***
Ты всегда любил этот шарф. Конечно, не так сильно, как Папирус. Это был подарок на день рождение когда твой брат был совсем маленьким, когда, помимо друг дружки, у вас практически ничего не было. Ты увидел его на свалке и вспомнил все те истории о супергероях с развевающимися на ветру плащами, что ты читал брату. Шарф, быть может, и выцвел. Но твой личный герой заслуживал чего-то, даже если это — всё что ты мог предложить. Папирус был в восторге. Эта штука редко покидала шею твоего брата с того самого дня рождения, выжив благодаря заботе и любви Папируса. а. Несмотря на то, что шарф был старым, выцветшим, скрепленным стежками и чем-то еще, эта вещь была теплой даже в самые холодные дни. Пылинки в воздухе не нужны чтобы понять, что что-то пошло ужасно, до невозможности неправильно. Вы смотрите сверху вниз на танцующие на ветру концы шарфа. Его пыль рассыпана в снегу. Ты видишь оттенок серого, почти незаметно смешанный с белым. Это не незнакомое событие, вовсе нет. У тебя более чем достаточно воспоминаний об крике и сжимающих лозах, чтобы это доказать. После всех тех лет, проведённых в попытках обеспечить брату крышу над головой, одежду на костях; вечности в изучении каждой последовательности, каждой озлобленной цветочной ухмылки. Всё это было ради единственного, что всё ещё имело значение, и всё же… Ты должен что-то почувствовать, но ты ничего не чувствуешь Ты ничего не чувствуешь, лишь какую-то отстранённость. Ветер поднимает пыль в воздух, пальцы словно плывут, пытаясь поймать её словно снежинки. Кости рук и ног трясутся, едва удерживая тебя, словно в невесомости. Ты слышишь как ветер свистит сквозь пропуски между рёбер, смешиваясь с каким-то высоким завыванием, может твоим, может чужим. Снег пробирается между ступнями и тапочками, словно падал в ноги от всего происходящего. Ха. Падал в ноги. Папирус бы возненавидел это. Папирус бы возненавидел, ненавидел так много каламбуров. Его реакции никогда не устаревали. Ты бы с радостью рассказывал одни и те же каламбуры, всякий раз когда переживал этот дурацкий день вновь если бы это означало услышать возмущенный крик Папса. Это — то что заставляет тебя продолжать двигаться вперёд, вновь уставившись в потолок в Сноудине, то что вытащило тебя из постели в то же самое утро. Не важно, в какой раз повторялась та носочная война, не важно в какой раз ты слышал утреннюю лекцию, не важно сколько раз ребёнок проходил через дверь; твой брат всегда отреагирует так же, как и всегда: нескончаемым энтузиазмом. Для твоего брата каждый день — подарок, новая возможность, и ты отказываешься разрушать это мировоззрение. Для Папируса это всегда ново, это всегда достойно внимания, для Папируса ты достойный. Конечно, это не так. Ты не важен уже долгое время, но ты можешь притвориться. Ты сдался во многих аспектах, но если это было ради Папируса, ты бы с радостью продолжал борьбу. Вот только этого не было достаточно. Этого никогда не будет достаточно. Не важно, сколько часов ты работал на выплату ипотеки, сколько бы подарков не дарил, сколько бы раз не обрывал Папируса, прежде чем он начал бы тот дурацкий фанклуб, в конце-концов ты потеряешь его. Не важно, от лоз или от садистского смеха или от разочарования в его глазах, когда он в очередной раз потащит тебя пьяного домой; ты потеряешь его, ведь это единственное что имело смысл. Папирус был слишком доверчивым, слишком хорошим, и всегда продолжал верить в этот тупой цветок, и в этого тупого ребёнка, и в этого тупого тебя, что, в конечном итоге, разбивало бы его надежды. Папс был слишком хорош для этого мира, и если дело в этом, то какой смысл? Мысль столь тяжела, что вдавливает ребра внутрь. Ноги такие хрупкие, что ты почти ожидаешь что они треснут от тяжести. Ты падаешь в снег на колени, медленное трясущееся дыхание в выдохе смешивается со снегом и пылью. Маленькая часть тебя указывает на то, что, логически, это не имело значения: эта смерть пройдёт так же, как и остальные. Но это значит лишь то что ты будешь вынужден пережить это вновь, столько времени, сколько ребёнок будет продолжать приходить. Папирус будет рядом, чтобы поприветствовать их (и, возможно, свою смерть) с улыбкой. Ты мог бы убить ребёнка с самого начала, но это нарушит обещание, и разве это была не дурацкая мысль когда в снегу была пыль твоего брата? Как ты посмел думать что слёзы той леди хоть как-то сравнимы с жизнью твоего брата? Но потом всплывает воспоминание о Папирусе, смеющимся, когда тот ребёнок (Фриск, их звали Фриск) нашёл спагетти под его шляпой. И ты не можешь забрать это, Папирус будет так расстроен, если на твоих руках будет кровь. Так что вместо этого это будет его пыль, и как, во всём мире, это могло быть правильным, какое место это занимало в плане твоего друга? В этом не было смысла, ты доверял им, и они всегда были лишь добрыми по отношению к твоему брату. Но теперь ты потерял его вновь и просто не можешь… Это так глупо. Все это глупо, даже смехотворно, и вы думаете, что рассмеялись бы, если бы чувствовали что-нибудь, кроме этой сокрушительной тяжести. Поднимается ветер, шарф уносит. Ты ничего не чувствуешь.***
Дешёвые мотели были одинаковыми, куда бы Санс ни пошёл. Ладно, опыт с ними был не слишком уж большой. Санс мог вспомнить как оставался в одном из таких с остальными в ожидании переноса вещей дальше на поверхность, хотя обычно это было ненадолго. Кровати всегда казались слишком маленькими, хотя он подозревал что это было как-то связано с тем что шесть монстров и один человек были втиснуты в две комнаты, рассчитанные на четверых. Несомненно, это нельзя было сравнить с мягким уютом гостиницы Сноудина или причудливой экстравагантностью отеля МТТ. Но всё же в комковатых кроватях, китайской еде на вынос, лежавшей в холодильнике Бог знает сколько; бесконечных коридорах, сделанных для болтовни и топота ног, когда все бежали к слегка загрязнённому бассейну, — во всём этом было что-то очаровательное. Санс был уверен что это зависело от компании, ведь своё последнее путешествие он считал куда менее авантюрным. Ему удалось сохранить самообладание во время регистрации, но усталость добралась до него, усиливаясь с каждым мгновением пути в комнату. Добравшись до своего места, Санс едва смог работать с ключ-картой, нахмурившись когда та не сработала, прежде чем он просто встряхнул её. Кроссовки волочились за Сансом когда он скинул их. С недовольным выражением лица, Санс затянул плотные шторы, прежде чем телепортироваться на расстояние в десять фут между окном и кроватью. Он лишь смог укрыться под тонкими жесткими простынями, прежде чем потерять сознание. Но сны о пыле и потерях, и всём остальном тоже вернулись, и скоро Санс очнулся вновь. Комната казалась душной без обнадеживающего грохота сопения его брата рядом. Тонкие простыни казались тяжелыми, серые стены и пятнистый потолок погребали всё в бездействии. Сквозь мрак на Санса глядели красные цифры часов: пять часов, вполне стандартное для него время пробуждения. Санс заворчал, скатываясь с кровати. Челюсти щелкнули друг об друга когда он открыл и закрыл их. К нёбу прилип кисловатый привкус, глазницы казались тяжёлыми, словно усталость пробирала до костей. Единственным что имело смысл был хруст суставов, когда Санс поднялся. Быть может, он вообще не спал. Конечно, этот дискомфорт и в подметки не годился жуткому похмелью, но, однако, оно было единственным постоянным спутником в последнее время. Он просто лежал тут некоторое время, не в силах замотивировать себя на что-то большее, но ненормальное бурление в том месте, где у Санса должен был быть желудок, заставило двигаться дальше. Верно, еда, именно то, чего он зачастую весьма хотел. Наконец Санс неуклюже вышел из комнаты, сонно моргая от грязного, оскорбительно-желтого воздуха Южной Калифорнии. Санс провёл достаточное количество времени возле торговых автоматов в углу мотеля, судя по рекламному заголовку, этот конкретный тип колы перестали продавать годы назад, на упаковке чипсов из автомата с закусками находилась реклама прошлогодней спортивной команды, что не предвещало бы ничего хорошего, если бы Санс уже не привык к поеданию продуктов с истекшим сроком годности. Папирус бы нашёл это ужасающим, твердо уверенный в том, что они должны подчиняться этикеткам, после того как у них появилась такая возможность, ну… Ну. Папирус. Санс вздохнул когда обед, состоящий из чипсов раффлс со вкусом барбекю и сырных крекеров, упал на дно машины. Он сказал что позвонит брату, и к этому времени Папирус уже должен был вернуться с работы. Санс потянулся в карман и вытащил телефон, нажав чуть сильнее чем сам того хотел, чтобы включить его. Ни то чтобы он не хотел общаться с братом, вовсе нет. Даже после катастрофы, произошедшей прошлой ночью, Санс ни за что бы не сказал, будто не хочет вновь увидеть брата вновь. Папирус был одной из констант его жизни, причиной по которой он вообще пытался встать с кровати. Конечно, иногда Папирус мог быть слишком требовательным, но по большей Части Сансу нравилось ворчание, ведь оно означало что кто-то достаточно заботился о нём, чтобы толкать вперёд. Конечно, это означало, что он в тупиковом положении, так как скелет полностью осознавал, что он просто не может сделать то, о чем попросит его брат, но настоящая проблема была в другом. Настоящая проблема заключалась в том, что Санс боится того, что, услышав голос Папируса, вернётся назад. Большой палец быстро проскользил мимо уведомлений от дюжины новых сообщений и пропущенных звонков, как и стандартные сообщения обо всех обновлениях, что Санс не смог установить за последние месяцы. Не потребовалось много времени, чтобы найти номер Папируса, хотя он все еще обнаружил, что его большой палец нерешительно парит над уже найденным именем. Санс стоял в таком положении несколько минут, прижатый к автомату по продаже закусок, сжимая в одной руке пакеты с чипсами, а в другой телефон. Жуки чирикали, щелкая в растительности; сверху закричала птица. — Мне надо прекратить говорить людям, что я что-то для них сделаю, — проворчал Санс, наконец нажав на имя и просунув телефон между головой и плечом. Как и полагается, Папирус взял трубку на первом же гудке: САНС! — он воскликнул так громко, что динамики телефона затрещали, — ТЫ ЖИВ! — Здоров, бро, — протянул Санс, стараясь казаться небрежным, вновь повернулся к автомату с закусками и опять начал изучать его содержимое, — Как дела? — Дела нехороши, братец, учитывая как я мучился от волнения прошедшие день и ночь, — заметил Папирус. — Что, разве ты не получил записку от меня? — спросил Санс, заметив свой выигрыш: те странные пачки печенья с шоколадной крошкой, которые он видел только в торговых автоматах. — Получил! — закричал Папирус, голос вновь поднялся настолько что динамики затрещали, — Но это не отменяет того факта что я беспокоился, ты был не в порядке прошлой ночью, и я с тех пор не видел тебя дома! Скелет почувствовал укол вины, пересчитывая монеты в руке: Прости, приятель, — пробормотал он, — Нужно было побыть в одиночестве, чувствовал себя малость не от мира сего. Папирус даже не понял неудачного оправдания для шутки: Ты… — он затих на мгновение, — Где ты? Звук как будто ты снаружи. — Э, Брентон и Черри, — Санс слепо выбрал две улицы по памяти чтобы соврать, — Думал что могу посмотреть, наймёт ли меня Моджо. Они сказали что им может пригодиться комик, но мне кажется что они просто не хотели расстроить струны моей души, — наступила тишина, — Потому что, знаешь, это пианино-бар. — Агрхх, Санс, пожалуйста, — простонал Папирус, — Хоть я и рад слышать что ты вернулся к своему обычному состоянию, я бы предпочёл увидеть тебя. Пожалуйста, возвращайся домой. Я зашёл за продуктами, мы можем сделать спагетти. Санс смотрел на вращение автомата с закусками, медленно раскручивающего пружину чтобы отдать последнюю часть ужина: Да, не думаю что вернусь к этому времени, дружище, извиняй. Должен убедиться в том, что стараюсь изо всех сил, верно? Я просто выберу что-то быстрое, не беспокойся обо мне. — Фастфуд никогда не был хорошим выбором, — фыркнул Папирус, — Просто возьми короткий путь до дома, я уверен что немного настоящей еды поможет тебе. — Жир и быстрое удовлетворение — столпы этой великой нации, Папс. Пропустить возможность порции фастфуда было бы совершенно не по-Американски с моей стороны, — Санс хотел звучать легко, но его голос недовольно упал, когда автомат остановился. Печенье дразняще болталось, но не падало. Скелет зарычал, ударив ладонью по стеклу. Ужин не сдвинулся с места. Послышалось шипение: Брат, ты что-то сказал? Ты оборвался на мгновение, — сказал Папирус. Санс вздохнул, глаз вспыхнул. Упаковка засияла голубым когда её магически вытащили из пружины: Не волнуйся об этом. Слушай, я просто делаю то, чего ты хотел, хорошо? Ты должен радоваться. Он слышал как челюсть Папируса клацнула, верный признак того, что тот был расстроен: Я… да. Я хотел чтобы ты искал работу, Санс, но это не то, о чём я думал. Ты перегружаешь себя, ты вообще спал? Кажется ты очень нуждаешься во сне. — Ав, не парься об этом, настало время и мне прекратить сидеть на жопе ровно, — протянул Санс, схватив свой приз из торгового автомата. Напиток был чуть более сговорчивым, хотя тяжелый удар банки об нижнюю часть автомата заставил побеспокоиться об её содержимом, — Ты — тот кто всегда кричит на меня с требованием двигаться, помнишь? — Я просто пытался замотивировать тебя! Я не… Предложение тянулось слишком долго. Санс нахмурился, схватив свою добычу: Папс? Ты тут? — Прости, я оборвался? — Ага, — фыркнул Санс, направившись во двор мотеля. Петли ржавых ворот заскрипели, когда их открыли. — Странно, обычно приём лучше, — пробормотал Папирус, — В любом случае, брат, я должен настоять, чтобы ты прекратил так издеваться над собой. Я понял что был немного… властным в последнее время. Хоть часть этого определённо происходит из-за лени, мне стоило уделять больше внимания твоему здоровью. Санс фыркнул вновь: Зачем? Я в полном порядке. — Это — часть проблемы! — хмыкнул его брат, — Твоё здоровье всегда было поводом для беспокойства, и ты знаешь это! Тебе нужно больше заботиться о себе, ты не можешь пить в Гриллби всю ночь, заедать всё жирной пищей, а потом спать весь день! Если бы ты просто… — Разве мы уже не обсуждали это? — оборвал его Санс, сев на край пустого бассейна. Кроссовки болтались в воздухе пока он разворачивал сырные крекеры, — Слушай, я займусь этим, лады? Я уже разбираюсь с работой. Знаешь, что если погнаться за двумя зайцами сразу, то не поймаешь ни одного? — В таком случае твоё здоровье должно стоять на первом месте! Санс, ты всегда был хрупким, тебе нужно… — Знаешь, я не уверен с чего ты решил, что я хрупкий, — опять перебил его Санс, сузив глазницы. Он откусил кусочек, крекеры были несвежими, а странный сыр был намазан плотнее, чем того хотелось, но Санс в любом случае практически не ощущал вкус когда глотал, — Помнишь времена в подземелье? Знаешь, когда у меня было где-то пять работ, приносящих нам деньги чтобы обеспечить крышу над головой? Не спорю, я проспал половину рабочего времени, но всё же выкручивался. То что я не могу выдержать тонну наказаний не делает меня инвалидом. На мгновение установилась тишина, и Санс испугался что звонок мог прерваться, но затем послышался совершенно испуганный голос Папируса: Я… Да, Санс, Я помню и очень благодарен, но ты всё равно, — он замолчал. Санс вздохнул в очередной раз: Слушай, я знаю что ты не имел ввиду ничего такого, хорошо? — пробормотал он, — Я знаю что ты просто присматриваешь за мной и очень благодарен за это, правда. Чёрт возьми, большую часть дней твои попытки заставить меня вылезти из кровати являются единственной причиной, по которой я встаю, знаешь ли. Но ты не можешь расталкивать и тащить меня ко всему, тебе это не нужно. Я обещаю, я всё ещё твой старший брат. — Знаю, — пробормотал Папирус, — Просто… Я понимаю что тебе нехорошо, и хоть я не полностью понимаю почему, я всё ещё хочу помочь. — Я знаю, дружище. Установилась тишина. Санс сверху вниз пялился на пустой бассейн, наблюдая как вечернее солнце отбрасывает синие тени на ржавую внутреннюю часть, образуя узоры на кучах иссушенных листьев, сломанных палках и мусоре на дне. Что ему стоило сказать? Технически, поиск работы был ложью, впрочем, и факт заботы о себе скорее всего тоже; но правда не была возможным выбором. Так что оставалось? —… Я люблю тебя, бро, — наконец-то беспомощно пробормотал он. — Я тоже люблю тебя, Санс. Опять тишина. — …И так, я уверен что ты следуешь всем моим указаниям. Прямо сейчас любая работа — хорошее начало, но ты не раздумывал над чем-то другим? — разговорился Папирус. — Что ты имеешь ввиду? — спросил Санс, прожёвывая очередной крекер. — Ну, ещё в подземелье ты работал в лаборатории, много занимался компьютерами и подобными вещами. Я знаю что эта работа нравилась тебе куда сильнее чем всё, что было после неё. Крекер комком застрял в горле вместе с воспоминаниями о мерцающих экранах и темноте, о белом лице, растворяющемся во мраке. Глаза Санса округлились, он издал сдавленный кашель и, потянувшись, крепко схватился за грудь. — В Сноудине ты смог заставить работать мой компьютер, — продолжил Папирус, ничего не заметив, — Я уверен что люди оценят твои навыки так же сильно, как и я. Я так же уверен что Альфис сможет проложить дорогу к её месту работы. Хотя, если подумать, я, на самом деле, не уверен, чем она занимается. Санс смог сглотнуть, скривившись когда зазубренный край крекера оказался ответственным за царапину на задней части части несуществующего горла: Тебе, типа, нужна степень для этого здесь, приятель. — Альфис смогла, — заметил Папирус. — Альфис была королевской учёной, — твердо настаивал Санс, открыв банку газировки рядом с собой. Он простонал, когда та тут же вспенилась в руках и перенёс её за край бассейна. Вязкая пена липла к пальцам и намочила край рукава. Замечательно, вот цена за оставшуюся в напитке карбонацию. — Как и ты! — воскликнул Папирус, — Я… Ты был ассистентом, не так ли? Вместе с Альфис и… — он замолчал, телефон издал резкий прерывистый треск, что было неудивительно, учитывая тему разговора, — Напомни, как звали вашего босса? — Это древняя история, не стоит об этом волноваться, — пробормотал Санс, когда газировка перестала булькать. Он лязгнул зубами по алюминию, выпив немного стекшей жидкости и пены с края банки. Она была тепловатой, — Смотри, я не думаю что кого-то здесь будет волновать квалификация какого-то скелета, что даже не окончил стажировку. Я не прочь обслуживать столы, клянусь. — Н-ну, ты всегда можешь получить степень, не так ли? — заметил Папирус, — У них тут есть образовательные учреждения наверху, возможно ты мог бы поступить куда-то? Санс нахмурился, отпив газировки, ему не совершенно не нравилось, куда заходил этот разговор: Дружище, для этого нужно что-то вроде денег. Мы копим на дом, помнишь? — и под «мы» он имел ввиду «ты», но оттолкнул эту горькую мысль. — Я-я мог бы устроиться на вторую работу! — воскликнул его брат, — Я мог бы работать пока ты учишься, никаких проблем! — Определённо нет, — голос Санса оказался грубее, чем он рассчитывал, — Ты не работаешь до мозга костей чтобы я смог пойти в какое-то низшее человеческое учебное заведение ради бесполезного куска бумаги для чего-то, что я даже не хочу. — Но это меньшее что я могу сделать! — воскликнул Папирус, — Брат, я знаю что ты очень много работал когда мы были в подземелье, позволь мне… — Это другое, — прорычал Санс, — Я тут старший брат, я — тот кто должен работать чтобы оплачивать дом. Присматривать за тобой это моя работа, а не наоборот. — Я больше не детские кости, Санс! Если что, я уже присматриваю за тобой! — воскликнул Папирус, — Ты сам сказал что не можешь встать с кровати, если я тебя не вытащу! Я должен заставлять тебя правильно питаться, делать хоть что-то, даже эта затея с работой… — Вааааааау, — грубо рассмеялся Санс в ответ, глубоким смехом, эхом отразившимся в рёбрах, — Божечки, я всегда рад вернуться к этой теме Послышался разочарованный вздох: Я… Прости, Санс. Я вовсе не это имел ввиду. Я просто… — Нет, это так, — фыркнул Санс, — Ты имел ввиду именно то, что сказал. Но эй, я понимаю. Я — тот у кого крохотные детские костяшки, подобные стеклу, не похожие на большого, сильного Папируса. Я ни капельки не ответственный, в отличии от тебя. Имею ввиду, раньше это было так, но у меня больше не осталось энергии, что не удивительно, ведь я никогда не заботился о себе должным образом. Я никогда не был на многое способен и теперь, наконец-то, превратился в сгоревший, застиранный мешок из ничего. Так что ты можешь просто позаботиться обо мне в моей чертовой старости, верно?! После его срыва на мгновение установилась тишина. Санс тяжело дышал в трубку, где-то кричала птица, заходящее калифорнийское солнце обжигало заднюю часть толстовки и черепа. — Санс… — боль в голосе Папируса могла быть и трещиной в его душе, — Я не… Дело не в том, что я не хочу заботиться о тебе. Я сделаю это, сделаю с радостью. Я с радостью сделаю что угодно для тебя, брат, но я был бы очень рад, если бы просто могли работать вместе, как раньше. Санс вздрогнул: …Ага. Я бы тоже этого хотел. — М-мы всё ещё можем! — воскликнул Папирус, Санс, не знаю, что происходит, но я хочу помочь! Мы все хотим! Пожалуйста, я готов выслушать, я понимаю что давил слишком сильно. Прости если ранил тебя, и если я сделал что-то не так ещё, просто скажи и я извинюсь и за это тоже. Санс скривился: Папс, ты не… — слова застряли в горле, — Мне просто нужно побыть в одиночестве, хочу делать всё шаг за шагом, вот и всё. Я просто… устал, понимаешь? — Я знаю. И это нормально, я знаю что ты упорно трудился долгое время. Ты всегда так много делал ради меня и всех остальных, я просто не могу достаточно описать это. Санс почувствовал слёзы, собирающиеся в уголках глазниц. Дерьмо. Нет, он не будет плакать, но не заслужил плакать. Конечно, были годы упорного труда, но вместе с тем были воспоминания о бездельных пьяных ночах, проспанных днях, пыли на снегу. Нет, он не был… — Я знаю что ты можешь позаботиться о себе. Ты всегда заботился обо мне, но я бы куда сильнее предпочёл чтобы ты сперва сосредоточился на себе. — …Я очень плох в этом, бро, — выдохнул Санс. — Я понимаю что ты устал, Санс, именно поэтому я здесь: чтобы помочь… Ты мой старший брат Санс. Я не думаю что ты хрупкий, вовсе нет. Я беспокоюсь о твоём здоровье, но я всегда верил в то, что ты сможешь сделать что угодно, если правильно настроишься. Мы можем начать постепенно, я ничего не ожидаю, просто хочу чтобы ты был в порядке. Пожалуйста, вернись домой. Мы можем присесть и обсудить всё, придумать какой-то план. Санс сглотнул, грубо протерев уголки глазниц: Да… Да, это в самом деле звучит неплохо, братан. Может, ты прав. Может это была не такая уж плохая идея. Может его брат был прав, он всегда справлялся с этим раньше Конечно, больше не обеспечивал их, но ради Папируса он мог бы собраться воедино, верно? Обучение определённо было не вариантом, но с этим можно было что-то решить. Он всегда неплохо умел контролировать ситуацию, если мог собраться с силами. Если бы он просто… — Правда?! — он услышал облегчение в голосе Папируса, — Я так рад! Уверен, все остальные будут в восторге! Бровь Санса нахмурилась: Все остальные… — Они были так взволнованы, когда я показал им записку, — объявил Папирус, — Андайн думала что ты ушёл из города, но я знал что ты никогда так не поступишь! Как только ты вернёшься домой, мы можем начать планирование, разработаем расписание на день, какой-то список дел. Уверен, благодаря связям Альфис и паре рекомендаций от нашего посла, мы сможем найти что-то, с чего ты мог бы начать! При упоминании Фриск Санс почувствовал как его несуществующий желудок скрутило: Тебе не стоит… Я не хочу вовлекать всех, сам справлюсь. — Ох, сомневаюсь что это вызовет какие-то проблемы, — заявил Папирус, — Все более чем готовы помочь! Знаешь, если ты хочешь начать обучение, у всех есть сбережения. Уверен, мы могли бы… — нет, — Санс почувствовал как огоньки в глазах потухли. Удар тишины: Санс…? — Я не буду учиться. Я не собираюсь отягощать всех остальных своим дерьмом, в особенности тебя, и уж точно не Фриск, — прорычал Санс в трубку, — Я могу позаботься о себе, мне не стоило беспокоить вас этим, это не чья-то проблема. — Санс, мы все просто хотим… — Да, я понял, мы все просто хотите помочь! — резко огрызнулся Санс, — Смотри, это не то, с чем вы могли бы помочь, ясно? Я должен быть в состоянии справиться с этим, как и всегда. И если я не могу, то это мои проблемы, не ваши, понял? Вновь тишина. — …Санс, мы семья. Твои проблемы всегда будут моими проблемами. — Да, ну, в таком случае, мне жаль нас обоих, — горько пробормотал Санс. — Санс, мне очень жаль, если ты просто. — Что это? — перебил его Санс, — Ты опять оборвался, похоже связь опять пропала. Я вернусь поздно, так что, наверное, не увижу тебя. До скорого, — с этими словами он отдернул трубку и ткнул в экран, чтобы завершить вызов. Он сунул телефон обратно в карман, глядя на пустой бассейн, затем взял банку из-под газировки и, запрокинув голову, допил оставшийся напиток. К черту их всех. Он мог позаботиться о себе. А если и не мог, то это было лишь его проблемой, не так ли? Санс покачал головой, сплющив пустую банку взрывом магии, и кинул её в бассейн. Она загрохотала от удара об бетон и немного прокатилась, прежде чем остановиться снизу у куч рваных остатков пакетов из-под чипсов и заплесневелого пластика. Разум медленно плыл между воспоминаниями об ленивом закидывании мусора в бак с расстояния что не попадал, смятых бумажных пакетах, развевающихся на ветру, пока за ним гнались длинные костлявые ноги. — Полагаю, мне пора перестать разбрасываться, — пробормотал Санс самому себе, встал и отряхнул штаны. — Извини, Папс. Налажал.