2
Рано утром на Хэллоуин она проснулась у себя в комнате удивительно спокойной. Оливия спала на другой половинке кровати, закутавшись в одеяло. После того, как уехал Ричи, не сказав ей ни слова, отрубил сотовую связь и не отвечал на сообщения, Ливи ощущала себя не в своей тарелке. Она знала, что Рич гулял от неё, но всё равно тяжело переживала расставание. Она действительно любила его, и тут нельзя было ничего поделать. Конни подумала, уж не приложил ли Хэл руку к пропаже Ричи, и тут же поморщилась. Ну, бред какой. Быть может, Рич уже оттягивается на другой вечеринке, или вернулся в кампус, или поехал к подружке, с которой изменял Оливии. Не во всех горестях этого мира виноват Хэл. Конни тихо встала, обула домашние туфли, завязала лёгкий бежевый халат поверх пижамы в тон и спустилась в гостиную. За ночь чувство гнева притупилось. Конни много переживала и много плакала, и думала, что утром ей должно стать легче — но не стало. На диване спал Чед. На подушках, сваленных на пол — Карл. Рядом с ними стояло несколько пустых пивных бутылок, а на журнальном столике — две полных. На экране телевизора горела синяя заставка: парни наверняка играли в приставку до утра и забыли вырубить её. Конни снова окинула взглядом гостиную, варварски украшенную к празднику, и, устало потерев рукой лоб, прошла в кухню за таблеткой тайленола. Голова раскалывалась от боли. Всю ночь Конни проплакала, уткнувшись лицом в подушку и сжавшись в клубок под одеялом. В груди её будто пробили дыру, и боль из сердца распространялась по телу долгими, ноющими судорогами. Ломило руки и ноги, как при температуре. Гудела голова. Всё, чего хотела бы Конни — чтобы он был рядом, лёг сзади и обнял её. Он мог бы ничего не говорить и не объясняться. Он мог бы не просить прощения за то, что сотворил. В ту ночь она была уже и так готова простить ему всё. Даже убийства. Даже Милли. Не в силах уснуть, Конни решилась сделать то, чего не делала очень давно — набрала номер отца просто так, но он, как всегда, не ответил. Тогда, наплакавшись вволю и обессилев, Конни уснула только под утро. Но теперь, проснувшись, она вспомнила, что этим вечером увидит Хэла, и голова заныла ещё сильнее. В аптечке тайленола не оказалось. Конни устало опустилась за стол и прислонила ладонь ко лбу. — Уже не спится? — хрипловато спросили её за спиной, и Конни, обернувшись, увидела Тейлора в спортивных серых штанах и майке с логотипом «The Creator». «Этого ещё не хватало». — Разболелась голова, — прохладно ответила она. — У тебя случайно не будет таблетки? — Э-э-э, боюсь, что нет, — Тейлор с сочувствием развёл руками. — Но могу спросить у Милли, она тоже рано встала и принимает душ. — Не нужно, спасибо, — Конни не сумела сдержать ехидства в голосе, — пожалуй, воздержусь и не буду беспокоить Милли. Раз уж она в душе. «Надеюсь, она там утонет» — мрачно подумала Конни. Тейлор запнулся и замолчал. Он прошёл к холодильнику, открыл дверцу и надолго всмотрелся в содержимое полок — неважное, к слову, поскольку ребята успели подъесть всё купленное. Конни хмуро сидела за столом, глядя в пустоту. Покосившись на неё, Тейлор взял ополовиненную бутылку молока и уточнил: — Ты точно в порядке? Хочешь, выпьем кофе? — Да, буду не против. Он пошёл заправлять старую кофе-машину. Чёрные волосы, обычно собранные гелем, теперь были забавно растрёпаны. Тейлор выглядел растерянным и сонным, и Конни вдруг смягчилась, наблюдая за ним. Он пока что показался ей на удивление единственным здесь человеком, который не сделал ничего дурного. — Ну? — спросила она, когда кофе был готов, и Тейлор поставил перед ней кружку, сев со своей напротив. — Какие планы на Хэллоуин? — Мы же, вроде бы, собрались потусоваться на вечеринке, — растерянно сказал Тейлор и отпил кофе, ойкнув. — Горячий, вот чёрт… пей осторожнее. — Спасибо. Да, собирались. А он заботливый, этот Роурк, — подумалось Конни, хотя прежде ей долго казалось, что это не так. В колледже он был типичным «плохим парнем» и перебирал девчонок, как бусины на чётках; его брат, Чед, рассказывал Конни множество историй о Тейлоре, которые вызывали у Конни или насмешку, или пренебрежение. Но, узнав его чуть ближе, она подумала — он и вправду не такой грубиян, каким хочет казаться. Почему в её жизни всё повернулось таким образом, что она не смогла влюбиться в Тейлора Роурка? Сейчас было бы проще простого спасти именно его жизнь, а она спасала другого человека. Того, кого спасать было никак нельзя. — Знаешь, вчера Милли рассказала, что ты была будто чем-то расстроена, — вдруг заметил Тейлор. Взгляд Конни вновь ожесточился: — Ей-то какая разница? — Думаю, ей не всё равно, что с тобой происходит. И мне не всё равно. Конни поджала губы: — Слишком много заботы, Тей. Не стоит так много задумываться на этот счёт. — Но я хочу задумываться, — заметил он и, протянув руку, положил её на запястье Конни. — Тейлор, — она покачала головой. — Не нужно. Тогда он убрал руку, отпив ещё кофе. Некоторое время они пробыли в тишине. На кухонных часа была половина восьмого, когда Тейлор вдруг сказал: — Слушай, я давно хотел спросить у тебя, но всё никак не получалось. Конни было не до того. Она грела ладони о кружку, вдыхая горький кофейный запах и пытаясь унять гулкое сердцебиение. В последний раз такую тревогу, такое томительное ожидание грядущей беды она ощущала только в больнице, когда её маму увезли на скорой помощи, а врачи не давали точного ответа, что с ней. Это уже после оказалось, что она умерла, не приходя в сознание, в машине. Но Конни помнила, как сильно и жарко кровь тогда расходилась по телу, а в глазах были тёмные вспышки, словно она долго смотрела на солнце. Сейчас было то же самое, и всё, что она ощущала — тревогу и страх, страх и тревогу. Но Тейлор этого не замечал. Он что-то спросил, Конни не расслышала, что именно — и переспросила: — Прости, повтори ещё раз. — Потому что Тейлор выжидающе уставился на неё. Он немного смутился и пригладил волосы, зачесав их назад: — Ладно. Ладно… В общем, я подумал, что после вечеринки мы могли бы сходить куда-нибудь вместе просто так. Что скажешь? Конни отпила кофе и покатала его во рту прежде, чем сделать глоток. Она просто тянула время, чтобы ответить как можно мягче. Сейчас ей меньше всего хотелось обидеть Тейлора. — Я не уверена, что останусь здесь надолго, а потом не уеду к отцу, — медленно сказала она. — Может быть, прогуляемся, когда будем в колледже? — Ну, мы могли бы прогуляться и сейчас, — заметил Тейлор. — Например, сегодня днём. Что скажешь? Конни покачала головой, опустив глаза. — Не знаю даже. Честно говоря, у меня просто нет настроения. — Но оно же было позавчера? — широко улыбнулся Тейлор. — После Луна-парка. Во дворе, с твоим дядей. Конни резко взглянула на него. Ей показалось, она ослышалась или поняла что-то не так, как должна была — но Тейлор продолжал улыбаться, прищурившись на Конни. Ей почудилось, в его глазах промелькнуло что-то нехорошее. — О чём это ты? — голосу она постаралась придать больше небрежности, сделав вид, что не понимает его. Но руки похолодели, и никакой горячий кофе больше не мог её согреть даже сквозь стенки кружки. — В тот вечер, — напомнил Тейлор. — Ты встретилась в парке аттракционов с дядей и уехала с ним. А потом вернулась на его тачке. И — упс! — вы неплохо провели вместе время, что скажешь? Конни? Подушечки пальцев закололо, за глазами начало жечь, будто к ним подкатили слёзы. Констанс покачала головой, откинувшись на спинку стула: — Ты что-то себе придумал, Тей. — Нет, — возразил он и дурашливо склонил голову себе на плечо. — Это ты придумала, что можешь меня одурачить. Ладно, Конни, ты здорово притворяешься пай-девочкой, но на деле — та ещё шлюшка, оказывается. Сосаться с родным дядей. Это так… порочно. Конни встала. Встал и Тейлор. Они оказались лицом к лицу, на расстоянии не больше локтя, и теперь она могла разглядеть выражение его глаз. В них была настоящая, безжалостная, бесноватая издёвка. — Интересно, делала ли ты с ним то, что делала Милли? — спросил Тейлор. — В колледже твой бывший говорил, ты неплоха в постели. Может, ты трахнулась и с дядей тоже? — Заткнись, умоляю. Я была о тебе лучшего мнения. Она оставила кружку на столе и стремительно пошла вон из кухни. Тейлор хмыкнул: — Хотя, мне кажется, что не успела. В самом деле, ты вешалась на него. Как думаешь, что скажут в колледже, если кто-нибудь кроме меня узнает об этом? — О чём вообще ты говоришь? — осмелилась спросить Конни и развернулась к Тэйлору. — Ты что-то себе выдумал, а теперь пытаешься выдать желаемое за действительное. Успокойся, ковбой. — Нет, это ты успокойся, Констанс. Я не буду голословен, у меня есть видео. Неплохое видео с очень красивыми кадрами. Конни остолбенела. Она не знала, что сказать, и попыталась совладать со своим замешательством, но Тейлор уже заметил на её лице страх. — Мне было неприятно на это смотреть, но я смотрел. И, если хочешь, чтобы эта новость умерла со мной, тебе придётся кое-что сделать, понимаешь ведь? — Понимаю, — холодно ответила Конни и с презрением оглядела Тейлора с ног до головы. — Я только сейчас сидела здесь и думала, что ошибалась на твой счёт. Все говорят про тебя, что ты тот ещё ходок. Я видела перед собой приятного, заботливого парня. Что изменилось? Она знала, что уже ничего не сможет изменить, но решила хотя бы спросить, раз терять всё равно нечего. Тейлор небрежно поморщился: — Я пробовал с тобой по-хорошему. В колледже ты меня игнорировала, а здесь не замечала. Я пытался по-другому, но ты сама подвела меня к этому. — Просто это же явно не то, чего ты хочешь. — Да, — кивнул Тейлор. — Я хотел прогуляться с тобой и классно провести время. Хотел, чтобы нам обоим было круто на свидании. Ты вообще замечала, сколько раз я подходил к тебе? — Да, — созналась Конни. — Но, мне кажется, ты должен был всё и так понять. — Ну, я и понял, — спокойно ответил Тейлор и сунул руки в карманы штанов. — Только не принял. Даже тупенькая Сондра и недалёкий Карл заметили, что я бегаю за тобой, как чёртов пёс, а что взамен? Меня не отшивают, Конни. — Он покачал головой. — Не таких, как я. Конни долго смотрела ему в лицо, но не видела теперь ничего, кроме неприкрытого торжества. Если раньше он действительно, может быть, хотел хорошо обойтись с ней, то теперь выглядел как человек, которого всё допекло. — Зачем тебе это? — тихо спросила Конни. — Чего ты вообще от меня хочешь? Он улыбнулся, широко и лучезарно, вот только глаза его совсем не улыбались. Конни знала, что такой человек, как он, готов абсолютно на всё. И ему ничего не стоит сломать её жизнь по щелчку пальцев. Вдруг Конни подумала о том, что теперь под ударом не только она, но и Хэл. Худшее, что можно было придумать — распространить грязные слухи о человеке, на чьём счету — несколько десятков убийств. Конни побледнела. — Хочу, чтобы ты дала мне, — сказал Тейлор. — Вот так, ага. Прямо и без обиняков. И хочу, чтобы ты затолкала свою гордость куда подальше и была со мной поласковее ну хотя бы сегодня. Потому что, Конни, я больше всего не люблю, когда надо мной смеются, понимаешь? — он выразительно взглянул на неё. Улыбка на лице стала напоминать оскал. — А из-за тебя надо мной смеются очень часто. Ребята думают, что есть какая-то сучка, которая может меня вот так динамить, как ты. Нет, это так не работает. Не со мной. Они молчали, пристально глядя друг на друга. На втором этаже послышались чьи-то шаги. В комнатах начали просыпаться ребята. Конни, белая, как мел, процедила: — Кто ещё об этом знает? — Какая тебе разница? — усмехнулся Тейлор. — Может, никто, а может, и все. Так скажи, детка, ты ему уже дала? Конни испуганно сглотнула: — Мне плевать, что ты там придумал своим маленьким, воспалённым, озабоченным мозгом. Пошёл вон из моего дома, Тейлор. Пошёл вон — я не хочу тебя видеть. — Неплохая попытка, — одобрил он. — Но я хочу быть здесь, и если ты решила так быстро от меня избавиться, у тебя не выйдет. Этой ночью мы будем праздновать Хэллоуин вместе, детка. И ты сделаешь всё, что я захочу. Хотя, признаюсь, если бы не видео, я бы даже купился на твой показной гнев, но я не блефую. Кстати, что такого ты сделала с этим мужиком, раз он от тебя буквально сбежал? Она не устояла. Размахнувшись как следует, занесла руку и хотела влепить ему пощёчину, но Тейлор оказался быстрее и перехватил её руку, больно сжав запястье. Конни охнула. — А теперь слушай, я ведь не пошутил, — огрызнулся он и заломил руку дальше. Конни тихо заскулила от боли. — Чёрт, Конни, ты реально попала, ты ведь не думала об этом? Я правда пытался поступать с тобой по-хорошему всё это время. Тебе нужно было просто ответить мне взаимностью, что сложного? Нет, ты задирала нос, за тобой нужно было бегать. Теперь ты сыграешь по моим правилам. — Почему ты просто не отстанешь от меня? Отпусти, мне больно! Тейлор! Руку ломило так, что Конни чувствовала каждую косточку под кожей. — Тейлор, я закричу! — Только пикни, — предупредил он, притянув ей к себе силой, — и те, кто ещё не в курсе того, какая ты шлюха, быстро узнают об этом. Хотя, может быть, уже знают. — Пожалуйста… Он разжал пальцы так резко, что Конни едва удержалась на ногах. Прижав руку к груди и баюкая её, она взглянула на Тейлора. — А теперь ты меня видишь, а, Конни? — грубо спросил он и прошёл мимо, толкнув её плечом. — Только попробуй что-нибудь выкинуть. Ты знаешь, что будет. Он вышел из кухни, хлопнув дверью. Конни осталась одна, по-прежнему качая руку, в которой никак не утихала боль. Но боль куда более сильная бередила её сердце. «Где я свернула не туда? — подумала она и крепко зажмурилась. — Где я ошиблась?». Но искать ответ было уже поздно. Конни знала, что теперь у неё нет никакого выхода. Если она отменит вечеринку, о её связи с Хэлом узнают все: Тейлор об этом позаботится. Если не сделает этого, Хэл убьёт ребят. Она медленно добрела до стула и упала на него, глядя на приятное осеннее небо, персиково-голубое, с примесью жемчужно-серого цвета. Конни знала, что не станет рисковать Хэлом, и знала, что приняла решение, к которому её подводили вчера и подвели сегодня. Мама часто говорила: всё, что ни делается — к лучшему. Бабушка твердила, что у Бога на каждого есть свои планы. «Что, если Божий план на всех них — это Хэл Оуэн?» — устало подумала Констанс и, схватив кружку, вдруг запустила её в раковину, разбив вдребезги.3
Мыс Мэй, округ Кэмден. 17 лет назад Так только говорят: если ты — футболист, значит, все девчонки — твои. Ни черта подобного. Хэл занимался регби уже который год, но был одинок. К другим ребятам девушки действительно ходили на тренировки. Это было для них особенное приглашение, вроде как привилегия, мягкий намёк на то, что ты вполне можешь стать подружкой одного из самых крутых парней в школе. Несмотря на то, что Хэла эти крутые парни боялись, подружки у него не было. Он никогда не думал об этом до тех пор, пока не повстречал Хейли. Один короткий взгляд на неё изменил в его жизни всё. Он ходил за ней по пятам больше года, пялился на неё на уроках, боялся даже заговорить. А теперь она стояла за сетчатым забором и наблюдала за тем, как он рысит по полю. Немыслимо. Почти волшебно. — Оуэн! — окликнул его тренер. — Тебе что, яйца защемило? Пасуй, чёрт тебя дери! Хэл машинально сделал пас, проследил за мячом, но потом всё равно нет-нет, да украдкой посмотрел на Хейли. Она стояла с подружкой и наблюдала за ним. Нет, всё же это немыслимо! После тренировки Хэл быстро принял душ и переоделся в школьную форму: белую рубашку и тёмно-синие брюки. Парни переговаривались: они видели, что Хейли Фостер пришла к кому-то на поле — она была действительно крутой девчонкой, так что имя счастливчика хотелось узнать всем. У Хэла ломило пальцы от тревожности. Он выдул два стакана холодной воды из кулера и, поперхнувшись на третьем, молча взял рюкзак и вышел из раздевалки, надеясь, что чудо свершится, и Хейли будет ждать его за сеткой. Но чудо решило стать совершенно чудесным! Она ждала его у выхода, повесив сумку на плечо. — Привет, — улыбнулась Хейли. Улыбка у неё была совершенно хитрой, лисьей, манкой. Хэл растерялся в первое мгновение, но быстро взял себя в руки. — Привет. Как вообще так вышло, что она пришла к нему? Ну, всё просто. Она подошла сама, коснулась его плеча и сказала: «Эй, Хэл, слушай. Ты занят сегодня после тренировки?». Он, как дурак, помотал головой. Он думал, она опять попросит его проводить себя до дома, донести сумку, или какие-нибудь школьные принадлежности. Хейли частенько сбагривала на него вещи и уезжала с девочками в торговый центр на машине какой-нибудь из подружек. Мать Хейли уже неплохо знала Хэла. Он был любезным, красивым парнем из хорошей семьи. Ему светила спортивная стипендия. Миссис Фостер нравился Хэл — обходительный, умеющий поддержать разговор, воспитанный, из хорошей семьи. Она хорошо знала его мать и была просто счастлива, что Хэл ухаживает за Хейли. Вот только она не знала, что парой они не были. Но в этот раз Хейли взяла его за пуговицу рубашки на груди и, покрутив её между пальцев, задумчиво пожала плечами: — Я подумала, ты не хочешь прогуляться со мной, когда освободишься? Хэл сказал, что хочет. Сильно волнуясь, добавил: конечно, да. И спросил: ты будешь ждать? Хейли рассмеялась: — Какой ты глупый, Хэл. Я приду посмотреть на твою игру. — Она подмигнула ему и улыбнулась. — Ты же знаешь, что это значит. Он знал. Он очень хорошо знал, и когда шёл в раздевалку, ему казалось, что за спиной раскрылись крылья — огромные, могучие, очень сильные, а в груди, в самом сердце, стало пронзительно больно. И боль эта была впервые в его жизни сладостно приятной. После тренировки, взяв его за руку — впервые, Боже — Хейли сказала: — Ну что, ты свободен? — Думаю, что до шести… — он запнулся и покраснел, когда она рассмеялась. Хейли потянулась к его чёлке и весело растрепала её. В смуглых пальцах его светлые волосы казались ещё белее. — Хэл. Ты дурачок. Разумеется, ты не освободишься до шести! Я не дам этому случиться. Он забыл обо всём. О матери: она просто изничтожит его, если он опоздает домой, и поедет искать с полицией в школу, если не вернётся, не предупредив, что задержится. Он забыл о семейном ужине, который не смел пропускать. Хэл, как зачарованный, шёл за Хейли и думал — всё потом. Он подумает о проблемах позже. Сейчас он рядом с девушкой, в которую безумно влюблён, и даже самое жёсткое наказание этого стоило. Хейли никуда не торопилось. Была половина пятого, весеннее небо зажглось розовыми красками. Хейли вела Хэла, словно в поводу, и с улыбкой болтала о том, о сём — обо всякой белиберде! Он слушал, то кивая, то посмеиваясь. Говорил он мало. Он готов был слушать её не прекращая. Он украдкой поглядел на часы, когда они дошли до побережья. От школы до него было идти три квартала, и когда показалась свинцово-серая полоса Атлантики, было уже начало седьмого. — Видишь маяк? — вдруг спросила Хейли, запахнув свою тоненькую куртку и словно невзначай прижавшись к плечу Хэла. — Он сейчас совсем заброшен. Хэл что-то неразборчиво промычал. Он смотрел на маяк, но видел его очень смутно. Всё, что его беспокоило — девушка, которая так доверчиво льнула к нему. — Мне всегда было интересно поглядеть на берег и океан с высоты. — сказала Хейли и пошла по песку к маяку, выстроенному на каменном берегу, в отдалении от основной береговой линии. — Хочешь со мной? — Я… — Хэл запнулся и пожал плечами. — Не знаю даже. Может, не стоит, раз уж он и впрямь заброшен. Мало ли… — Но ведь ты будешь со мной, — и Хейли улыбнулась. — Чего мне бояться? Ей пришлось вернуться к нему и подойти так близко, что Хэл чувствовал всё тот же цветочный запах от волос и кожи, что тогда, в автобусе после экскурсии. Хэлу показалось, что время остановилось. Он читал об этом в книжках и смотрел в кино, а потом неожиданно испытал это на себе: да, оно и впрямь замерло, как и весь мир вокруг, когда Хейли Фостер поднялась на мысочки, взявшись за воротник его школьной рубашки, и притянула к себе, чтобы поцеловать в губы. После этого Хэл был готов пойти за ней в ад.4
Они поднялись по ступенькам, по винтовой лестнице, ведущей на самый верх маяка. Выше была только башня с источником света. Некогда белоснежные, алебастровые стены были теперь покрыты уродливыми пятнами; когда-то маяк светил на десять морских миль, теперь был заброшен. В галерее, над балконом, всё было завалено каким-то хламом. Большие деревянные паллетты стояли у стен; с потолка, с крюков, свисало рваное полотнище, отделяя галерею от винтовой лестницы. Определённо, здесь часто ночевали бездомные. Вон их тюфяки, валялись на полу в клубах пыли и крупицах песка, нанесённого ветром. Весеннее море горчило на вкус, воздух был солон. Сняв куртку с Хэла, Хейли забралась под его рубашку руками и, лаская шею поцелуями, заставила привалиться спиной к стене у окна. Она не была раздета — только расстегнула тоненькое пальто, но скользила руками по медленно обнажавшемуся торсу, покрытому удивительно ровным после долгих холодов загаром. Хэл пытался неуклюже раздеть и её тоже, но она выскальзывала из его рук, посмеивалась, цеплялась за ремень его брюк, за талию и плечи. Если бы Хэл был повнимательнее, он бы всё быстро понял. Он не знал, как так вышло, что Хейли позвала его посмотреть на вид на побережье, а в итоге они начали целоваться так, что он скоро лишился куртки и рубашки. Кожу жгло холодом, изо рта клубился пар. Хэл был молод, но тело имел несравнимо более взрослое, чем многие парни в его возрасте. Это тело нуждалось в совершенно взрослой разрядке, которую его мягкий, податливый, послушный ум пока не мог подсказать. Он был ведомым и неопытным, и поддавался любой ласке Хейли, что бы она ни сделала — и совсем пропал, когда она сунула узкую ладонь вдоль живота ниже, под полоску брюк, и усмехнулась, нащупав вставший член: — Ты меня хочешь, верно же? Он хотел, очень. Но ещё более важным было для него другое. Пока этого не случилось, Хэл обнял её, неразборчиво шепнул: — Я давно люблю тебя, Хейли. Эти слова было так сложно произнести, но он торопился сделать это. Его бросило в жар, он покраснел до корней волос, посмотрел на девушку. Она уже расстегнула его брюки и вынула член, совсем не обращая внимания на то, что Хэл и сам застыл, пристально глядя ей в лицо. Но она не отвечала, и он всерьёз напрягся. Тогда Хейли погладила его плечи и ласково сказала: — Повтори мне это ещё разок. Я хочу услышать это снова. Он ощутил себя почти дураком. Он осмелел недостаточно, чтобы говорить это ей опять и опять. Стоял здесь, в спущенных штанах, обнимая самую красивую девушку в мире. Это всё было неправильно. Хэл помотал головой и смутился: — Хейли, я… можно я оденусь… — Погоди, — она улыбнулась ему и быстро поцеловала в грудь. — Что не так? Всё в порядке? Он ждал этого момента, но чувствовал: нет, не в порядке. Что бы сказала его мать, если бы узнала, что Хейли сама раздела его? Таких девушек, как она, мама считает шлюхами. Хэл опустил глаза. Ему было стыдно, что он даже вскользь подумал так про Хейли. Покраснев и смутившись, он повторил то, что она хотела: — Я правда люблю тебя. Тогда она рассмеялась. Смех разлился под высоким куполом старого маяка, прокатился в солёном воздухе. Хейли продолжала небрежно ласкать Хэла, словно получила в руки новенькую, интересную игрушку — но ему уже стало не по себе. Что-то внутри Хэла дрогнуло. Заставило остановиться. Он отвлёкся от чудесного лица Хейли и посмотрел внимательнее ей за спину. Тогда он и увидел то, что не замечал до этого. Там, за плотной тканью, было лицо Марты Кэллоуэй, подруги Хейли, и Никки Мейхем, и Кортни Стерлинг. Эти девушки притаились на лестнице и теперь прыснули со смеху, поняв, что прятаться уже бессмысленно. Расхохоталась в голос и Хейли. — Чёрт, — проронил Хэл, пытаясь быстро натянуть брюки. Он растерянно смотрел на Хейли, до конца не понимая, что происходит. Она продолжала смеяться. — Бог мой! — сказала одна из них. — У него и вправду большой. — Мог бы быть побольше, учитывая, что он и сам здоровяк, — фыркнула другая. — Эй, Хейли, детка! Он тебе понравился? — Я не поняла, — с удовольствием ответила Хейли. — Но могу дать шанс кому-нибудь из вас. Как думаешь, Хэл? Дадим им шанс? Хэл отшатнулся в сторону и споткнулся о пыльную, старую балку. Он растянулся на грязном полу, вызвав новый приступ смеха. Они смеялись над ним. Собрались здесь и видели, что он почти занялся любовью с Хейли. Вернее… что она раздела его и сделала из него круглого идиота. Чёрт возьми! Он резко взглянул Хейли в лицо. Обиднее было не то, что разделся: он признался ей в том, что чувствует, а в ответ — вот это. Хэл рывком встал. Хейли всё ещё смеялась. — Куда ты, Оуэн? — спросила Хейли. — Не забудь подобрать штанишки. — Хейли… — пробормотал он, пытаясь сладить с ремнём и нормально застегнуться. — Я, послушай… Хейли, зачем они здесь? — Затем, что ты меня достал, сладкий. Хэла затошнило. — Ты меня достал. Ты везде за мной таскаешься. Понимаешь? — Ласково говорила она, но слова жалили. — Ты могла бы попросить не делать этого, — промямлил он. Лицо от стыда и обиды пылало. — Зачем? Мне было скучно, я хотела повеселиться. — Хейли с широкой улыбкой протянула руку и хотела потрепать его по подбородку, но Хэл отшатнулся. — Ну чего ты, дурачок? Это просто шутка. — Да, я знаю, я понял, — пробормотал он, хотя потом даже не помнил, что сказал. Перед глазами всё плыло. — Эй, Оуэн. А у тебя прежде была подружка? Или ты девственник? — спросил кто-то. Кажется, Никки. — Он бережёт себя для Фостер, — елейно отозвалась Марта. — Эй, Хэл, хочешь, я тебе дам? Он стремительно рванул к лестнице и, растолкав девушек, начал спускаться, слушая взрыв хохота у себя за спиной. Ступеньки шли винтом, круто вздымаясь по башенной спирали, и Хэл оступился в самом низу, потому что ноги заплелись, и слетел с площадки, упав в кучу мусора и здорово ударившись о поваленную деревянную балку хребтом. Тогда он и опомнился. Вскочив, Хэл бросился прочь, вылетел на каменистую насыпь и сначала быстро шёл с пляжа, а потом вообще побежал. Небо затухало, гасло, сумерки сменялись томным весенним вечером. Когда вся природа расцветала, когда на пути ему попадались счастливые, красивые пары, когда мир радовался и улыбался, внутри Хэла что-то умерло. Это случилось не из-за Хейли. Он хорошо это понимал. Долетел до старого моста, остановился в весенних холодных лужах, затем прошёл к бетонированной опоре с торчавшей наружу арматурой. Хэл впервые в жизни разрыдался так сильно, что не смог даже сделать вздоха — и, держась ладонью за грудь, вспоминал каждую грёбаную минуту в школе, где его никто не любил и даже товарищи по команде не дружили с ним. Вспоминал Хейли, которая просто пользовалась им, а потом, когда ей стало скучно, посмеялась и бросила. Вспоминал маму: она стеснялась его и ненавидела за это — он всё чувствовал. Хэл понял, что у него нет ни одного близкого человека, к кому он мог бы прийти и просто услышать пару добрых слов. И понял, что такой человек ему, быть может, уже и не нужен. Окинув своды и опоры моста долгим, недобрым взглядом, Хэл, укротив дыхание, заметил, что пара бродяг смотрит на него издали. Тогда он выпрямился и с вызовом взглянул на них в ответ. Они что-то крикнули ему. Голос их был груб. Может, гнали его отсюда, может, поносили за то, что приличный парень, маменькин сынок, спустился к ним, на грешную землю. Хэл сжал кулаки и исподлобья посмотрел на них зверем — крепкий, рослый, совсем молодой парень в грязной, но добротной одежде и со светлыми волосами, ещё не такими короткими, к каким он привык, когда вырос. Тогда он ничего не сделал тем людям под мостом. Пока что. Он не хотел возвращаться домой, но вернулся, и мать, увидев его порванную и испачканную куртку, и здоровенный синяк на скуле, полученный, когда свалился с лестницы, и влажные, полные боли и гнева глаза, взбеленилась. Где ты был? Я тебя искала. Я ходила в школу! Мне сказали, что видели, как ты ушёл с какой-то девкой, Хэл, где ты был?! Он хотел просто провалиться под землю, умереть и никогда не рождаться. Господи Боже, думал он, устало глядя на мать: почему всё не может быть иначе? Почему она не может просто обнять меня и спросить, как я, мать вашу, себя чувствую? Она кричала снова и снова, где он был. Затем влепила ему пощёчину, потому что заставил волноваться. Хэл снёс это. Он много чего сносил, но тот вечер был последним. Мать затолкала его в ванную комнату и заставила при ней раздеться догола. Тогда-то Хэл здорово испугался. — Мам, — робко сказал он. — Слушай, мам. Я могу сам, честное слово. Пожалуйста. Пожалуйста, выйди. — Хэл Ловэл Оуэн! От резкого окрика он съёжился, но стоял на своём, тогда она сорвала с него рубашку, порвав пуговицы, и начала резко выдёргивать из петлиц ремень. У Хэла здорово покраснели глаза, щёки и нос. На шее появилась испарина. Он был готов разнюниться, но не стал — слёз мать не любила. Когда он остался в одном нижнем белье, она стащила и его — и окинула Хэла взглядом, полным такого омерзения, что ему стало не по себе. — Ты чёртов говнюк, Хэл, настоящий извращенец, — бросила она. — Посмотри на себя. Хэл не сразу понял, о чём она говорит, и сжался сильнее. Но она смотрела на его живот и ниже и выплюнула, уперев руки в бока: — Ты такой же, как твой отец. Хэл не сразу понял, при чём тут он. Мама пару раз говорила, отец был военным, а потом, когда Хэл возвращался к теме, отмахивалась и велела замолчать. Она, может быть, и не любила папу, но… почему она вспомнила его сейчас? — У тебя тоже встаёт, когда я страдаю, так ведь? — угрожающе продолжила она. Хэл помотал головой, тяжело сглотнул. Он не мог себя контролировать. Этим вечером его ум занимала только Хейли, и он думать не думал ни о чём дурном. — Мам, нет. Мама, прости, — в углу ванной комнаты было холодно и зябко, и он чувствовал себя так странно: здоровый, высокий парень, который съёжился перед крохотной, хрупкой женщиной. Тогда Хэл подумал, что мог бы в один удар кулака переломить ей шею. А ещё лучше — обхватить её рукой и придушить эту чёртову агрессивную суку. — Быстро в ванную. Боже, Хэл, какой ты неряха. Посмотри на себя. Мой сын — неряха и больной ублюдок, у которого встаёт на собственную мать… Совершенно несчастный, он, как и было велено, сел в большую эмалированную ванную, уже заткнутую пробкой. Гвенет Оуэн открыла кран. Вода была сначала холодной, и Хэл робко попросил разрешения, чтобы слить её, но получил только тычок в плечо. Затем полился буквально кипяток, и Хэл вскрикнул, когда мать ошпарила ему бедро и живот, сняв лейку с держателя. Хэла показалось, что она сделала это специально. — Ты хочешь точно так же, как твой ублюдок-папаша, засунуть свою жадную до секса штучку в такую же несчастную женщину, как я? — тихо говорила она, взяв в руки кусок мыла и жёсткую мочалку. — Мама, нет. — Замолчи. Я не спрашивала тебя. Я не хочу вообще тебя слышать. Она остервенело принялась намыливать его тело и волосы, тереть и скрести мочалкой — везде, и даже там. Хэл пытался отводить её руки, но не грубо. Он боялся сделать что-то не так. Кожа горела, обожжённый бок покраснел и сильно болел. Когда мать велела ему встать и грубо, рукой, начала намыливать ему лобок и член, Хэл резко откинул её руки в сторону — и она сжала его в руке и впилась ногтями так, что он охнул и скорчился от резкой боли. — Ещё только раз, — пригрозила она, — и ещё только раз ты окажешься в компании этой беспутной девки. Она шлюха, сынок, шлюха! Она не для таких ребят, как ты! Посмотри на себя. Ты мне противен. Он и сам себе был противен в тот вечер, и, когда ему велели выйти из ванной, сделал это буквально на дрожащих ногах. Он пропустил ужин, а потому еды ему не полагалось. Сразу после мытья его ждали вечерняя молитва и отбой. Хэл лёг в постель, его всё ещё трясло, но совсем чуть-чуть. Он боялся, что это заметит мать, и ему снова достанется. Он увидел, как она подглядывает за ним в приоткрытую щель двери в спальню, и содрогнулся, повернувшись на бок. В ту ночь он понял, что, если Господь и есть, точно не для него. И наутро он понял это тоже, когда вся старшая школа болтала о том, что Хэла Оуэна вчера провели как идиота, и все подружки Хейли Фостер заценили его член. Хэл почти не поднимал головы, когда шёл по коридорам, около недели, и принял небрежный вид, словно не знал, что говорят о нём. Он люто ненавидел Хейли, но, когда в конце семестра она подошла к нему и попросила донести кучу библиотечных книг до дома, потому что не хотела таскаться с ними, он взял пакеты и понёс. Он любил Хейли Фостер и знал твёрже, чем Отче наш: теперь она никуда от него не денется, и он сделает с ней то, что хочет. Надо только выждать подходящий момент.5
Хэл вышел из машины и надел солнцезащитные очки, вынув их из кармана замшевой куртки. Под ней он носил красную рубашку, расстёгнутую на две пуговицы и заправленную в чёрные джинсы. Его Плимут блестел на октябрьском солнышке. Солнце бликовало от стёкол и начищенных, блестящих колпаков на колёсах. Хэл поглядел на двухэтажный красивый дом с газоном, невысокими, подстриженными деревьями по бокам и подъездной чистенькой дорожкой к гаражу. На доме была табличка: шестьсот тринадцать. Возле него не стояло никакой машины, но на террасе с хэллоуинскими украшениями возилась черноволосая женщина с животом, уже наметившимся под широким свитером. Хэл небрежно провёл рукой по волосам и направился по дорожке вдоль газона прямо к ней. Не заметить его было сложно — высокий и красивый мужчина всегда привлекает к себе внимание. Женщина разогнула спину, оставив гирлянду из паутины в коробке на полу, и поставила руку козырьком над глазами. Уж слишком слепило солнце, и казалось, что у незнакомца голова светилась, точно вместо волос был ангельский нимб. Но затем он подошёл ближе, и она увидела вежливую, но холодную улыбку на надменном лице. — Миссис Джорджия Мун? — сразу спросил он, приподняв брови. Глаз было не видно из-под коричневых линз солнцезащитных очков. — Да. Мужчина протянул ей руку и мягко пожал ладонь, протянутую в ответ. — Простите, что вот так врываюсь и отвлекаю… — он бегло взглянул на коробку. — Вам, может, требуется помощь? — Что вы хотели? — прямо спросила она. — Если это по поводу страховки Гарри, то его сейчас нет дома: он в Атланте, и будет там до конца уик-энда. — Нет-нет, — он покачал головой. — Я родственник миссис Локуэлл, Патрисии, может, вы знаете такую? — Не припомню, — нахмурилась Джорджия. — Извините, но… чем обязана, мистер… — Ловэл Канн, — он мило улыбнулся и снял очки. Оказалось, у него были удивительные, кобальтово-синие глаза, очень яркие на загорелом лице. — Моя бабушка, Патрисия, живёт в Смирне, в доме номер семь. А ваш — девятый. — Да, у моего мужа есть дом в Смирне. — Я обратился к вам по очень щепетильному вопросу, — и Хэл прижал ладонь к груди. — Простите, что беспокою. Но та вечеринка… — Какая вечеринка? — нахмурилась Джорджия. — Вы, может быть, что-то путаете? — Нет-нет, — Хэл покачал головой. — Я хорошо знал Гарри Муна, и Констанс помнил — ну, это же она собрала сейчас там друзей? — Мы ничего об этом не знаем! — резко сказала Джорджия. — Вот же чёрт. — Ничего, — Хэл поднял ладони перед собой и добродушно рассмеялся. — Я просто хотел попросить вас об одолжении. Понимаете, бабушка долго живёт в Тупике. Ваш дом и наш дом стоят обособленно от остальных, и конечно, Конни с друзьями никому не помешает из других соседей — но моя бабушка… вы знаете, ей девяносто два года, и она рано ложится спать, а они уже несколько дней включают музыку на полную катушку, шумят, постоянно туда съезжаются на машинах. Никто не против, ваш дом стоит дальше всех по улице — до него ещё дойти надо — но мы ваши ближайшие соседи. — Вот же маленькая дрянь! — не выдержала Джорджия и выругалась. Хэл холодно улыбнулся. — Это не страшно. Я просто хотел попросить вас, чтобы вы малость поговорили с Конни. Пусть не шумят так сильно после одиннадцати часов, хорошо? Я бы не хотел вызывать туда полицию. Или могу набрать вашего мужа, так? — Это не потребуется, мистер Канн, он очень занят сейчас, — сказала Джорджия и прищурилась, окинув его долгим взглядом. — Знаете, я позвоню сейчас Констанс, но у меня будет просьба. Если ничего не изменится, свяжитесь со мной. — Хорошо, — мягко отозвался он. — Вы продиктуете ваш номер? — Конечно. Она потёрла лоб и рассмеялась, но вышло нервно и сердито: — Мы вообще не знали, что Констанс смогла туда пробраться. Откуда она взяла ключ? Неужели стащила отцовский? Боже, эти дети… — И не говорите, миссис Мун, — откликнулся Хэл, достав смартфон из кармана. — Она жаловалась, что, мол, вы потеряли её щенка на днях. — Боже, она за ним совершенно не ухаживала, — Джорджия раздражённо закатила глаза. — Он залез в стиралку, и я его ненароком прокрутила. Криков бы было! — Домашних животных лучше не заводить безответственным ребятам, — заметил Хэл. Голос его стал малость холоднее, но Джорджия этого не заметила. — Она притащила его от бывшего парня. Ну, в подарок. Да чихала я на такие подарки! Чёрт возьми, мы не должны были за ним следить. Пишите, мистер Канн. Пять-три… Он записал. А пока набирал номер, думал о том, что пока всё складывается наилучшим образом. Даже страшно представить, насколько ему везло.