Неделю назад
Тодороки, с перебинтованной культёй, стоял напротив разгневанного Кранца, который эмоционально разговаривал по телефону. Парень знал, что звонил он его родителям, чтобы рассказать о случившемся, но ему не понравилось, как именно Розен всё это преподнёс. Менеджер путался в словах, но посмел выдать их общий секрет, что Хайд — вампир, и что Лихт давно имеет связь с вампирами, в общем. Родители Лихта знали, что у их сына появился ёж, но не ожидали услышать такое признание от Кранца. Конечно же, они обвинил во всех грехах именно менеджера их единственного и любимого сына. Лихт отобрал у Розена трубку телефона и подставил к своему уху. — Алло, мам, — крикнул брюнет в телефон, нервно переваливаясь с ноги на ногу. Хайд же стоял в стороне и растерянно пялился на мужчин, чувствуя себя безумно ужасно. — Лихт, сынок, бедный и несчастный ты наш, мы сегодня же купим билеты и вылетим в Японию. Мы не оставим тебя в таком ужасном состоянии и в таком кошмарном окружении, — кричала взволнованная женщина на ухо Лихту. — Никакие больше вампиры не сломают тебе жизнь, мы справимся вместе, мы огородим тебя от несчастий. — Нет, не надо никуда лететь, мам. И в трубке, и в комнате повисла давящая тишина. — Ч-что? — голос матери дрогнул, а сердце Тодороки вместе с ним. — Мне не нужна помощь, всё не так ужасно, как ты с отцом думаешь, я в порядке, просто, — он нервно сглотнул, покосившись на Кранца, — ангельское крыло задели, но я справлюсь, я же всё-таки ангел, так что и одной рукой играть смогу. Лоулесс был поражён до глубины души таким настроем своего парня. Да, они давно встречались, но об этом родителям Лихта знать было не обязательно уже точно. — Лихт, что ты несёшь? Твоя музыкальная карьера канула в бездну, ты не справишься без нас, — говорила женщина, пытаясь сохранять самообладание. — А ещё эти вампиры… Лихт, ты не можешь жить в таком обществе! — До сегодняшнего дня как-то жил и почти не жаловался, так что, мам, пожалуйста, не волнуйся и пока не прилетай с отцом в Японию. Мне нужно побыть в одиночестве, а насчёт вампиров, — Тодороки взглянул на Лоулесса, который нервно маялся из стороны в сторону, — они хорошие, правда. Мой так точно! И после этих слов из глаз Хайда брызнули слёзы, из-за чего ему пришлось отвернуться от людей и нагнуться так, чтобы в лицо ему никто не стал заглядывать. Лихт ещё долго ругался с матерью о том, что вампиры принесли ему в жизнь кучу ярких красок, сделав его жизнь намного интереснее и веселее, каким бы денпой сам Тодороки ни был. Затем трубку взял отец, но этого Хайд уже не слушал, потому что голос у Лихта был сиплым и уставшем, что означало одно: объяснить отцу всю ситуацию было сложнее втройне.***
Хайд поднялся с кровати и вышел в коридор. Было тихо, словно он жил один. Подойдя к комнате Лихта, он стал слушать. За дверью послышались какие-то шорохи и всхлипы. Сердце Лоулесса пропустило удар, он никогда не слышал и уж тем более не видел, как Тодороки плачет. Хотелось беспардонно ввалиться в комнату, заключить Лихта в объятия и тихо покачивать из стороны в сторону. Он медлил, продолжая вслушиваться, потому что к всхлипам добавились ещё шмыганье носом и тихое покашливание. Глубоко вздохнув, Лоулесс отворил дверь и посмотрел в комнату: в кровати лежал Лихт, опять же повернувшись к нему спиной. Он держался правой рукой за культю, тихо плача. Было ощущение, словно он даже и не обратил внимания на то, что кто-то зашёл в его убежище. От такой душераздирающей картины ноги Сервампа Жадности подкосились, а ком застрял в горле. Пианино за неделю было нетронутым, уже успев запылиться. Квартира больше не наполнялась ангельской музыкой: ни Баха, ни Моцарта, лишь глухая тишина. Хайд сделал шаг вперёд, скрипнув половицей, но Лихт упорно его не замечал, продолжая шмыгать носом. Беззаконие запустил в свои волосы руку, сильно взъерошив их, чтобы хоть на секунду привести себя в чувства, но сердце билось, как бешеное. Переборов свой страх, Хайд прошёл в комнату и сел на кровать, рядом к Лихту. И даже тогда Тодороки не повернулся, уткнувшись лицом в подушку. Вампир напрягся, судорожно пытаясь что-то придумать, но в голову ничего, кроме извинений не лезло. — Лихт-тян, — тихо позвал он его, но в ответ ему была только тишина. Джекилланд затих, перестав скулить, как побитая собака. Лоулессу от столь болезненной тишины стало только хуже, но раз он пришёл сюда, значит, должен был нарушить её. — Лихт-тян, прости меня ещё в сто пятьдесят тысячный раз, ты не представляешь, как сильно я себя виню в случившемся, я не знаю, куда себя деть. Я не могу смотреть, как ты страдаешь и мучаешься, мне слишком от этого плохо, но я снова всё испортил. Я сломал тебе жизнь и не заслуживаю бессмертия. Ты не можешь себе даже представить, как сильно я хочу умереть, чтобы освободить твою жизнь от груза и постоянных происшествий, — Лоулесс говорил тихо, но так, словно сейчас сойдёт с ума. — Кранц и твои родители ненавидят меня, но я ненавижу себя сильнее. Я до сих пор не могу понять, как ты ещё не выгнал меня из дома и не разорвал со мной контракт и…и не расстался со мной. Ангел-чан, я так больше не могу! Капли градом посыпались на белую простынь, оставляя большие влажные капли. Сервамп закрыл глаза и сильно сжал челюсть. Хотелось не просто плакать, а прямо-таки выть. Лихт, всё это время слушавший монолог Хайда, приподнялся на одном локте и посмотрел на убитого горем Лоулесса. — Хватит плакать, Хайд. Это было как гром среди ясно неба, отчего вампир резко распахнул свои алые глаза. Тодороки удобно сел и посмотрел своими красными от слёз глазами в хайдовы очи. Оба были растеряны и разбиты. Лоулесс переместил свой взгляд на остаток руки Лихта и снова заревел, наклонив голову в бок. Пианист тяжело вздохнул, приблизившись к Сервампу. Он прикоснулся здоровой рукой к щеке Хайда и немного её погладил. — Я на тебя даже не злюсь, — воскликнул ив Жадности, отведя взгляд в сторону. Лоулесс, как кот, ластился к руке Лихта, не имея возможности перестать мочить своё лицо солёными слезами. — Как ты можешь на меня не злиться, Лихт? Я испортил твою дальнейшую жизнь, ты больше не сможешь играть на пианино. Я всё испортил, так почему же ты не выгонишь меня из дома и не сотрёшь из своей жизни, как ошибку природы?! — Беззаконие кричал, закрыв своё лицо руками. Боль и ненависть к себе возросла с новой силой и накрыла Лоулесса с головой. Тодороки смотрел на этот истерический припадок, совершенно не зная, что делать. Хуже всего должно быть ему, но почему-то именно Хайд чувствует себя ужаснее. — Хайд, повторяю ещё раз: прекрати рыдать и возьми себя в руки! Я не вижу в этой ситуации твоей вины! Твой брат целился в меня с самого начала, ты пытался меня защитить, так что прекрати уже себя мучить, — Лихт старался говорить строгим голосом, но получалось не очень профессионально. Хайд убрал с лица руки и взглянул опухшими глазами на Лихта. Всё верно, даже с одной рукой Лихт Джекилланд Тодороки оставался всё тем же непобедимым ангелом, который сшибает на своём пути целые горы. Даже если у него не будет рук, ног, прости, Господи, головы, Беззаконие не станет любить его меньше. Он восхищался этим парнем больше всех на свете, любовь с каждым их совместным днём возрастала всё больше и больше. Лоулесс не мог перестать его обожать. — Но я ведь мог сделать что-нибудь, я должен был, — заплетающимся языком говорил Хайд, вытирая глаза кончиком одеяла. — Не спорю, сейчас не самое лучшее для нас время, — начал вдруг Лихт. — Я потерял руку, чувствую каждую ночь фантомные боли, от которых хочется вгрызться в подлокотник дивана и рычать, как обезумевший дикий зверь, но я иду дальше. Я — Ангел! Для меня трудности — это временно, так что потеря руки, тоже временная. Я смогу играть и одной. Хайду потребовалось пару минут, чтобы переварить услышанное. Его разум был всё ещё затуманенным, а руки дрожали, дёргая свой шарф. — Я не смогу смотреть тебе в глаза после всего, я просто не смогу, Лихт! — в панике крикнул Лоулесс, выпучив глаза. — Мне надо всё исправить, я должен… Вампиру не дали договорить, обняв одной рукой. Тодороки этого было, конечно же, мало, но иначе обнять его он больше не мог. Лихт поставил подбородок Хайду на плечо, устало закрыв глаза. — Ну всё уже, успокойся, никуда я тебя не выгоню, ты мой, — последние два слова он прошептал, немного смутившись. Лоулесс раскраснелся не меньше, обняв ива в ответ. Он был крайне осторожным, дабы не сделать парню больнее. В дверь позвонили, почему Хайд резко и отстранился. Он пошёл открывать дверь, не зная, чего за ней ожидать. На пороге стоял Кранц, с серьёзным выражением лица смотря на Сервампа. Хайд, пропустив мужчину в дом, стал чувствовать неладное. Розен стоял к нему спиной, но даже так он чувствовал, как Беззаконие испепеляет его сверлящим взглядом. — Лоулесс, я хочу, чтобы ты разорвал контракт с Лихтом, — после такого тона и сам менеджер ужаснулся. Хайд не верил своим ушам, к горлу подкатил тошнотворный ком, в глаза вновь заслезились. — К-кранц, я не могу так! — выдавил из себя вампир. Развернувшись к Жадности лицом, Розен произнёс: — Я долго думал и пришёл к выводу, что и мне, и Лихту стоит прекратить общение с любыми видами вампиров. Кто знает, что из-за вас произойдёт в дальнейшем. Хайд любил Лихта и не собирался расставаться с ним, плюс ко всему и сам Тодороки запретил ему даже думать об этом. Лоулесс не станет этого делать, даже если его решать казнить. Он сделал шаг назад, взяв в руку цепочку с выгравированным на ней именем. Он больше не даст никому в обиду вещь, подаренную Лихтом. — Нет, — строго и громко воскликнул вампир. — Так будет лучше для всех, — повысил голос мужчина с длинной косой. На шум вышел Лихт, осуждающе смотря на своего менеджера. — Кранц, кончай уже, а, — прошипел голубоглазый, подойдя к Хайду. — Ты ведь знаешь, что будет, если ты разлучишь меня с Хайдом. Беззаконие удивлённым взглядом покосился на Тодороки, даже не имея понятия, что может произойти. — А что может произойти? — подал голос Сервамп. — Не бери в голову, это только между мной и Кранцем, — он отмахнулся. Розен был растерян, его руки предательски блуждали по собственному пиджаку, дабы отвлечься. Лихт наклонил голову в бок и взял Лоулесса за руку. Хайд смущённо улыбнулся. — Пожалуйста, хватит делать из меня инвалида, а глупый ёж тут не при чём, наоборот, он пытался меня спасти всеми силами, но Сервамп Зависти оказался куда сильнее и быстрее. Не надо сваливать всю вину на Хайда, я даже на поле битвы не злился на него, потому что знал, что он не стоял столбом, а действовал! — всё, что накопилось, то и вылилось из уст Тодороки. Кранц был сбит с толку, он был почему-то уверен, что, обвинив во всём Хайда, ситуация как-нибудь изменится. Никому от этого лучше не стало. Он всегда относился к Беззаконию с уважением, но после последней битвы видел врагов во всех. — Спасибо за заботу и внимание, но я не разрешаю никому решать за меня, что мне делать! И да, я буду делать всё то же самое, что и раньше, и плевать я хотел на то, что у меня нет для этого второй руки. Я сильный, я всё смогу! Эти слова окончательно добили Кранца, отчего он, расплакавшись, обнял Лихта. В его адрес полетела куча добрых и нежных слов, что даже сам Тодороки с этого ухмыльнулся.***
Вечером того же дня Хайд чувствовал себя намного спокойнее и лучше, чем раньше, да и Лихт повеселел: уже ест нормально, по квартире расхаживает. Беззаконие провёл рукой по клавишам фортепиано Лихта, тяжело при этом вздохнув. Его руку накрыла ладонь Тодороки, который также, как и Хайд, решил навестить своего старого друга. — Лихт, я так скучаю по твоей ангельское музыке, — прохрипел вампир, взяв в руку кисть руки Лихта и поцеловав её тыльную сторону. Тодороки впервые за всё это время улыбнулся. Лоулесс не мог пошевелиться от столь нежной и яркой улыбки ангела. Парень прислонился лбом ко лбу Хайда и положил руку ему на плечо. — Спасибо тебе за всё, я буду играть и дальше, только верь в меня, — пролепетал Лихт и потёрся носами с Лоулессом. Жадность был готов задохнуться от смущения и нахлынувших на него чувств, но сдержался, обхватив лицо Лихта руками. — Меня ещё никто не благодарил за совершённую ошибку, — усмехнулся вампир, но сразу же помрачнел. — Да хватит уже, ещё раз будешь себя обвинять, убью, — пригрозил Лихт, смотря в алые глаза напротив. — Ты убьёшь, а я люблю, — странно выразился Сервамп, поцеловав парня в губы. Фортепиано больше не будет стоять без дела и пылиться. Ангел потерял одно крыло, но летать всё ещё умеет. Не здорово ли? Даже рюкзак с простреленным ангельским крылом всё ещё носится на спине Лихта.