Last Resort (Reloaded)
Papa Roach, Jeris Johnson
Взлохмаченные, угольные волосы, красноватые синяки под глазами, твёрдый взгляд. Юркий язык, постоянно скользящий меж тонких губ; неспокойные пальцы, теребящие тройку серьг в одной лишь мочке. Его хотелось успокоить, приласкать и долго-долго целовать. Сонхва крупно вздрагивает, когда на его плечо приземляется тяжёлая ладонь друга, и наконец-то отрывает взгляд от одногруппника. — Я всё больше начинаю подозревать тебя в гействе. — презрительно фыркает Ван Гону. — Ты уже неделю залипаешь на этого придурка. — Да, прости… Гону лишь мычит в ответ и вновь утыкается в телефон. Пак Сонхва более не решается даже бросать взгляда на новенького, найдя более интересным записывать лекцию за профессором и тянуть зубами за пирсинг на языке. Он, честно, уже устал слышать упрёки от Вана, но и возражать ему не вздумал — тот и так единственный, кто с ним «водится». Сонхва ведь не такой, как все вокруг, он поступил в этот чёртов институт благодаря отличным оценкам и едва уживался на стипендии — учебной и социальной. Сонхва не богат. В отличие от всех этих студентов, что даже не стремятся к знаниям и не стараются зубрить каждый материал для хорошего балла. Но Сонхва не жалуется. Ему, в принципе, и некому. Оставшееся до звонка время проходит мучительно медленно; настенные часы и монотонный голос профессора убаюкивали. Едва заслышав мелодию, растёкшуюся по коридорам, студенты подскакивают и семенят на выход, абсолютно не заботясь о том, что своим потоком вполне могут кого-то сбить с ног. Сонхва словно невзначай пристраивается ровно за объектом своего интереса, ощущая, как всё внутри скручивается, стоит только шлейфу от сигарет с персиковой кнопкой полностью окутать его. Хочется уткнуться лицом в тонкую шею. Он, честно, не знает, в какой именно момент Ким Хонджун стал его… Не зависимостью, но и не простым интересом. И это немного раздражало, ибо его никогда ранее не привлекали плохиши, а Хонджун таким и был — прогуливал пары, много курил, не исключены и моменты, когда он заедался с первокурсниками, а с его перевода в их институт едва ли прошло две недели. К слову, да, перевели из-за того, что он превратил машину своего «любимого» профессора в сплошной кусок металла, щедро облюбовав её ломом. Едва не скрипя зубами, Сонхва молча терпит грубые толчки торопящихся по домам студентов. Его словно никто не замечал, никто не старался его спокойно обойти, предпочитая задевать плечом или наступать на начищенные, лаковые туфли. Одно лишь не давало покоя хрупкому сердцу — секундный взгляд, брошенный на него Хонджуном. И в этом взгляде не было ни насмешки, ни твёрдости, ни безразличия. Лишь что-то лёгкое, будто он безмолвно кричит «не сдавайся!». И Сонхва выпрямляет плечи, слабо улыбаясь в пол и отходя к своему шкафчику. На улице он замирает на крыльце, смотря в сторону парковки — а там Хонджун со своими друзьями, парой девчонок — поклонниц, видимо, — сигаретой с привкусом персика и матовым Кавасаки Ниндзя 650. Это была уже привычная картина, Сонхва она нравилась, он любил стоять с минуту, просто наблюдая за тем, как Хонджун загибается со смеху вместе с друзьями, как мягко раз за разом отказывал девушкам, каким бы ни было их предложение, или как он спокойно седлал спортбайк, докуривая сигарету. Это уже стало небольшим ритуалом перед тем, как направиться в небольшой лофт в здании неподалёку. — Эй, Сонхва. — со спины слышится бас Гону, а после его тяжёлые руки падают на плечи Пака. — Мне кажется, ты хочешь угостить меня каким-нибудь вкусным ресторанным блюдом. — Не сегодня. — Сонхва мягко отстраняется, неспешно посеменив в сторону выхода со двора. — Мне нужно на работу, а ещё сегодня среда. Честно, Пак устал повторять каждую неделю, что вечером в среду и в выходные он созванивается со своей старшей сестрой и что нельзя делать исключения, но Гону, словно издеваясь, никак не мог запомнить об этом. Он, кажется, нарочно игнорировал тот факт, что и у Сонхва есть личная жизнь, в которой ему нет места. — Среда и среда. — конечно, что ещё от него можно было услышать? — Нет, Гону, я не могу, у меня работа, а после неё я хочу хотя бы немного отдохнуть, чего тут непонятного? Ван фырчит и вновь закидывает руки на его плечи, задумчиво надув губы. — Да ладно тебе, прогуляешь один день, чё тебе с этого будет? Пошли давай, я жрать хочу, жуть просто. Глубоко вдохнув и прикусив шарик на языке, Сонхва понуро кивает и вместе с довольным Гону направляется в сторону ресторана, что находился в квартале от института. Они часто ходили туда, но ел один лишь Ван, ничуть не смущаясь того факта, что Пак буквально тратил последние деньги на него. Иногда Сонхва даже задумывается о том, что, вероятно, он был рождён как раз-таки для этого дерьма? Пахать, как ненормальный, не спать ночами ради хороших баллов, а последние деньги тратить на какого-то придурка, которого едва ли не каждую секунду хотелось послать далеко и надолго — но Пак не мог. Ему же самому потом хуже будет, а разукрашивать своё лицо кровью и фингалами не хотелось от слова совсем. Остаётся просто смириться. — Он же сказал, что не хочет. — слышится со спины высокий, но грубый голос. Сонхва замирает и жмурится, мысленно провалившись сквозь землю. — Чего пристал к нему? Почему именно он?! — хочется провопить в голос, но Сонхва лишь задерживает дыхание и оттягивает шарик на языке. — Почему именно сейчас?! — А тебе какое дело, коротыш? — хохочет Гону. — Мы просто идём перекусить. — Ага, ты — да, а он будет просто сидеть в сторонке. — хмыкает Хонджун, скрестив руки на груди. — Видел я, как ты с ним обращаешься. Не задумывался, каково ему? Сонхва поджимает губы и перебирает в голове все известные ему маты. Он знает, какой Гону в гневе и, если Хонджун сейчас не прекратит, то и ему, и его друзьям не поздоровится. Пак оборачивается, столкнувшись взглядом с Кимом, и надламывает брови от безысходности. Он может лишь мотнуть головой, мол, «не нужно, остановись!», но тело отказывается слушаться, пока они смотрят друг другу в глаза. — Чё?! — вспыхивает Гону и оборачивается на Сонхва, достаточно сильно пихнув его плечом в плечо. — Да мы друзья! Скажи же? — Всё нормально. — выдавливает Пак, натянуто улыбнувшись. — Правда. Мы просто идём перекусить. Хонджун хмурится, смотря ровно в глаза, а Сонхва хочет утопиться в его карих. Утонуть и лечь на самое дно, выталкивая оттуда любого другого, но он лишь отводит взгляд и, ведомый тяжёлой рукой Гону, с опущенной головой направляется в сторону ресторана. Хонджун больше не пытается помочь, но его взгляд Сонхва чувствовал долго, до первого поворота, который скрыл его и Вана с кимового поля зрения. И весь вечер Пак, перекатывая во рту металлический шарик, проводит в компании противного Гону. Точнее, практически весь вечер он лишь молча слушал, как тот чавкает и изредка рыгает от газировки. Противный. Мерзкий. Сонхва ненавидит его с каждым днём всё больше. После «ужина» Гону кидает лишь «спасибо, чувак», вытирает салфеткой губы и выходит из ресторана, а Сонхва так и остаётся с чеком на столике и опустевшим кошельком. Тяжело вздохнув, он отдаёт чек официанту и, забрав чёрный тренч с вешалки, спешно направляется в сторону дома. Хочется наконец-то запереться в родном лофте, приютиться в кресло-мешке с кружкой обжигающего эспрессо и смотреть в окно, на монотонный дождь, что начал моросить. В лифт Сонхва заходит с мокрой головой и хлюпающими туфлями. Благо, тренч был кожаный и потому он сам особо не промок под медленно разошедшимся дождём. Поднявшись на последний этаж, Пак проходит в лофт, быстро переодевается, тяжело выдыхает и достаёт телефон, быстрым жестом набирая сестру. Слушая размеренные гудки, он отходит к столешнице, принимаясь возиться с кофейной машинкой. Они болтают долго, до десяти вечера. О сыне Санха, о планах на конец месяца, о всякой ерунде. Сонхва даже успевает попрактиковаться — танцует хореографию к песне BTS для завтрашней пары по танцам. Он уже представляет, как будет умирать, следя за тем, как танцует Хонджун… Тот был гибким и грациозным, но в то же время дерзким и порой даже казался демоном, и этим манил к себе, притягивал взгляды, заставляя восхищаться даже парней. Сонхва обожал смотреть на его танец, но это, пожалуй, останется в тайне. Холодное утро проходит в размеренном темпе; подъём в шесть тридцать, завтрак в виде кофе и успевших засохнуть зефирок. Сонхва мёрзнет, укутывается в чёрный свитер и утеплённые штаны того же цвета, но продолжает шлёпать босыми ногами. Ровно в семь сорок он выходит на улицу, направляясь в институт и молясь всем известным Богам, дабы Гону либо заболел, либо, что ещё лучше, откинулся в каком-нибудь переулке. Сонхва действительно устал терпеть его. Полтора года терпел, истрепал нервы, но и послать его силы воли не хватает. С одной стороны, с кем он будет тогда нет-нет, да разговаривать? К тому же Гону многие боялись, и потому, пока он был «знаменит» тем, что является его другом, его никто другой не доставал. В кабинете по режиссированнию оказывается пусто, впрочем, как и каждым утром — Сонхва же всегда приходит за полчаса до начала, кому ещё в голову взбредёт подобное? — Никогда не понимал, зачем ты приходишь так рано. — доносится мягкий смешок со стороны двери. Сонхва резко вскидывает голову, округлившимися глазами пробежавшись по улыбающемуся Хонджуну, что прошёл внутрь и уселся за парту рядом с ним. — Но при этом ты сам пришёл рано. — тихо отзывается Пак и закусывает шарик на языке. Чёрт, он ещё ни разу за две недели, что Ким перевёлся к ним, не оставался с ним наедине. — Потому что в любое другое время ты быстро убегаешь. — Что? Так, ладно, подумаешь, Хонджун специально пришёл раньше для того, чтобы поговорить с ним. Допустим. Хорошо. Нет, какое «хорошо»? Всё плохо, очень плохо! Сонхва искренне старается взять себя в руки, катая шарик меж зубов. — Ладно, спрошу напрямую. — Обернувшись всем корпусом к Сонхва, Хонджун слабо хмурится и с пару секунд просто разглядывает его. — Почему ты водишься с Гону? Он же уебок. Соври, Сонхва, соври, скажи, что всё хорошо, что вы друзья, не создавай проблем — упорно твердит разум. — Он мой единственный друг. — на грани слышимости отвечает Сонхва и отворачивается к окну, ибо чувствует, как глаза начинает щипать. Он не любил об этом говорить, ибо никогда не мог себя сдержать, проливая слёзы. — К чёрту таких друзей. — хмыкает Хонджун, чем-то зашуршав. — Хочешь конфетку? Пак мотает головой и на одногруппника по прежнему не смотрит. — Мне больше достанется. — хихикает, а после резко затихает. — Если что, ты всегда можешь попросить меня и моих друзей о помощи. Сонхва оттягивает шарик и оборачивается на Хонджуна, что подхватил ранец и направился к выходу из кабинета. — Ты куда? — Режиссёр из меня никакой. Ким испускает краткий смешок прежде, чем скрыться в коридоре. Сонхва провожает его взглядом, а после слегка тушуется и утыкается в худую тетрадь с конспектами и различными практическими задачами. Выходит, Хонджун тоже из богатеньких? Раз он не стремится получать стипендию, значит, ему есть на что жить, и вряд ли из собственного кошелька. Отчасти это заставляет ещё больше закрыться в себе, ведь он один такой — с отличным проходным баллом, получивший место в этом институте благодаря знаниям, а не благодаря лишним купюрам. И никто его не поймёт здесь, никто, кроме профессоров, не заметит. Спустя год учёбы здесь можно было смириться. Хонджун приходит лишь на последнюю пару — практику в танцевальном зале, и Сонхва позволяет себе бесстыдно залипать, делая вид, что просто запоминает движения. С одной стороны и не соврёт, с другой — запоминает он движения кимовых мышц, бегающих под тонкой кожей, а не элементы хореографии. Хочется взять и укусить. Мотнув головой, Сонхва зачёсывает волосы назад и прикусывает пирсинг на языке, продолжая наблюдать за Хонджуном. Свободная чёрная майка открывала вид на чернильные рисунки под молочно-кофейной кожей правой руки, а на левой ключице красовалась прозрачная плёночка, скрывающая новую татуировку. Хонджуна хотелось изучить. Хотелось часами разглядывать его татуировки, хотелось знать его секреты, самые мелкие привычки и понимать с полуслова… нет, даже с одного лишь взгляда. Взгляда этих пленительных глаз; Сонхва вновь хотел в них утонуть… Стоп. Опомнившись, Пак понимает, что Хонджун смотрел в ответ. Становится жутко неловко, но Сонхва взгляда не отрывает, словно если моргнёт или спрячет глаза под угольной чёлкой, то Хонджун исчезнет, забудет про него. Поборов себя, он резко отворачивается и отходит к кулеру с прохладной водой, а, сделав глоток, вновь смотрит на Хонджуна. Тот продолжает смотреть в ответ, но уже через отражения зеркала в пол. Облизывается, словно испытывает. По-прежнему хотелось укусить. Пометить. Сонхва не узнаёт собственных мыслей, пугается их, но и не отрицает. Как только он впервые увидел Хонджуна, то понял, что всё — конец его гетеросексуальности. И осознание этого растёт с каждым днём в геометрической прогрессии. Всю оставшуюся практику Сонхва старается на Хонджуна не смотреть. А под конец, выдохшись от интенсивной тренировки, все семенят в раздевалку, шумно дыша, посмеиваясь. Сонхва привычно проходит самым последним, на скамейке спокойно дожидается, пока все душевые освободятся, ибо его самооценка не позволяла раздеваться при всех и с одним лишь полотенцем на бёдрах пройти в открытую душевую. Стыдно, противно, смущающе. Он лучше дождётся, пока все сполоснутся, пока уйдут по домам, и в одиночестве примет душ. Ему так привычнее. И, когда Сонхва раскрывает глаза, то замечает абсолютно пустую раздевалку с повисшей тишиной. Стянув одежду, он неспешно семенит в душевую, потягиваясь и на всякий случай оглядываясь — мало ли что. Но в помещении по-прежнему тихо, он до сих пор один. Прохладные струи воды приятно охлаждают, снимают напряжение в уставших мышцах. Сонхва просто стоит, прикрыв глаза, и позволяет себе немного утонуть в мыслях. В том, что нужно сделать к завтрашнему дню, в том, как же прекрасно выглядят черепа и чёрные розы на руках Хонджуна, в том, как же красиво блики играют в его глазах. Чёртов Пак Сонхва. Нашёл, когда влюбляться. — Ты собираешься превратиться в русалочку? — басит появившийся словно из неоткуда Гону и заливается хохотом. Сонхва подпрыгивает на месте от неожиданности, хватает полотенце, быстро закрепляет его на бедрах и выключает душ. — Ты чего здесь забыл? — шипит Пак, быстро проходя к своему шкафчику и доставая сменную одежду. — У тебя же три пары было. — Пришёл проверить свою русалочку. — продолжает смеяться Ван. — А вообще, знаешь, я присмотрел классные кроссовки от гуччи… — Нет. — Но Сонхва! — Нет, Гону. — хочется выплюнуть эти слова в его наглую рожу, но Сонхва лишь тихо выдыхает их куда-то в пол, застёгивая рубашку. — У тебя своих денег полно. — Да, но я хочу, чтобы ты купил их мне. — Нет. В соседний шкафчик прилетает тяжёлый кулак. Сонхва вновь подпрыгивает на месте и раскрытыми глазами смотрит на Вана, а у того взгляд тяжёлый, что хочется поскорее отсюда свалить. — Когда ты стал таким жадным?! Жадным? Вот как, значит? Пошёл ты нахер, Гону. — жаль, что озвучить страшно, и потому Сонхва лишь мысленно ругается. Постаравшись спрятаться за дверкой шкафчика, он закусывает шарик и старается одеться как можно скорее, дабы уйти. — Сонхва, я хочу… — А я хочу, чтобы ты отъебался от него. Сонхва вновь раскрывает глаза и осторожно выглядывает из-за двери, надеясь, что ему послышалось, но нет, Хонджун действительно стоит возле Гону, скрестив руки на груди и буквально задрав голову, дабы смотреть тому в глаза. — Опять ты, мелочь. — кривится Ван. — А что, не рад меня видеть? Наспех застегнув ремень на брюках и натянув туфли, Сонхва хватает ранец и уже было направляется в сторону выхода, но тяжёлая рука так некстати ложится на его плечо и заставляет встать за широкую спину. Поджав губы, Пак нехотя топчется за Гону, выглядывая на сердитого Хонджуна, что, видимо, норовил прожечь в голове Вана хорошую такую дыру. — Тебе чё надо? — Гону сжимает кулаки, и Сонхва становится страшно за Кима. — Хотел проводить Сонхва-я домой, дабы какие-то Ван Гону не обижали его. Пак бы непременно замер и забыл как дышать, если бы услышал подобное от Хонджуна в другой обстановке, но сейчас он ловит кулак Гону и пытается остановить того, дабы тело Кима не пришлось искать в каком-нибудь мусорном баке. — Гону! — Сонхва встаёт перед Хонджуном, уперевшись руками в грудь Вана. — Успокойся! Но Гону грубо отталкивает его, и Сонхва достаточно сильно прикладывается плечом о шкафчики, всхлипнув от боли. Прослезившись, он тянет за шарик и дрожащими руками обнимает себя за плечи, следя, как Гону буквально налетает на Хонджуна. Удар-два, и Ким отлетает к раковинам, с его губы стекает струйка крови, но он не отступает — отталкивается от стены и, поставив подножку и надавив ладонью на грудь Гону, валит его на пол, после чего лишь единожды, но достаточно сильно пинает его в живот, чертовски близко к паху. Ван сгибается и заходится в кашле. — В следующий раз буду целиться ниже, ублюдок. — шипит Ким, после чего отходит и стирает кровь с подбородка. Подойдя к дрожащему Сонхва, он осторожно присаживается перед ним на корты и мягко гладит по колену. — Проводить в медпункт? Сонхва резво мотает головой. — Тогда давай отвезу домой. — он встаёт и отходит к своему шкафчику, достаёт что-то небольшое и прячет в карман, а после возвращается к Сонхва и помогает ему встать. Они молча выходят из раздевалки, не обращая внимания на кряхтящего Гону. Хонджун несёт ранец Сонхва, мягко держа его под руку, и спокойно шагает к выходу из здания, а Пак идёт следом и старается как можно чаще вдыхать шлейф персиковых сигарет. — Точно не нужно в медпункт? — тихо интересуется Ким, когда они подходят к спортбайку. — Плечо сильно болит? — Нет… Нет, всё в порядке. — Сонхва тихо вздыхает, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Спасибо. — Да ладно. Я давно хотел вмазать ему. Достав второй шлем, Хонджун мягко улыбается и надевает его на голову Сонхва, подмечая, что тому неожиданно идёт образ байкера. — Я бы мог и сам дойти. — А ты совсем не изменился… — едва слышно шепчет, а после говорит громче, с лёгкой улыбкой, и хлопает его по здоровому плечу. — Я хочу помочь тебе. Всё в порядке. Садись и погнали. — Спасибо… Сонхва решает промолчать насчёт фразы, сказанной шёпотом, и слабо поджимает губы. Хонджун мурлыкает лишь «рад помочь» и седлает байк, дожидаясь, пока Пак слегка неуверенно займёт пассажирское сидение, обнимет его и назовёт адрес.