Stuck in gravity

Даже оттаять толком не дали: полчаса на медосмотр, заключение в зубы — и вперед. Рейес не жаловался — жаловаться пока было рано. В конце концов, за всю свою жизнь работал — по-настоящему работал на настоящей честной работе — он в общей сложности минут пятнадцать, и стандартные условия труда представлял себе довольно расплывчато. Может быть, вот так оно и должно было быть. Мрачно, стремительно и неловко. Оделся, машинально, все еще будто в трансе, выкурил заранее припасенную сигарету, бессмысленно пялясь в стену чуть левее одного из мониторов, транслировавших жизнерадостную пропаганду, и побрел в док, надеясь, что руки помнят, как управляться с UT-47A, потому что мозг пока с трудом припоминал даже как с собственным туловищем управляться. Дошел. Увидел. И решил, что все еще спит. — Что это? — спросил он командира своей десантной группы, мотнув подбородком в сторону прозрачной стены, за которой, словно водоросли в огромном аквариуме, плавали яркие золотые ленты. — Неизвестная науке залупа, с которой лучше не связываться, — буркнул командир. — Несколько шаттлов и большой кусок станции из-за этой херни мы уже потеряли. Собственно, поэтому тебя и разморозили так рано. — Есть какая-нибудь навигация по маршруту? — насколько Рейес мог судить, «неизвестная залупа» двигалась, хоть и медленно. Это тебе не какой-нибудь там атмосферный фронт. И даже не расчет ПВО. — Инструкции? Командир смерил его угрюмым взглядом. — Два глаза и руль у тебя есть. Должно хватить. Рейес глубоко вздохнул. Воздух на вкус был как мокрый картон. *** Поначалу все шло неплохо. Пассажиры болтали, разбившись на группы по интересам. Скауты по очереди отпускали скабрезные шуточки и жизнерадостно ржали в унисон. Медик подкатывал к ботаничке. Судя по степени ненатуральности ее хихиканья — без каких-либо шансов на успех. Менее востребованные представители ученого сообщества любовались видами. Глаз и «руля» Рейесу действительно хватало, чтобы аккуратно лавировать между сгустками-всполохами… энергии? Субстанции? Если верить юному геологу, который, едва зайдя в пассажирский отсек, забился в угол и зыркал оттуда, словно насильно изловленный уличный кот, называлось оно «Скверна». В самом начале пути к Эос Рейес убедился — название было очень подходящим. На все ушла доля секунды: вот размытая бархатная лента мирно парит себе на некотором отдалении. А вот — она превращается в чудовищную плеть и хлещет изо всех своих космических сил, так, что траектория «Кадьяка», построенная передовым программным обеспечением, моментально превращается в траекторию консервной банки, построенную мощным пинком. Наверное, только в этот момент — когда ремни безопасности яростно впились в его ключицы, с хрустом сминая полимер летного костюма, а мир завертелся перед глазами тошнотворным узором калейдоскопа, Рейес окончательно проснулся. Он успел вильнуть, заметив движение Скверны, скорее инстинктивно, чем осознанно, и удар пришелся по правому борту. Из шести двигателей осталось два. Кинетический барьер исчез, будто его и не было, а закрылок, вместе с пушкой и стойкой шасси, вероятно, продолжили лететь к Эос уже сами по себе. Обшивка салона справа, он видел краем глаза, двигалась, беззвучно, странно и рвано, как тронувшийся по весне лед на реке, как грудная клетка раненого зверя. Штурвал безумно, по-птичьи бился в руках. Времени у них было мало. Как и шансов. Позади, в пассажирском отсеке, кто-то кричал. Командир кричал на кричавшего, чтоб тот немедленно перестал кричать. Медик упал в обморок — тело мотало по отсеку, как незакрепленный багаж. Геолог агрессивно молился в своем углу. А Рейес молчал. Выровнял бьющийся в конвульсиях «Кадьяк», отключил систему оповещения — она только мешала думать, и, кое-как вывернувшись в кресле вбок, чтобы видеть путь в золотых джунглях Скверны, попытался заставить отяжелевшее, задубевшее от напряжения тело сообразить, что направо — это теперь вперед, а борт теперь нос. И поверить, что обшивка продержится до «Нексуса». Еще важно было не забывать иногда дышать и моргать. Заговорил он, только когда потребовалось запросить стыковку, и где-то на периферии сам удивился спокойствию собственного голоса. И тому, что связь вообще работает. Выпустить шасси Рейес даже не пытался. Шаттл плюхнулся на взлетку, как бифштекс на гриль. Из дыры в боку выпал медик, то ли мертвый, то ли все еще без сознания. Рейесу, если честно, было плевать. Он отцепил от штурвала сведенные судорогой пальцы, выпутался из ремней, откинулся в кресле и закрыл глаза. На брифинге, где его хвалили за то, что сберег всех пассажиров и сам не помер, и ругали за то, что угробил шаттл и сорвал сроки, Рейес тоже в основном молчал. Возможно, стоило устроить скандал. Многие так и делали. И на демонстрацию он не пошел. Стоял чуть поодаль и смотрел, как колонисты требуют объяснений. Потом смотрел, как вместо объяснений они получают турианским прикладом под дых. И как на лице начальника охраны, Слоан Келли, если он правильно расслышал, стальная горечь долга превращается в кислую тяжесть плохого, но принятого решения. Раз с честной работой не получилось, решил он в конце концов, пора было вернуться к обычной.