new facets

      На штат медленно ложились сумерки. Над горами еще виднелось поблескивание заходящего солнца, кидающего на окрестности оранжевые отсветы.       Большая, но с легкостью маневрирующая машина рассекала улицы богатого города. Иной прохожий то и дело кидал на нее завистливый взгляд, тут же отводя — знающий имел в виду, кто находится внутри; неосведомленный попросту боялся встревать во что-то с настолько влиятельной личностью. Казалось бы, внутри должна была сохраняться какая-то настороженная атмосфера тайны, так часто витающая средь лиц мафиозного круга, но здесь все было иначе. Быть может, и тишина гробовая, такая напряженная разбавлялась только словесами худенькой щебечущей девушки то восторгающейся, то ругающейся. Иной раз ее взгляд падал на человека, сидящего за рулем и глядящего в затонированное стекло, и она тут же отчего-то вздрагивала, чувствуя как сбивается пульс. Что-то все равно не давало покоя в этом мужчине, которого та знала лишь посредственно. Тайна. Загадка. Ужас. Три слова, характеризующие его.       Несмотря на то, что в ее народе принято полагать: мужчина — охотник, она считала иначе. Ну как, иначе… Ей самой хотелось узнать его тайну, не терпелось понять, что находится в глубине пустых черных глаз. При этом все ее внутреннее существо тому противилось, и вместе с тем тянулось навстречу.       — …а после тете Саре снова приспичило устроить спиритический сеанс, чтобы выйти на связь с мужем. Живым! Живым, понимаешь? Он просто уснул, я ушла, оставив эту неугомонную женщину следить за капельницей, возвращаюсь, а она уже со свечей, развонявшей на всю больницу, кричит, каким он был… нехорошим человеком! Хвала небу, его скоро выпишут, оставив галочку в моей зачетке, и я распрощаюсь с местными сумасшедшими. — закачала головой взъерошенная брюнетка, тут же слегка погрустнев. — Хотя человек она, быть может, и неплохой. Понимающая очень… хоть и с приветом.       В машине воцарилось молчание, нарушаемое только легким перестукиванием при включении правого или левого поворотника. Девушка медленно выдохнула воздух и отвернулась к большому окну, достававшему ей почти до пояса, глядя на открывающиеся виды. Особое внимание захватило белое огромное сооружение в виде головы красивой особы, чьи волосы являлись струями прозрачной воды, казавшихся огненными в свете заходящего солнца. Когда-то ее жизнь текла так же беспечно, в совершенно неизвестном направлении, а теперь появилось ощущение, что русло ее изменили, а вместе с ним и интенсивность течения. С одной стороны рядом с ним появлялось чувство катастрофической ошибки, с другой — нахождения того-самого родного, дома… Рядом с ним она ощущала себя в безопасности, но вместе с тем понимала, что он и есть, наверное, самая страшная опасность, самый ужасный кошмар, который только мог бы обрушиться на жизнь такой, как она.       — С приветом, хах… Только искренне сошедший с ума может познать истинную грань, запретную для порядочных жителей серых мегаполисов, бабочка.       Этот внезапный ответ заставил ее вздрогнуть и испуганно оглянуться, чтобы увидеть все такие же статичные мускулы, не дрогнувшие ни на минуту. Будто он молчал все это время, да вот только слова уже отозвались тянущей болью в груди и явно были озвучены в тишине просторной Volvo XC90. Она смотрит на холодный, словно высеченный из мрамора профиль, обращает внимание на чуть растрепавшиеся у висков подвивающиеся волосы, выступившие на держащих руль руках вены… Она не понимает, как в нем может совмещаться образ такого живого человека и такой бесчеловечный звериный взгляд. Хотя что такое настоящее животное внутри ей еще только предстоит узнать…       Машина резко сворачивает под небольшую эстакаду, а после съезжает с освещаемой трассы вправо. Сердце девушки екает, и та смутно припоминает район, в который им было не советовано ходить. Китайский квартал Старого города. Место, где процветает проституция и наркоторговля. Забытая богами дыра, как выражались студенты. И одним небесам известно, что здесь мог забыть такой, как Такахиро.       Он останавливается около небольшого домика с пологой крышей на японский манер и без предупреждения и единого слова выпрыгивает из иномарки, оставляя девушку в тишине со сбитым пульсом. Нельзя сказать, чтобы она боялась чего-то конкретного: ни глубины, ни темноты… Страх был лишь в том, что могло там обитать. Поэтому она невольно вздрогнула и вжалась в сиденье, когда неровная тень мелькнула за окном, а после остановилась около него, блестя ненормальными глазами с огромным неравномерным зрачком. Хоть девушка и знала, что то затонировано и защищено даже от пуль, ей с трудом удалось сдержать вскрик от неожиданности, но и отвести взгляд она не могла, упрямо всматриваясь. Внутри все обрывается, когда существо в обносках заносит руку с чем-то сжатым над стеклом, однако в тот же момент замирает от тихого голоса.       — Бросишь мне вызов.?       И она различает искренний ужас в глазах этого потерянного человека. Он дергано оборачивается, шепчет что-то, беспорядочно трепя головой со сбитыми салистыми волосами, едва не скулит и скрывается в ночи, пугая своей шаткой, оседающей на одну ногу, походкой. И ее посещает тревожная мысль о том, что мог сделать человек, чтобы настолько вселить ужас в каждого второго прохожего…       Такахиро опускается рядом, с хлопком закрывает дверь и, склонив голову к плечу, наблюдает за ее лицом, словно считывая эмоции. Легкая усмешка, прищур и твердая костяшка, проводящая ребром по женской скуле. Сбитое дыхание, распахнувшиеся глаза и вцепившиеся в ткань легкого плаща пальцы, почти до посинения. Колотящееся сердце, нехватка воздуха и пустота в голове, соединенная взглядом с такой же бездной его глаз.       Обрывается, словно и не было. Заводящийся мотор. И долгое недоумение, не покидающее девушку весь путь, который они продолжали. Она его боялась. Хотя нет, не так. Он был ее кошмаром, но и самым лучшим наваждением в том числе.       Тело покрывается мелкими мурашками, когда она замечает пустую трассу и окружающие их деревья, скрывающиеся в тумане. Они покинули территорию города. Направление известно одному лишь только Дьяволу. Видимо поэтому лицо истинного приобрело такое задумчивое выражение. Девушку начинает захватывать легкая паника: ее внутренняя сущность вопит о чем-то, но в то же время сердце желает остаться рядом.       — Куда мы едем, Кахи? Мне же на практику после выходных и…       — Тшш… — палец ложится на ее губы, и слова автоматически обрываются, в то время как мужчина легко и насмешливо улыбается, не отрывая взгляда от дороги. Одно выражение, и она словно прикована наручниками к креслу, совершенно недвижимая и зависимая им.       Машина мчится с необъятной скоростью, при этом внутри царит ощущение безопасности. Угловатое тело девушки утопает в мягких кожаных сиденьях; ей кажется, что окружающий их туман уже давно залез в ее собственную голову, иначе как объяснить переполняющее желание быть рядом с ним.       Спустя пятнадцать минут они проезжают небольшое, но глубокое даже по виду озеро, спустя полчаса — скалистые горы, вершинами нанизывающие на себя темнеющие облака. Время тянется тонкими нитями, мучительно оседая на легких девушки, мешая вдохнуть. Что можно от него ожидать? Вечер у водоема? Нет. Романтический ужин? Ха-ха-ха, даже звучит глупо.       — Просто сюрприз. — усмехается он, словно вторя мыслям. Ее пробирает дрожь предвкушения, смешанного со страхом. Его невозможно предугадать. Никогда не знаешь, что он сделает после.       Скорость снижается до пятидесяти, а потом машина и вовсе останавливается перед железными воротами, встроенными прямо в скалу. В голове девушки проносится абсурдное сравнение открывшегося вида с каким-нибудь мультиком о логове супергероев. Хотя тут, скорее, она едет к злодею… Бесшумно ворота отъезжают наверх, и они в полной темноте оказываются внутри. Свет включается совместно с хлопком.       Большое пространство освещается ослепительно белым. Стены, паркетная плитка, полки — все белое, почти. Кроме деревянного охристого потолка и шоколадного цвета обивки в окантовку ворот. Девушка сглатывает и оборачивается на мужчину, наблюдающего за ней с холодной, почти презрительной усмешкой. Выпрыгивает из машины, подходит к двери, ждет ее реакции, ухмыляясь. Крутит в руке любимую иглу, не отводит взгляда от собственной жертвы, пока та медленно боязливо движется по гаражу навстречу своему охотнику. Останавливается, ждет его слов, но получает в ответ лишь тишину и сводящий с ума прищур.       — Либо ты остаешься тут, в своем привычном сером мирке среди снующих картонных людишек… Либо делаешь шаг, доказывая свою преданность, и я покажу тебе истинные грани.       Совместно со словами он открывает дверь во тьму дома, в котором она ни разу не была. Ее переполняют эмоции, сердце бьется о грудную клетку, подобно попавшей в капкан птице, кончики пальцев покалывает холодом. Но выбор очевиден. Один невесомый, неуверенный шаг дрожащей ногой, и его ненасытный, полный чего-то кошмарного взгляд. Он прикован к ее глазам, которые та старательно пытается отвести, еще слыша вопли разума в голове.       — Обратного пути не будет.       Резко выдыхает и делает второй решительный шаг, погружаясь в темноту комнаты, тут же начинающей подсвечиваться красноватым цветом. Хлопок двери кажется оглушающим в тишине просторного дома. Она стоит спиной к выходу, беспорядочно обводя взглядом серый диван, такие же стены, потолок… Жилище настоящего паука, который сплел искусную паутину…       — Бабочка не заметила, как стала званным ужином для птицееда…       …и ей уже не выпутаться из тонких клеящихся нитей. Крылья остались за пределами дома. Добровольно.       Он резко разворачивает ее к себе за плечи, вынуждая вздрогнуть и спрятать вскрик. Их взгляды скрещиваются. Ее — испуганный, с расширяющимися постепенно зрачками, какой-то затравленный и вместе с тем жаждущий… И его — черный, полный чего-то особого, безумного… Нечеловеческого… Он спирает дыхание, не дает вдохнуть грудью, сводит с ума.       Такахиро слегка наклоняется, замирая над ее лицом и продолжая впитывать каждую эмоцию, сейчас сменяющуюся другими с особой скоростью. Мужчина выдыхает воздух через рот, а девушка мгновенно вздрагивает от неожиданности, вызывая легкий низкий смех. Он отзывается где-то в груди, запуская толпу мурашек по мгновенно озябшей коже. Между их губами остается пара миллиметров, и, наконец, он целует: крепко, но не углубляясь, поверхностно. Словно перед погребением или долгим расставанием…       Проходит вглубь гостиной широкой поступью, подобно хищнику перед броском. Все в нем напоминает о его нечеловечных манерах. Это и завораживает, и пугает до полусмерти…       Отворяет дверь и приглашающе вытягивает ладонь. Ее пробирает страх. Девушка искренне боится узнать, что может находиться за ней.       Но ожидания не оправдываются. Вполне обычная комната, пусть и немного пустоватая. Огромная кровать с белым постельным бельем, занавешенное панорамное окно на небольшом возвышении, тумбочки, красновато-оранжевое освещение… Она стоит, рассматривая место и не понимая, зачем они оказались здесь, только смутно догадываясь, когда к ее шее прикасается ледяной металл. Такахиро проходится плоской частью ножа по шее несколько раз, чуть надавливая ближе к ключице и цепляя места с особо тонкой кожей. По женскому телу пробегает дрожь, она едва держится на ногах, но все только начинается. Слышится треск ткани, а после ее пробирает морозец. Девушка чувствует, как разрезают одежду вдоль ее спины, резко выдыхает воздух и судорожно сжимает ладони в кулаки, впиваясь ногтями. Мужчина успокаивает, проводя рукой по шее и поглаживая, но длится это недолго. Краем глаза она замечает, что был это вовсе не нож. Скальпель. Ее начинает бить легкий озноб, но вместе с тем внизу живота завязывается какое-то горячее ощущение стянутости. Обнаженная спина в очередной раз чувствует ледяные прикосновения металла. Словно гремучая змея, лезвие скользит по телу, а после поддевает лямки бюстгальтера, с треском расправляясь с ним.       По коже бегут мурашки. Страшно. Холодно.       Мужчина продолжает разрезать одежду, вскоре оставляя девушку полностью обнаженной. Она слышит смену дыхания, чувствует почти осязаемый взгляд. Все внутреннее существо противится, ее заполняет ощущение стыда, что-то свое буквально выворачивается наизнанку, когда в реальности она стоит неподвижно, только слегка сводя бедра. Словно ждет приговор своего палача… А он разглядывает ее медленно, непозволительно медленно. Растягивает момент, наслаждаясь содроганием тела при малейшем дуновении ветерка, рассматривает каждую дернувшуюся мышцу, каждую венку, пульсирующую с неимоверной скоростью. Он видит в ней не тело, на которое можно наброситься, не душу, которую можно воспевать в поэмах. Его сознание особенно, собственно, как и она для него. Его жертва. Его бабочка. Его эксперимент, который он будет познавать еще целую вечность. Теория сверхчеловека? О, нет, Такахиро далеко не являлся поклонником Ницше, хотя одно утверждение ему нравилось: «Падающего — подтолкни». Но он давно следовал другой теории, своей собственной.       Мужчина живет в стремлении увидеть истину, тщательно прикрываемую анархическим человечеством мороком безнравственности и аморальности. Но какая мораль?       Для Такахиро она одна.       Да будет властен тот, кто действительно властью является.       Да будет сожжен тот, кто возымел с рождения в себе пламя.       И так сейчас горит его бабочка в вихре собственных желаний и страхов. Вот только никто не знает, в какой момент ее прах настанет пора развеять.       — Чтобы получить удовольствие, придется пройти через боль. — его слова звучат набатом в тишине просторной комнаты. — Но я не буду сковывать тебя. Это будет символом того, что ты пошла на это по доброй воле.       Дрожь становится больше похожей на конвульсии. Она нервно сглатывает, сжимает ладонями собственные бедра и начинает дышать рвано, через рот. Обнаженная, испуганная и растерянная. Божественная ирония, дьявольское удовольствие. Он усмехается, довольный заминкой, представшим видом. Ухмыляется, направляет ее за плечо правой рукой, и она послушно идет к кровати, останавливаясь перед ней, набирая много воздуха и после наконец ложась на спину.       Мужчина уже наизусть знает каждый изгиб, но не отказывает себе в удовольствии пройтись взглядом по женскому телу. Ее темные волосы растрепались по подушке, а тело кажется неестественно бледным на фоне кипельно-белых простыней. Лежит, кусает нижнюю губу, теребит пальцами собственный ноготь, слегка щелкая. Поверженная. Он слегка смеется и качает головой, о чем-то задумываясь. Подходит ближе, останавливается у ног и смотрит на реакцию, наслаждаясь. Его зрачки полностью заполнили радужку, уже не оставив цветного кольца. Он медленно стягивает с себя футболку, обнажая верх и приковывая взгляд девушки.       Он скользит от сильной шеи вдоль туловища, вдоль мужественных ключиц и переходит на накаченные руки. Внимание захватывает кольцо татуировок, обхватывающее бицепс плеча. Всевидящее око, руны, мозг, вопросительный взгляд… Символы выглядят как усмешка со стороны хозяина, загадка и ребус, не подвластный разгадыванию. Она прекрасно понимает, что рисунки взяты не просто так: он действительно умен. Настолько, что перешел грань гениальности. Он всевидящ: не даром она сегодня проводит вечер не в одиночестве на дежурстве, а вдали от Портленда, хотя познакомились они мельком. Он обезопасен: всегда стоит на шаг впереди врага. И, наконец, непредсказуем: никогда не знаешь, что стоит ждать. Поэтому все внутри сворачивается от страха, что предстоит ей сегодня почувствовать.       Ее взгляд опускается вдоль руки, натыкаясь на очередную тату: слегка неровный крест на кисти, имеющий дьявол знает какой символизм. Особое внимание берут на себя не ярко выраженные кубики пресса, завораживающе выглядящие в красноватом освещении. Несмотря на то, что ей прохладно, на шее Такахиро виднеется капелька пота, стекающая из-под вьющихся темных волос. Девушка кладет ноги ближе друг к другу, стараясь унять тянущие ощущения внутри.       Мужчина усмехается, довольный реакцией, и отходит к окну, доставая из-за шторы медицинский халат: видимо, за ней находится вешалка. Он накидывает его поверх обнаженной кожи, не застегивая, и с ухмылкой наблюдает за эмоциями девушки. Подходит к тумбочке, медленно с характерным тихим скрипом надевает перчатки, заставляя свою бабочку буквально дрожать. Вскоре латекс надежно облегает сильные руки, не скрывая на тех чернильных рисунков. Такахиро отдается подготовительному процессу с головой: на шее невольно выступает подергивающаяся венка. Он достает из тумбочки спирт и вату и после начинает натирать уже смоченной вновь достанный из кармана джинсов скальпель. В нос ударяет характерный запах, раздражающий чувствительные рецепторы.       — Сейчас тебе предстоит испытать несколько видов боли. — начинает мужчина, не отрываясь от занятия. Он достает какой-то розоватый раствор, покрывая им лезвие. — Первая из них — поверхностная соматическая. Это самое легкое из того, что ты сегодня испробуешь. — он усмехается, приподнимая взгляд, сталкиваясь с испуганными расширенными глазами, но тут же возвращается к излюбленному скальпелю, начиная натирать его уже другой салфеткой. — Она сходна с болью от введения иглы под кожу. Микротравма, внешнее повреждение. Думаю, тебе уже знакомо. Далее ты почувствуешь боль протопатическую. Внешнее повреждение повлечет за собой отсрочку реакции организма. Это будет довольно интенсивное ощущение, распространяющееся по твоему телу и усиливающееся с каждой секундой. Несмотря на односложное повреждение тканей, ты ощутишь ее как глубокую или висцеральную и наглядно почувствуешь нахождение собственных внутренних органов.       Девушка задрожала и открыла рот, чтобы что-то сказать, но мужчина не глядя покачал головой, словно почувствовал ее желание.       — Тшш… Тихо, бабочка, еще рано паниковать. — его ухмылка растягивается почти до скуловой кости. — Если ты не заметила, мой медный друг — брюшной, так что после тебя ждет кое-что более интересное. Когда лезвие глубже войдет во ткани, ты этого почти не ощутишь, разве что как периферию всего прочего. Но вскоре твой болевой анализатор воспримет происходящее катастрофической угрозой и начнет посылать ЦНС дополнительную программу ответа, к примеру, в виде моторного компонента. Твои сосуды и нервы станут пережиматься постоянно, и ты ощутишь все прелести абдоминальной боли. Что ж… — повторяет мужчина спустя недолгого молчания. Салфетку он бросает, не глядя, куда-то назад, на пол, а сам останавливается перед кроватью, опираясь коленом. Он уже не смотрит в глаза своей бабочки: знает, то та останется при любом исходе. — Сейчас я оставлю на тебе собственную метку. — его взгляд проходится вдоль тела, а голова задумчиво склоняется к плечу.        Слегка шершавыми пальцами он проходится вдоль тела девушки, едва того касаясь. Он чертит понятные одному ему схемы, проводит линии, обводя упругие полушария, каждое ребро, чуть надавливая на впадине живота, а после останавливаясь на месте прохождения тазовой кости, обычно прикрытом тонкой тканью трусиков. Но не сегодня. Мужчина удовлетворенно усмехается.       — Можешь кричать.       И ледяное лезвие, еще отдающее режущим запахом спирта, вонзается в нежную кожу.       Девушка судорожно сжимает в кулаках одеяло и не скрывает мгновенно брызнувших из глаз слез. Старается не выгибать спину, не дергаться, чтобы не доставить себе еще больше мучений, однако левая нога все равно то сгибается в колени, то бьется о кровать, пытаясь хоть как-то переключить ощущения. Первое время девушка смотрит на черные узоры татуировок, виднеющиеся в свободных от халата местах, но вскоре слезы настолько плотно застилают глаза, что она уже ничего не видит. На очередном надрезе та уже не сдерживает крик: звериный, душераздирающий, пронизывающий до костей. Кровь струится потоком по посиневшей коже, очерчивая небольшой изгиб выпирающей кости. Белая простыня давно пропиталась алой жидкостью. Воздух заполнен запахом железа. Такахиро не соврал: с каждым мгновением она ощущает все новое, но вот только ни грамма не хорошее. Боль из пульсирующей перерастает в разъедающую изнутри, а позже отдается спазмами внизу живота. У нее кружится голова, ее тошнит, а мучений лишь продолжается.       — Тшшш… Тшш, тшш…       Мужчина лишь слегка улыбается, глядя на оставленные следы, но ему этого мало. Почти с любящим взглядом он вытирает очередную струйку и недовольно цокает, когда кожа при надрезе слегка лопается, оставляя рваный край. Он чуть приподнимает взгляд на глаза девушки, видя заплаканное покрасневшее лицо. Она уже не кричит. Лишь болезненно стонет, едва подергивая головой с слипшимися от пота волосами; все ее тело покрыто ледяной влагой, кончики пальцев посинели. Ей кажется, что это длится бесконечность… Он тепло смотрит на нее и оставляет кровавый мазок на ее губах, проводя кончиком пальцев, возвращаясь после ко второму слову и слегка дуя на раны, лишь усиливая боль горячим дыханием. Через некоторое время на коже девушки красовался ряд японских иероглифов. Его имя. Такахиро Мориучи. Он сам. Подобно тому, как он единолично заполнял ее мысли, мужчина заклеймил ее тело раз и навсегда.       Оставив последний штрих, он наклоняется ближе, вдыхая запах свежей крови и проходя языком вдоль пореза, слизывая капельки крови. Она дурманит ему голову, пьянит, подобно дорогому вину с огромной выдержкой. Его бабочка получила метку коллекции…       — Только со мной ты можешь быть собой. Только я знаю, в чем ты по-настоящему нуждаешься. Осознай сама свою принадлежность.       …вот только Такахиро еще не догадывается, что коллекция закончится своим лучшим экземпляром.       Их взгляды скрещены. Он улыбается, стирая слезы с ее чуть припухших глаз и щек. Получил то, что хотел. Предугадал. Знал, как она поступит. Безупречно.       Ее голова кружится, но слова твердо вбиты в голову. И прозвучат еще неоднократно.       Такахиро кладет скальпель на тумбочку, а сам ложится вдоль кровати, носом утыкаясь в бок девушки, наслаждаясь видом красноватой в разводах от крови кожи. Его пальцы очерчивают низ надреза, повторяя форму иероглифов. Он получает искреннее удовольствие от своей работы, как получает его скульптор, отсекший лишнее из мрамора. Такахиро и был творцом. И как известно, все творцы оставляют собственный след на произведении искусства.       Мужчина не спешит, дает время девушке прийти в себя. Стягивает латексные перчатки, бросает на тумбочку. Ее накрывает истерика. Закрывает глаза ладонями со следами от собственных ногтей, то ли смеется, то ли плачет. Ее колотит, хотя все уже позади. Проходит не меньше пятнадцати минут, пока она успокаивается. Постепенно к щекам возвращается природный румянец, а кожа теплеет, и это становится замечено Такахиро. Он усмехается, поднимая глаза и обращаясь к девушке хрипловатым после долгого молчания голосом.       — Я позволю тебе самой выбрать свое вознаграждение.       Комната наполняется тишиной. Сердце девушки вновь ускоряет темп, и это заметно мужчине, прижимающемуся к ее телу. Она прикрывает глаза, медленно выдыхая, качает слегка головой, а после смотрит на шрам с каким-то болезненным видом, касаясь пальцами губ с капельками крови. Ответ раздается внезапно.       — Ты был первым, кто украл мой поцелуй. Стань первым и единственным, кто сделает меня своей. Это мой первый раз.       Глаза Такахиро распахиваются чуть шире, а зрачок начинает пульсировать. Он выдыхает воздух и растягивает губы в привычной ухмылке.       — Это лучшее, что я мог услышать сегодня.       Он привстает на кровати и нависает сверху изможденного женского тела. Их взгляды сталкиваются. Она верит. Это видно. Она действительно отдала ему себя. Бабочка согласна сгореть в пламени, ей слишком необходимо лететь на огонь.       Его ладонь замирает в районе солнечного сплетения, так и не касаясь кожи.       — Не отводи от меня взгляда. Я хочу видеть все и слышать каждый твой звук.       Он наклоняется и останавливается в паре миллиметров от ее лица, оставляя легкое касание в уголке губ. Его рука уверенно ложится на тело, скользя в ложбинке и обхватывая грудь. Он изучает ее. Сжимает жестко, после слабее; переминает пальцами, а после оттягивает затвердевшие и призывно выпирающие соски. Перемещается на второе полушарие и резко выдыхает, когда женская мягкая ладонь ложится на его собственную грудь, начиная поглаживать и скользить выше, к широким плечам. Девушка обвивает руками его шею и зарывается пальчиками в жестковатые волосы, когда мужчина наклоняется к ее ключицам, вдыхая запах кожи и прищуриваясь от перенасыщенности рецепторов. Его пьянит отдающийся слабым оттенком металлический оттенок, сохранившийся на теле.       Его рука резко покидает грудь и ложится на самое сокровенное, оттягивая кожу наверх и начиная массировать. Взгляд ловит каждую эмоцию девушки, чернеет, как только слышится слабый стон. Он приподнимается выше, принуждая девушке отпустить себя, и сразу же делает нажим жестче, от чего та закатывает глаза.       — Не отводи взгляд.       И она не может ослушаться, утопая в его черной Бездне. Ее глаза напуганы, но вместе с тем наполнены желанием. Он искренне наслаждается открытым видом, собственной властью, контролирует каждое сокращение мышцы, изучает закономерности частоты подъема ее грудной клетки в соответствии с его движениями. Затем его рука опускается ниже, и он вводит один палец, не встречающий препятствий на своем пути. За парой фрикций следует второй, третий… Ее заполняет дискомфорт, и она вскрикивает, но он вновь наклоняется к ее лицу, оставляя лишь пару миллиметров.       — Тшш…       Она ощущает лишь горячий воздух от сказанного звука на своих губах, и ее пробирает мурашками.       — Потерпи… Скоро тебе станет очень хорошо.       Он останавливается на трех пальцах, сгибая те на себя и действительно задевая чувствительную точку, принуждающую прогнуться в спине и выронить стон. Внутри все заполняется влагой. Движения уже не приносят неприятных ощущений, отнюдь: чувство наполненности оказывается поглощающим в самом завораживающем его смысле. Он двигает пальцами размеренно, не грубо, но глубоко, даже так показывая, что овладевает ею. Через пару минут он замечает изменение сокращения мышц и прижимается лбом к ее, вынимая пальцы и начиная внешне стимулировать клитор жесткими движениями. Стоны девушки становятся совсем частыми, и она резко выдыхает воздух, вздымая грудью. Такахиро улыбается, поняв, что произошло.       Он садится в кровати, придвигаясь к краю и собирая с тумбочки медикаменты, но разливая что-то. Девушка непонимающе хмурится, но вскоре не обращает внимания, пытаясь угомонить стучащее сердце. Однако мужчина кидает последний довольный взгляд на ее шрам и уходит к двери.       — Кахи! Ты куда? Останься…       Комната погружается в тишину, так давно не слышимую здесь.       — Готовься ко сну. Завтра верну тебя в Портленд.       И хлопок двери делит все на «до» и «после».       Ей становится не по себе. В какой-то степени приходит ощущение использованности…       Взгляд ложится на незажившие раны, еще кровоточащие в некоторых местах.       Нет, ее не использовали. Пока на ней только отметили истинного хозяина.       И ослабевшее тело мгновенно проваливается в сон, не успевая даже натянуть до конца одеяло.       Вот только она навряд ли заметит, что проснется укрытой аж двумя.