Мы оба Боги

Я находил тебя в своих ладонях, Ты жил в моих глазах и пальцах. И был я глуп, был горд и слеп: Не разглядел в тебе скитальца. Всегда казалось, что должно хватить шесть глаз, Но я был глух, что б различить твой глас В шуме́, отрывках колких, редких фраз И разузнать в словах больных тех перифраз. Я предрешил твой образ и нарек тебя «болид», Ты приземлился и разрушил — сердце поболит И перестанет. Что ж, возможно, но едва ли. Когда присущая нам глухость одурманит В зерка́ле свидешь Моисея, я —скрижали. Ты — Ахриман и агнец, Бог–Иуда. Тебе прощенья нет, но я добуду. Я отыщу в груди разодранной, как Данко, И освещу путь для двоих… Тебе не надо. Тебе не нужен свет, он не прижился — чужерод. Луч с неба освещает преждевременный уход — Ты морщишь очи. Те сжимаются, привыкшие ко тьме, Когда слова мои слагаются в псалме. Мы оба Боги, но какой ценой и для кого? В шаманском мире многобожие, Так почему венок из роз всегда для одного? Достоин ли я почестей народа? Клейма сильнейшего? Долже́н ли действовать в угоду Всем старейшинам? Бельмо ли на глазу я? Всех пагубных и избранных несу На сгорбленных под тяжестью креста плечах. Когда ты спросишь: «счастлив?». Я отвечу: да, но был когда-то и лишь с тобой в моих руках. В ладонях, пальцах и очах. И собственных разбившихся мечтах. Те натыкаются на жерди изгороди: Ты выстроил меж нами скошенный забор. Взглянув тебе в глаза, от ужаса привзвизгну, Ты околел, продрог. Я принесу нам дров. Тепла сожженых душ едва хватает, Ты греешь пепловые руки о костёр страданий, Искусно созданных, что защищают От мучений истинных и испытаний, Подброшенных подделкой Бога, То есть, иль от тебя–Иуды, иль меня-Пророка. Подлец иль сбившийся с пути ты агнец? Предатель, еретик или надломанный Суровой жизнью пленительный страдалец, Богиней смерти преждевременно подобранный? Воспитанный костлявыми руками, Чьи руки пропитались кровью? И чьей душонке ничерта помимо боли Не знакомо. Изрезанная плоть, торчащая кусками. Ты рушишь жизни и спасаешь души падших, И в то же время игнорируешь всех ждавших, Предпочитая им потерянных и звавших Тебя по имени. Твои инициалы — фельетон Для всех шаманов, читающих в романах лишь завязку, Что никогда не смотрят в глубь вещей, Предпочитая им обман своих слепых глазниц, завернутых ушей И моветон. И слышишь ли ты нарочито громкий звон, Колоколов, играющих во имя синеглазки? Или ты — Бог, проповедующий сказку О сладкой жизни в утопичной неувязке? Желающий добиться встряски Всего мира шаманов, и огласки Придать душе твоей давно уже истасканной? Мы оба Боги. Я — избранный народом, ты — собой. Нас различают косые пороги, Которые мы посещаем, и ожоги, Покрытые бумажной кожей, что толпой Волочат нас к какой-то мнимой цели, Осуществить которую мы явно не успели, Когда в глазах друг друга разглядели Остатки блеска, горечь сожалений. А после проревели Избитый вечер в хладненькой постели, В которой по обычаю пьянели Друг другом. Теперь лишь богатеем и звереем В постелях разных, где в одиночестве о сделанном жалеем. Мы оба Боги. И схожи наши личные пороки, Единобразно мы с тобой продрогли Отсутствием друг друга. Это же смешно! Объединяет нас ещё одно: В историях друг друга — эпилоги, А в жизни одинаково убоги. Не можем удержать сокровище На собственных ладонях, сквозь пальцы пропускаем И разговоров важных избегаем. Мы оба одержимы стоящим, Что кажется нам раем, А в самом деле мы свергаем предшествующих и ломаем Чужие судьбы, выбирая, Кто будет жить, кто пропадёт, страдая. Мы оба Боги. Нам ведома сила Всевышнего, Но в чем мы одиноки? И кто из нас сыграет победившего? В чужих стигматах бледная рубашка, На светлой голове венок из белых роз. Единственный Бог — окровавленный мальчишка, Что с Дьяволом вступил во симбиоз И воссоздал сильнейших. Рай и Ад неотделим, присущ он каждому существенному лику. Единственный Бог — истинный безликий. Среди всей падали и грифов, сжирающих детрит, Бог никого боготворит. Всевышний и всесильный Бог дрожит. Сильнейший в мире. Он надколот и разбит. Осколки отражают триединство: Сильнейшего шамана, Бога-Дьявола И мальчика с присущим арлекинством