Стекло меж нами как лунный свет,
Но этой грани прочнее нет.
Пробуждение Цзян Чэна во всех смыслах оказывается не слишком приятным. Во рту чувствуется гадкая похмельная сухость, а в затылке поселяется тупая боль, которая при малейшем движении грозит перерасти во что-то большее. И происходит это все от того, что Ваньинь давно потерял сноровку… В их с Вэй Ином юности они довольно часто напивались, но всегда без каких-либо критичных последствий. А вот в последнее время Цзян Чэн редко позволял себе пить. Нечто внутри него подсказывало, что, начни он злоупотреблять алкоголем, может просто напросто спиться, упав в забвение на дне бутылки. Как бы иногда дерьмово ни было, Ваньинь всё же не собирался скатываться до подобного, поэтому и пить почти перестал. И именно поэтому после ночного коктейля организм, отвыкший от градуса, немного взбунтовался. Первое, что необходимо сделать, — это поднять себя с кровати и добраться до ванны. Судя по тому, что в квартире гробовая тишина, а в постели Цзян Чэн по-прежнему один, Лань Сичэнь до сих пор не вернулся. Так что, когда мозги удастся собрать в кучу, придётся позвонить ему на работу и узнать, там он или нет. А потом ещё обязательно нужно что-нибудь съесть, потому что со вчерашнего обеда перекусить Ваньинь так и не удосужился. Он переводит взгляд на окно и радуется, что день выдался пасмурным, а из-за светлых, но плотных штор в комнате по-сумрачному серо. И это лучше, чем если бы яркое солнце резануло по не успевшим привыкнуть к свету воспалённым глазам. Кое-как Цзян Чэн сползает с кровати и даже умудряется принять вертикальное положение без последствий в виде неожиданной головной боли. В этот момент ему кажется, что всё намного лучше, чем он предполагал, а стоит выпить таблетку — как всё задуманное тут же получится осуществить вообще без промедления. Особенно вытрясти из Лань Хуаня правду, что бы она под собой не подразумевала… «И где найти терпения, чтобы его дождаться? Или придётся ехать к нему в больницу? Ладно… Скоро всё выяснится. Сначала ванная…» Цзян Чэн, сосредоточившись на этой мысли и желая как можно скорее добраться до цели, делает несколько шагов к двери, а когда рассеянно зачесывает назад растрёпанную челку, то понимает, что его планам не суждено сбыться. Он хоть ещё и не проморгался до конца, но в зрении своём не сомневается… Ноги сами собой останавливаются, не дойдя до выхода из спальни каких-то пару метров, и Ваньинь замирает как вкопанный. По левую руку от него большой зеркальный шкаф-купе, и только что он краем глаза уловил как будто бы рябь, прошедшую по отражению комнаты. Мельком заметил то, чего там точно быть никак не может. И кажется… Это вовсе не вина слегка идущей кругом головы. В принципе… Подобное случалось уже не в первый раз. Но зрительная память мгновенно воскрешает позабытый ужас, и, возможно, это вылилось бы в сильнейшую паническую атаку, если бы похмельная заторможенность не самортизировала адреналиновую волну вялой реакцией и сомнением в происходящем. Цзян Чэн смотрит только вперёд и старается успокоить зашедшееся сердце. Но убедиться, что не померещилось, он всё-таки должен. Поворот головы в словно загустевшем воздухе даётся так тяжело и медленно, что это мгновение превращается в вечность. Тело, не желающее двигаться, наливается свинцом, а струны нервов натянуты настолько сильно, что как бы не лопнули. И, когда взгляд Цзян Чэна наконец натыкается на отражение, приходится очень крепко стиснуть зубы, чтобы не зажмуриться. Даже связки в этот момент не способны издать ничего больше, чем тихий отчаянный хрип. Перед Цзян Чэном должно быть большое двустворчатое зеркало и отражение комнаты в нём. Но вместо этого он будто через широкую оконную раму смотрит на совершенно другое помещение. Одно из самых ужасающих, от которого буквально кровь стынет в жилах. Перед Цзян Чэном зал патанатомии для опознаний. Яркое пятно лампы дневного света слепит начавшие слезиться глаза. А прямо посреди кафельных стен и пола стоит стальной прозекторский стол для вскрытий. Тот самый стол, который невозможно не узнать. Тот самый, на котором Цзян Чэн видел мёртвого Вэй Ина под белой простыней. Тот самый, на котором и сейчас лежит труп. Из-под простыни виднеются только пряди длинных растрёпанных волос и тонкая рука, свесившаяся с края. Желание закрыть глаза настолько велико, что кроме него не остаётся ничего в мире, но Ваньинь почему-то не может этого сделать. Лампа над столом мигает, а он стоит в полном оцепенении, смотря на то, как медленно, сжимаясь и разжимаясь, шевелятся бледные пальцы, словно проверяя функциональность руки. А затем, не с первой попытки, но тело начинает приподниматься, опираясь на локти. — Можно я всё-таки отрублюсь..? — не выдерживает Цзян Чэн, не узнавая свой надломанный голос. — Не показывай мне… Я не хочу видеть этого снова… Он ощущает, как из широко распахнутых глаз начинают течь слёзы, но, к сожалению, они сразу срываются вниз, не способные размыть самого страшного, что видел Ваньинь за всю свою жизнь на опознании через стекло. Он знает, что будет, когда простыня упадёт. Под ней не окажется лица: там только кровавое месиво из мягких тканей и волокон мышц с проглядывающей через всё это белесой костью черепа. Наверное, когда увидит — точно отрубится, как и в прошлый раз… Но простыня не успевает упасть. Вместо этого Вэй Ин сам поднимает руку и порывисто сдёргивает белую ткань. — Твою, сука, мать… Цзян Чэн чувствует такое облегчение, какого, вероятно, никогда не испытывал. У него бы, скорее всего, подкосились коленки, если бы он на автомате не сделал полшага вперёд, а ладонь бы не впечаталась в прозрачную стену, которая до этого была зеркалом, в поисках опоры. В реальности за его спиной всего лишь спальня Лань Сичэня, но в галлюцинации по ту сторону — удивлённый Вэй Ин в какой-то больничной ночнушке на завязках сидит на столе из морга и озадаченно смотрит на простыню в своей руке. Смотрит усталыми глазами, а не пустыми глазницами кровавой маски. Он выглядит вялым и заторможенным… Цвет лица не сильно отличается от ткани, под глазами залегли тёмные круги, черты лица заострились, скулы выступают сильнее обычного… Но… Никаких травм на нём больше нет, и за это Цзян Чэн готов благодарить всех богов на свете. Он смотрит на брата и не может отвести взгляд, теперь надеясь, что это видение не исчезнет так же быстро, как и предыдущие. — А-Ин… — срывается тихое само собой. Вэй Ин наконец отмирает, откидывает ненужную тряпка в сторону и поворачивается к Цзян Чэну. На его обескровленных губах мелькает слабая улыбка, звука нет, но можно догадаться, что он тоже шепчет имя брата. Каждое движение даётся ему с трудом, будто тело сковывает неимоверная слабость, но он слезает со стола, касаясь босыми ногами кафельного пола, и идёт вперёд. Идёт к Цзян Чэну. — Вэй Ин, да что же это за дерьмо такое..? Когда он подходит совсем близко и тянется рукой к ладони брата, что лежит на зеркале, Ваньинь, слёзы которого на какое-то время высохли, вновь ощущает мокрые дорожки на щеках. — Что за хрень происходит..? Ты меня с ума свести решил? Или я уже..? Вэй Ин смотрит таким отчаянным взглядом, что сердце разрывается. Он прижимает пальцы к почти незримой преграде и, если бы не она, их руки могли бы сцепиться в замок. И Цзян Чэн бы не отпустил. Никогда бы не отпустил… Губы брата шевелятся, словно он хочет что-то сказать, но Ваньинь слышит только своё дыхание, быстрый стук сердца и шум крови в ушах. Он бы сейчас всё отдал за звук голоса Вэй Ина или за возможность коснуться его по-настоящему. — Я тебя не слышу… Вэй Ин пытается повторить попытку, но затем сжимает тонкие пальцы на своём горле, словно что-то мешает ему говорить. Его глаза, в которых стоят слёзы, на похудевшем лице кажутся просто огромными. — Я не слышу, Вэй Ин! Не слышу… Почему, блять, я могу только видеть тебя?! — с болью в голосе выкрикивает Цзян Чэн, шарахая рукой по стеклу. — Почему я ничего не могу сделать?! Почему это всё происходит?! Я не понимаю!!! — его накрывает спонтанной злостью и обидой. — Если я сошёл с ума и ты плод моего воображения, то разве всё не должно быть как я того хочу?! Блять! Рука непроизвольно сжимается в кулак и, действуя инстинктивно, врезается в зеркало, желая сокрушить барьер, мешающий безумию воплотится в полной мере. Цзян Чэну хочется или сгореть в этом аду до тла или наконец-то проснуться. Раздаётся мерзкий хруст, и от образовавшейся в стекле вмятины, словно по треснувшему льду, ползут во все стороны кривые линии трещин, переплетаясь паутиной и дробя реальность вместе с иллюзией на части. Вслед за трещинами по уже ртутной поверхности неспешно стекает пара ручейков ярко красной крови. — А-Ин, не уходи… — с запоздалым сожаление выдыхает Цзян Чэн и понимает, что перед ним осталось лишь разбитое зеркало. — Блять… Наверное, на одной силе воли он проглатывает злые слезы и сильно прикусывает губу, только для того, чтобы не начать орать на всю квартиру. Ваньинь отнимает руку от испорченного шкафа, безразлично глядя, как мелкие осколки вываливаются на ламинат из образовавшегося кратера, а затем отходит от шкафа, чтобы с горячая не разбить все зеркальные двери окончательно. На пол капает кровь — несколько мелких осколков, видимо, застряли в ране. Но Цзян Чэн не чувствует боли и, словно заведённый робот, переставляет ноги в направлении ванны. Все действия он выполняет чисто механически. Его сознание будто в забытьи, и это, вероятно, такая защитная реакция, чтобы в очередной раз не сойти с ума. Думать и что-то анализировать пока попросту не хочется и не получается. Но через некоторое время в настоящее Ваньиня возвращает не что иное, как самые обычные желания организма… Живот сводит от голода, а в горле песками Сахары просыпается жажда. — Господи… Надо взять себя в руки. Так, всё, соберись, — говорит сам себе Цзян Чэн, возвращаясь в комнату за одеждой и убеждаясь, что в изувеченном зеркале видно то, что и полагается: спальню и похмельного психа с забинтованной рукой. — Так и до дурки недалеко… Надо поесть и позвонить на работу Лань Сичэню, если я не хочу снова схватить приход… Но от мысли, что придётся остаться в одиночестве посреди этой квартиры, где он буквально пару десятков минут назад чуть не двинул кони сначала от страха, а после — от разочарования, пробирает нервной дрожью. Это жилище сейчас больше похоже на серебряную клетку, что прекрасна и идеальна снаружи, но внутри себя таит тьму и секреты, о которых ещё предстоит узнать. И, признаться, Цзян Чэн чувствует себя хреновато. Ему бы сейчас туда, где есть жизнь и хоть какая-то связь с реальностью. Шум дороги, звуки и огни стоящих в пробке машин, гомон людей в толпе… Что угодно. И следуя этому зову и потребности окружить себя чем-то большим, чем стены дорогой и слишком безупречной квартиры, Ваньинь быстро собирается и уходит. Вариант со звонком на работу Сичэня проваливается. Там говорят, что главврач не появлялся со вчерашнего вечера, а значит, не остаётся ничего, кроме как побродить пару часов по городу, а потом вернуться обратно… Зато хотя бы желудок удаётся порадовать, заскочив в один из фастфудов и наевшись там до отвала. Видимо, на аппетите ещё и стресс сказался, и теперь организм пытается восстановить истраченные физические и моральные силы любыми доступными способами. А чтобы скрасить дальнейшее времяпрепровождение и растрясти балласт, самое лучшее — прогуляться. Цзян Чэну хочется быть среди людей: они подобно невидимому якорю привязывают его к обыденному и понятному миру, в котором он жил до смерти брата, где не было галлюцинаций, смертельной тоски, тайн и одиночества. Где гомон спешащих по своим каждодневным делам мужчин и женщин напоминает о том, что жизнь продолжается и каждая её минута реальна. Сверкающий яркими огнями торговый центр подходил для погружения в толпу идеально, его глянцевая красота и многоголосость заставляют забыть обо всём, отвлекая и зачаровывая. Бродить по этажам стеклянных галерей кажется исцеляюще приятным. Из динамиков льётся ненавязчивая мелодия, и взгляд рассеянно скользит по бесчисленным безделушкам, пока не наталкивается на нечто необычное. Доска Уиджи. Довольно большая, отполированная, выполненная под старину, с крупными буквами латинского алфавита, цифрами от нуля до девяти и тремя обязательными словами: «Да», «Нет» и «До свиданья». Рядом в витрине стоит и треугольный указатель с круглым глазком в центре. Дешёвая эзотерическая фигня, выставленная среди фигурок Будды, ароматических палочек, и ярких карт таро в большой витрине магазина, но взгляд почему-то не может оторватся от доски. В голове мелькает мысль настолько безумная, насколько и отчаянная: вдруг Вэй Ин хоть так сможет ответить..? Сомнения отметаются почти сразу, это всё происходит на волне адреналина, вызванного абсурдной идеей и недавним шоком от видения, но уже через двадцать минут Цзян Чэн садится в пойманное под выходом из центра такси с объёмным свертком в руках и диктует адрес. А совсем скоро Ваньинь переступает порог их с Вэй Ином квартиры, закрывает за собой дверь и, щёлкая выключателем, произносит: — Ты даже не представляешь, каким идиотом я себя чувствую… Но если это действительно ты, то я пришёл поговорить.The waves will pull us under