Замороженными пальцами

-Да съебись ты уже! Я все равно тебе не открою! -В этом доме все конкретно ахренели! Мне нельзя зайти в мою же комнату! -Это моя комната, я тут блять живу! Да хватит уже ломиться! Дверь, препятствующая установлению зрительного контакта участников скандала, каждый раз жалобно поскрипывала, когда по ней яростно ударяли то ногой, то тяжёлым кулаком. По ту ее сторону сидела светловолосая девушка лет восемнадцати, забившись в угол и умоляюще глядя на хилую деревянную перегородку, будто упрашивая ее не сдаваться и стоять до конца. Сжимая в руках тупой столовый нож, захваченный по пути, предназначенный скорее для нарезки масла, а не для самообороны, она искала пути отступления, на случай прорыва ее баррикады. С другой стороны находился ее же отец. Оставшиеся на его голове три густые, сальные волосины противными сосульками спадали ему на лоб, походя больше не на человеческие волосы, а на скатавшуюся собачью шерсть. Заношенная майка алкашка, с растянутыми, почти порвавшимися лямками, сползала куда-то на живот, обнажая такие же неприятные волосы на груди, насквозь пропитанные пролитым алкоголем и рвотой. Он громогласно ругался на свою ужасную дочь, шлепая по ледяному полу босыми ногами, уже посиневшими от длительного контакта с ним, недовольно размахивая руками. -Какого хрена ты вообще орёшь на меня в моём доме? Девушка ничего не отвечала. Это промерзлое помещения с ободранными стенами и старыми, деревянными окнами вообще никогда не было ее домом. Скорее местом, где лежали её жалкие пожитки, местом, в котором было чуть менее холодно чем на улице. Эти двое людей по ту сторону двери никогда не были к ней близки. Возможно, когда-то давно, когда ей было года два, ее любили и заботились, но в любом случае, этого она уже не помнит, да и вряд-ли когда-либо вспомнит. Такие ранние воспоминания никогда просто так не всплывали в памяти. Почти всё место было занято намертво вросшими в подкорку моментами отцовской грубости, материнского безразличия, вечно ноющей спины, исполосованной красными следами от бляхи ремня. Жить и вообще появляться тут не хотелось. Она сидит тут сейчас только потому, что пришлось вернуться за некоторыми вещами, забытыми во время переезда в маленькую однокомнатную квартиру, расположенную, казалось, в самом дальнем и забытом уголке Москвы. Светловолосая с самого детства любила глубинки и атмосферные окраины своего города, но место, в котором находилось ее новое место жительства, откровенно пугало и настораживало ее. Полуразрушенная хрущёвка, в одном из самых неблагополучных районов, да и к тому же рядом с какими-то гаражами, всем своим видом отталкивала, крича о том, что сюда даже приближаться не стоит, не то, что задумываться о проживании. Но перспектива жизни в одинокой, почти непригодной для жизни, однушке привлекала намного больше, чем выживание и ежедневные голодные игры с родителями. Там хотя бы никто не будет ежедневно пытаться тебя избить и выдать замуж за сынка алкаша с соседнего подъезда, мотающего на зоне уже пятый срок. Пускай, придётся ежедневно ходить пешком несколько километров до остановки, чтобы доползти до института. Пускай, на факультет филологии, на который объективных причин для поступления не было. Душа, сердце и тело требовали музыки, к которой влекло с самого детства, но суровая реальность распорядилась её и без того замученной жизнью по-другому. И всё-таки сердце настояло на своем, и она притащилась сюда, не удостоверившись в том, что родителей дома не будет, чтобы побыстрее забрать свою любимую электрогитару и ещё пару неважных вещей. Лучше уж любимый папа разобьёт её ей об голову, чем об пол или что-нибудь ещё. Инструмент был первой осознанной и весьма дорогой покупкой в её жизни, и его поломка или какое-нибудь повреждение означало только одно — смерть. В голове снова мелькнули весьма давние воспоминания о небольшой укулеле, которую ей подарила некогда любимая бабушка со словами: маленькому музыканту — маленькая гитара. Через два года бабушки не стало, и почти на следующий день, девочка нашла свой любимый инструмент в кухне на полу, только уже по частям. А рядом стоял уже обыденно злой отец, с силой сжимая в кулаке тонкий гриф, вместо привычного горлышка стеклянной бутылки. Эта гитара хоть и не была особо старой, но выглядела так, как будто с её помощью не создавали музыку, а отбивались от агрессивных бомжей во дворе. Из-за постоянных схваток с отцом некогда идеально отполированный корпус полностью покрылся царапинами и мелкими вмятинами, пара колко́в были заменены на какие-то гайки или винты, найденные близ гаражей, один переключатель держался на соплях, и бридж, вырванный в одной смертельной схватке почти с корнем, был возвращён на своё место сначала с помощью клея, а потом с помощью обычной изоленты. Благо сейчас её самая ценнейшая вещь в мире лежит рядом с ней, правда в чехле из-под акустики. Только вот теперь они находятся в ловушке, где с одной стороны окно, а с другой её отец. С гитарой за спиной прошмыгнуть в коридор мимо него, пока не видит, не представлялось возможным, из-за чего светловолосая уже минут пятнадцать сидела на полу, вжавшись в угол между стеной и кроватью, придумывая план побега. -Повторяю для глухих. — Снова послышался грозный голос из-за двери. — Если ты, тварь, сейчас оттуда не вылезешь, я эту дверь нахуй снесу, и от тебя живого места не останется! Ты поняла меня блять?! — Постепенно переходя с хриплого шепота на оглушительный крик, угрожал он. -Господи, да че у вас тут опять происходит?! Развели тут, понимаешь. Саш, не заставляй отца беситься, выходи давай. — Зазвучал где-то рядом такой же грубый, прокуренный голос, только чуть выше и безразличнее. Мама. -Ага, уже иду. Тебе охота соскребать мой труп с пола? — Хмыкнула Саша, разглядывая свои посиневшие от холода губы в маленьком зеркальце, которое она зачем-то захватила с собой. -Не, ну ты слышала, как она разговаривает?! Она там смеётся над нами! Из отца дурака сделать пытается! Всё блять, тебя никакая дверь уже не спасёт… -Да хватит уже. Оба заебали меня. Одна припёрлась зачем-то, теперь выходить не хочет, другой стоит и на дверь гавкает. Семейку я создала, называется. Сейчас обоих выгоню на улицу и разбирайтесь там уже как хотите! Из-за стены послышалась какая-то возня и глухой звук удара чего-то твёрдого об пол. Сейчас как обычно выскажут свою взаимную неприязнь друг к другу на кулаках и придут долбиться в дверь уже вдвоём. Интересно, у кого же синяков больше будет…? Хотя, наверное, как обычно у матери. Что она может сделать против увесистого, двухметрового амбала, который одним пальцем может сломать руку, ногу или даже шею? Ничего, Саша знает. Уже лежала однажды в травмпункте с поперечным переломом и парой швов. Всё как по сценарию: вот он ударяет её головой об стол и её сдавленный стон, сопровождающий это. Она царапает его ногтями по лицу, он яростно шипит. Он берёт её за волосы и, обхватив шею рукой, начинает душить. Она вырывается и кое как ударяет его пяткой в середину лодыжки. Оба переводят дыхание, он подсекает её, она падает на пол, он заламывает ей руки… стоп. Вместо редких криков и удушливого хрипа слышится только звук разбивающегося стекла и, никак не прекращающееся, тяжелое дыхание. Светловолосая заметно напряглась и, вскочив с пола, бесшумными, кошачьими шажками подошла к двери и настороженно приложила к ней ухо. Кроме тихого дыхания и ещё каких-то неизвестных шорохов ничего не нарушало установившуюся гробовую тишину. Стало слишком любопытно, захотелось взглянуть и посмотреть, что такого они сделали друг с другом в этот раз, но страх, всё ещё теплящийся в груди, не давал даже прикоснуться к дверной ручке. -Сашенька… выходи, поговорим. — Буквально в паре сантиметров от её лица, старательно выдавливая из себя тихий, мягкий и дружелюбный голос, внезапно заговорил отец. Девушка испуганно отшатнулась, по-прежнему не издавая ни звука. Самый главный урок, который она когда-либо выучивала в своей жизни — если яростный и грубый крик внезапно сменяется спокойным и дружелюбным шепотом, нужно бежать. Куда и как угодно, главное подальше. Перепугано вздрогнув, отбежав от двери пару метров, она схватила гитару и такими же невесомыми шагами отступила к окну. -Доча, ну открой. Мы просто неправильно друг друга поняли. Давай нормально поговорим, как взрослые и спокойные люди. Ты же не хочешь ругаться со своим папочкой? — Слащавым голосом ворковал мужчина, нервно крутя дверную ручку, всё сильнее и сильнее дёргая её на себя. Доча открывать не собиралась, она напряжённо расхаживала по комнате, ища, чем бы потяжелее его ударить. Но увы, в комнате ничего тяжелого или острого не оказалось. -Я считаю до трёх. Один… — Уже срывающимся голосом, походящим на свой привычный, прохрипел отец. Другого выхода не было. Светловолосая закинула телефон в карман гитарного чехла и трясущимися руками открыла окно. Вид на заброшенную поликлинику со второго этажа открывался прекрасный, Саша, которой она всё её детство не давала спать, подтвердит. Снаружи даже не было людей, только асфальт неутешительно смотрел на девушку, намекая, что приземление будет не самым мягким и приятным. Мужчина тем временем, поняв, что ему не откроют, начал ломиться в комнату с прежней силой, пытаясь вынести её плечом. Во время поисков хоть чего-то, что могло бы спасти её от поломки какой-либо конечности, на глаза попалась какая-то арматурина, просто так торчавшая из стены. Выглядела она ненадёжно, но других способов смягчить удар Александра не нашла. Покрепче сжав в руке лямку от чехла, она залезла на подоконник, медленно ставя ногу на оконную раму, поглядывая вниз. Отец наконец-то добился желаемого, и деревянная преграда с громким хрустом слетела с верхней петли, болтаясь только на нижней, кренясь вперёд. Щель между косяком и самой дверью позволила ему кое как просунуть туда толстую руку, и нащупать там затвор. Медлить больше нельзя было и светловолосая, наспех попрощавшись с жизнью, села на карниз и соскользнула вниз, со свистом летя на встречу бетону. В паре сантиметров от головы пронеслась спасительная арматурина, чуть не пробившая пролетавшей мимо девушке голову. Она инстинктивно протянула к ней правую руку, в последний момент хватаясь за холодную, насквозь проржавевшую поверхность, надеясь, что та не отвалится. Штырь, на удивление, не сломался. Из-за гитары сила тяжести начала действовать в разы сильнее, и металл, словно лезвием, в одно мгновение содрал кожу с внутренней стороны ладони, из-за чего её хозяйка болезненно взвыла и, разжав кулак, снова полетела вниз, почти не снизив скорость. Перед глазами снова мелькнуло серое ноябрьское небо, потом такая же серая стена дома, и после сплошная темнота. Лёгкие, казалось, вывернулись наизнанку и сжались, рывком выталкивая из себя воздух, вместе с надрывным хрипом. Сверху послышалась ругань отца, высунувшегося из окна. Невыносимая боль, будто сжавшая в тиски легкие и сердце, разлилась по левому бедру, плечу и линии позвоночника, отдаваясь глухим писком и белым шумом в голове. Сердце как будто полезло через горло наружу, вместе с другими органами, не выдержав ударной волны. На земле очень не кстати лежала пара мелких камешков, впившихся в спину и левое плечо, на которые она и упала. Через пару секунд пребывания в почти бессознательном состоянии, Александра медленно раскрыла глаза, оглядываясь по сторонам. Было страшно обнаружить перелом какой-либо конечности, сотрясение мозга или какой-нибудь острую трубу или штырь, пронзивший тело насквозь. Гитару она железной хваткой прижала к груди, обхватив руками и ногами, создавая своим телом для нее некую подушку безопасности. Наконец-то легкие отошли от удара и дали девушке вздохнуть морозный воздух, сразу же вызвавший хриплый кашель. Лежать на асфальте в одной легкой осенней куртке сразу стало холодно. Саша, отложив гитару в сторону, оперлась руками о шершавый асфальт, неторопливо пытаясь подняться и хотя бы принять сидячее положение. Разодранная в мясо правая рука сразу же дала о себе знать, заставляя девушку быстро одернуть ее и упасть обратно. Крови не было, но весь верхней слой кожи или же защитная ткань была сорвана, теперь ладонь была сверхчувствительным куском мяса, остро реагирующим не прикосновения и даже порывы ветра. Сгибать пальцы и сжимать кулак было невыносимо больно, особенно на холоде, из-за которого мышцы, почти выглядывающие наружу, слушались еще хуже. Светловолосая зашипела и подняла поврежденную конечность вверх, дабы случайно не коснуться ею чего-нибудь. Органы, судя по всему, повреждены не были, девушка, пошатнувшись, села, ощупывая ноги левой рукой, осматривая их на предмет переломов и прочих повреждений. Отец скрылся из виду, вряд-ли, конечно, но может сейчас и сюда выйти: подумала девушка, медленно поднимаясь, стараясь не завариваться влево. Ноги ужасно болели, но, к счастью, ходить еще могли. Подцепив работающей рукой лямку от чехла, она, прихрамывая, медленно побрела к выходу со двора. На город уже опускались сумерки, температура всё опускалась и опускалась, заставляя единственную находящуюся на улице девушку кутаться в тонкий воротник парки, уже не препятствующей холоду. Тепло, разлившееся по телу после удара быстро ушло, оставив вместо себя только привычные холод и боль. Ломящая боль постепенно растекалась от стопы до верхней части бедра, ещё больше замедляя. Походка была будто пьяной: девушку постоянно заносило вправо, она так и норовила упасть почти на каждом шагу. Ещё и гитара постоянно соскальзывала с плеча, каждый раз останавливаясь в опасной близости от земли. С неба опять посыпался мелкий снег, падая на мокрый асфальт и лужи, покрывшиеся тонким слоем льда, почти сразу исчезая. В лицо задувал ледяной ветер, покрывая бледное лицо еле видными красными пятнами. Она с силой сжимала кулаки в карманах, дабы хоть немного их согреть, но кровь как специально не начинала лучше циркулировать, становилось только хуже. Неприятное покалывание больше их не беспокоило, они почти не двигались, почти полностью онемев. Денег пока что не хватало даже на куртку потеплее, не то, что на перчатки, варежки, или шарф. Всё-таки было интересно, что же произошло в доме и почему драка супругов, хотя, вернее будет сказать просто сожителей, закончилась не как обычно. Скорее всего, отец сейчас как обычно пойдёт в соседний подъезд к своему собутыльнику, оставив мать отстирывать от крови домашнюю футболку и убирать последствия их ссоры. Она, наверное, тоже не заслужила такого отношения к себе, но жалость при её упоминании уже давно перестала тревожить светловолосую. Абсолютно все воспоминания с ними были пропитаны болью, страхом и ненавистью. В последние несколько лет ничего другого она и не ощущала. Все мысли были только о том, как страшно жить с самого рождения абсолютно одной в этом жестоком мире, как бы увернуться от отцовских кулаков, чтобы болело как можно меньше, и как не переборщить с силой, совладать со своими эмоциями и своим внутренним «я», чтобы самой не стать такой, как они. Радоваться было нечему и некому. Когда-то давно она могла радоваться за мать, если той удавалось выйти невредимой после серьёзного разговора с отцом, но, когда за такие эмоции та сама подняла на неё руку, это чувство тоже пропало. Она даже пыталась покончить со всем этим, рассказав обо всем своему классному руководителю, а после и социальной работнице из службы опеки. Как на зло, в этот день мать отдраила всю квартиру от последствий отцовских развлечений, да и сам он на пару часов вышел из постоянного запоя, более-менее приведя себя в порядок. Десятилетнему ребёнку конечно же никто не поверил. Она весело ворковала с отцом на счёт богатого воображения и недостатка внимания у его дочки, благодаря за такой тёплый приём. А дальше всё как обычно: ремень, крики, пару вырванных клочьев волос, пара темно-синих синяков на шее и рёбрах, в качестве профилактики, чтобы такие случаи больше не повторялись, её любимый угол и какая-нибудь сухая, остра крупа на полу. И так всю ночь напролет. Гречка несколько лет была единственным, что она видела каждый день. Сначала в углу на полу, потом в тарелке, потом следы от неё на разбитых коленях. Сейчас в её новом доме, если его можно было так назвать, её ждала только гречка. Без какого-либо гарнира, просто постная, безвкусная гречка, замоченная в холодной воде. Зато хотя бы в тишине и относительной безопасности, а не под аккомпанемент бесконечных криков, ругани и угроз. Сейчас хотя бы никто не выхватит тарелку из рук, чтобы показательно разбить её прямо у ног и, также показательно фыркнув, удалиться. Не придётся потом полчаса соскребать её с пола ледяной тряпкой, мешая свои слёзы, воду и кровь, сохнущую потом там, потому что осколки впиваются в пальцы, а деревянные половицы оставляют поверх них ещё и мелкие, но достаточно болезненные занозы. За два часа, когда сил, чтобы дрожать и стучать зубами не осталось, Саша наконец-то доковыляла до своего района. В десятом часу вечера на улицах не было почти никого, только какие-то замученные люди, плетущиеся с работы домой. Ноги, смирившись с тем, что обращать на них внимание сегодня не будут, уже не болели, двигались равномерно, словно сами по себе. Только походка была кривой и дёрганой, напоминая железного дровосека. Светловолосая витала где-то в своих мыслях, не чувствуя прежней боли, наступала на ушибленную конечность, стараясь не думать о том, какие синяки увидит дома в зеркале. Лучше уж дойти до дома и там потерпеть, идти осталось недолго. Наушники лежали в кармане чехла, из-за чего эта прогулка тянулась ещё длиннее, чем казалось на первый взгляд. Достать их отмороженными пальцами бы тоже не получилось, тянуться далеко, да и вряд-ли она бы смогла хотя бы включить их. Мелодию ей насвистывал только воющий ветер и изредка проезжавшие мимо машины, невпопад дополняющие её. Наконец-то впереди показалась знакомая панелька, огороженная хлипким, прогнившим и покосившимся частоколом, высотой где-то ей по грудь, стоящим тут только ради поддержания атмосферы безысходности. Дешёвая серая краска, покрывающая стены в местах, где отвалились куски бетона и цемента, невзрачно поблескивала в свете фонаря, приветствуя девушку. Тяжелая подъездная дверь с пронзительным скрипом пропустила её в такой же холодный подъезд. Пару старых, совсем советских, велосипедов так и не убрали с лестничной клетки, на которой снова пахло куревом и мочой. Либо бомжи зашли на огонёк, либо снова какой-нибудь кот обосновался под ржавой батареей. Свет горел только на самом верхнем этаже, так что светловолосая тащилась до своей квартиры по темноте, шаркая по грязному полу, выложенному разбитой плиткой, с залитым в пробоины бетоном, старыми кроссовками, не подходящими к погоде и времени года. Вытащив обветрившиеся руки из карманов, постукивая ими друг о друга, дабы хоть как-то размять, она наконец-то сняла гитару с плеча, пытаясь расстегнуть молнию на кармане и выудить оттуда ключи. Связка ключей со звоном ударилась об пол. Александра тупо пялилась на неё, понимая, что, если нагнется за ней, обратно не разогнётся. Ушибленное бедро снова дало о себе знать, отдаваясь импульсами в колени и спину. Но стоять посреди темного коридора и слушать крики каких-то людей с пятого этажа не особо хотелось. Скрипя зубами, с трудом согнувшись в двух местах, она шкрябнула по плитке ногтями, соскребая с нее ключи. После десяти минут попыток попасть ими в замочное отверстие, дверь наконец-то поддалась и отъехала в сторону, впуская девушку в квартиру. По ней свободно гулял сквозняк, хлопая створкой открытого окна, сдувая какие-то бумаги со стола. Громко сматерившись, светловолосая прямо в обуви ринулась к распахнутому окну, даже не закрыв входную дверь. -Я же закрывала его, ну нет… — Хрипло шипела она себе под нос. А вдруг воры? У нее на кровати лежит ее единственный старенький ноутбук, без которого невозможно будет ни работать, ни учиться. Мало кому он может понадобиться, но для нее он значит слишком много. Но, к счастью, оказалось, что просто сильный порыв ветра буквально вырвал створку из колеи и сломал затвор. Как бы Саша не вертела ручку и не пыталась его притворить, механизм был поврежден, нужен был мастер или новое, пластиковое окно. -Прекрасно блять. Сейчас еще окажется, что за это надо будет штраф какой-нибудь платить. Перемотав болтающуюся створку изолентой, на всякий случай взятой из родительской квартиры, она, устало выдохнув, поплелась к распахнутой настежь двери. У порога сидел маленький серый котенок, воровато заглядывая внутрь, побаиваясь войти. Увидев приближающийся силуэт, пушистый комочек вздрогнул и отпрянул назад. Саша окинула печальным взглядом товарища по несчастью, медленно приседая на корточки рядом с ним. -Прости, у меня даже хлеба нет. Не то, что какой-нибудь колбасы или чего-то такого. Мне бы себя прокормить сначала. Поищи кого-нибудь побогаче. — Прошептала она, слабо улыбаясь при виде ластящегося к руке животного. Ноги снова заболели из-за долгого сидения в неудобном положении, и ей пришлось оставить гостя в подъезде, закрыв перед ним дверь. Прихожую, если узкий коридор от единственной комнаты до кухни и санузла можно было так назвать, озарил слабый свет старой, запылившейся лампочки. Пальцы снова начало неприятно показывать, но теперь они могли хоть немного сгибаться. Правая рука, лишившись верхнего слоя кожи, снова начала остро реагировать почти на все прикосновения. Выглядело это всё так, как будто прямо на внутренней стороне ладони появился огромный волдырь и почти сразу же лопнул, как будто вырвав кусок кожи. Никаких бинтов дома не нашлось, а рука требовала хоть как-нибудь защитить её от внешних воздействий. Просто забыть про это не получилось, так как больно было даже немного шевелить пальцами, пришлось искать что-нибудь, чем её можно перемотать. На глаза попалась старая клетчатая рубашка, порванная и грязная, в которой она бегала по двору несколько лет назад, зачем-то взятая из дома. Послышался треск, и Саша, болезненно морщась, оторвала от неё продолговатый лоскут, обматывая вокруг ладони. Ткань была достаточно плотной, поэтому к ладони плотно не прилегала, хорошо выполняя защитную функцию. Гитара лежала на кровати, в окно по-прежнему сквозило, на плите стоял маленький походный чайник, подключенный к розетке за холодильником, погрязшим в паутине. Саша трясущимися руками сняла куртку, ежась от холода, оставаясь в футболке, тонкой кофте и тонких, летних джинсах. Раздеваться дальше было смертельно холодно, но бедро снова подозрительно разболелось, нужно было посмотреть, есть ли причина ехать в больницу или сразу на кладбище. Стащив с худощавых плеч футболку, она медленно поплелась в коридор. Лязгнула бляха ремня, и джинсы, когда-то приходившиеся ей по размеру, а теперь свободно болтающиеся на талии, сами упали на пол. Из отражения в зеркале на неё смотрел огромный тёмно-синий синяк, начинающийся у колена, простирающийся по всему бедру, заканчивающийся у рёбер, чуть заходящий на спину. Он переливался от серовато-зелёного, до ярко фиолетового цвета, кое где плавно переходя в красноватый. Девушку как будто обмакнули в чернила одним боком. На спине осталась пара вмятин от камней, на которые она приземлилась, ярко бардовые, переходящие в воспалённо синюшный по краям. Кое где даже остались мелкие кровоточащие раны, словно от выстрелов, от которых по бледной, почти прозрачной коже бежали тонкие ниточки кровеносных сосудов, особо сильно выделяясь из-за прилива крови к ушибу. -И че в таком случае делать? Помазать чем-нибудь… или просто хуй забить? У меня ничего против этого нету. Только если плюнуть, но что-то мне кажется, это не особо поможет. — Задумчиво пробормотала она, невесомо прикасаясь к побаливающему месту. Тело ответило болезненной пульсацией. Решив, что если будет безумно гадать, то сделает только хуже, Саша решила, само исчезнет, главное не трогать.