Eyes like a car crash

Вэй Ин, заботливо укутанный одеялом со всех сторон, а сверху еще и домашним пледом, по-детски подложив ладонь под щеку, мирно сопит, погрузившись в зыбкий мир сновидений. Но сон его больше не тяжёлый и болезненный как болотная топь, из которой нельзя выбраться, а лёгкий и солнечный. Наполняющий жизнью и светом, исцеляющий. В ночных грезах он снова видит их с Цзян Чэном квартиру, уютную и обособленную, как личная вселенная. Видит большой продавленный диван, на котором после вечеринок могло поместиться человек пять на ночёвку. Журнальный столик, заставленный упаковками из-под еды навынос, и уныло завалившуюся на бок плейстейшен. Экран большой плазмы давно погас, и серая предрассветная дымка окутала всё в комнате сонным маревом. Вчера был день релиза игры, которую они оба с Цзян Чэном ждали и, договорившись о посиделках, провели часов двенадцать за уничтожением инопланетных монстров и прохождением лабиринтов. Теперь Ваньинь спит. Он час назад выронил из рук консоль и, уронив подбородок на грудь, засопел, не обращая внимания на саундтрек гремящий из колонок и крики умирающего персонажа. Вэй Ин втянул его с ногами на диван и, укрыв пледом, лёг рядом. Выключил игру и отключил телефон. Он знал, что утром позвонит Лань Чжань, предложит приехать забрать его, позовет позавтракать в ресторане, поиграть с ним вместо Цзян Чэна, хотя терпеть не может компьютерные игры, и ещё много чего другого… Но Усянь не хотел этого. Он хотел вечность вот так лежать рядом с братом, безотчетно обнявшим его во сне, и любоваться знакомыми чертами. В последние дни Вэй Ин уже не мог врать себе, не то что Лань Чжаню. Он любил брата. Любил до дрожи в пальцах и до сбитого дыхания, вызванного непреодолимой жаждой прикоснуться к красивому лицу или вдохнуть запах знакомого шампуня, зарывшись носом в копну длинных волос, которые Цзян Чэн позволял себе оставлять несобранными только дома. Только рядом с Усянем. Как будто знал, что это его фетиш. Когда все это началось? Вэй Ин давно мог ответить на этот вопрос. Им было лет по пятнадцать, и они ввязались в какую-то глупую драку на улице, а потом сидели в комнате Цзян Чэна, переругиваясь и потроша аптечку, втихаря взятую из ванной. И пока Ваньинь обрабатывал пораненные руки брата антисептиком, сдерживая брань, чтобы не разбудить родителей, Вэй Ин смотрел на него и… Он не знал, как объяснить или описать то, что с ним произошло, но тогда внутри родилось практически непреодолимое желание провести по таким же сбитым костяшкам Цзян Чэна языком, слизывая солёную кровь и впитывая жар тела. А следом на первую мысль натолкнулась вторая — пройтись языком хотелось не только по костяшкам, но и выше: по локтю, предплечью и до самой шеи, где лихорадочно билась вена. От обжигающего нутро огня пересохло во рту и сбилось дыхание — Вэй Ин однозначно возбудился при мысли о Цзян Чэне, тут и сомневаться не приходилось. Но, что с этим делать, было не ясно… И в тот момент ему стало страшно и стыдно от собственных порывов. И хоть их удалось отмести довольно быстро, вернулись они тем же вечером, стоило только брату зайти в комнату в одних домашних штанах и с распущенными волосами, красочно липнущими к влажной коже тонкими линиями. Вся кровь Вэй Ина тут же отхлынула ниже пояса, угрожая перерасти в конкретный стояк лишь от одного вида Цзян Чэна после душа. Тогда Усянь с ужасом понял, что окончательно пропал. Кто бы знал, сколько он пытался бороться с этим, полагая, что такая тяга пусть и к сводному брату в корне ненормальна. Но избавиться от подобных навязчивых идей не получалось, поэтому впервые переспав с парнем, Вэй Ин помимо воли представлял на его месте Цзян Чэна, желая ощутить на изголодавшемся теле руки и губы брата. Однажды осознав свое влечение, Усянь уже не мог от него избавиться. Он был так близко к тому, кого хотел, и слишком далеко одновременно. А год назад, когда семейство Цзян познакомилось с Ланями, флирт с неловким Лань Чжанем показался настоящим спасением. Ванцзи отвлекал от всего, что тяготило душу Вэй Ина, заполнял собой пространство и не позволял скатыватся в ту пучину безумной страсти, которая владела Усянем всё чаще вблизи Ваньиня. Во взаимных чувствах Лань Чжаня Вэй Ин видел панацею и кинулся в его объятия, как в омут с головой. Но спустя год совместной жизни, он осознал глубину своих заблуждений, а главное увидел, что ещё чуть-чуть… И может стать поздно. Лань Хуань ухаживал за его братом. Вэй Усянь понял это сразу. Распознал отголоски своих чувств во взгляде идеального директора клиники, словно в зеркале. Да вот только Сичэнь мог позволить себе эти чувства, а Вэй Ин — нет. Сводные братья, всю жизнь прожившие в одной семье… Это не просто каминг аут, это скандал. Мадам Юй его по стене размажет, как пить дать, и тюрьмы не побоится — примерно такие мысли крутились на повторе в голове Усяня, пока он пытался подавить в себе давние нездоровые порывы. Но в то утро, лёжа рядом с Цзян Чэном, ощущая теплоту его рук, шелест дыхания, и запах шампуня, Вэй Ин понял: он готов умереть за шанс быть с этим человеком. Готов на что угодно лишь бы не мучиться от пожирающих изнутри чувств впустую. И, возможно, есть крохотный шанс, что Цзян Чэн не откажет ему. Пусть не сразу, но может в будущем… Во сне Вэй Ин видит себя со стороны, но когда его двойник, судорожно вдохнув, подаётся вперёд и, как к первому причастию, приникает к приоткрытым губам брата, испытывает тот же самый трепет. «Так сладко…» — думает сквозь сон Усянь и улыбается. А потом слышит негромкое бурчание у уха, реалистичное до дрожи: — Я вижу, что ты уже не спишь, харе лыбиться, открывай глаза давай. Цзян Чэн ночует в его палате уже четвертые сутки, и за это время они ни разу не поднимали ту тему о признании, что произошло в первый день встречи. Вэй Ину тогда настолько хотелось ответить, что он даже нашел силы выдавить из себя едва похожий на человеческую речь хрип. Но сегодня… После этого чуть ли не знакового сна Вэй Ин чувствует необходимость наконец расставить все точки над «i». В то памятное утро общей ночёвки он ушёл не дождавшись пробуждения Цзян Чэна, посчитав нужным сначала решить вопрос с Ванцзи, а теперь хочет сказать всё сразу, больше не откладывая на потом. Хочет увидеть не слепящий свет фар, словно выжженный в подсознании последним воспоминанием в той жизни до аварии, а первые лучи солнца. Хочет увидеть рассвет вместе с тем кого любит, и с кем в прошлый раз его пропустил. — Какой ты злой, А-Чэн, разбудил больного. Знаешь… В наказание отвези меня в тот сад, что на крыше! Помнишь врач про него говорил? — Помню. Как и его слова о том, что для таких прогулок ещё рановато. — Вот ещё! Со мной всё хорошо! Если не отвезешь, я сам дойду. Вэй Ин корчит упрямую рожицу, и на его вновь приобретшим краски жизни лице она в кои-то веки смотрится естественно, а не грустно. — Ага, дойдешь, как же! Скорее, доползешь. Ладно, вставай давай, я коляску возьму в коридоре, иначе ты мне все мозги выешь. Ваньинь возвращается через несколько минут, и хмуро оглядывает болтающего тощими ногами брата. Вэй Ин сидит на постели, успев перевязать повыше отросший хвост и натянуть футболку, но торчащие из спортивных штанов ступни босые и бледные. — Ты чего тапочки не надеваешь? Приглашения ждёшь? — Не-а, я не хочу их надевать. Хочу те классные кеды, что ты мне купил, но сам не зашнурую. — Какие ещё кеды? Я ничего тебе не покупал. Цзян Чэн суровеет, сложив руки на груди, и смотрит в уже не зашторенное окно. Но Усяня не проведёшь и он, лукаво подмигивая, указывает на пакет под стулом. — А вон тот пакет с надписью «Конверс» тогда с чем? Ты его позавчера принёс и зачем-то под стул засунул. — Там не кеды, — упрямо бурчит Ваньинь краснея то ли от смущения, то ли от злости, но брат не даёт ему путей для отступления. — Ну тогда ты не будешь против показать мне, что там, правда? — Тц! Спорить бесполезно, Ваньинь так знакомо фыркает и, резко нагнувшись, достаёт пакет, вытряхивая из него сначала узнаваемую коробку, а затем и сами кеды. — На, радуйся. У меня не осталось ни одной твоей нормальной пары обуви, так что это вынужденная мера, — будто бы оправдывается он. — Спасибо, — примирительно произносит Вэй Ин и как маленький ребенок с неподдельным восторгом поглаживает белоснежную подошву и высокое голенище, даже обнюхивая частями. Ему вспоминается, как они вдвоем зависли у магазина, и брату чуть ли не силком пришлось оттаскивать Усяня от витрины, потому что тот собирался залить слюнями стекло, глядя на эту новую красную модель. Но купить Вэй Ин ее так и не успел, а теперь вдоволь налюбовавшись, он удовлетворённо кивает и протягивает обувь брату. — Наденешь? — А у меня есть выбор? — Не-а, — качает головой Вэй Ин и приподнимает ногу. Сначала Цзян Чэн аккуратно натягивает на ступни новые носки, шипя себе под нос какие-то ругательства от неловкости, а затем излишне нежно всовывает ногу в кед. И хорошо, что его взгляд опущен и сосредоточен на процессе, потому что на лице Вэй Ина сейчас написано слишком многое. Нежность, трепет, любовь — всё самое сокровенное, что копилось в душе годами. — Спасибо, — немного охрипшим голосом выдаёт Усянь и, сделав усилие, встаёт с постели. Врач рекомендовал больше двигаться, разрабатывать мышцы, но путь до сада через больничные коридоры и лифт ему всё же придется преодолеть на коляске.

◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤

— Так, всё, достаточно прогулок на сегодня. Вон лавочка, садись и сиди, человек-молния. Ваньинь, уже второй раз подхватывающий оступившегося пациента, уверенно ведёт его к скамейке, спрятавшейся в тени идеально подстриженного деревца. Сад и правда оказывается красивым, а особенно открывающийся с него вид на поля. И пусть в ранней прохладе и тумане он выглядит слегка сюрреалистично с всеми этими выстриженными из кустов зайцами и пуделями, но в целом очаровывает тишиной и покоем. — Ты такая суровая сиделка, А-Чэн, с тобой не расслабишься, — явно довольный тем, что вымотал все нервы, щебечет Вэй Ин, устраиваясь на скамье и придвигаясь вплотную к брату. — Не нравится — другую найди, делать мне больше нечего, как гадости от тебя слушать. — Ну, ладно-ладно, прости. Ты самый лучший, только не бухти. Усянь прыскает в кулак, стараясь скрыть насмешку, но задумчивый взгляд Цзян Чэна отрезвляет, а сказанные им следом слова изумляют. — Я все хотел спросить… — брат мрачнеет, но голос звучит уверенно. — Просто момента подходящего не было. Почему ты не спрашиваешь о Лань Чжане? Я понимаю, что его поступок с подменой документов неадекватен, но всё же вы были вместе… Разве ты не хочешь с ним поговорить или хотя бы по морде дать, в конце концов? Полной истории Вэй Ин так и не знает: Ваньинь не рассказал о попытке убийства никому, как и обещал Сичэню. С персоналом больницы они этот вопрос тоже уладили, и с тех пор никто из Ланей больше не появлялся в клинике. Но даже история с подменой по мнению Цзян Чэна не должна была отбить желание высказаться у такого экспрессивного человека как Вэй Ин. — В смысле вместе? — глаза Усяня становятся почти круглыми. — Мы расстались за пару дней до аварии. Да и год прошёл, не думаю, что нам есть смысл встречаться… — Расстались?! Но почему..? Цзян Чэну кажется, будто небо упало ему на голову, а в сознании вереницей проскакивают мысли: «Вэй Ин бросил Лань Чжаня… Он поэтому хотел убить его? Вот ведь тварь…» — Просто я понял, что не люблю его. Что это было не по-настоящему, понимаешь? Глаза Вэй Ина смотрят в небо, ища там ответы на какие-то свои вопросы. Предрассветные лучи рассеивают туман вокруг, заливая больничный сад золотистым светом, окрашивая ресницы и темные пряди Усяня в рыжевато-медный. Он так и не дожидается от брата ответной реплики и продолжает: — Я сказал ему что ухожу, потому что люблю другого человека и не могу без него жить. Сердце Ваньиня словно обдает жгучим холодом, и он чувствует как кислород застревает в груди. «Ну а чего он хотел? Чего ждал?» Наверное, на его лице отражается вся внутренняя боль, потому что Вэй Ин, внезапно опустивший взгляд от светлеющего неба, испуганно шепчет: — А-Чэн, ты такой бледный! Что с тобой? Ты меня слышишь? — Слышу… Глухо выдыхает наконец Ваньинь и, сжав руками края кофты, спрашивает: — И ты любишь его до сих пор? — Люблю и буду любить до самой смерти, а может и дальше. Я ради него не то, что умереть готов, но и воскреснуть, — не удерживается от дурацкой полушутки Вэй Ин. — В чем ты сам мог убедиться. Цзян Чэна даже в сидячем положении пошатывает как от удара. — Хочешь, чтобы я позвал этого человека? Привезу его к тебе, если скажешь кто это или позвонишь… Я могу… Ваньинь говорит всё это не ощущая, как по щеке чертит дорожку одинокая слеза, совсем крохотная, но горькая. — А-Чэн, ты что? О, боже, нет, что ты подумал? Не надо мне никого везти! Тот, кто мне нужен, всегда рядом. Дурак, я же говорил: я тебя люблю… Тебя, идиота кусок! Слышишь? Усянь тянется к лицу брата, обхватывает его руками, наклоняется совсем близко и сцеловывает солёную влагу с высокой скулы, а затем начинает быстро говорить, не давая Цзян Чэну толком переварить услышанное: — Я ушел от Лань Чжаня, забрал все вещи и снял номер на несколько дней. Не хотел возвращаться в нашу квартиру до того, как признаюсь тебе. От твоего ответа зависело бы то, где мне придется потом жить: остаться дома или искать съёмную. Я собирался поговорить с тобой в тот вечер, когда произошла авария, поэтому тебе и написал… Мне так хотелось сказать, как давно я тебя люблю и, что больше не могу об этом молчать, но я не успел. — В тот вечер? — глухо переспрашивает Цзян Чэн. — Да, — кивает Вэй Ин. — Я знал, что это слишком, но для меня это уже перевалило за все границы, просто сил не осталось скрывать… Ну что ты, А-Чэн? Почему смотришь на меня так, будто самое ужасное в жизни услышал? — Вэй Ин теряется и в его голосе начинает сквозить неподдельный страх. — Ты ведь сказал, что тоже любишь меня… Или… — он с ужасом замирает. — Я опять что-то не так понял? Это было не в смысле… — Нет… Нет, А-Ин, — спохватывается Цзян Чэн, в ответ обнимая его лицо ладонями и глядя в огромные глаза, которые оказываются прямо напротив. — Все ты правильно понял. Люблю я тебя, дурака, люблю. Серьезно? Думаешь, я буду такими словами разбрасываться? — он старается как можно скорее успокоить Вэй Ина, тому только нервных срывов сейчас не хватает. Но надо бы объяснить, почему в его взгляде промелькнул настолько явный страх, который сбил с толку брата. — Я на секунду задумался, что бы было, признайся ты мне тогда. Я бы не понял, Вэй Ин… Просто потому что не был готов к чему-то подробному в тот момент, и, скорее всего, оттолкнул бы тебя. Я бы не знал, что делать, побоялся осуждения, реакции матери, и вряд ли вытянул все это морально… Господи, А-Ин, я же окончательно осознал, что неравнодушен к тебе в том самом смысле, когда ты уже почти как год был мертв! Когда тебя постоянно видеть начал. И если бы ты не погиб, я бы, возможно, так и не понял… Я иногда непроходимый тугодум. Слишком паршиво думать о том, что в одном случае, я по своей воле мог отказаться от тебя, а в другом тебе пришлось умереть, чтобы до меня наконец дошло, насколько ты мне дорог… — Это все уже не важно, А-Чэн, — в миг расслабившийся Вэй Ин улыбается и обвивает шею брата руками, горячо проговаривая почти в самые губы: — Какая разница, как могло бы быть? Что угодно могло произойти: хоть зомби апокалипсис или вторжение инопланетян. Ты рядом со мной, а это главное. Узнав, что для этого мне придется на какое-то время умереть, я бы без колебаний сам под колеса кинулся. Не трать время на раздумья о прошлом. Мы с тобой и так его много потеряли. Я больше не хочу упускать. — И я не хочу… Вэй Ин смотрит полыхающим взглядом и, внезапно прижавшись всем телом, целует. Цзян Чэну всегда казалось, что люди переоценивают поцелуи, да и физическую близость в целом. Он и не предполагал, что от одного прикосновения губ, все тело может вмиг перетряхнуть, сердце зачастить, как сумасшедшее, а грудь сдавит чуть ли не до боли, при этом пробрав жаром до самых костей. Цзян Чэн не раздумывая подается навстречу и у него такое ощущение, что вселенная сходит со своей оси и что всё переворачивается с ног на голову. Но это его не пугает. Действительно… Значение имеется только то, что сейчас рядом самый дорогой человек, который целует его, обнимает тонкими руками, притягивая ближе, шепчет в перерывах всякие глупости и романтическую чушь, и на губах которого тоже чувствуется привкус соли. А Вэй Ина сейчас никто и ничто не сможет заставить оторваться от брата. Он наконец-то достиг финальной точки своего путешествия: преодолел чужую ревность, близость смерти, и невероятно долгий сон. И он больше не выпустит свое сокровище из, пусть пока и ослабших, рук. Они ещё долго сидят на той скамье, целуясь и тихо переговариваясь обо всем на свете. Например о том, как в будущем оповестить о своём сближении госпожу Юй, и при этом остаться в живых. Или о том, что нужно сходить на концерт «Старейшины Илин» и сделать перепланировку, в своей прежней квартире, которая больше не будет наполнена пустотой и ожиданием, как и сердце Цзян Чэна. Бок согревает тепло тела Вэй Ина, а на линии горизонта занимается яркий, заигравший пурпурными красками новый рассвет. Мои чувства скрывались в тени – Не достать до них свету фар, Но серые блёклые дни Те искры раздули в пожар. И я замер в этом огне, Сгорая словно свеча. Понял, как нужен ты мне, В бессилье надрывно крича. Я жил будто в скомканном сне, Но то был кошмар наяву. А ты являлся в нём мне, Тянув постепенно ко дну. И я бы рехнулся тотчас, Вмиг забыв мир без тебя, Но ты всегда верил в нас, Вернувшись из мертвых, Воскресил и меня. AnnaRosarium