, оставшиеся здесь после переезда Вэй Ина. Тот порывался забрать вообще всё, но потом передумал, сказав, что при необходимости купит новое. Конечно… Конечно же, с парнем, выполняющем все его желания, он мог позволить себе какое угодно количество мажорских шмоток любой стоимости.
Вспоминая об этом Цзян Чэн недовольно сжимает челюсти и хмурится, бесконтрольно сминая в пальцах рукав чужой футболки на вешалке. Он невольно вперивается в неё взглядом и, глядя на светлую ткань, чувствует как шестерёнки в голове медленно со скрипом начинают вращаться, выпутывая его из марева воспоминаний и вселяя в сознание ощущение неправильности.
Футболка однотонная, бледно-розовая с изображением мопса в авиаторах и с сигарой в зубах. Вэй Ин не носил таких расцветок, но эту купил только потому, что Цзян Чэну понравился принт, когда они шатались в торговом центре по магазинам. А Ваньинь, закатив глаза, отказался брать, потому что «ну что за ублюдский цвет».
И эта футболка… Она была на Усяне в ту ночь… Вместе с узкими черными джинсами, красными кедами, и рюкзаком его дурацким с логотипом какой-то компьютерной игрушки… После опознания всё это вернули семье из морга. И отец отказался забирать, хотел оставить всё там, чтобы выкинули, но Ваньинь не смог. Не смог отдать хоть частичку брата, раз уж погребение будет в закрытом гробу и он больше не сможет даже волос его коснуться, то хоть одежда, хоть вещи…
Чуть позже Цзян Чэн немного успокоился и, оставив большой пластиковый пакет с эмблемой клиники в углу ванной, обходил его десятой дорогой. Не мог заставить себя даже посмотреть в упор, пока однажды ночью не услышал странный шорох целлофана и, ворвавшись в ванную, не обнаружил разбросанную по полу одежду. Тогда Ваньинь списал это на случайность: у него часто барахлила сушка, дребезжа и вздрагивая как припадочная. В ту ночь он как раз оставил её с вещами, видимо, пакет упал, и…
Когда через некоторое время, Цзян Чэн потихоньку начал приходить в себя и стал приводить ванну в порядок, он молча запихал всю одежду Вэй Ина в машинку, словно тот был ещё жив и она могла ему понадобиться. И по рассеянности постирал эту футболку с чем-то синим, отчего на ней появились темные фиолетовые пятна, похожие на большие растекшиеся чернильные кляксы, а сама она стала бледно-лиловой.
Цзян Чэн, как увидел это, около часа просидел на полу в ванной прямо напротив открытой стиралки, сжимая в руках влажную ткань футболки, и не мог остановить перетряхивающих всё тело рыданий.
А сейчас футболка, что висела в шкафу, была, как и при покупке, светло-розовая.
— Господи, блять, боже, — сквозь стиснутые зубы выдыхает Цзян Чэн и закрывает глаза. — Только не опять… Ну что за цветастые трипы, как у наркомана…
Он одеревеневшими пальцами на ощупь задвигает неприятно скрипнувшую колесиком по рельсу дверь обратно и просто стоит и ждёт. Слушает своё дыхание и пытается считать вдохи-выдохи, сосредоточиваясь хотя бы на этом, чтобы не думать о происходящем.
Через пару минут, когда липкий страх, почти становится чем-то родным, Ваньинь с опаской медленно открывает шкаф ещё раз. Створка стукается о стену и чуть отскакивает обратно от слишком резкого движения под конец. Футболка с мопсом лиловая. С тёмными пятнами будто въевшихся чернил.
— Твою-то мать…
Цзян Чэн, игнорируя дрожь в голосе, порывисто сдёргивает футболку с вешалки и швыряет в сумку поверх прочих вещей. Застёгивает молнию и, едва не забыв выключить свет, как можно более быстрым и твёрдым шагом устремляется к выходу.
◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤
Путь по тоннелям метро проскакивает совсем незаметно. Цзян Чэн по-прежнему старается ни о чём не думать и вслушивается в каждое слово песни в наушниках, позволяя звукам басов наполнить черепную коробку, избавляя от ненужных мыслей. Но в какой-то момент, ему почему-то становится очень душно и будто бы не хватает дыхания. Он испытывает невероятную потребность оказаться на воздухе.
До ближайшей к дому Сичэня станции ещё пара остановок, но можно дойти и пешком. На улице до сих пор идёт моросящий дождь, и первый глоток влажного воздуха, расправляющий лёгкие, кажется живительным эликсиром. Пройти несколько кварталов не составит труда, а вещи, что на нём, и те, что в сумке, не успеют сильно промокнуть. Цзян Чэн поглубже надвигает капюшон, удобнее перехватывает широкую лямку на плече и идёт по знакомым улицам. Сейчас ему хочется только дышать этим запахом мокрого асфальта, свежестью травы парковых газонов и озоном.
Даже дождь Цзян Чэн полюбил благодаря Вэй Ину.
Они вдвоём стоят под маленьким козырьком какого-то магазина, а вокруг обрушиваются ливневые потоки. Сильный дождь застал их, пока они гуляли по центру после учёбы, и тот начался так резко, что вовремя добежать до метро не удалось.
— Знаешь, А-Чэн, меня восхищают дождь и гроза. В них чувствуется мощь и хаотичность сил природы, которые могут нас всех уничтожить, если захотят.
— До уничтожения далеко, а вот до простуды близко! Особенно если простоим тут в мокрых шмотках чёрт знает сколько!
Цзян Чэн недовольно кривится, чувствуя, как мерзко хлюпает в кроссовках, и складывает руки на груди.
— Ну тогда давай выйдем? Какая разница, насколько нас зальёт, если мы и так мокрые?
— Совсем сдурел? — Цзян Чэн хватает дёрнувшегося вперёд Вэй Ина за запястье. — После такого тебя выжимать раз десять придётся! А я не собираюсь развлекаться посиделками с тобой, когда ты заболеешь!
— Пусти! Хочу ощутить это на себе… Никогда не стоял под проливным дождём!
Вэй Ин со смехом вырывает руку и резво шагает на тротуар под сплошной поток, а затем, крутанувшись на месте, поворачивается к Цзян Чэну.
Он промокает насквозь моментально, но стоит не шелохнувшись, закрыв глаза и чуть приподняв голову, подставляя лицо под тугие струи. По его лицу непрерывно текут капли, срываясь с подбородка. Лёгкая рубашка облепляет стройную фигуру, не скрывая ни одного изгиба и подчёркивая совершенство линий молодого тела. Пряди длинных волос липнут к шее и лбу причудливыми штрихами. И он улыбается.
Этот образ отпечатался на сетчатке Цзян Чэна, наверное, навечно.
— Охренительно… — Вэй Ин жмурится, смаргивает с ресниц, слипшихся стрелками, влагу и протягивает вперёд руку, глядя хитрыми глазами. — Давай, иди сюда. Быстро привыкнешь и совсем не холодно. А потом побежим до метро.
Он смотрит на Ваньиня так призывно и искушающе, что, кажется, речь идёт совсем не о невинной шалости, а о чём-то более непристойном и сокровенном.
И Цзян Чэн, сам не зная почему, делает шаг навстречу и останавливается рядом, ощущая на себе бушующую стихию дождя в полной мере. Ему почему-то правда не холодно. И ему плевать, во что потом превратятся тетради в учебной сумке. Он чувствует свободу.
Разумеется, после этого они оба слегли с ангиной.
Цзян Чэн проходит мимо большого офисного здания по правую руку и машинально бросает взгляд на тёмно-синие зеркальные стены, где вровень идёт его отражение. И…
Он чувствует себя настолько выпотрошенным, что сил удивляться или пугаться уже попросту нет.
Нога в ногу с ним… С левой стороны будто бы шагает Вэй Ин. Его силуэт почти скрыт фигурой Цзян Чэна, но в вечерней темноте и пологе несильного дождя можно легко различить длинный высокий хвост, мотающийся при ходьбе, рукава чёрной куртки с бордовыми продольными полосами, красные кеды, шлёпающие по лужам.
Цзян Чэн знает, что, если обернётся, — никого не увидит. Улица пустая, ни одного прохожего. И даже если он вытянет в сторону руку — тоже ни на кого не наткнётся. И от всего этого ему внезапно становится слишком горько. Глаза начинает печь, а в горле встаёт ком.
Зеркальная стена вдруг заканчивается, и Цзян Чэн, не глядящий под ноги, чуть не спотыкается. А когда его взгляд вновь мечется к стеклу, там, конечно же, никого нет.
Его по инерции проносит пару метров вперёд, но он останавливается. Сдёргивает с головы капюшон и подставляет лицо с пылающей кожей под мелкие колючие, но приносящие облегчение своей прохладой капли дождя.
— Зачем? Зачем ты сводишь меня с ума, если тебя давно уже нет… Даже после смерти издеваешься.
I know I shouldn't look but I can't turn away
Зайдя в квартиру и не успев даже разуться, Цзян Чэн первым делом натыкается на Лань Сичэня, обеспокоенно выглянувшего из кухни.
— Сильно промок?
— Не очень.
— Раздевайся, а я пока сделаю горячий чай, — он получает тёплую привычную улыбку.
— Подожди, — останавливает Цзян Чэн, присаживаясь на корточки перед спортивной сумкой и вжикая замком. — Какого она цвета? — спрашивает он, вытягивая перед собой футболку и представляя как глупо сейчас выглядит со стороны.
— Лиловая. С фиолетовым. И собакой, — ровно отвечает Лань Хуань, обеспокоенно хмурясь. — Ваньинь, что случилось? Ты сам не свой в последнее время…
Цзян на пару секунд задумывается, а затем произносит:
— Сделай какой-нибудь чай от нервов. Знаю, у тебя точно есть. Сейчас переоденусь и кое-что расскажу…
И немного погодя, грея ладони о тёплые бока белой чашки, пахнущей мелиссой и ещё каким-то травами, Ваньинь действительно рассказывает. Просто и кратко, избегая лишних подробностей и красочности происходящего. Говорит о том, что не может объяснить то, что слышит и видит, и начинает всерьёз переживать за здравость своего ума.
Сичэнь внимательно слушает, периодически озабоченно хмурясь, а затем поясняет, что человеческий мозг и впрямь может подстраивать то, что мы видим, под наши желания. Определённый угол, игра света или тени — и вот перед глазами уже совсем другая, более значимая картинка. Но это явно не слишком хороший признак, скорее всего, обострившийся на фоне общей утомляемости организма и переживаний. Поэтому Лань Хуань советует всё же обратиться к специалисту в его же клинике, что будет абсолютно конфиденциально и без лишней бумажной волокиты. Цзян Чэн не хочет спешить, ставя на себе клеймо человека с психологическими проблемами, поэтому обещает подумать пару дней и сообщить о решении.
◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤
Следующее утро кажется вполне мирным и приятным, особенно после того, как Ваньиня вновь окружают теплом и под удовлетворённые стоны позволяют делать всё, что заблагорассудится. Но вымотанный за рабочую неделю Цзян Чэн вскоре вновь отключается и просыпается только к обеду. Лань Хуань, захотев порадовать, готовит его любимый сливочный суп с креветками и встречает на кухне еще не успевшей остыть первой порцией. Встрёпанный со сна и не совсем пришедший в себя Ваньинь благодарно кивает и садится за стол. Берётся за ложку, а секунду спустя чуть не выплёвывает содержимое, закашлявшись.
— Что такое? Горячий?
Сичэнь подаёт ему салфетку.
— Перца много…
— Подожди, я попробую, — он аккуратно зачерпывает из небольшой светло-голубой супницы и обстоятельно смакует вкус. — Наверное, тебе показалось, — затем примирительно пожимает плечами и гладит Ваньиня по руке. — Я почти не добавлял перец.
— Пожалуй, не сегодня, — Цзян Чэн отодвигает тарелку, косясь на неё с подозрением. — Я… Я согласен сходить к твоему терапевту.
Допустим, его мозг обманывает слух и зрение. Но теперь ещё и вкусовые рецепторы? Это уже может быть начальным признаком шизофрении…
Как только ложка коснулась языка, весь рот обожгло от остроты щедро бухнутого в блюдо перца. И вкус был очень знакомым…
«Да ты отравить меня решил, идиота кусок?! Что это за дрянь вообще? Не смей больше подходить к плите! Только продукты переводишь!»
В памяти Цзян Чэна всплывают его же собственные возмущённые вопли из прошлого.
Вэй Ин, ловивший вдохновение от готовки раз в пару месяцев, однажды очень упорно пытался накормить Цзян Чэна точно таким же по вкусу супом…
