Неудача

      Келлог приметил эту дёрганную группку оборвышей и близко не на подходе к Добрососедству. Хотя, казалось бы, куда ещё им тащить эту рыжую, если не к оценщикам женского мяса. Не то чтобы в том загашнике их было много. Но трое ребят — и одна девка, больше смахивающая на маленького мальчика, — выглядели на все пять уколов внутривенно за раз в день; почему бы не выменять рыжую на дозу? Гниющие внутри нарики, а не рейдеры. Впрочем, одно другому не мешает. Но Келлог не вчера родился и даже не позавчера — с одного взгляда на оттенки нездоровой кожи мог отличить коренного массачусетского мокрушника от понабежавших, скажем, из Калифорнии. Другие места, другие компоненты — другая химия.       А вот эти явно были местными. И явно не рейдерами: маловато ржавого хлама на тушках да и с жестокостью пока не дотягивали. Парень покрупнее, кто, видно, верховодил шайкой, держал рыжую за руки, сцепленные бечёвкой за спиной, но к своему пузу не прижимал, словно брезговал. На скромный вкус Келлога там было к чему прильнуть; Маровски взял бы такую и досыпал сверху психо-татами, если бы обнаружил веснушки не только на её лице, но и на заднице. Увы, Келлогу со своего места такой детали видно не было, а вот её белый зад на фоне чёрной гнили руин даже очень хорошо вырисовывался. Келлог ухмыльнулся от мысли — подумать, если бы не её зад, он бы эту шайку-лейку вовсе не заметил.       Что-то произошло; и явно в словесном форме, так как рыжая полетела в грязь от немилосердного толчка с примесью отвращения. И страха? Послышался мышиный писк, но исходил он от девочки-мальчика, неуклюже поднимающей ногу в сторону лежачей, в попытке ту ударить. Именно что в попытке. Или сказать лучше, — делая вид, что в попытке. Она даже на метр подойти боялась, так и стояла с поднятой ногой, как отливающая на гидрант собака. Остальные двое сопляков бездействовали за спиной верховодилы, только нервно переглядывались.       Наверное, так себя чувствует Бог, — если Он не подорвался вместе с миром, — когда ежедневно наблюдает за сценками из человеческого зоопарка, — глаз отвести не может.       Келлог переместил револьвер в удобную руку и без спешки двинулся вперёд. Ему хотелось увидеть развязку; больно интересная и интригующая картина рисовалась.       Рыжая вела себя ещё ненормальнее: лежала себе спокойно на земле в полном неглиже, приподняв голову с копной вьющихся огненных волос; правда, сейчас их цвет больше напоминал о моркови, только-только вытащенной из грядки. Но не отметить их здоровый, хотя и притихший блеск Келлог не мог. А ещё то, что она не из Бостона. И не наркоманка. И бестолковая, раз позволила схватить себя ухлопанным до синевы ширяльщикам.       Что-то было в ней стальное и при этом гибкое. И это не про крепкие ноги, прикрывающие шахну, которую прикрывали аналогичные рыжие всполохи. Келлог не мог объяснить себе эти ощущения. Но, может, они могли — отчего-то же рыжая вызывала в оборвышах страх. Только у верховодилы хватало яиц, чтобы её трогать.       Кажется, дело шло к логичному финалу. Келлог прибавил шагу, всё так же оставаясь единым с тенями зданий. До обострённого имплантами уха долетели обрывки хриплого блеяния — а вот это было дерьмово. Не хватало им ещё компании реальной мертвечины. Судя по отзвуку, гули шарились где-то далеко, но слух у них мог посоперничать с имплантированным. Если бы рыжая брыкалась как надо, «подмога» приковыляла бы быстрее.       Похоже, что верховодилу её поведение тоже раздражало; дабы придать рыжей живости, он дёрнул её за волосы так, что грудь, припудренная серой пылью, заколыхалась, демонстрируя хмурому небу и другим неблагодарным зрителям острые соски. Не особо помогло.       — Кончай её, Томми, — взвизгнула девочка-мальчик. Келлога аж передёрнуло; гвоздём по стеклу было бы милосерднее. — Вспори её уже, пока не…       — Заглохнись! — рявкнул Томми к неудовольствию Келлога. — Брехня это всё. Если бы ты, пизда, не удумала сократить путь, Митча бы не расхерачило к чертям собачьим.       Подбородок девочки-мальчика скукожился, как высохший лимон; глаза покраснели ещё пуще.       — Но она же сказала…       — Да заткнись, мать твою!       Пожалуй, испуга в его возглас проникло больше, чем Томми того желал, и чтобы хоть как-то удержать упавшее достоинство, ударил рыжую в живот мыском ботинка.       Та, разумеется, согнулась и к радости соплякам и девочки-мальчика издала хоть что-то — булькающий звук с рвотными вставками; на истёртые коленки потекли нити слюны. Один из сопляков слишком интенсивно поправлял брюки у паха. И хотя Келлог был свидетелем более худших проявлений человеческой природы, сделал усилие, чтобы не перевести дуло в его сторону, только чтобы стереть эту улыбочку.       — Ну, скажешь ещё что-нибудь напоследок? — приторно выдохнул Томми, по-видимому, торжествуя, что таки преодолел барьер, давивший ему на яйца. Всего-то надо было ударить связанную голую женщину.       Краем глаза Келлог увидел, как девочка-мальчик подняла заострённый камень. Почувствовала кровь — значит, можно. Один сопляк толкал другого, указывая подбородком на промежность рыжей; на капли слюны, осевшие на лобке. Будто ничего лучше он в своей жизни не видел. Охотно верилось.       — Уже всё сказала, — неожиданно открыла рот рыжая.       По спине Келлога пробежал ледяной тремор. Она посмотрела на него, хотя при всём желании не могла увидеть. Не в его сторону, не сквозь него — а прямо на него.       — Пф-ф, — Томми брызнул коричневой слюной. — Да, блядь, все слышали, что ты сказала. Митч прыгнул на мину, потому что ты засрала ему мозги. Но мы не такие, на подобную поебень не поведёмся.       — Но ты же сказал, что я… — начала девочка-мальчик.       — Я сейчас тебя первую схлопну, Лиззи, если не захлопнешь варежку.       Это начинало утомлять. Стремительно теряя интерес, Келлог переместил палец на спусковой крючок.       Томми вынул из штанов видавший виды перочинный нож и несильно кольнул им рыжую в шею. Правда, аккурат мимо сонной артерии.       — И кто из нас умрёт, дрянь?       — Ты, — без промедления ответила она. — Сей…       Последнее слово сжевал 44-ый калибр, залетевший Томми прямёхонько в правый глаз да так и оставшийся в заплесневелом желе, заменявшем ему мозги. Надо было отдать должное сопляку с выпирающими брюками; если суходрочка так эффективно повышала реакцию руки, стоило бы занести это в «Руководство по выживанию в Пустоши». Не успело стелс-поле вокруг Келлога рассеяться, как сопляк потянулся к кобуре. Вынуть пистолет ему помешала вторая пуля, грянувшая двумя секундами после первой. Третья прошила второго сопляка, дёрнувшегося в сторону, чтобы, по-видимому, убежать, — эта мысль пришла к Келлогу уже после выстрела. Стрельба в спину не несёт никакого спортивного азарта. Если за это не платят, конечно. Но что поделать — рефлексы.       — Нет! — ударила по барабанным перепонкам Лиззи, — или как там звали эту шмакодявку? — и выронила камень, когда Келлог резко развернулся к ней на сто восемьдесят. — Не надо, мистер… Я ничего такого не думала.       Ну да, рука сама собой поднялась. Но Келлогу было плевать. Поскорее бы не видеть сопливых пузырей у расквашенного носа.       — Один вопрос.       — А? — Лиззи скосила глаза на дуло револьвера. Один пузырь лопнул.       — Что за история с рыжей?       Лиззи выпучила глаза и перевела их на связанную, будто только-только её увидела и была этим очень удивлена. Рыжая, балансируя на коленях, пыталась отодвинуться от лужицы крови, натёкшей из Томми.       — Ну… это… мы её в Кембридже встретили. Томми у неё крышек отстегнуть хотел; на крайняк ножом припугнуть. Так она зубы заговорила: про судьбу и прочую херню. Говорит, что недолго нам осталось, зачем нам крышки. Видим, кукуха у бабы поплыла, ну её, значит. Ушли. Митч сам не свой был, в стороне плёлся, вот мину и прохлопал. Я ведь специально путь покороче выбрала, чтобы быстрее до ночлежки добраться.       Она хлюпнула и размазала сопли по щекам. Келлог нетерпеливо дёрнул правой рукой.       — Томми взбрендило за ней вернуться, догнать, пока не ушла. — Лиззи выставила ладонь вперёд, будто кожа, натянутая на дрожащие косточки, способна остановить пулю. — И она стояла прям там, где была. Нас ждала! Я так и сказала Томми, тёмное это дело, но он не послушал. Ещё что-то у неё спросил, она ответила — и Томми как с цепи сорвался. Ответ ему очень не понравился.       — Раздевать зачем? — встрял Келлог.       — Томми сказал, что видел такое на картинках в книжках.       «Суд над якобы ведьмой, значит», — заключил Келлог.       — Надо было убить её, до того как… — И она завыла, переводя взгляд с сопляков и Томми на разочарованного Келлога. Он-то думал тут чего поинтереснее выкопать.       — Топай.       — А? — Лиззи выкатила глаза, став похожей на тех маленьких собачек, которых женщины носили в своих сумочках до Великой войны. Их Келлог тоже лишь на картинках видел.       — Топай, говорю.       — Но она сказала…       Стрелять сейчас было опасно, поэтому Келлог потянулся к бедру. Ей-богу, он бы вспорол ей горло и вынул язык через разрез, если бы Лиззи не сложила два и два и не рванула с места, как недобитый кротокрыс. Безумная улыбка выжглась на сетчатке его глаз и не сходила до самого Добрососедства.       — Они рядом.       — И без тебя знаю.       Не за волосы же её поднимать. Пришлось оставить церемонии и схватить рыжую под локоть; она зашипела, но, судя по отсутствию других звуков, вывиха не случилось.       До укрытия добрались быстро. Вновь ставить на колени рыжую не пришлось, сама плюхнулась на пятую точку, прислонившись спиной к двери машины. Видеть это было больно. Не потому что Келлогу внезапно стало её жаль, а чисто визуально это напоминало шинкования телес брамина на тёрке.       Три гильзы полетели вниз, разметав женские ноги в разные стороны.       — Спокойно, они остыли, — сказал Келлог, не отрывая глаз от переулка, куда юркнула девочка-мальчик Лиззи.       Минуту-две ничего не происходило, но характерное шарканье огрубевших пяток по асфальту стелилось в воздухе ближе, чем хотелось бы. Гули никогда не бродили поодиночке, а сталкиваться в лоб с целым ульем станет только ушибленный с детства. Келлогу ничего не стоило просто уйти по своим делам, но чем дольше он стоял, бесшумно дыша на грязное стекло, тем труднее было сделать шаг назад. Рыжая не шевелилась, и лишь давление в висках подсказывало, что она разглядывала его с ног до головы, особенно концентрируясь на лице. Подобное внимание било по нервам.       — Повернись.       Она подчинилась. Келлог по-быстрому расправился с бечёвкой. Увы, но её зад не был посыпан веснушками. Их вообще не наблюдалось. А кожа, выглядевшая белоснежной на фоне серых стен и немытых оборвышей, оказалась смуглой. Одни разочарования сегодня.       Правую руку обволокло жаром, а нос щекотнуло сладким женским потом.       — Отодвинься.       — От меня плохо пахнет? — Она говорила чуть слышно и медленно, даже лениво, словно не стояла в центре Бостона без штанов с мутантами на каждом углу.       — Не хуже, чем от меня. На руке не висни, она мне понадобится.       Шею Келлога полоснуло смешком:       — Не понадобится.       И тут он услышал, что хотел, — поскрёб гвоздя по стеклу. Желудок скрутило узлом из садистского удовлетворения и новорождённого любопытства, который Келлог сразу же отмёл: если кучка нариков попередохла за один присест после слов недо-гадалки — это ещё ничего не значило. Через каких-то десять секунд шарканье, перекрываемое звучным рыком, отдалилось от машины на достаточное расстояние. Келлог расслабил плечи и перевёл внимание на рыжую. Она то ли грызла, то ли сосала большой палец; глаза вяло смотрели через стекло на водительское сиденье, где высохшая до черноты рука продолжала сжимать руль. Одна рука, без тела. Жаль, что им не узнать историю целиком.       — Как звать?       Палец покинул её рот с влажным звуком, протянув с нижней губы ниточку слюны.       — Неудача.       Келлог с трудом проглотил смех.       Когда Келлог решил, что она необдолбанная, он немного погорячился. Что рыжая, по имени Неудача, принимала, он так и не выяснил, но вопрос, как она позволила оборвышам себя захомутать, можно было закрыть. Её бы и радтараканы утащили. Несмотря на все признаки внешней зрелости, которые выпирали так, что хочешь не хочешь, а заметишь, Неудача добивала своей инфантильностью.       — Ты наёмник? — спросила она. Его куртка сидела на ней на удивление хорошо. Правда, была коротковата, поэтому в целях безопасности Неудаче не стоило бы сильно нагибаться. От Добрососедства их отделяло пятнадцать минут ходьбы — если без происшествий. Что было бы удачей. Но не с такой попутчицей.       — Да.       — Мне нечем заплатить. Если только…       Келлог обернулся и не встретился с её глазами; они были наставлены на его пах, что сводило на нет двусмысленность предложения. Что ж, на вид она ничем серьёзным не болела. Он мог бы зайти в ту заправку и поработать между её ног пару минут. Вот только…       Ей не дашь больше тридцати пяти. Пустошь старила быстрее, поэтому было честно вычесть три-четыре года. Накормленная и ухоженная, если не обращать внимание на следы недавних приключений. Чья-то личная куколка? Такие не особо наполнены серым веществом. Шахна служила им билетом в беззаботную жизнь, если удавалось найти клиента с крышками и без дерьма в голове.       Мысль вновь свернула к Маровски. Если что сбагрит её Институту — от подопытных кроликов они никогда не отказывались. Если только Неудача уже ими не обработана. Синтетиков же хрен отличишь. Внутри у них так же мокро и тепло.       Келлог ещё раз прислушался к себе. Нет, в штанах даже отдалённо не шевельнулось.       Он решил пропустить намёк мимо ушей.       — Не бери в голову. Я не бедствую.       Неудача пожала плечами и опять сунула палец в рот.       Спустя десять минут она так же послушно семенила рядом. Один раз, правда, посеяла одну из тапочек, найденных Келлогом на витрине магазина, — просто за глаз зацепились; ничего такого. Ещё через пять минут, уже приближаясь к воротам Добрососедства, он задал себе вполне разумный вопрос — какого чёрта он с ней нянчится?       Келлог досадливо цыкнул, чем вздёрнул лохматую рыжую голову с отупелыми, как у брамина, глазами.       — Дальше одна пойдёшь. В этом клоповнике у меня дел нет. — Поконфликтовав с собой, он прибавил: — Иди по главной до вывески отеля «Рексфорд». Клэр должна быть на месте. Скажешь ей: «Келлог». Она подберёт тебе работу.       — Келлог? — Неудача вновь как-то странно просканировала его с головы до пят. — Это ты?       Он нетерпеливо выдохнул. Страшно хотелось курить.       — Я. И ещё: куртку оставишь в отеле. Если я её там не обнаружу или увижу на ком-то другом… Ну ты поняла. — На самом деле ничего бы он не сделал. На такие глупости уже давненько иссяк запал. К тому же Институт возместит.       Её губы тронула лёгкая улыбка, пустив по радужке глаз цвет и осмысленность. Всего на две секунды от Неудачи дохнуло грацией и стержнем, — чем, возможно, она и обладала до того, как потопить мозги в химии. Или от чего её так притормаживало?       — Я так и не поблагодарила, — сообщила она и зачем-то закатала рукава.       — Я же сказал, что…       — А давай погадаю? — Две ладони, чумазые, пахнущие металлом и землёй, остановились в сантиметре от его лица. — Только мне надо пощупать тебя, то есть твою кожу, то есть лоб, веки, щёки, губы, подбородок — лицо. Так точнее скажу тебе, что будет. С тобой.       Келлог медленно убрал пальцы с рукоятки ножа.       — Я подобной чуши не верю. Тем более жена не одобрит, чтобы меня щупали за её спиной, знаешь ли.       — Не знаю. — Её взгляд стал серьёзным, как у яйцеголовых из Института. — И врать нехорошо. У тебя нет жены. Очень давно.       Если сказать, что у него ничего не ёкнуло — значит, ещё раз соврать. Наконец он признался себе, для чего тащил это вялое рыжее тело через переулки и груды вонючего мусора. Когда тебе перевалило за сто, и мысли о бренности затоптаны скукой, любая экстравагантность будет манной небесной. Он всё ещё не верил. Но хотел верить. Ведь было бы банально интересно. Подобную привилегию в своей жизни он получал крайне редко.       — Валяй, — дыхнул на её истёртые пальцы Келлог. — У тебя минута.       Он даже не соизволил отойти подальше от ворот Добрососедства. Сновавшие туда-сюда дружинники и прочий разномастный контингент поглядывали на них нарочито равнодушно — шею бы не свернули.       Неудача с шумом втянула воздух, брови хмуро заволновались, переливаясь огнём от предзакатного солнца. И Келлог ощутил кое-что ещё, неявное и чуждое её податливой натуре — отвращение. Но прежде чем он успел отстраниться на безошибочных инстинктах, пальцы, длинные и крепкие, погрузились в его кожу, складки, морщины, шрамы. Вторглись в столетнюю душу, с нетерпением — и всё той же брезгливостью — перебирая почерневшие от ржавчины кусочки «я». Рука было вскинулась, чтобы прервать «сеанс», но Келлог увяз в зелени глаз напротив.       Так сказать, по самые уши.       И тут Келлог разглядел то, что скрывалось от него под ржавыми лесками волос — Неудача была пугающе похожа на Сару. Те же раскосые глаза и вытянутое личико с чуть впалыми щеками. Не то чтобы Сара и прежде не мерещилась ему в других женщинах, но от данной близости конечности приварило намертво. И пальцем не пошевельнёшь.       Кто знает, может, перед ним и правда была ведьма.       Между тем на смену отвращению пришла гамма из любопытства и тревоги. Пальцы где ощутимо, а где невесомо надавливали на шитые-перешитые лоскуты кожи, снова и снова возвращаясь к швам, будто не могли собрать цельную картину. Келлог давно сдался вспомнить хоть что-то оформленное, отделимое от чужой боли, крови и криков. Так как же сможет она?       В подтверждении мыслей, по-видимому, напоровшись-таки на битое стекло его жизни, — жизни с жёванным прошлым и без внятного будущего, — Неудача резко отстранилась. На заросшей щеке прощально пощипывала царапина.       — Дай-ка угадаю, — Келлог удовлетворённо хмыкнул. — Увидела, как я убиваю кого-то. Да любой по мне так скажет. Хочешь удивить, скажи — кто следующий?       Неудача разомкнула губы и вновь сомкнула, проглотив ответ. Лицо её было искривлено линиями ужаса, будто Келлог пришёл по её душу. Хотя это не имело бы никакого смысла.       Секунда, и Неудача устало поникла всем телом, как отключившийся синт. Когда-то Келлог стал свидетелем такой картины — жуткое зрелище.       — Как ты себя ощущаешь? — Келлог не догнал формулировку вопроса, иногда выражалась она чуднó. Неудача прибавила с каким-то нажимом: — Не болит чего? В глазах краснеет? Знаешь доктора? Он подскажет.       О здоровье спрашивала, болезная.       К слову, давненько он не посещал яйцеголовых. Каждый визит в их стерильное гнёздышко начиналось и заканчивалось неприязненными взглядами — и Келлог не оставался в стороне. Но оно того стоило. Созависимость в чистом виде. Без Института он труп, каким должен был бы стать очень давно. А они без него?.. Хех. И сказать нечего.       — Доктор? — не отставала Неудача.       — Да понял я. Ложиться вовремя, чистить зубы перед сном, а по утрам зарядка — понял. Матушка включала мне в детстве эту дребедень по радио.       Неудача насупилась и скрестила руки на груди; скрипнула кожаная куртка.       — Ну извини, не убедила. Если хочешь заработать на этом денег, бери фантазией. Тут у каждого пятого проблемы со здоровьем. Нет фантазии, найди доктора — скажет спасибо за рекламу.       — Найди доктора, говорю! — во всеуслышание повторила Неудача и глухо топнула ногой; неспешно поправила тапочки. Уже подставляя Келлогу гнездо волос, без привычной вялости проговорила: — До встречи, Келлог.       — Никаких встреч, подруга, — просипел Келлог с сигарой в зубах через минуту, как она растворилась во тьме. Обнаружив над головой подмигивающие звёзды, он порядком удивился.       — Мистер Келлог! — К нему спешила, резво передвигая коротенькими ножками, доктор Браун; её поросячьи глазки метали молнии и плазменные лучи. — Табличка. Прямо за вами.       Келлог отлип от белоснежной стены; в горло воткнулся воротник нелюбимой куртки, — но выбирать не приходилось.       — Не курить?       — Да, правильно, — сказала доктор таким тоном, будто сейчас вынет из кармана леденец и сунет ему в рот вместо сигары. Сменила гнев на милость, можно сказать. — На осмотр? Если нервничаете, могу предложить успокоительное.       — Я нервничаю?       Она невозмутимо улыбнулась и вынула папку из небольшого кейса.       — Мы понимаем, что курьеры «Подземки» не ваша забота, но… — Глазки заговорщицки замигали, выдавая растущее нетерпение; но доктор Браун сдержала себя в руках: — Это дело висит в Бюро уже четвёртый месяц. Обычно эти кролики не так умны и живучи, достаточно посадить к ним на хвост одного из наших — и кролик в шляпе. Но на этого кролика доктор Айо спустил двоих охотников.       Она поболтала папкой в воздухе, как бы говоря: «Двоих, мистер Келлог. А эта штука всё ещё у меня в руках».       Келлог начинал догонять, что здесь происходит. Ни для кого не было секретом, что доктор Браун питала жгучую страсть к отделу Кибернетики, — ныне, к её неудовольствию, прикрытому Отцом — и доктору Уокеру, которому Келлог был обязан своим нынешним состоянием. Док умер, сердечный приступ, а его проект, в лице Конрада Келлога, продолжил жить и мозолить глаза тем, кто по утрам считал в зеркале новые морщины — зарубки до выхода на тот свет. Они кидали все силы на синтетику, чтобы доказать, оправдать свою никчёмность, — плоть слаба. Келлог — чирей на их жопе. И Бюро не сможет сидеть спокойно, пока не выдавит его своими охотниками.       Доктор Браун поправила чёрные рукава халата.       — Все наши попытки подсадить к ним шпиона проваливались на начальном этапе. Якобы беглый синт не успевал дойти до станции, как ему давали отворот. Доброволец в курьеры не проходил проверку, а то и вовсе игнорировался. Мы не понимали, что происходит, ведь ранее система хотя и с перебоями, но работала. И вот благодаря нашим птичкам мы рассмотрели закономерность: всюду мелькала одна женщина. Информаторам сказать о ней нечего — никто и звать никак.       — Пришлая, — сказал Келлог очевидное, чтобы что-нибудь сказать. Язык прилипал к нёбу, а от яркого света в глазах уже стояла резь.       — Очевидно, — поддержала доктор Браун. — Вот только как можно быть настолько осведомлённой и не оставлять следов? Вчера лаборант громко ляпнул, что она может отличить синта от человека, — бедный мальчик. На эту мысль его натолкнула F5-27. Пока с ней разговаривал курьер, наша шилохвостка стояла поодаль и пристально смотрела, затем кивнула. F5 попросили подождать. Курьер вышел. И не вернулся. Будто по лицу прочитала, — добавила доктор со смешком.       У Келлога неприятно засосало под ложечкой.       — Теория ломается о Q3-05, — затараторила доктор дальше. — Человека-то он из себя не изображал. И вполне натурально был напуган — Бюро постаралось. Впрочем, продержался малец дольше. На пути они подкинули его каравану, шедшему в Квинси.       Мимо них прошли «зелёные». На руке одного сидел огромный ворон и смотрел на всех, как смотрят на кусок дерьма, прилипший к подошве.       — Ах да, наблюдатели пару раз засекли её в Добрососедстве. Что примечательно, она входит в здание и оттуда не выходит. Знает, что за ней следят. Вышеупомянутые охотники хотели взять её в кольцо, но в итоге это она взяла их за яйца. Ой! Простите!       Дока так распирала радость, что покрасневшие уши того и гляди прорвёт радугой. Келлогу всегда казалось, и он в который раз убедился, что доктор Браун пробилась в Бюро, чтобы иметь возможность гадить под дверь Айо или наблюдать, как накладывает в штаны весь отдел. Интеллигенция, что тут сказать.       Келлог разделил бы с ней веселье и даже предложить бы открыть по бутылке «Гвиннет Стаут» — бабой она была простой, хотя и мастерски притворялась. Но что-то подсказывало, что в папке, которую док наконец передала ему в руки, — его медаль позора.       — Я верю в вас, мистер Келлог.       Ещё бы не верила.       Доктор Браун чиркнулась об его руку; макушкой она и до плеча ему не доставала. Поросячьи глазки переполняла решимость. Сейчас скажет что-то вне протокола.       — Доктор Айо слушать меня не хочет, но я думаю, нет, я уверена, что у нашей дамочки импланты, как бы невероятно это не звучало. ЭМИ вам в помощь. — Короткие пальчики вцепились в рукав его куртки похлеще пьяниц из «Третьего Рельса». — Но не увлекайтесь. Лично я бы предпочла видеть её тёпленькой… какое-то время.       И ушла. С безоговорочной уверенностью в своей победе.       Стерев с виска каплю пота, Келлог раскрыл папку.       — Блядь.       Осознание, что тебя тоже всё время крепко держали за яйца, совершенно не способствует устойчивости разума. Рыкнув на подошедшего ассистента так, что тот забыл, как произносить слова, Келлог удалился в предоставленную ему комнату на отшибе Института.       Мысли упорно не желали складываться — чего она добилась своим концертом? Если допустить правду о её способностях, то Келлога вывернули наизнанку вместе с его имплантами и слабостями, о которых знал только он.       Чёрт её дери, рыжая знала, что у него попросту не встанет, когда предлагала себя.       Келлог затянулся сигарой до красной пелены в глазах. Чувствовал он себя, мягко говоря, пережёванным и выблеванным.       Хотел остроты к рутине — получил.       Перемозгованная явь плавно перетекла в сон, издевательски тыча носом в часы позора. Но Келлог воспользовался иллюзией на потеху эго и таки нагнул рыжую на ближайшем мусорном баке, долбя со стремительно нарастающей злостью так, что в паху болезненно запылало.       Огонь охватил живот, грудь, заполонил сердце, выжигая пульс, несовместимый с человеческой жизнью. Но Келлог был не совсем человеком, поэтому смог доковылять до доктора, пока вышедший из строя имплант не поджарил его к херам.       Никакая «голозадая рыжая» в «Рексфорд» не заходила — как неожиданно. Келлог увидел её на выходе. Стояла на противоположной стороне в тени деревянный хибар. И курила.       В его. Грёбаной. Куртке.       Убедившись, что Келлог её заметил, Неудача бросила сигарету и растворилась во тьме. Несмотря на то, что между хибарами прохода не было, он знал, что там её не застанет. Стоило бы действовать незамедлительно, но…       Её искажённое ужасом личико, когда она сканировала его, сулило им незабываемую встречу в будущем. Теперь он верил.       Один нервирующий вопрос: зачем спасать своего убийцу?       На земле лежали рядышком мёртвый ворон и три окурка со следами тёмной губной помады.