new facets

      Она чувствовала лишь пульс, стучащий в ее ушах. Тело немело, дыхание сбивалось, а ноги неизменно вели вперед, вслед за указанной им дорогой. Холодный на вид темно-серый паркет таковым не казался, но покалывал босые ступни; темные стены не давили, однако легкие не могли полностью набрать воздух до тех пор, пока он следовал за ней, изредка направляя уверенной рукой. Она уже не ощущала реальности, находясь в каком-то трансе, завороженная и обезоруженная. Ее самый страшный кошмар и самая вожделенная мечта…       Они стоят перед узкой, но высокой дверью. Снизу, из небольшой расщелины, бьется светло-красноватый свет. Тело пробирает до мурашек, будто его окружил ледяной сквозняк, однако она все также стоит на месте, внутри огромного богатого дома, простирающегося над просторами бурных вод ущелья, рассекающего огромные серые скалы. Их монотонную пустоту нарушает лишь желтоватый тусклый свет, стелящийся очередным водопадом из панорамных окон.       Она дрожит, а он восхищается ее страхом. Молча смотрит, не сдерживая растекающейся ухмылки при выдохе слабого вибрирующего в груди «Кахи…»       Наклоняется, замирает в сантиметре от взволнованного лица и оставляет невесомый, едва ощущаемый поцелуй на потрескавшихся и искусанных губах. Она понимает, что сегодня свершится нечто особое, он понимает, что сегодня будет увлеченно изучать новые грани его девочки.       Дверь распахивается от легкого толчка, открывая взгляду смутно вспоминаемое место. Просторная полупустая комната. Тяжелые шторы, ложащиеся на подсвечивающие ступеньки, ведущие к окну. Небольшие минималистичные тумбочки дубового цвета, бархатное бордовое креслице сбоку, а в центре — гигантская кровать с белыми полотнами навеса и таким же снежным постельным бельем. Она сглатывает, поджимая небольшие губки, и это особенно заметно становится в свете красноватого свечения. Он не сводит глаз с небольшой трещинки чуть левее центра…       — Да? — тихий вопрос низкого голоса, отзываемый легким эхом в просторе комнаты.       — Да… — и такой же невесомый ответ…       Он берет ее ладонь в свою, крупную и полностью покрывающую женскую, неощутимой, но крепкой хваткой, и медленно ведет за собой. Он уже не оглядывается, зная, что она последует за ним, подобно летящему на огонь мотыльку. Бабочка. Его девочка с еще сохранившейся на крыльях пыльцой.       Сажает ее в кресло, чуть прогибаемое под весом и окружающее полураздетое тело прохладным бархатом, лишь добавляющим мурашек, и тут же отходит куда-то в сторону, возвращаясь через пару мгновений. Девушка поднимает взгляд и видит небольшой ларчик, полностью стеклянный, но содержимое того остается скрыто за слоем кованного узора золотистых плетений. Он открывается с глухим щелчком, подобным звуку спущенного курка, и она понимает, что это выстрел в ее сторону. Тело покрывается мурашками и белеет от отошедшей крови, в то время как руки судорожно сжимают подлокотники, слегка вспарывая дорогую ткань. Ларчик пугает. Ларчик завораживает. Ларчик сводит с ума.       В ларчике, сверкая острием, лежит игла.       И полупрозрачное содержимое переливается тусклым зеленоватым светом, вторящим цвету бархатной подушечке, на котором лежит шприц.       — Я дам тебе возможность увидеть этот мир с другой стороны… — говорит он, улыбаясь. Девушка смотрит в его глаза, а видит лишь затягивающую Бездну. Он склоняет голову к плечу и наблюдает за ее внутренними метаниями, ожидая ответа, в то время как она начинает дышать через раз, тянуться ко шприцу и тут же отдергивать руку. Такахиро искренне наслаждается ее страхом, вбирая каждую эмоцию, и не скупится на ожидание. Он хочет увидеть, как она сама сломается.       Время тянется мучительной уподобляющейся ядовитой пелене лентой, а после и просто перестает существовать. Непонятно, в какой именно момент изнеможенное женское тело резко тянется вперед, беря в руки шприц и сжимая до выступивших вен. Ей кажется, что она совершила необратимое…       — Сделай это сама. Для себя. — он сглатывает и с наслаждением смотрит на то, как девушка начинает плакать и отрицательно мотать головой, в то же время судорожно тряся рукой со шприцем. По ледяной коже струятся горячие слезы, кажущиеся какими-то кровавыми в свете красного освещения. Слева от нее ложится темно-охристый жгут, и на нее с ожиданием смотрят почти черные глаза, чуть сощуриваясь от предвкушения. Ее окончательно накрывает истерика, пульс стучит в ушах, отзываясь глухой болью где-то в затылке, а рука в то время неуверенно вяжет узел, в дальнейшем затянутый белыми некрупными зубами. Тело прошибает холодный пот, когда она неуверенно подносит острие к покрытой мурашками и вставшими светлыми волосками коже. Рука трясется, а страх захватывает в свои оковы. Ей кажется, что мир сузился до двух точек — сияющего кончика иглы и черных глаз, таящих в себе Бездну.       И он попросту выпадает из ладони, ударяясь о паркет с почти неслышным звоном, который, однако, послышался ей оглушающим. Она ревет навзрыд, всползая с ногами на кресло и обхватывая их руками, прижимая к себе и прячась в негустом ореоле каштановых волос, сглатывая вязкую слюну с едва металлическим оттенком — сама не заметила, когда прикусила язык. Тяжелый вздох. Такая же тяжелая хватка. И просто раздирающий что-то внутри взгляд. Он берет ее руку, выпрямляя и возвращая на место, а позже она вновь видит шприц в его руке. Твердит упрямо «Нет», мотает головой и пытается вырваться, тянется к такой недавно еще принадлежащей ей свободе, но не понимает, что ее больше никогда не будет. Он удерживает на месте, лишь сильнее прижимая к креслу.       — Не надо, пожалуйста! Не делай этого! Пожалуйста, не надо… Умоляю… «Она уже обмякает безвольной куклой, и только слезы беспрерывно стекают по впалым щекам. — Не надо, прошу… Не надо… Мне страшно…»       — Кахи, мне страшно! — на выдохе хрипит она, от ужаса распахивая красные припухшие глаза, но видит в ответ лишь расплывшуюся улыбку.       — Тшш…       И острая игла вонзается в нежную кожу, наполняя вену тягучей и почти горячей болью.       Она кричит резко, надрывно, а после обмякает, ожидая конца.       «Словно ежедневный ритуал»       Ее сознание медленно мутнеет, а мысли начинают путаться. Страх. Боль, не ушедшая с места прокола. Какой-то особый вид отчаяния: настолько сильный, ужасный… Насколько прекрасный. Знакомый уже не раз. В момент, когда жидкость проходит полный оборот, а поток нейромедиаторов увеличивается, тело начинает модифицировать. Особое зрелище…       Она не замечает, когда ее и без того небольшое количество одежды оказывается равным нулю. Смутно различает нож, вспарывающий ткань вертикально, и в принципе непонятно откуда появившийся. Слышит треск собственного шифона, опадающего в стороны двумя лишними лоскутами. Почему-то обращает внимание на одну единственную точку — маленький красноватый прокол, чуть припухший от подрагивания ее руки во время бессмысленного сопротивления.       Такахиро подхватывает ее, как что-то легкое и невесомое, почти что вытекающее из его рук, и с какой-то особой бережливостью укладывает на белоснежную простыню, садясь рядом. Его глаза приобретают иное выражение, их почти полностью поглощает тьма, доселе закрытая в зрачках. Кажется, что в них распускается свой цветок Бездны, искрящийся алыми светлячками отсвета красноватых ламп. Он долго не отводит взгляда, оставаясь недвижимым и впитывая каждую эмоцию, проявляющуюся на лице метавшейся по постели девушки. Ее ресницы подрагивают хаотично, быстро, словно ей снится кошмар, брови сведены, по телу выступают капельки пота, аппетитно стекающие меж ложбинок и по периметру округлых полушарий. Она цепляется за простыню и закусывает губу, тяжело дыша. Ко впалым щекам наконец приливает хотя бы доля румянца, ранее бывшего привычным и будничным, и мужчина это замечает, улыбаясь. Он с нетерпением ждет продолжения, гуляя взглядом по полному красивых изгибов женскому телу, останавливаясь на подергивающейся от частого сглатывания шее. Такахиро завороженно смотрит на то, как медленно начинает выступать неровная паутинка голубых вен, делающих кожу в контрасте еще более бледной. Они проявляются на тонких женских руках, впалом животе — на всем теле, от виска до стоп. Он с особым скрытым, каким-то выдержанным восхищением смотрит на пульсирующую на шее внутреннюю яремную вену, в то время как девушка наконец перестает метаться. Мужчина встает, вновь отходя к заветному ларчику и возвращается со шприцом в руках, начиная водить им по синеве в каком-то лишь ему одному известном порядке и направлении. Его взгляд следует острию, дыхание сбито, губы приоткрыты в придыхании. Истинное искусство…       Он слегка процарапывает кожу груди, цепляя вспухший от букета разнообразных ощущений ореол, и движется ниже, надавливая чуть ниже пупка, словно обозначая точку. Ненасытный, но вместе с тем и такой холодный бездонный взгляд цепляется за еще немного рваную надпись. Властная, такая особая, только его улыбка расползается по мужским губам. Зрачки расширяются, он прикусывает себе язык, наклоняясь ниже и вдыхая запах ее кожи, немного не зажившей, но все такой же нежной. Он с восторгом утыкается носом с вырезанное собственное имя, и легкий, какой-то вибрирующий смех вырывается из его груди. Женская же вздымается резко, беспокойно — препарат только входит в силу, перестраивая работу юного организма. В ином случае красное свечение придало бы окраску вульгарную, пошлую, здесь же оно являлось некой изюминкой, терновым венцом на голове страждущего, завершающей единый образ жертвы, попавшей в сети умелого хищника. Но это не было ни условностью, ни принуждением. Полностью ее решение, так жаждущей сейчас продолжения, каждого его особого прикосновения…       Понемногу девушка отходит от истерики, все больше начиная ощущать несколько иную пульсацию. Такахиро отрывается от шрама, опираясь подбородком ближе к середине и молча наблюдая. Он видит трепыхание ресниц, подобное хрупким крыльям улетающей бабочки, видит медленно набухающие, особо завораживающие в красном сиянии соски, а после — вновь пульсацию на шее. Его глаза прищуриваются, и он чуть склоняет голову, щекоча нежную грудь темными волосами. Рука вновь сжимает шприц, и мужчина приподнимается, подводя тот к вене, с нажимом останавливаясь на особо подергивающейся точке. Он надавливает, завороженно наблюдая за тем, как надувается аккурат одна капля крови. Завораживающе. Искусно…       Он встает, опираясь коленом чуть левее отведенного в сторону женского бедра, зависая лицом над особым зрелищем, впитывая каждую эмоцию боли, смешанную с нарастающим возбуждением, написанным на ее лице. Не двигается до тех пор, пока кровь не начинает бежать вдоль тонкой шеи, и тут же наклоняется, слизывая и прикрывая глаза, смакуя новый вкус. Он должен попробовать ее всю… На языке отдавался металлический привкус, пьянящий не хуже растекающегося по венам девушки наркотика. Их взгляды сталкиваются, и происходит пугающее. Она исступленно кричит, распахивая в ужасе глаза, машет головой и старается всползти выше, зацепившись за простыню, но тело не слушается.       Ее сознание двоится, оно рушится на мелкие частички, осыпаясь мозаикой напрочь сломанной матрицы. Вместе с тем и плывет ее взгляд, вырисовывая на до боли знакомом лице кошмарные фигуры. Это так чудовищно… Почему-то так страшно…       Ей не дают вырваться, хватка железная. Ей кажется, что что-то тянет сквозь кровать, вниз, но обрывается все так же резко, как и начинается. Вновь один-в-один. Глаза в глаза. Боящаяся и вожделенная синева в противостоянии с огненной Бездной. Вечный спор, где не будет проигравшего — место плененной жертвы для собственного охотника было определено изначально. Это не насмешка судьбы. Это ее судьба. Ее предназначение. Она была создана для него…       За пронзительным взглядом девушка не сразу замечает предвкушающую ухмылку и последующее движение в сторону, однако глаз четко улавливает что-то блеснувшее металлом. Тело прошибает холодный пот от страха, что еще он может придумать, но вместе с тем в животе настойчиво скручивался узел особого удовольствия. Он наконец разворачивается полностью, и ее глаза принимают пораженный вид. Окончатый зажим Люэра. Используется, как пример, для желчного пузыря. И она действительно понятия не имеет, что он может с этим сделать…       Холодный металл создает грубый контраст с разгоряченным обнаженным телом. Он ведет им вверх от солнечного сплетения, замирая на уровне второго реберно-хрящевого соединения, а потом надавливает на кожу, отчего девушка резко прогибается в спине, закусывая губу от боли и шипя. Слезы произвольно накатываются на глаза, но те быстро прикрываются от такого же резкого, но краткого удовольствия, когда зажим перемещается куда-то в район левого бока, чуть ниже ребра… Пальцы ног поджимаются сами по себе, а Такахиро улыбается. Игра лишь началась… Он склоняется над ней, исключая любое лишнее расстояние и ожидая, пока их взгляды снова скрестятся: ее — желающий, страстный, и его — холодный, но сейчас по-особому наполненный чем-то неземным. Зажим находит точку пространства между кивательными мышцами и тут же смело обозначает ее. Такахиро с наслаждением ловит крик губами, рот в рот, балуя свою бабочку поцелуем. Предательский румянец расползается по впалым щекам. Страшно. Приятно. До боли свое. Она уже потеряла счет времени, а тело переставало слушаться, отвечая на любое движение, любой звук, но она явно не ожидает прикусывания места чуть левее подбородка, рвано выдыхая и распахивая глаза.       — Забавно… Бабочки редко залетают в гости к птицееду. Еще реже им нравится быть его сладостью. Глупая бабочка… — шепчет своим тихим голосом, который оглушает. Проводит тыльной частью прибора по лицу, приподнимает то снизу и склоняется к самому уху. — Хирург сам, того не заметив, оказался на столе. Очень забавно… Люблю эксперименты. Приготовься, это только начало…       И все по новой. Зажим цепляет кольцом возбужденный сосок и до боли оттягивает вниз, после вновь прекращая действие и охлаждая другой почти что ледяной приложенной к нему стороной. На втором совсем невесомо ощущается слабое дыхание: дует, смотря на реакцию, впитывая изображение каждой дернувшейся мышцы на ее лице; сократившуюся где-то внизу живота; каждый рваный вздох и легкий стон. Его лицо венчает самодовольная ухмылка. Он явно знает толк в деле. Знает, как хочет изучать ее, и не намерен останавливаться…       Она от нетерпения приподнимает бедра, пытается ухватиться за мужчину рукой, притягивая ближе, но их быстро перехватывают, не дав достигнуть цели.       — Тшш…       И тот самый охристый жгут обматывает женские запястья, фиксируя их высоко над головой. Ее глаза, даже будучи широко распахнутыми, скрыты за поволокой удовольствия. Зажим движется ниже, останавливаясь около женственного холмика снизу, а после проскальзывает меж половых губ, надавливая аккурат посредине. Боль смешивается с резким накатившим жаром и пульсацией. Них живота тянет, внутри что-то покалывает, и ощущения прокатываются по периметру кожи вплоть до пальцев ног, заставляя согнуть те в коленях и податься вперед, стараясь усилить напор на изнемогающее тело. Ее взгляд сталкивается с чужим, особенно пустым. Такахиро хмыкает, надавливает сильнее до вскрика прогнувшейся девушки и также резко убирает прибор, вставая. Рассеянная, наполненная жаром желания собственного организма, девушка не замечает, когда мужчина разводит ее ноги, привязывая синими шнурами, а после замирая на пару мгновений, наслаждаясь видом сделанного. Распятая, беззащитная и жаждущая. С растрепанными темными волосами, слегка прилипающими к вспотевшему лицу. С отекшей и изнывающей от недостатка прикосновений грудью. Со сбитым дыханием загнанного зверя и сочащимися соками возбуждения из пульсирующего влагалища, обрамленного набухшими из-за прилившей крови губами… Само искусство…       Зажим опускается и без особых усилий проскальзывает вовнутрь. Если бы девушка могла бы на тот момент мыслить, то поняла бы, почему прибор был выбран именно такого вида — симметричный сверху и снизу, он имел большую площадь соприкосновения, в особенности приятную для нынешнего момента… Такахиро усмехается, следя за стонами девушки, когда зажим разводит внутри ее стенки: грубо, но тягуче медленно; ощутимо, но не повреждая. Он мучительно неторопливо двигает им внутри, слегка проворачивая, наблюдая за лучшим выбранным углом по ее лицу и проступившим мурашкам на коже. Меняет глубину, наклон, а после снова разводит, в тот же момент почти невесомо прикасаясь шероховатыми пальцами к груди и с силой сжимая сосок, вырывая вскрик от краткой боли.       Ему нравится контраст. Нравится наблюдаемое. Нравится смотреть на выступившие от продлевающего возбуждение наркотика вены, нравится каждое дерганое движение, нравится мелькнувшая в ее глазах боль, тут же сменяемая десятками других ощущений, от нее увеличивающихся в разы. Нравится ощущать всю степень ее зависимости им… Нравится ломать чудные крылышки…       Рука вновь тянется к тумбочке, и он улыбается. Как хорошо, что он подготовился… Пока зажим недвижимый внутри, по телу движется скальпель, от которого у девушки спирает дыхание. Она уже готовится к боли, но ее не следует. Он проводит им вдоль бока, чуть играя кончиком с выпирающим ребром, щекоча чуть ниже, а после прислоняет прохладную плоскость лезвия к соску, тут же очерчивая его по кругу. На коже остается белесая полоска. Неглубоко, вовсе. Просто остро.       Левой рукой он вновь начинает движение зажимом, скальпель же своей тыльной стороной приподнимает капюшон клитора, обнажая нежную плоть. Он дует прохладным дыханием, а после оставляет пару небольших точек-проколов вкруг средоточию женственности. Девушка кричит от ощущений, она прогибается до хруста в спине, по щекам струятся непроизвольные слезы, а мужчина лишь смеется. Тихо, вибрирующе… Он изучает каждый миллиметр ее кожи, каждую толику реакции, наслаждается своей полноценной властью над его бабочкой…       В какой-то момент ему наскучивает, и путы резко сдергиваются с конечностей и все прекращается. За ладонь он поднимает ее с кровати, сам оставаясь сидеть на ней и придерживая едва ли устойчивое тело за бедра. Сглатывает, улыбается, идет взглядом вдоль покрасневших от жара изгибов, кажущихся еще более красными в свете ламп. Надавливает руками, заставляя девушку крутиться вокруг своей оси, рассматривая все, что хочет, без всякого стыда. Вновь утыкается носом под грудью, слизывая капельку пота с нового шрама, и вслушивается в ее пульс, ныне бешено стучащего сердца. Девушку лихорадит. Ее ноги подгибаются. Она хочет больше, хочет сейчас, хочет своего охотника…       Он встает также резко и неожиданно, как делал все остальное. Улыбается, видя испуг, целует, слегка прикусывая нижнюю губу, слизывая капельку крови. Подхватывает под упругие ягодицы, наслаждаясь мелькнувшим следом от шнуров на скрещенных мгновенно за его спиной ногах. Ее тело вновь опускают в кресло, словно обозначая связь между испытанием и наградой, началом и концом. Он завороженно смотрит на нее, так невинно глядящую в ответ, и усмехается, укладывая ее ноги на подлокотники, видя румянец тут же пробежавший по ее щекам. Однако глаза снова затягиваются пеленой желания. Возбуждение становится почти болезненным, и девушка попросту сама призывно разводит ноги, прикусывая губу и начиная массировать собственные соски, сжимая между пальцами. Его лицо искажается в надменной ухмылке. Рука привычно ныряет в карман, а после начинает перекручивать любимую иглу Франка. Глаза девушки вновь мелькают испугом, но он только усмехается.       — Покажи мне свою преданность. Как тебе нравится все то, что я с тобой делал и повторю миллионы раз.       Тихий, но такой оглушающий голос. Блеснувший непониманием взгляд, а после с дрожанием опущенная вниз рука, разводящая влажные складочки, с которых едва не капала жидкость. Он смеется как-то по-особенному, впитывает каждую секунду зрелища, не обрывая контакта глаз. Чуть царапает острием иглы собственный палец, а потом вновь возвращает в карман, тут же расстегивая ширинку и полностью обнажаясь. Взгляд девушки проходится по татуированным рукам, отмечают на них пару надписей, перекатывающиеся под кожей мышцы… Она смотрит ниже, опускаясь с подкаченной груди по чистому торсу, следует еще ниже… И невольно сглатывает. Она впервые видит его так. Вставший член был испещрен сетью вен, внешне еще сильнее увеличивая и без того немалых размеров достоинство. Из уздечки слегка просачивалась жидкость, тут же распределившаяся вдоль зоны крупной мужской ладонью. Он становится прямо перед креслом, поднимая девушку за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза, а вместе с тем она чувствует упирающуюся ко входу головку. Она замечает, как вены выступают на его лбу, она особенно пульсирует на виске, и какой-то гортанный непонятный звук вырывается из его груди, стоит ему войти. Девушка прогибается в спине, вскрикивая. Что не говори, но ощущения радикально различны. Она скрещивает ноги за его спиной, прижимаясь так плотно, чтобы ее тело следовало за ним в мерном покачивании. В нос бьет резковатый мужской запах, смешиваемый с любимым ароматом его свежего, но пряного парфюма. Он опускает голову, соприкасаясь своим лбом с ее и, глядя неотрывно в глаза своими черными, почти полностью затянувшими радужку, рвано дышит, раз за разом полностью проникая вовнутрь.       — Моя Софья. Моя бабочка..       Он выдыхает фразу, тут же ускоряя темп, до боли сжимая женские бедра и хрипя. Его рука ложится поверх женской ладони, кладя ту на собственную грудь, шею и прижимает ближе. Она сама тянется за поцелуем, в жажде ощутить его как можно больше, хоть как-то похозяйничать на том, что отныне принадлежит ей.       Он обладает ее телом. Подстраивает так, как надо ему, разводит шире ноги, направляет ее руки туда, где ему необходимо. Она теряется во времени, а живот сводит почти до боли. Сжимает ее мышцами, почти что пульсирует внутри, ощущая ответную реакцию, вместе с которой мужчина кусает ее губу, а после — подбородок, словно обозначая свое и клеймя. Движения становятся все более грубыми, звериными; напор — жестким, но ей лишь нравится, она сходит с ума от происходящего. Не выдержав, выдергивает руку из захвата и зарывается в жестковатые волосы, ведет по широким плечам, опускаясь к твердой груди и лаская, пока их вновь не перехватывают и не заводят над головой, начиная вбиваться в нежное тело с иной силой, почти что натягивая на себя. Словно кураж игры… Словно искусство…       Ему мало надрывных стонов, и одной рукой он выкручивает женский сосок, ловя вскрик губами и вместе с тем изливаясь внутри нее. Оргазм девушки приходит следом, какой-то особенно болезненный и особенно приятный, заставляющий биться в конвульсиях и выгибать спину до хруста каждого позвонка. Она все еще чувствует пульсацию внутри, ощущение наполненности и странное слегка щекочущее. Пульс отзывается в голове, ей кажется, что оно все длится нескончаемо…       Не замечает момент, когда Такахиро приходит в себя, наблюдая за спектром эмоций ее лица. Смотрит на него почти что счастливо, словно это то, чего ей всегда не хватало. Да, и кому она врет — ждала. Долго. Сильно.       Он выходит из нее, смотря на вытекающую из все еще раскрытого лона жидкость, а после поднимает на руки, укладывая усталую, но счастливую девушку на кровать. Ее уже начинает морить сон.       Не подбирая вещей, движется к выходу, но останавливается из-за тихого, чуть хрипловатого голоса. Музыка.       — Останься. Пожалуйста… — добавляет она, следя за напрягшимися плечами. Он доходит до двери, замирая, а после все же возвращается, садясь рядом с ее растрепанными влажными волосами.       Его взгляд проходится по телу, испещренному следами, оставленными им, и Такахиро улыбается. Она с трудом привстает, натягивая одеяло, но руки не слушаются, и он помогает ей укрыться, попросту дернув одной рукой из-под нее. Невесомая, как и все бабочки..       Вспоминает все до единой детали, улыбается своим мыслям, пока его не дергают легонько за волосы — даже не посмотрела, до куда дотянулась.       — Кахи… Спой мне.       Он замирает, встает, подходит к джинсам, а потом возвращается с заветной иглой, садясь на кровать. Перекручивает в руке, а сам смотрит на отблески закатного солнца, просачивающегося через плотные темные шторы. Оно играет оранжеватым светом на его волевых скулах, хищных чертах; отзываются огоньком в его черных глазах. Ее завораживает видимое. Так непривычно видеть рядом своего охотника…       — The best things in life       Come with a price,       The star burned so bright faded the fastest,       You'll always feel it's right       Even when we end the fight,       Welcome home, home tonight…       Он поет долго, томно, отзываясь чем-то родным в груди, и девушка понимает, что да, так и есть. Добро пожаловать в свой дом. Ее место действительно рядом с ним…       Бабочка и птицеед. Мотылек и огонек.       Она не сможет прожить без его жара.