Это всё Фрейд [AGATBOOK]

      Я стоял у невысокого здания в центре города. Новенькая частная клиника сверкала чистой плиткой среди старинных зданий узкой улочки. Я выдохнул и толкнул стеклянную дверь, проходя внутрь. Клиника ничем не отличалась от сотен подобных ей: милые девушки в белых халатах на входе, больничный минимализм, скрывающийся за высокими фикусами, и специфичный запах моющих средств.       — Здравствуйте, Вы Антон Андреевич? — работница тут же выскочила из-за информационной стойки и приветливо улыбнулась.       — Здравствуйте, да. А как пройти до… — я не успел договорить, как девушка указала рукой и пошла вперёд, показывая, чтобы я следовал за ней.       Клиника специализировалась не только на психотерапевтических сеансах. Проходя по длинному коридору, я увидел кабинеты кардиолога, терапевта, проктолога. Возле одной из светлых дверей на металлических синих лавочках сидели мать с дочкой, ожидая очереди, чтобы сдать кровь. Любые больничные заведения вызывали у меня тревогу, а осознание, что я иду к психоаналитику, разъедало меня, как кислота плоть.       Во мне боролись два чувства: страх и понимание, что мне давно пора было это сделать. Каждый раз я находил новые отговорки для себя, но сейчас, когда Серёга буквально заставил меня пойти, эмоции смешались. Гремучая смесь из паники и понимания, зачем мне это надо, кипела внутри меня и грозила разломать кости изнутри.       — Михаил Вячеславович ждёт Вас, — сказала медсестра и указала на дверь из светлого дерева.       — Спасибо, — кивнул я, постучался и, не получив ответа, вошёл внутрь.       Я предполагал, что увижу седовласого мужчину в костюме, но вместо него в мягком кресле на колёсиках сидел мужчина средних лет в пуловере бурого цвета и классических коричневых брюках. Он тут же поднял взгляд от бумаг и вежливо улыбнулся. Уложенные назад каштановые волосы даже не шелохнулись от кивка головы. Интересно, где я гулял, когда всем раздавали послушные волосы? Наверное, стоял в очереди за ориентацией.       Я окинул взглядом кабинет и зацепился глазами за кушетку, отвёрнутую от психоаналитика. Ещё никогда мне не приходилось быть на месте пациента в подобном кабинете.       — Здравствуйте, Антон Андреевич, проходите и комфортно располагайтесь, — он указал рукой на кресло напротив рабочего стола, продолжая мягко улыбаться.       — Здравствуйте, спасибо, — я пытался расслабиться, но стены давили. Как и от любого кабинета врача, от комнаты веяло болезнями. Я сел в кресло и попытался спокойно выдохнуть, но лёгкие не слушались и выпускали лишь резкие и прерывистые потоки воздуха.       — Я Михаил, — сказал он, и я кивнул. — Первый сеанс — знакомство, и он пройдёт в кресле, дальнейшая работа будет проходить на кушетке, — начал объяснять он, смотря мне прямо в глаза.       — Я знаю, работаю в этой сфере, — кивнул я.       — О, значит, коллега, чудесно. Расскажете, где Вы работаете?       Час пролетел незаметно. Невинные вопросы о месте работы, увлечениях, жизненных позициях. Одна абстракция и никакой конкретики. Всё оказалось не так страшно. На меня не смотрели как на больного человека и общались на равных. Я смог спокойно выдохнуть и просто общаться с человеком, который хотел мне помочь. Когда вопросы коснулись семьи, я напрягся, но Михаил, почувствовав это, сразу сменил тему.       — Спасибо за общение, благодарю за искренние ответы, — мягко говорил он, и я почувствовал, что выхожу из транса, в который меня погрузила монотонная беседа, и возвращаюсь в реальность. — Жду Вас завтра в это же время.       — Завтра? Я думал, что к Вам нужно записываться заранее, — удивился я.       — Так у вас запись на неделю вперед. Каждый день в 19:00.       Я мог лишь закатить глаза от предприимчивости Серёги и тихо произнести:       — Ух, Матвиенко. Увижу, он у меня получит. — получилось не очень-то злобно, и доктор рассмеялся.       — Передавайте ему от меня пламенный привет, — искренне сказал он.       — Обязательно, — фыркнул я, попрощался и вышел из кабинета.       Первая неделя сеансов прошла максимально комфортно. Специалист знакомился со мной, прося рассказать мелочи, на которых строится моя жизнь. Скрывать не было смысла, поэтому уже на втором сеансе я рассказал про свою ориентацию. Я чувствовал, что мои стены, выстроенные много лет назад, пытаются разобрать, вытаскивая кирпичики, но, почувствовав сопротивление, возвращают обратно.       Я выдержал недельное испытание и понял, что всё не так страшно. Мне, действительно, хотели помочь, и я позволил это сделать. Неприкасаемые границы прощупывались аккуратно и методично. Я позволял чужому человеку медленно в них проникать, рассказывая всё новые подробности своего прошлого.       Ходить каждый день было трудно с моим графиком работы, поэтому я оплатил сеансы и записался на будние дни через день. Вышло по три сеанса в неделю.       В жизни резко ничего не изменилось: проблемы со сном, кошмары, Арсений, будящий меня по ночам. Всё оставалось на своих местах неподъëмными гниющими трупами. Каждый день давил на меня сильнее, чем предыдущий, и очередной пучок нервных клеток умирал, когда я просыпался в постели в поту и сердцем, выстукивающим набат.       На первом сеансе второй недели я сам рассказал о преследующих меня ночью кошмарах. В ответ я получил кивок и указание, чтобы я лёг на кушетку. До этого все сеансы проходили сидя, смотря в глаза собеседнику. Теперь меня оставили наедине со своими мыслями. Медленно, заботливо специалист проникал в личные границы и вытягивал из меня информацию о моей семье невинными вопросами, пока не заметил на моих глазах слёзы.       — Спасибо за честность. Сегодня мы далеко продвинулись, — тихим и спокойным тоном сказал он и закончил сеанс.       После каждого копания в голове оставалось какое-то чувство незавершенности действия. Будто я мог бы сказать больше, но почему-то промолчал. Я знал истинную причину своего безмолвия, но в процессе сложно открыться человеку, который собирается перевернуть всё в твоей голове.       Месяц терапии оказался тяжёлым испытанием, которое я не всегда выдерживал. Иногда, чувствуя, что на следующей сессии будет продолжаться болезненная тема, я просто отменял запись, но это не помогало. Я продолжал грызть себя сам, и кошмары одолевали с новой силой. Я возвращался в клинику за помощью снова и снова, пока не осознал, что я рассказал всё, что так давно прятал глубоко внутри. О родной матери, след которой потерялся; о приёмной маме, с которой я боюсь поговорить; об отце, который ушёл так рано из семьи.       Он был вторым человеком, которому я так доверился. Первым был Арсений.       Я не чувствовал изменений, но что-то внутри знало, что просто нужно больше времени. Сеансы вновь перестали пугать, и я свободнее рассказывал мелочи из прошлого, которые помнил. Делился переживаниями о мнении окружающих, пристальных взглядах. Рассказывал о любви, в которую поверил. Вспоминал кошмары, которые стали сниться немного реже.       — Я бы посоветовал Вам съездить к матери и задать все те вопросы, которые Вы так долго хранили в себе, — донёсся голос сзади. Я лежал на кушетке с прикрытыми глазами, стараясь максимально расслабиться, но такое предложение заставило напрячься.       — Я не хочу делать ей больно, — в тон также тихо ответил я.       — Кому как не вам знать, что тайны давят тяжёлым грузом. Позвольте ей рассказать, а себе разрешите услышать и принять её ответы.       Я трясся в вагоне поезда Москва-Воронеж. Удары дверей туалета, казалось, били прямо по голове. Мне снова пришлось покупать билет за несколько часов до отправления, и были свободны самые плохие места.       Поезд прибывал ранним субботним утром, и я надеялся, что застану мать дома. Легкий рюкзак бил по спине от быстрых шагов, и я влетел в уходящий автобус до моего района. Сонный город пытался утопить в своём спокойствии, но у него ничего не получалось. Во мне вулканом бурлили эмоции, которые готовы были вырваться в любое мгновение. Я всегда боялся говорить с мамой о своём прошлом, о её прошлом. Для нас обоих это была настолько больная тема, что мы отдалились друг от друга, лишь бы ненароком не задеть её.       Я позвонил в дверь в надежде, что мама с бабушкой проснулись, и я не разбужу их ненароком. Послышались торопливые шаги. Кто-то посмотрел в глазок и стал спешно открывать дверь.       — Антон, милый, что же ты не предупредил? — взмахнула руками мама и тут же ласково обняла меня. Я наклонил голову и прижал к себе хрупкую женщину, обнимая её одной рукой.       — Это было спонтанное решение, — ответил я, выпуская её из объятий и стаскивая с себя кроссовки.       — Сейчас приготовлю тебе что-нибудь. Голодный наверняка после поезда, — взволнованно взмахнула руками она и унеслась на кухню.       Я прошёл в ванную, вымыл руки и заглянул в спальню бабушки. Та дремала под какую-то программу на первом канале, и я решил пока не будить её. Я вернулся к маме на кухню и увидел закипающий чайник на плите. Женщина стояла за столешницей и уже добавляла в муку яйца.       Я не знал, когда правильнее было бы начать важный разговор, но хотелось отделаться от него как можно быстрее. Сердце билось где-то в горле, и я всё никак не мог заставить себя сказать хоть что-то. Ладони моментально вспотели, и я обтёр их о джинсы.       Я взглянул на браслет и отправил тройное нажатие. Ответ последовал буквально через полминуты, и я выдохнул, сосредотачиваясь на разговоре.       — Мам, — позвал её я, и она оглянулась на меня. — Можешь со мной поговорить?       — Говори, сынок, что-то случилось? — напряглась она, но продолжала месить тесто.       — Нет, но… Я бы хотел, чтобы ты села рядом, — попросил я. Мама настороженно взглянула меня, но послушалась: вымыла руки и села на стул рядом со мной.       — Что ты хотел сказать, милый? Ты меня пугаешь, — сказала она, смотря мне в глаза со всей серьёзностью.       Я открыл рот, но из горла не вырвалось ни звука. Я не знал, как начать. Я закрыл рот и опустил взгляд на руки.       — Расскажи всё, как есть. С самого начала, — тихо сказал она и накрыла мою ладонь своей.       — Хорошо, — кивнул я, не поднимая взгляд. — Я начал ходить к психоаналитику, потому что меня уже несколько лет мучают кошмары, — я кинул быстрый взгляд на мать. Она продолжала сидеть неподвижно, с волнением смотря на меня.       — И что тебе снится, сынок? — тихо спросила она.       — Почти каждую ночь один и тот же кошмар. Во сне я пытаюсь спасти молодую женщину, но у меня никогда это не получается. Постоянно жуткий голос утверждает, что я ничтожество, что я не нужен ей, и что она бросила меня. Мы думаем, что девушка во снах — образ моей биологической матери, — тихо закончил я и снова посмотрел на женщину. В её глазах уже стояли слёзы, а хрупкая ладонь на удивление крепко сжимала мою.       — Антош… — тихо прошептала она, но не продолжила.       — Расскажи мне, пожалуйста, то, чего я не знаю. Прошу тебя.       — Это всё моя вина. Моя вина, — шептала она, вытирая слезу, сбегающую по щеке. — Ты узнал об этом слишком рано. Я не могла его остановить…       Воспоминания с особенной яркостью всплыли в голове, и я увидел отца. Он возвышался надо мной. Лицо расплывчатое, я даже не помнил, как он выглядел. Зато помнил, что я тогда чувствовал. Страх. Паника. Гримасы на его лице вызывали ужас, а слова разбивали на осколки детское сердце. Я помню, как со слезами на глазах хватался за его рукав, но меня с силой отбросили.       — Папа, не уходи! — хныкал я. Мне нужно было его остановить, потому что больше было некому. Мать заперлась в ванной и рыдала.       — Я тебе не папа, — рыкнул он. — Ты просто жалкий найдёныш, а Майя просто жалкая женщина, раз хотела усыновить тебя. Я же вообще полный кретин из-за того, что связался с вами, — грубо ответил он и хлопнул входной дверью.       Мама расплакалась и прижала к лицу ладони. Её засеребрившиеся волосы усталыми локонами ниспадали по плечам. Она всегда была слишком ранимой для этого мира. Я притянул её в объятия и чувствовал ладонями, как хрупкое женское тело вздрагивает от всхлипов.       Я снова и снова шёл босиком по ковру стеклянных осколков. Детские воспоминания причиняли боль, которую невозможно было терпеть. Но я терпел. Все эти годы хранил в себе боль и прокладывал путь лишь по жгучим осколкам прошлого.       Я не торопил мать. Мне казалось, что и так я просил слишком много. Если мне этот путь давался с трудом, то я боялся представить, что вынесла на себе эта сильная женщина. Она смогла продолжить, не переставая плакать мне в грудь.       — Я должна была уделять тебе больше времени в детстве, чтобы ты всё забыл. Но как я могла? — шёпот был неразборчивый, постоянные всхлипы прерывали речь, но я продолжал слушать. Она ещё никогда не говорила мне подобные слова. Возможно, она говорила это впервые в жизни. Каждое слово эхом глухой боли отдавалось прямо в сердце. — Когда твой отец ушёл, мне было так тяжело. Я должна была обеспечить твоё детство. Мне нужно было кормить тебя, обувать. Я так хотела, чтобы ты был счастлив, но мне пришлось выбирать. Я просто не могла позволить себе работу, которая давала бы больше свободного времени, но меньше денег, — она нервно перескакивала с темы на темы, но я слушал, не перебивая. — Ты был тогда и есть сейчас смысл моей жизни. Я так хотела, чтобы у тебя всё было. И у тебя было всё. Всё, кроме моего времени и внимания. Я так жалею. Испортила тебе детство, юность, жизнь. Меня не было, когда я была так тебе нужна.       Она разрыдалась, и я больше не понимал её слов. Она что-то продолжала бормотать, всхлипывать, а я продолжал гладить её по плечам. Я чувствовал, что футболка уже намокает от её слёз, но лишь сильнее прижал к себе сломленную женщину, которая должна была быть сильной.       Все эти годы она ей была. Настоящей женщиной, которой хватило мужества воспитать ребёнка в одиночку. Я же в ответ нашёл в себе силы, чтобы сказать те самые слова.       — Мам, я вырос человеком, — тихо, но твёрдо начал я. — У меня престижная работа, научное звание. И всё благодаря тебе.       Мамины плечи перестали вздрагивать, и я видел, что она вслушивается.       — Я боюсь представлять, как бы сложилась моя жизнь, если бы ты не забрала меня тогда. Я благодарен тебе, мама. Я не мог желать себе лучшего родителя, чем ты, — я почувствовал, что на мои глаза тоже выступают слёзы, но я сдерживал их. — Сколько детей остались тогда в детском доме. Сколько покалеченных судеб. Сколько не дожили до моего возраста. Но ты спасла меня. Я так горжусь тобой и так благодарен, — закончил я, но, подумав ещё, добавил. — Я безумно люблю тебя. Мне не важно, что за люди отказались от меня. Самое главное, что ты приняла меня.       Я почувствовал облегчение от собственных слов. Это была правда. В глубине души я всегда думал, что я сделал что-то не так, раз от меня отказались биологические родители, приёмный отец. Но я ничего не делал. Я просто жил. И это, видимо, не входило в их планы.       — Я однажды общалась с твоей мамой, — тихо начала она. — Мне казалось, что я смотрела на ребёнка, которая держит в руках другого ребёнка. Ей было 16, когда она родила тебя. Она была из неблагополучной семьи. Уже в том возрасте она употребляла, и я безумно боялась, что это могло сказаться на твоём здоровье.       Сердце застучало в груди громче, и я боялся, что мама прочтёт моё волнение.       — Как она выглядела? — решился спросить я. С одной стороны, это совершенно не имело никакого значения, но любопытство взяло верх. Насколько точен мой образ из снов?       — Красивая, — тихо ответила она и замолчала. — У неё были длинные русые волосы, которые не видели расчёску явно несколько дней. Но глаза. Они были какие-то волшебные, прям как у мавки из сказок. Глубокие зелёные, обрамлённые светлыми ресницами. Только по ним я поняла, что она совсем не жертва. В них горел азарт и… — мама замолчала.       — Скажи, пожалуйста, как есть.       — Она просто хотела избавиться от тебя, чтобы продолжить жить дальше, как раньше… Я не знаю, где она сейчас. Жива или мертва. Прости, — закончила она.       — Это неважно, неважно, — шептал я и прижимал к себе маму.       Я не знал, сколько мы так ещё просидели, зато знал, что первый шаг к освобождению был сделан. Я чувствовал, что тот самый якорь, который был сброшен на морское дно много лет назад, наконец начал подниматься.       — Однажды, когда папа ещё жил с нами, я зашла в твою комнату и заметила, что он стоит над твоей кроваткой. Я думала, что он наконец по-настоящему принял моё решение и хочет сблизиться с тобой, но… — она замолчала, подбирая слова. — То, что услышала, заставило меня покрыться гусиной кожей. Он говорил, что ты никому не нужный отпрыск. Что тебя бросила родная мать. А ты просто спал. Маленький ребёнок в колыбели, который ещё не понимает, что ему говорят.       — Значит, во сне это его голос? — спросил я сам у себя, но мама ответила.       — Видимо. Сына, просто… — она продолжала нервничать, и её голос дрожал. — Я тогда не подошла к нему и ничего не сказала. Ушла на кухню и ничего не сказала. Я не хотела очередного скандала. Не знаю, сколько раз подобное могло повторяться. Скорее всего, это был не единичный случай. Как же я виновата перед тобой.       — О, внучок приехал, — с радостью в голосе воскликнули из коридора, а мама резко вырвалась из моих объятий, вскочила со стула и развернулась спиной к бабушке, стирая слёзы.       — Привет, бабуль. Не стал будить тебя, — улыбнулся я ей.       Слово дом обрело новый смысл. Семья, состоящая из двух женщин, стала значимой для меня. Я всю жизнь злился на них, не понимая, сколько было сделано ради меня. Осознание начало давить чувством вины, но тяжкий груз обиды освободил мои плечи, и дышать стало намного легче.       Все мы совершаем ошибки. Каждый может обидеть близкого человека, но самое главное — понять, что был не прав. Никогда не поздно признавать упущения. И я их признал. Как признала моя мама. Мы оба сделали шаг к исцелению, чтобы дать себе шанс идти дальше.       За окном стояла середина апреля. Весна забирала свои бразды правления у зимы, а я толком не появлялся на улице. Все мои силы были направлены на продолжение лечения у психоаналитика, ведение пар и внесение последних правок в диссертацию.       Разговор с мамой сильно повлиял на процесс лечения. Я чувствовал, что мне спустя столько лет мучений становилось легче. Вечная напряжённость уходила, мозг расслаблялся, а один и тот же кошмар сменился обычными снами.       К началу мая Арсений практически перестал будить меня ночными длинными прикосновениями через браслет, а потом и вовсе данный знак пропал из его общения со мной.       Я скучал. Я умирал, как скучал. Каждый день я ложился в постель и обнимал подушку, представляя, что он рядом. Покупал грейпфруты, чтобы восполнить нехватку Арсения в организме. Не помогало. Читал научные труды Фрейда. Не спасало. Ничто и никто не мог заменить личного присутствия человека, поэтому мне оставалось только постоянно отправлять сигналы, что я скучаю, и получать взаимные ответы.       — Антон, ну что, готов к защите? — Серёга, словно подросток, толкнул меня в бок, чем вызвал улыбку. Мы с ним уже подходили к метро, чтобы разъехаться по домам. По улице быстро проносились машины, а студенты неторопливо прогуливались, наслаждаясь тёплой погодой.       — Да, — твёрдо ответил я, и это было чистой правдой. Работа была завершена, а тема раскрыта максимально подробно. Я гордился собой и полученными результатами.       — Самое главное — не волнуйся. Члены комиссии не для того собрались, чтобы сказать, что все твои труды были напрасны…       — Звучало неправдоподобно, — пошутил я, а Матвиенко нахмурился.       — Потому что дослушивать надо, — продолжал он. — Ты поднимаешь очень неоднозначную тему, в которой не так много людей разбираются. Будь уверен в себе и своих результатах, — он кинул на меня многозначительный взгляд и приложил карту «тройка» к рамкам.       — Кому, как не мне…- начал я, а искренний смех Серёги перебил меня.       — Да-да, кто уж лучше представителя данных сексуальных меньшинств может рассказать об их психологии.       Я улыбнулся одними уголками губ. Все факторы были на моей стороне. Даже местом защиты кандидатских назначили наш университет. Дома даже стены помогают. А я мало того, что рассчитывал на стены, так и сам владел материалом, который хотел донести до комиссии.       — Увидимся завтра, — кинул Серёга. — Я хоть и не член комиссии, но напросился поприсутствовать. Приду с плакатом «Геи вперёд», — он рассмеялся искренне, быстро попрощался и нырнул в поезд метро.       Квартира встретила меня напряжённой тишиной. Я чувствовал, что, оставшись с собой один на один, я начал волноваться. Противные мысли, что членами комиссии окажутся люди, не желающие даже слышать о подобной теме, выбивали землю из-под ног.       Я сел на край кровати и уставился на браслет. В своей работе я раскрыл ту тему не только ради себя, но и ради сотни, возможно, тысячи мужчин, как Арсений, которые боялись признаться самим себе в своей ориентации. Которые заставляли себя жить с нелюбимыми людьми и портили тем самым свою жизнь. Может, я не спасу всех, но я сделаю хотя бы один шаг.       Я ткнул в браслет три раза, и ответ не заставил себя долго ждать. Тройная тёплая вибрация прокатилась по всему телу, и я прикрыл глаза. Я заставил себя почувствовать его тёплые ладони на своих плечах. Воздушные прикосновения прошлись по груди, и невидимые руки обняли меня. Как бы я хотел ощутить его реального, но всё, что я мог, только со слезами на глазах представлять его. Прошло уже пять месяцев вместо обещанных трёх. И я планировал нарушить обещание, данное Арсению, приехать в клинику, чтобы хоть издалека посмотреть на него.       Позже.       Всё позже.       Я заставил себя лечь в постель и уснуть, чтобы как можно скорее наступил завтрашний день. Чтобы как можно скорее исполнить свою мечту, к которой я так долго шёл. Чтобы после защиты навестить Арсения.       Большая аудитория была забита народом. На первом ряду сидела комиссия. Три пышные женщины и один пожилой мужчина расслабленно сидели и лениво поглядывали на время в ожидании начала. Ещё три места пустовали. Видимо, кто-то опаздывал или вообще отказался приходить. Это было нередким явлением на подобных мероприятиях. Я анализировал затылки и думал, кто же из представителей нашего университета будет присутствовать.       Со мной за длинным столом сидел Серёга и, казалось, нервничал больше моего. Карие глаза бегали по аудитории и всматривались в окружающие нас лица. Он не защищался, но, как и обещал, пришёл поддержать меня. Вокруг сидели молодые мужчины и женщины. Кто-то повторял материал, который планировал защищать, а кто-то разговаривал с сидящим рядом.       На одно из трёх свободных мест пришёл ещё один седовласый мужчина в костюме и занял своё место рядом с коллегами. По аудитории прошёлся ропот, и тучная женщина встала, чтобы поприветствовать присутствующих и начать защиту.       Я был в середине списка и ждал своей очереди, слушая чужие доклады. Члены комиссии задавали несложные вопросы, кивали ответам, и через их затылки я чувствовал улыбки. Все были настроены положительно. К сожалению, волнение Серёги начало передаваться и мне. Глупые мысли, что меня никто даже не станет слушать, не давали вдохнуть полной грудью.       Во время смены очередного защищающегося оба мужчины из комиссии, переговариваясь, вышли из аудитории, а вместо них пришла молодая девушка. Я кинул многозначительный взгляд на Матвиенко, и тот понимающе закивал. Всем было интересно, как такая молодая особа оказалась в комиссии.       — К защите приглашается Шастун Антон Андреевич. Тема диссертации: «Социально-психологические и медико-наркологические аспекты гомосексуализма», — произнесла девушка, которая приглашала всех для выступления.       Я выдохнул, улыбнулся взволнованному Матвиенко и вышел к кафедре. Я видел, как женщины в комиссии стали перешёптываться, но я постарался абстрагироваться. Передо мной стояла задача хотя бы доложиться. Не мог я зря потратить столько сил, нервов, жизненной энергии впустую. Я выдохнул, постарался унять участившееся сердцебиение и посмотрел в глаза членам комиссии.       — Уважаемые председатель, члены экзаменационной комиссии и присутствующие, — начал я, но за спиной распахнулась дверь, и в аудиторию вернулись остальные члены комиссии. Я не сразу осознал, что вместо двоих мужчин вошло трое. Одним из которых оказался статный брюнет. Я уставился в его спину и не мог произнести ни слова. Он сел рядом с коллегами и кинул свой фирменный взгляд, которым всегда успокаивал меня.       Но как, чёрт возьми, можно было успокоиться, когда Арсений был так близко после столь долгой разлуки. В голове тут же возникла сотня вопросов, тысяча претензий, миллион желаний. Последние давили особенно сильно. Мне стоило огромного труда устоять на месте и не кинуться сразу же в его объятия.       Я рассматривал Арсения и не мог поверить, что вижу его спустя столько времени. Он сильно похудел. И без того бледная кожа стала ещё белее и тоньше, и просвечивало древо вен на шее. Глубокого синего цвета костюм подчеркивал синяки под глазами.       Арсений ещё раз приободряюще кивнул, но я никак не мог собраться с мыслями. Такое внезапное появление выбило меня из относительного равновения. Хотелось просто плюнуть на всё, сорваться с места и прижать его к себе.       — Вы можете продолжать, — сказала тучная женщина из комиссии, и я с трудом оторвал взгляд от Арсения, чтобы включить слайд.       — Разрешите представить вам основные результаты диссертации на тему «Социально-психологические и медико-наркологические аспекты гомосексуализма», — сказал я и поднял взгляд на комиссию. Незнакомые мужчины переглянулись, а Арсений подбадривающе улыбнулся мне. Я знал, ради чего стоял здесь и освещал эту тему.       Ради любви, которая не имеет пола.       Я почувствовал в себе прилив энергии, второе дыхание. Называйте как хотите. Но я знал, в чём причина моего нового состояния. Арсений. Он смотрел на меня с такой искренней любовью и безграничной гордостью, что я должен был оправдать его надежды.       Я уверенно доложил о полученных результатах и поблагодарил за внимание. Комиссия сидела, задумавшись, решая, какие вопросы можно было задать. И она их задала. Каждый, кроме Арсения, задавал по несколько вопросов от причины выбора темы до сомнения в полученных результатах. Я почувствовал, что такое настоящая защита. Я защищал свои результаты, парировал каждое нелестное высказывание. Я ловил гордый взгляд Арсения и с каждым произнесённым словом понимал, что я делал всё правильно.       — Защита состоялась успешно. Садитесь, — сказала председатель комиссии, и я прошёл за своё место.       Я только успел сесть, как Серёга тут же сгрёб меня в объятия и начал на ухо говорить слова поздравления.       — Тише-тише, — улыбаясь, отвечал я, а в душе ликовал. Я знал, что сделал всё ради отличного результата. Надежда, что я смогу гордиться новым научным званием, горела жарким пламенем.       — Почему ты не сказал, что Арс закончил лечение? — не унимался Матвиенко.       — Потому что сам не знал. Я увидел его впервые за эти пять месяцев, — прошептал я на ухо коллеге, и тот удивлённо раскрыл глаза и посмотрел на меня. Потом ненадолго задумался и усмехнулся.       — Это в его стиле. Гадёныш, — с улыбкой на лице тихо сказал он. — А я-то думал, что ты побледнел так просто от волнения.       Я приложил указательный палец к губам, давая понять, что сейчас не время для разговоров. Сосредоточиться на выступающих я больше не мог. Взгляд, мысли, всё моё существо были прикованы к Арсению, который то кивал, то качал головой, то что-то записывал в листы.       Я впервые видел его на рабочем месте. Он явно работал. Я не знал, насколько давно он закончил лечение, раз успел устроиться и попасть в комиссию. Не понимал, зачем он скрывал это. Но все сомнения затмевало то, что он был рядом. Что находился на своём почётном месте, которое заслужил. Я с нетерпением ждал окончания мероприятия, чтобы наконец заглянуть ему в глаза, коснуться его, поговорить с ним. Этот час оказался самым тяжёлым и мучительным за все пять месяцев отсутствия Арсения. Он был так близко, но совершенно недосягаем.       — Присутствующие, покиньте аудиторию. Комиссии необходимо посовещаться, чтобы принять решение.       Аудитория зашевелилась, и все начали покидать кабинет. Я надеялся, что, пока все будут уходить, я успею хотя бы на мгновение подойти к Арсению и хотя бы пожать руку, но Матвиенко с силой вытянул меня из кабинета. Он был прав, но в глубине души я сожалел об упущенной возможности, да и Арсений не выискивал меня взглядом, а уже серьёзно переговаривался с сидящим рядом членом комиссии.       В университете была перемена, и как только я вышел в коридор, на меня накинулась жизнерадостная Сысоева. Она схватила меня за локти и быстро отвела от толпы, вырывая из цепкой хватки Матвиенко.       — Как всё прошло? Я только сегодня узнала, что Вы защищаетесь, — с воодушевлением спрашивала она, а я, ничего не ответив, просто обнял девушку. Та резко расслабилась и положила руки мне на талию. Я резко почувствовал себя таким вымотанным, что сил на ответ не нашлось. — Думаю, это означает хорошо, — тихо сказала она и, улыбнувшись, уткнулась мне в грудь.       — А меня обнять? — с нарочитой обидой сказал подошедший Серёга и обхватил нас обоих, притягивая в собственные объятия. Сысоева захихикала, чувствуя, что её тоже обхватили сильные руки.       — Антон, ты огромный молодец. Ты смелый, и это главное. Это не была работа ради галочки. Ты вложил в неё душу, и это заметно, — сказал Матвиенко, и объятия медленно распались.       — Смотрите, уже всех запускают обратно, — чуть ли не подпрыгнула Надя, глядя в сторону устремившегося потока людей в аудиторию. — Удачи, — искренне пожелала она и ушла вперёд по коридору.       Я тоже вошёл в кабинет и почувствовал на себе взгляд Арсения. Я смотрел на него в ответ и чувствовал, что теперь всё правильно. Он всегда должен быть на ступень выше меня. К нему можно лишь тянуться, ведь догнать невозможно. Потому что это Арсений, и с ним по-другому никак.       Когда все уселись, тучная женщина поднялась и противно долго толкала речь о важности события. Все остальные члены комиссии тоже встали и свысока смотрели на аудиторию. Я не слушал никого. Я просто утонул в тёплых океанах глаз. Арсений смотрел на меня не отрываясь, лаская взглядом моё лицо. Я тоже не мог оторваться от него. Он сильно изменился. Внешне не в лучшую сторону. Но взгляд больше не источал тревоги. Пальцы не дрожали, и он стоял ровно с гордо поднятой вверх головой.       Закончив свой монолог, председатель комиссии обратилась к журналу, где были проставлены оценки за защиту.       Я ждал своей фамилии слишком долго и чувствовал, что Матвиенко скоро взорвётся от волнения, но я заранее знал, что меня ожидает. Я уже давно прочёл ответ в спокойном и радостном взгляде Арсения.       — Шастун Антон Андреевич, — она взяла паузу, будто задумалась, хотя не делала так ни с одним участником. — Отлично, — сквозь зубы процедила она, и я поймал гордую улыбку Арсения, направленную в мою сторону. Я улыбался в ответ и боялся отвести взгляд. Я по привычке нащупал браслет и трижды нажал на него. Арсений смешливо-укоризненно покачал головой, но мне тоже пришёл ответ из трёх теплых вибраций.       — Всем спасибо. Защита официально завершена, — закончила женщина, и все стали вставать со своих мест. Я резко подскочил, смотря на чёрную макушку, боясь потерять её из виду. Но она не терялась. Сердце опаляло жаром тело. Я пробирался вперёд и уже оказался перед первым рядом. Арсений ждал, пока из-за длинного стола выйдут двое мужчин из комиссии, которые еле шли и не пропускали его вперёд. В голубых глазах уже горело синее пламя азарта от долгожданной встречи.       — Извините, — быстро кинул я мужчинам, и протянул руку, хватая Арсения за локоть. Я хотел просто прикоснуться к нему как можно скорее, но он понял мой жест совершенно иначе. Он ловко перепрыгнул через стол и оказался прямо передо мной.       Он улыбался. Улыбка такая нежная и искренняя. Она, вместо тысячи слов, говорила всё то, что мы не могли сказать столько месяцев. Сердце в груди трепетало, а пальцы лишь сильнее сжимались на чужом локте.       — А говорил, что не знаешь, как жить без меня, — усмехнулся он, а я положил ладони на его скулы и посреди аудитории поцеловал. Потому что знал, что это мой мужчина. Мой любимый мужчина, ради которого я готов на всё. Арсений ответил с жадностью, впиваясь в ответ губами в мои и запуская внутрь язык. Прохладные пальцы сжимали кудри на загривке и притягивали к себе. Кислорода катастрофически не хватало, но нехватка Арсения была сильнее. Он был моей зависимостью, но я не хотел от неё избавляться.       — Я так люблю тебя, — прошептал я в чужие губы, всё-таки разорвав поцелуй. Арсений улыбался. Улыбался так тепло и искренне, что ноги не держали. Он, словно поняв это, опустил обе руки на мою талию и притянул в объятия, как можно крепче прижимая к себе.       — Мы устроили настоящее шоу, — прошептал он мне на ухо. Я чувствовал, что он крутит головой, но не хотел отрываться от него. Я уткнулся в родное плечо, и слеза счастья скатилась по щеке.       Арсений вернулся.       А вместе с ним вернулись смысл существования и надежда на будущее.