new facets

      Дело близилось к вечеру. Холодно-лиловый свет падал на каскады гор, величественно возвышающиеся над Вудберном. Город погружался в устрашающий мрак, украшая свои улицы полотнами густого тумана и редким перемигиванием фар проезжих машин. В отличие от Портленда здесь было гораздо холоднее. Было ли тому причиной отсутствие надежных хребтов или же воздух здесь приходил напрямую с океана — неизвестно, но это не умаляло факта стоящей и передергивающейся от прохлады девушки. Она зябко поеживалась, обхватывая руками плечи, скрытые зеленой медицинской формой и накинутым поверх халатом. Если бы кто-то еще парой недель ранее сказал бы, что ей придется покинуть излюбленную больницу, дабы проработать в другой, уже совсем небольшой, неизвестно какой период времени из-за переезда, она бы посмеялась тому в лицо, а может и вовсе плюнула. Но вот идет уже четвертый день пребывания в провинциальном городке, где даже операционной нормальной, со всем оборудованием, нет, не говоря уже о развлечениях. Люди здесь работают тоже мрачные, безграмотные… Скалят зубы, а толку мало. Девушку переполняло негодование. Мало того, что привез незнамо куда, так еще и сам появлялся на пару часов и исчезал, причем не только эти пару дней, а уже несколько недель. В общем, Софья была полна гнева, разочарования и… неудовлетворенности.       Именно поэтому она не привычно бежала на остановку в пару кварталов, а терпеливо ожидала около огромной надписи «Салемская медицинская оздоровительная клиника» личного водителя. Генри странно задерживался. Обычно этого не происходило: ровно семь минут, и черный, искрящийся на солнце, Ferrari Roma приветливо распахивал перед ней свои двери. Соответственно, они действительно далеко, и, возможно, дело сложное… Вот только Такахиро был сам виновен в своем молчании, поэтому она уже не могла молча вернуться в пустую квартиру в центре. Девушка чувствовала себя чужой, одинокой и ненужной — ни новых знакомств, ни эмоций. Развлекал только вид старообрядцев, снующих в городе в длинных юбках и крестящихся, но и те стали быстро раздражать.       Она скорбно выдыхает, наблюдая за дерущимися играючи детьми, но вскоре вздрагивает от оклика.       — Мем, прошу!       Рвано оборачивается и выдыхает, видя Генри, но после ее лицо преображается. Глаза неестественно увеличиваются, а губы приоткрываются сами собой.       — Это что…       Девушка медленно садится в машину, которая выглядит пародией на ту. Она словно высечена из черного гранита ленивым мастером, который решил оставить грани острыми. Весь автомобиль состоял из кусочков каких-то геометрических фигур… Удивлению не было предела.       Девушка садится с правой стороны и понимает, что машина двухместная. Рядом сидит привычный водитель, слегка улыбающийся и кивающий. Его золотистые кудри прыгают в такт голове, а глаза излучают доброту, просвечивающуюся сквозь печать усталости.       — Генри, а почему мы на этой машине… Здравствуй…       — Мем, в этом коне Вы можете не сомневаться, с ним мы точно в безопасности! — с гордостью резво и немного невпопад восклицает юноша, словно ждал этого вопроса несколько дней. — Этот малыш Karlmann — идеальнейший шести тонный броневик, который обошелся нам по знакомству всего в 3,7 миллиона долларов!       — С каких пор мы нуждаемся в таком… автомобиле… Что вообще происходит у Такахиро? — восклицает девушка, но ответа не следует. Ей только покачивают головой в ответ, молча заводя махину и трогаясь с места. Она замечает, как они постепенно съезжают с Миртл-стрит, в окне мелькают знакомые здания, а после и гигантский универмаг Walmart Supercenter. Словно…       — Куда мы едем?       — В Ваши апартаменты, мем.       — Генри, я вызвала тебя, чтобы мы отправились к твоему господину.       Девушка негодует. Ее потряхивает от сложившейся ситуации, от того, что ее ни во что не ставят. Вот только бабочки тоже бывают ядовитые… Она видит упрямство и понимает, что не может не согнать спесь. Хмыкает, отворачивается к окну, отмечая про себя выдох водителя, но в тот же момент сдергивает из пучка шпильку, заставляя волосы рассыпаться волнами по плечам, и прислоняет ее к мужскому горлу, надавливая.       — Сейчас ты плавно поворачиваешь в другую сторону и доставляешь меня ровно туда, где сейчас находится твой господин. Или же я аккуратненько пускаю кровь, — говорит девушка, увеличивая нажим на кожу, вынуждая юношу судорожно вцепиться в руль, — и нейро-паралитик входит в твою кровь так же быстро, как Такахиро вводит яды во врагов. В этом варианте я все равно отберу управление и доставлю себя в необходимое место. Варианты? — она мило улыбается и надавливает сильнее, когда тот кивает и разворачивает машину, двигаясь в западном направлении. Девушка удовлетворенно выдыхает, тем не менее не отводя импровизированного оружия — научилась у своего птицееда. Однако белеет, видя, как на резком повороте шею украшает витиеватая царапина.       — Мем…       — Приедешь, я договорюсь насчет дипироксима и изотринозина, не беспокойся. Прокол неглубокий. Нам долго ехать еще?       — Минут пятнадцать от силы.       Девушка кивает, наблюдая за дорогой и пытаясь ее запомнить: думается, ей еще не раз удастся навестить своего мужчину. Удивлению нет предела, когда они проезжают знакомый заезд в медицинский центр и движутся выше окольными путями, резко сворачивая около церквушки и становясь за деревьями. Машину глушат.       — Здесь?       — Я Вас проведу, только, ради Бога, уберите шпильку. — говорит он, поджимая губы, и девушка выдыхает, отводя оружие в сторону и вылезая из машины, бурча про себя «Надеюсь, не в монашки отдашь».       Она следует за мужчиной, оглядываясь по сторонам. На потемневшую траву осел туман. В воздухе витал легкий запах озона, и влага, казалось, осела на стенах здания, уже порядком потемневших. Тишина почти разъедала уши, была совсем осязаемой: видно, церквушка была заброшенной. Своими готическими острыми шпилями она рассекала пасмурное небо, пугала собственной ужасающей красотой. Девушка засмотрелась на это, спотыкаясь и едва не падая. Ее придержал водитель, вскоре остановившийся и указавший на старые двери входа в подвал.       — Сюда?       — Да.       И дверцы отворяются с едва слышным скрипом и похрустыванием, свойственным гниющему и рассыпающемуся дереву. Порожки скрыты в темноте. Девушка включает фонарик на телефоне, выдыхает застрявший комом в легких воздух и спускается вниз. Каждый шаг отдается не только эхом в пустынном пространстве, но и гулом в голове. Сердце стучит усердно, быстро, словно пытается разбить грудную клетку. Она вздрагивает от хлопка дверей позади и белеет, слыша душераздирающий крик.       — Все еще уверены?       — Определенно. — и она скорым шагом спускается вниз, распахивая железную дверь с небольшим решетчатым окошком наверху. И представленное перед ней зрелище выбивает весь воздух из легких. В помещении витает едва уловимый запах железа, и источник его становится понятен. Посреди комнаты, связанный за руки и ноги, на стуле сидит избитый мужчина. Его лицо и тело залиты кровью, в ключицу вкручен ржавый винт, а кожа рук подобно скорее потрепанным лоскутам. Вокруг него стоят двое мужчин, уже смутно знакомых девушке, а в углу комнаты за небольшим столом сидит Такахиро, перебирающий мерно бумаги до этого момента. Сейчас он поднял взгляд и мгновенно изменился в лице. По нему словно прошла рябь… встревоженности.       — Генри, и как это понимать?       Девушка разворачивается и принимает попытку ретироваться, но ее обрывает на пути к бегству все тот же пресловутый водитель, захлопывающий железную дверь.       — Господин, она приставила мне шпильку с ядом к горлу, я не мог не последовать ее указаниям. Вы сказали контролировать, чтобы ее тело находилось в благосостоянии.       — Кахи, я…       — Тшш… — мужчина встает из-за стола и подходит ближе к девушке, останавливаясь в полуметре и кидая взгляд, полный отвращения, на сидящего человека, но после возвращая его к своей бабочке. Он усмехается и склоняет голову вбок, всем видом выражая ожидание. Его тело расслаблено, но по позе понятно, что он готов обороняться в любую минуту. — И что же ты хотела, бабочка?       — Тебя. — выпаливает девушка, не задумываясь, и осознает сказанное собой же в полной степени лишь тогда, когда видит расширяющийся зрачок. В его глубине танцевало пламя, на которое был так похож свет расставленных в углах комнаты керосиновых ламп. Его губы растягиваются в некоторой степени снисходительной ухмылке, а по спине девушки пробегает дрожь.       — Вывести его. Избавиться. Тело оставите на складе на два квартала выше по Вудленд-авеню. И чтоб не звонка до утра, если только сам титан не решит разрушить всю мою корпорацию.       — Есть, господин.       И она слышит шум, слышит гомон редких переговоров, возню одежды, но не может даже повернуться. Всего за пару недель она позабыла, какого это — тонуть в Бездне чужих глаз. Ей и страшно от незнания его желаний, и желанно от этого же. Вместе с хлопком двери обрывается что-то внутри нее, но она не отводит взгляда. Не меняет положения глаз и тогда, когда он подходит ближе, наклоняясь к ее лицу на расстояние пары миллиметров и слегка дуя на нос, начиная смеяться. Его забавляет ее подергивание, сузившиеся от страха зрачки. Понимает, что этой ночью явно позабавится…       — Сними весь верх и пройди к дальней стене.        И она молча выполняет приказ, дрожащими руками расстегивая замок и снимая одежду через голову. Пусть она и хотела внимания, но не верится, что прямо здесь… Послушно идет вперед, сглатывая от увиденного. Серые обшарпанные бетонные стены, холодный деревянный пол, желтое освещение давили на голову, словно принуждая остановить взгляд на находящемся внутри. Здесь стояло много всего… устрашающего. И ей бы не хотелось на себе испытать истинное предназначение находящегося здесь. Она проходит мимо крупной лесопилки, лезвие которой потемнело, и страшно представить, отчего — времени или… Поворачивает голову влево и ненароком замечает валяющуюся на полу пару зубов. Вдали стоит кушетка, крытая темно-охристой кожей, возле нее стойка для капельницы, стол, на котором лежит огромное количество инструментов, наверху — цепи, справа у стены — всевозможные распорки. Это действительно… страшно.       — Встань ко мне лицом и прижмись спиной к кресту.       И она действительно разворачивается, ожидая дальнейшего. Ему же нравится шоу. Он стоит со скрещенными на груди руками, опираясь правым плечом на ледяную даже с виду стену и наблюдая за каждым действием. Такахиро улыбается, он наслаждается ее нерешительностью, ее покорностью и затаенным в глубине голубых глаз страхом, таким приятным на вкус. Это только их привилегия. Их общая страсть.       И он понимает, что сам желал этого момента не меньше, пусть и представлял иначе. Да, его бабочка тоже умеет преподносить сюрпризы… Он легко смеется собственным мыслям и подходит ближе, останавливаясь в полуметре от девушки. Прикусывает щеку изнутри, замирает, проходя взглядом сверху вниз несколько раз и останавливаясь на широко вздымающейся обнаженной груди. Усмехается, и отходит в другую сторону, к столу, начиная медленно раздеваться. Вместе с каждой расстегнутой пуговицей рубашки обрывается что-то внутри девушки, сердце начинает биться о грудную клетку пойманной птицей. Спина и грудь покрываются мурашками предвкушения, словно все нервы возбуждаются и сокращаются от сильного мороза.       Мужчина оставляет пару пуговиц не расстегнутыми, попросту с треском разрывая рубашку на себе. Край приобретает вид бахромы, и лоскуток оказывается внутри кармана джинсов. Это приковывает взгляд раз и навсегда, не позволяя отвести ни на секунду. Он подходит к девушке, склоняя голову к плечу, и весь его вид словно выражает вопрос: «Знаешь, что будет дальше?». А она не знает, и от того еще мучительнее ожидание… Невольно вздрагивает, как крепкие пальцы обхватывают тонкое запястье и заводит над головой, ближе к правому краю, защелкивая в висящей с креста цепи. Аналогичное повторяется и со второй рукой. Медленно в груди нарастает гулкое чувство тревожности, ощущение ловушки. Оно не покидает и тогда, когда из кармана появляется хорошо знакомая игла Франка и поддевает боковые нити брюк, распуская их по шву и позволяя опасть посторонней материей к ногам девушки. Ее потряхивает. Обнаженные щиколотки также оказываются защелкнуты в надежные крепления и разведены в стороны. Девушка буквально распята. Она с нескрываемой опаской и желанием наблюдает за тем, как мужчина достает лоскуток из кармана собственных джинсов, задумчиво крутя в руке, словно примеряясь. Их взгляды сталкиваются: ее — боязливый, вожделенный, и его — насмешливый, задумчивый, пустой.       Он резко приседает, зависая на уровне женских бедер и следя за ее реакцией. Очерчивает пресловутой иглой окружности половых губ, тут же переворачивая шприц и тыльной стороной ощутимо надавливая в области входа, вырывая судорожный выдох. Девушка ощутимо дергается, рефлекторно стараясь вырвать руки и опуститься ниже, но сделать этого не выходит. Мужчина смеется, позабавленный реакцией. Видно, бабочка еще не поняла, что игру ведет он… Иглой он резко поддевает ткань тонких трусиков, оттягивая и разрывая следом за брюками. Однако материя не опадает к ногам. Она подхватывается мужчиной и связывается воедино с лоскутом собственной рубашки. И вновь они глядят друг другу в глаза, он наслаждается ее непониманием, намеренно не спешит, стараясь впитать каждую эмоцию. Видит, как ее взгляд блуждает по его телу, проходится по рельефному торсу, видит, как та сглатывает, останавливаясь у начала джинсов и конца волосистой дорожки, видит ее вожделение при разглядывании каждого чернильного узора, охватывающего руки, истинное желание, затмевающее все остальное. Даже инстинкт выживания…       Ему важно достать с недр ее истинный инстинкт.       Не заглушенный ни моралью, но нормами права.       Ее истинную суть.       А не придуманный недалеким человечеством стандарт.       Он крепче связывает два лоскута — кружевной, ее белья, и черный хлопковый, собственной рубашки. Смеется, видя непонимание, а после подается вперед, наклоняясь и зависая в паре миллиметров от вырезанного им же шрама.       — Моя бабочка сегодня будет моим сюрпризом. Мне будет интересно узнать еще одну твою грань.       И он слегка дует, наблюдая за тем, как кожа в этом месте покрывается мурашками, даже высеченное скальпелем имя слегка краснеет и припухает. Лоскуты окольцовывают шею, завязываясь бантиком спереди. Действительно. Сюрприз.       В нос девушки ударяет витиеватый запах: смесь его парфюма и кожи, пряная, свежая, острая, как грани ножа; и ее сладковатый аромат собственного возбуждения. Он уже достаточно изучил ее, чтобы свести с ума в пару мгновений.       Она ожидает продолжения, но мужчина резко отходит в сторону стола, заставляя ее разочарованно выдохнуть, чтобы тут же вздрогнуть и побледнеть. Он насмешливо смотрит ей в глаза, раздувая синеватый латекс, а после с характерным скрипом натягивая его на обнаженные руки. Медленно поправляет перчатки, растягивая время, наслаждаясь ее нервозностью, обеспокоенностью. Он готов был бы наблюдать за этим часами…       — Видимо, моей бабочке стало скучно без эмоций… Я тоже по ним соскучился. — он усмехается и идет в совершенно противоположную сторону комнаты, беря штатив капельницы и подкатывая к прикованной девушке, заставляя ту вжаться от страха в крест. Глаза автоматически стали наполняться слезами, а руки беспорядочно дергаться, хоть разум и понимал, что сопротивляться сейчас бессмысленно. Она не имеет права уйти еще с того момента, когда вошла в его дом…       — Ч… Что ты х-хочешь сделать? — ее зрачки расширились и поглотили почти всю радужку, сочетаясь с его глазами: черными от рождения.       — Порадую нас наблюдением за степенями твоего страха.       Словно фокусник, он достает из дверцы в стене пакет с прозрачным содержимым, завязывая на штативе и подсоединяя к шнуру. Если ранее девушка гуляла взглядом по обнаженному рельефному торсу, то сейчас он сосредоточился на одной важнейшей точке — острие иглы, подключенной к капельнице, которую мужчина сейчас задумчиво поправлял.       — Сейчас в твоей крови появится удивительное вещество — мусцимол. Это антагонист группы ГАМК, способный индуцировать страх у млекопитающих. Сейчас твоя симпатическая нервная система медленно активируется, и мы видим первые признаки: твой организм готовится к физической деятельности. Это заметно по расширенным зрачкам, которые едва не пульсируют на твоих покрасневших глазках. — наконец, он покончил с подготовкой, замирая на месте и глядя на девушку. Взглядом он проходится сверху вниз, оценивающе и почти осязаемое. Останавливается на обнаженных ногах, заставляя свой сюрприз вздрогнуть от страха. Он присаживается на корточки и ощупывает зону за коленом, подводя иглу капельницы и слегка поглаживая ей выступившую вену. Они словно тянулись навстречу своему мучителю.       — Нет!!!       — Тшшш… — он качает головой, улыбаясь, и она замолкает непроизвольно, словно нельзя нарушить ни единого его слова… — Ты сама захотела знать. Любопытство сгубило глупую бабочку…       Вторая рука прощупывает вены второй ноги, скользя и как-то издевательски поглаживая, опускаясь все ниже и замирая на уровне лодыжки, чуть заходя за нее и сжимая большеберцовую артерию почти до боли.       — Твой пульс учащен и прощупывается без малейшего труда. — он усмехается, поднимая взгляд и сталкиваясь с ее, испуганным до смерти. Она машет головой, шепчет что-то, дергает руками и всхлипывает, но он словно не слышит.       — Кахи, не надо… Не делай этого, пожалуйста… Кахи, мне…       В тот же момент он сжимает вену и пронзает иглой, вырывая вскрик из уст девушки. Вместе с тем, как капельница устанавливает точную систему с организмом девушки, она обвисает на креплениях, уподобляясь тряпичной кукле. Слезы льются уже сами собой, не останавливаясь ни на мгновение. За коленом крепкой хваткой ложится старый белый пластырь, утягивая припухшую покрасневшую кожу. Ее взгляд вначале прикован к пакетику медицинского силикона, она наблюдает, без увлечения отсчитывая каждую упавшую капельку, а после глаза прикрываются, словно жизнь окончательно ушла из ее тела.       — Не надо… Нет… — едва уловимый шепот раздается уже скорее автоматически. Она знает, что ее голос не имеет значения.       — Сейчас ты сама не замечаешь, что активность твоих пищеварительных желез сведена к минимуму. Ты постоянно сглатываешь, и, по-видимому, во рту безостановочно пересыхает. Препарат начинает медленно распространяться по твоему организму, и вскоре ты почувствуешь небольшое пощипывание. В этот момент в работу включится параллельно и эндокринная система, выбрасывая достаточное количество адреналина. Твои сосуды будут медленно сужаться, и тело приобретет серовато-белый оттенок. А после тебя ждет небольшой сюрприз. — он тепло улыбнулся и развернулся, уходя вглубь комнаты. Девушка слышит шаги и резко распахивает глаза, наблюдая за удаляющимся мужчиной. Ужас читается на ее осунувшемся в пару мгновений лице. Она дергается вперед, и ее ногу тут же пронзает острая боль.       — Куда ты? Кахи! Не оставляй меня! Кахи, мне страшно…       Он останавливается в полуметре от двери, замирая полу боком и едва заметно улыбаясь.       — Я знаю, бабочка. Все будет хорошо. — он стягивает перчатки, бросая их рядом и выходя из подвала, оставляя ее в полном одиночестве. Все оставшиеся силы она вкладывает в душераздирающий крик, переходящий скорее в вой.       Она потеряла счет времени, то следя за каплями препарата, кочующего в ее собственный организм, то рассматривая убранство импровизированной пыточной. С каждой секундой страх захватывал ее тело и разум, заполняя каждую его клеточку, каждую мысль. Она вздрагивала от каждого нового увиденного инструмента, от послышавшегося шороха, от повторяющегося в ее сознании уже ранее услышанного крика избитого мужчины. Она даже не знала, что именно являлось предметом ее страха: он просто разъедал, подобно ознобу, распространившемуся на продрогшем, потерявшем силы теле.       Прошло не меньше двадцати минут, когда железная металлическая дверь вновь распахнулась. Их взгляды мгновенно пересеклись. Она ждала. Сильно.       И он пришел ровно в тот момент, когда в капельнице падали последние миллилитры.       Но не с пустыми руками. Он держал небольшой алюминиевый чемоданчик, подобный саквояжу медика 30-х годов.       — Кахи… — она обессиленно улыбается, шмыгая носом и наблюдает за тем, как он оставляет ношу на столе, подходя к ней. Прокручивает колесико капельницы, останавливая подачу препарата, и вытаскивает иглу, наслаждаясь видом хлынувшей дорожки крови, тут же стертой большим пальцем. Девушка вздрагивает, тихо вскрикивая.       — Тшш… Я рядом. — он прикладывает палец к ее губам, ожидая до тех пор, пока она вновь не обмякнет.       — Разотри мне руки… Я от холода их не чувствую… — жалостливо говорит она, а тот лишь улыбается. Она смотрит вначале с непониманием, а после старается дернуться телом вперед, но этого не выходит. — К-кахи… Что со мной?! Я не могу пошевелиться!       Мужчина выглядит совсем довольным. Он с прищуром наблюдает за разворачивающимся действием, наслаждается желанным и полученным эффектом. Девушка дергается, словно мотылек, попавший в липкую паутину, но сделать ничего не может — собственное тело обвисает путами. Ее глаза широко распахиваются, дыхание сбивчиво вырывается из приоткрытого рта, по виску стекают мелкие капельки пота. Девушка плачет от собственного бессилия, от осознания того, что…       — Ты беззащитна.       …и он может сделать с ней сейчас все, что будет угодно.       Почему-то сейчас положение воспринимается особенно остро, чувство страха становится всепоглощающим, и она не сдерживается, крича. Ощущает себя поверженной и обманутой, хоть и свершилось все по доброй воле.       Мужчина лишь смеется, качая головой, и вновь отходит к столу, натягивая уже другие перчатки и открывая собственный кейс. По девушке пробегаются мурашки ужаса. Он возвращается к ней, держа в руках металлический роторасширитель. Приподнимает ее за подбородок и наблюдает за тем, как она слабо пытается трепать головой, сопротивляясь, но вскоре он раздвигает ее зубы одним уверенным нажатием пальцев на челюсть, и механизм растягивает ее полость, упираясь одним из своих ответвлений ей в нёбо.       Такахиро улыбается и почти с восторгом наблюдает за тем, как тонкие струйки слюны стекают по шее, капают на вздымающуюся в сбитом ритме отекшую грудь. Рукой, одетой в перчатку, он бережно проводит по ее волосам трижды, отстраняясь и вновь отходя к чемоданчику. Вскоре он покажет девушке медицинскую иглу, ощущения от которой ей еще придется испытать.       — Ты слишком громко кричишь, бабочка. Поэтому сейчас приготовься заново научиться дышать.       И игла вонзается ей в грудь, натягивая ореол. Она пытается прогнуться в спине, но не может этого сделать, чувствуя ноющую боль не только на месте прокола, но и в позвоночнике. Ее лицо заливается слезами, а из груди выходит гортанный стон боли. Она открывает глаза с потяжелевшими вспухшими веками и встречается взглядом с ним. Он не отрывал глаз от зрелища. Вынимает иглу, проводит кончиком по ложбинке между грудей, спускается ниже и вновь прокол, внизу живота, в то время как вторая рука жестко нажимает на клитор, давящим движением. Девушка откидывает голову, теряя остатки сил. Ее трясет, но вместе с тем, сквозь полотно страха и боли, она чувствует нарастающее возбуждение, едва уловимое. Пока что. А он ведет себя, словно опытный кукловод. Играет с ней, с ее разумом и телом, руководит и направляет так, как ему хотелось бы. Хочет, берет и получает все, что может с нее взять.       Очередной прокол приходится на внутреннюю часть бедра, следующий — на прогиб спины. Он исследует ее, впитывает каждую долю эмоции, наслаждается происходящим. Ее поколачивает, слезы давно смочили лицо так, что на нем не осталось ни единого сухого места, они смешивались со слюной и капали вниз, составляя уже небольшую лужицу на полу. Она уже не пыталась кричать. Только непонятные гортанные звуки вырывались из ее груди. Вновь вытаскивает иглу и присаживается на одно колено, заставляя девушку напрячься всем телом. А он намеренно зависает, не торопиться, не предпринимает никаких попыток. Даже в таком положении он обозначает свое главенство, позволяет понять роль, занимаемую ей. Проводит пальцами по бедру, по пространству между половыми губами, надавливая у входа и цепляя влагу, а после встает. Он в считанные мгновения снимает роторасширитель и кидает к столу, резко опускаясь вниз и замирая на долю секунды.       — Кричи.       И игла пронизывает головку клитора, выходя с обратной стороны.       Тело ощущается остро, как никогда. Она действительно кричит, не в силах сдержаться. А он лишь немного наклоняется вперед.       — Тшш…       И прохладным дыханием дует на пораженный участок, успокаивая раздраженную кожу.       Он остается в таком положении ровно до тех пор, пока девушке не легчает, и боль не притупляется. Встает, и к ее ужасу, подходит к столу, беря с него небольшие медицинские плоскогубцы. Когда он открывает очередную маленькую дверцу в стене, то несказанно удивляет: там в прямом смысле пылает огонь. Встроенная печь. Вот почему здесь не так холодно. Пламя отблесками отражается на обнаженной коже мужской груди, выделяя каждый рельефный изгиб, танцует в его черных глазах и словно оживляет татуировку в виду солнца на руке, заставляя то буквально сиять. Он подносит плоскогубцы к огню, пока те не синеют, а после разворачивается к ней, выбивая одним видом последний воздух. Она начинает биться в кандалах, но все еще слабо чувствует тело, сходит с ума от ощущения неизбежности, боится того, что он может сделать.       Но мужчина не клеймит, как можно было бы ожидать. Наоборот. Опускает инструмент в чан с водой. Он их дезинфицировал.       Страшно узнать, для чего.       Такахиро ведет холодным металлом по коже, оставляя за собой ряд мурашек. Начинает от самой шеи и спускается ниже, в один момент обхватывая затвердевший сосок и оттягивая в сторону. Вместе с болью приходит и удовольствие. А он и не прекращает своей пытки. Следит за ее реакцией, дышит ее тихими стонами, наслаждается криками при особо сильном зажиме. Исследует все ее тело, не упуская ни миллиметр, а после зажимает иглу, находящуюся внизу, и наконец вытягивает, вызывая стон облегчения. Опускается вниз и слизывает капельку крови, слегка втягивая нежную кожу в рот. Девушка рвано выдыхает, стараясь податься бедрами вперед, но он тут же отстраняется. Щелкают крепления. Ноги оказываются свободные, и их слегка растирают крепкие мужские руки. То же следует и с запястьями. Девушка буквально падает на него, а тот, готовый, ловит, удерживая, словно пушинку.       Ее невесомое тело укладывается на обтянутую охристо-коричневой кожей кушетку. Мужчина приподнимает ее ноги, ставя на свои, а сам мнет места, ранее скованные креплениями. Усмехается, видя расцветающие синяки, усердно разгоняет кровь. Девушке чудится, что подвал наполняется резким запахом спирта и металла. Она с каким-то трепетом наблюдает за тем, как он обращается с ее телом, не допускает серьезных травм. Стоит ей полноценно почувствовать конечности, она приподнимается на локтях, тянясь навстречу, оставляя поцелуй на его губах и тут же опадая назад. В теле действительно почти нет сил.       Он усмехается.       - Думаю, бабочка за сегодня достаточно заслужила самой попробовать провести хоть один эксперимент. Учти, у тебя один шанс, не оплошай.       Он насмешливо глядит на нее и ждет реакции, и ее не следует ждать. Не без помощи мужчины она привстает, оставаясь сидеть на коленях и припадает к мужской груди, исследуя ее губами и языком. Она поспешно покрывает ее поцелуями, словно боясь, что в любой момент ее могут остановить, берет в рот небольшую горошинку соска, перекатывая на языке, ладонью проводит по накаченному торсу, царапая короткими ноготками. Она руками проходится вдоль косых мышц, а после переходит на широкую спину, прижимаясь ближе и вдыхая мужской запах. Не без труда становится на деревянный пол, пытаясь опуститься на колени, но ей не позволяют это сделать, поднимая в одно мгновение и возвращая на место, становясь напротив. Это действие словно обозначает, что хоть ты и ведешь сейчас, но игра все равно находится в чужих руках. А девушка и не противится, расстегивая джинсы и выпуская желаемое наружу. Она припадает губами к увитому венками члену, облизывая головку и беря его в рот, помогая собственной рукой. Движется вперед-назад, покачиваясь всем телом навстречу. Ей самой нравилось обладать им. Наверное, до нее он еще никому этого не позволял.       Его рука ложится ей на голову, заставляя вздрогнуть, но не надавливает. Он невесомо погладил ее по волосам и вновь отпустил, позволяя ей действительно владеть положением. И она настойчиво пытается добиться первого стона, параллельно рассматривая обнаженное тело с приспущенными джинсами и хватаясь за накаченные бедра. Вскоре ей это удается, но в тот же момент ее в пару секунд укладывают на спину, разводя ноги. Девушка и не противится, с радостью позволяя это и подаваясь навстречу.       - К-кахи...       Она не сдерживается, стоит ему оказаться внутри. Действительно ждала... И этот раз, словно первый...       Он двигается медленно, но грубо. Вбивает ее в кожзам, к которому слегка липнет тело, ровно как и собственные волосы, зафиксированные в едином положении. Девушка стонет, подаваясь навстречу. Их тела переплетены, и она ближе прижимает мужчину к себе за шею, подставляя редким покусываниям собственную грудь. Вскоре та переходит на редкие вскрики и чувствует, как ее заполняет изнутри, ровно как раздается и тихий мужской стон, сводящий с ума. Она достигает апогея следом, впиваясь ногтями в широкую мужскую спину.       Такахиро выходит, развязывая импровизированный бант на шее девушки и вытирая себя и ее. Она блаженно улыбается, из-под полуприкрытых глаз наблюдая за ним. Тело окончательно покинули силы. Мужчина отходит к столу, забирая надорванную рубашку и заворачивает в нее девушку, приподнимая, а после подхватывает на руки. С ноги открывает дверь, также поступает и со второй. Про себя она поражается, как они не споткнулись, идя в полной темноте. Вскоре она оказывается на переднем сидении полностью затонированной машины. Мужчина молча включает обогрев, а после звонит, поглаживая по бедру девушку.       - На Ньюберг-авеню все зачистить. До утра не беспокоить. В девять буду ждать отчет, ни минутой позже.       Девушка с улыбкой наблюдает за этим. И пусть он не показывает заботы, но она чувствует, что пока он нуждается, она в безопасности, словно под крылом ястреба.       И этот ястреб убьет любого, кто посмеет взглянуть на его бабочку.       Мужчина отвлекся от дороги, кидая взгляд на девушку, и поставил обогрев на максимум.