Ты уже давно — моя муза.
С тобой я пережил все тёмные ночи в моей жизни.
Я никогда не рядом. Я всегда в бегах.
Я в пути, дорогая, а ты ждешь меня, в нашем доме.
Я утонул в своих бедах.
— Эй! — выкрикнула Милли, пятясь и не понимая, что делать. — Эй! Что это значит?! Хэл ничего не произнёс. Он ненавидел эту мразь, которая сама легла под него. С неё всё и началось. Она заставила его выбрать этот дом. Он убьёт её за это. Милли словно всё поняла и бросилась прочь так быстро, как могла. Хэл моментально схватил Стейси-Энн, застывшую на его пути, и одним быстрым движением переломил ей шею: девчонка не успела ничего почувствовать, а уже умерла. Она упала ему под ноги, но Хэл переступил через неё, как через пакет с мусором. Взяв с кофейного столика пивную бутылку, он метнул её в затылок Милли, которая почти выскочила в коридор — и тут же упала ничком. Тогда на Хэла прыгнули сзади. Он ощутил что-то странное почти впервые за долгие годы своей охоты — такое случалось только единожды, когда один из мужчин в доме в Талсе, из тех, кто показался ему полудохлым хлюпиком и ни на что не способным алкоголиком, вонзил ему в бок осколок бутылки. Боли не было ни тогда, ни в этот раз, только толчок — но Хэл, крутанувшись на месте, сбросил подонка с себя. Он что-то почувствовал в спине, справа — странное тянущее ощущение. Хэл развернулся очень вовремя. Тейлор бросился на него с тем кухонным ножом, которым был убит Джош — и хотел ударить уже в грудь, но Хэл перехватил его руку, сжал в своей, повалил Тейлора навзничь — и легко выбил нож, прозвеневший по полу. Секундный рывок — и Тейлор закричал от боли в сломанном запястье. — Чёрт бы тебя побрал, — процедил Хэл, понимая, что его ранили в спину. Хэл встал и как следует врезал парню ногой по зубам. От такого удара подбородок Тейлора подлетел вверх, голова запрокинулась, и он упал на ковёр. Хэл сильным, злым пинком перевернул его на живот и наступил между лопаток, с силой вдавив каблук ботинка. — Решил, что справишься со мной вот так? — хмуро, но спокойно спросил он и покачал головой, чувствуя, что рубашка на спине становится странно мокрой. — Это тебе не кино, парень. А даже если и было бы, ты в нём — ни разу не главный герой. Тейлор сплюнул сгусток крови и несколько сломанных зубов. Дёрнулся, чтобы проползти дальше, но Хэл, скривив рот, только сильнее вжал парня в пол. — Пошёл ты. За это он получил пинок по затылку. Боль была адской и пронзила весь череп. — Надо было бить в основание шеи, — покачал головой Хэл. — Или в висок. Нужно было отвлечь меня, чтоб я обернулся, и разить в глаз — тогда я был бы уже труп. А теперь я для тебя — большая, большая проблема. Он наклонился, присел на корточки, поморщился, подняв голову Тейлора за волосы. Затем небрежно отпустил. — И это ты тот самый Тейлор Роурк, здешняя Хейли? Занятно. Тейлор ничего не понял. Что за Хейли? Какая Хейли? О чём этот сумасшедший маньяк говорит? Но Хэл ничего не прояснял и не рассказывал. Он сюда пришёл не за этим. Так делают только в сопливых книжках про маньяков, которые начинают жаловаться на свою тяжёлую жизнь: в реальности этого не случается. — Жизнь — жестокая сука, — сказал Хэл. — Если бьёт сразу насмерть, считай, тебе повезло. А чаще ранит смертельно, но не добивает. Он бегло осмотрел гостиную, поглядел на мёртвую девчонку в костюме ведьмы, на Милли в коридоре — интересно, убил он её или только оглушил? Надо проверить, но скорее всего, убил, бросив бутылку с такой силой. Со сколькими вообще он расправился? Подвыпивший хлюпик — Карл, кажется — это один: Хэл его ухлопал на кухне, приколов к стене ножом под подбородком, как дохлую бабочку. Парень почти даже не сопротивлялся. Он был слишком ошарашен случившимся. Второго — его имени Хэл не знал, потому что это был кто-то новенький; кто-то, кого пригласили в последний момент — было посложнее завалить. Он сопротивлялся больше остальных и даже откинул Хэла к стене, а потом набросился сам и начал метелить, но удары уходили в молоко, и только пару раз он попал в скулу и в живот. Хэл сбросил его с себя, метнулся к столешнице и схватил из подставки нож для разделки мяса. Его всегда интересовало, зачем люди хранят в открытом доступе ножи — почему не прячут их в шкафчике? Неужели не боятся, что однажды холодная сталь может обернуться против них? Или просто не думают, что с ними может случиться что-то плохое?Я страшился только одного: Уходящим дням моей жизни.
Словно солнце, ты согреваешь меня. С тобой я другой.
Но сжигаешь, если я рядом.
Я упаду перед тобой на колени, когда жизнь сломает меня.
Наконец-то он начал чувствовать боль. Рана нарывала, и казалось, мышцы спины разрывало на части. Накинув ремень на шею Тейлора Роурка, Хэл поднялся на ноги и поднял его вместе с собой. Тейлор захрипел. Он был высок, но всё же до пола не доставал, когда Хэл взвалил его себе на спину. — Не трепыхайся, — сказал он ровно. — Тебе жить осталось очень мало. Просто помолись напоследок, вот и всё. Тейлор задёргался, вывалив язык. Кадык его судорожно пытался проглотить слюну. Он молотил руками и ногами, пытался достать до человека, который ворвался в дом и на его глазах в одно мгновение убил Стейси-Энн — так просто! Тейлор не верил, что всё закончится для него именно сейчас. За что он делает это с ними?! Почему он их убивает?! Нет, он не умрёт. Этого не может быть. Подумай, что ты сможешь сделать. Подумай, как сумеешь выбраться. Подумай и сделай это! Ты — хозяин своей жизни. Ты сам — а не этот псих! — Счастливого тебе Хэллоуина, — сказал Хэл, совершенно безразличный к тому, как Тейлор цеплялся за жизнь, и рванул ремень, пережав его под таким углом, что сломал ему шею. Тейлор Роурк смолк и обмяк. В глазах его осталось только непонимание — как так? Он всегда был на первых ролях, он всегда был крутым парнем. Он не мог кончить так. А потом, испустив последний вздох — это сделал за него организм и скопившийся в лёгких воздух — замер. Уже навсегда. Хэл отпустил его, и Тейлор упал на ковёр, в осколки битого стекла от пивных бутылок. Сняв с его шеи ремень, Хэл тихо произнес: — Восемь. Он коснулся груди и слабо помассировал её, затем поморщился. Всё же подонок достал его. Пусть немного, но достал. Хэл шагнул в сторону коридора, желая всё же проверить, что там с сукой Милли — когда почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд — и посмотрел на лестницу, а затем замер. За мгновение он забыл обо всём. Там, вцепившись в перила, стояла Конни. Она была в чёрном: Хэл с трудом мог сказать, во что она одета. Он почти перестал видеть что-либо, кроме её лица. Всё, что мог — просто пересчитать про себя убитых, как это делал всегда, чтобы никого не упустить. Чтобы нигде не подставиться. Чтобы сбросить оцепенение, потому что теперь ему предстоит разобраться с ней. Конни скользила взглядом по телам тех людей, которых хорошо знала. Внутри неё зародился огромный страх — такой, которого она прежде никогда не знала. Она не ожидала от себя таких эмоций. Ребята жили, говорили, дышали ещё несколько минут назад. Она могла относиться к ним, как угодно. С кем-то враждовала, с кем-то дружила — но они были живы, а теперь, изувеченные, оказались мертвы. Так быстро, так внезапно! В то время, как она поднялась на второй этаж, выпила в ванной комнате таблетку аспирина, чтобы унять сильную головную боль, и прикрыла глаза, что-то случилось здесь, внизу — и она хорошо знала, что именно. Пришёл Мистер Буги. И Хэл Оуэн, человек, которого она любила. Его взгляд она не узнавала. Это были глаза чужие и жестокие, не те, которые она так хорошо изучила. В них не было ни капли милосердия. Ничего тёплого. Конни терзалась вопросом столько часов — как поведёт себя, когда увидит Хэла здесь? Что сделает, если он ворвётся в её дом и сотворит нечто столь ужасное? Музыка гремела. Хэл подошёл к колонке, сделал её тише. Затем сделал шаг к Конни. Он ничего не сказал, но по лицу понял, что произойдёт дальше, и рванул к ней прежде, чем она бросилась бежать наверх. Он убил уже восьмерых. Девятой была Милли. А десятой станет она.2
Дом бабушки Терезы Констанс действительно очень любила, но не настолько, чтобы смириться с тем, чтобы здесь умереть. Перепрыгивая через ступеньку, она забежала на второй этаж и потеряла пару секунд, в панике думая, куда бежать. Здесь было две спальни, ванная и люк, ведущий на чердак, куда соваться совершенно глупо — зачем заманивать себя в ловушку, откуда нет выхода? «Остановись и попробуй сделать это. Поговори с ним» — шепнуло что-то внутри Конни, но она вспомнила страшные глаза Хэла, которые не выражали абсолютно ничего, кроме холода, и Стейси-Энн — она лежала со свёрнутой шеей на ковре у неё в гостиной. У неё, у Конни! Можно было сколь угодно долго рассуждать о том, что она сделала бы, до того, пока она лицом к лицу не столкнулась со смертью. Конни нырнула в спальню Милли и Сондре. Прежде она принадлежала бабушке. «Где они? — лихорадочно подумала Конни, заперев дверь на защёлку и отступив к кровати. — Неужели он убил и их?». Пока она увидела только тела Тейлора и Стейси, и ей хватило этого, чтобы понять одно: она может присоединиться к ним, притом очень скоро. «Ты же так хотела потолковать с ним по душам» — продолжил внутренний голосок не без ехидства. Похоже, скорее он сам потолкует с ней. — Конни, — услышала она его голос и сжалась, спрятавшись за кровать. Боже, куда бежать? Может, выбраться через окно? Она осторожно подошла к нему и потянула старую раму наверх, но та поддалась не сразу, и Констанс только занозила пальцы. — Конни, — голос всё приближался. — Выходи. Пожалуйста. Он, конечно, прекрасно знал, где она прячется. Остановившись напротив единственной запертой двери, Хэл продолжил: — Ты что, полагаешь, я могу сделать тебе плохо, тыковка? Она закрыла лицо руками, всхлипнула. Затем снова и снова потянула раму, но та просто не поддавалась. Она всегда открывалась очень туго. Пальцы у Конни дрожали, ей хотелось оказаться прямо сейчас в другом месте, в безопасном месте, в месте, где человек, которого ты любишь, не убивает других людей. — Конни, — в голосе прорезались первые зловещие нотки. — Будет лучше, если ты откроешь дверь сама. Конни? Она встрепенулась и, перебравшись через кровать, стремительно распахнула шкаф, роясь в вещах двух кузин. Может быть, ей удастся найти что-нибудь полезное? В сумке Сондры совсем ничего не было, но у Милли… У Милли в спортивном пустом рюкзаке, во внутреннем кармашке, оказался мультитул. Сжав его в кулаке, Констанс развернулась к двери и выкрикнула: — Перестань, Хэл, прошу. Я не открою. — Что же так? — вкрадчиво спросил он. Конни взглянула на тень под дверью, заслонявшую свет в коридоре. Она прошла вправо. Затем влево. Почти как хищник в вольере, мечущийся напротив входа в клетку с навесным замком. — Конни, ты могла что-то понять совсем неправильно. Я не желаю тебе зла. Она сглотнула, повозилась с мультитулом размером с её указательный палец — и нашла маленькое лезвие перочинного ножа. — Конни, милая. Открой. Я беспокоюсь за тебя. Слышать это было больно. Сжав на коленях шёлк и согнувшись пополам, словно её ударили под дых, Конни бесшумно расплакалась, некрасиво кривя лицо. Всё, о чём теперь она могла думать — что будет дальше и как скоро это кончится. — Я начинаю терять терпение, — сказал Хэл. — Я считаю до трёх. Но он не стал считать. Он врезал в дверь ногой, с такой силой, что она сотряслась, и замок едва выдержал. Конни, расплакавшись, отступила к стене, встав в углу и быстро спрятав ножик в ботинок — будто он ей поможет! Второй удар заставил дверь распахнуться. Хэл стоял на пороге, огромный и дьявольски злой. Конни только тогда заметила, что он был странно бледен. Задрожав, она вжалась в стену спиной, но не сумела проронить ни слова — даже когда Хэл медленно подошёл к ней. Она могла ожидать чего угодно и сгруппировалась, словно перед ударом… но Хэл Оуэн только протянул ей руку и сказал: — Мне удалось приехать немного раньше на Хэллоуин. Сюрприз, детка. Иди сюда. Конни оцепенела. Глядя на него, подмечала одежду, испачканную в крови, и брызги крови на его лице. Сердце билось с такой странной болью, точно у неё в груди защемило мышцу, и стало невыносимо дышать. Хэл поманил её, не опуская руки. — Давай, тыковка, не бойся. Ну? Она сама не поняла, как удалось сделать первый шаг и вцепиться в его ладонь. Затем Конни просто завалилась вперёд. Она плохо соображала, как так вышло, но Хэл обнял её и пригрудил, растерев обнажённое плечо: — Вот так. Ты правда думала, что я приду тебя расчленять вот здесь? Конни едва не пошутила — нет, в другом месте ты тоже вполне можешь это сделать, но её охватила дрожь. Хэл смутился. — Тебе нехорошо? — Да, — тяжело сглотнув, прошептала она. — Что такое? Ты не в порядке, детка. Пойдём вниз, о’кей? Пойдём. Они прошли по коридору, и всё это время Хэл обнимал её. Спустились по лестнице. Конни отвела взгляд от Тейлора и Стейси, но увидела лежавшую в коридоре Милли — а затем, возле кухни, Джоша. Губы у Конни дрогнули, расплылись в уродливой, кривой гримасе. Она зарыдала так испуганно и отчаянно, что Хэл только теснее прижал её к себе. — Знаешь, если тебе будет легче, то можешь на них не смотреть, — посоветовал он. Они прошли на кухню, и Конни остолбенела. Там, возле холодильника, к стене был пришпилен мёртвый Карл. Глаза его оказались открыты, кровь заливала шею и грудь. Нож вошёл ему прямо под подбородком. «С какой силой нужно было это сделать, чтобы подвесить его вот так» — с содроганием подумала Конни. Хэл заторопился повернуть её спиной к мертвецу, но Конни уже увидела его — и стереть из памяти не могла. Хэл немного наклонился к ней и ласково спросил: — Воды? Содовой? Чего тебе налить? — Содовой, — промямлила Конни. — Иначе меня вырвет. — Это бывает. От стресса. Все болезни от стресса, тыковка. Он потянулся за банкой «Спрайта», уже открытой кем-то, и молча понаблюдал, как Конни сунула её под свою чёрную вуаль и начала пить. Хэл улыбнулся. — Тыковка, ты прямо как невеста нынче. Дай-ка я это уберу, тебе будет полегче. — А это и есть костюм невесты, — дрожа, сказала Конни и запнулась, когда Хэл поднял её вуаль. Он убрал её жестом жениха у алтаря, открывшего лицо своей наречённой, и коснулся её щеки. — Теперь тебе лучше? — спросил он едва не заботливо. Конни вздрогнула. Смутилась. Её охватило странное, обманчивое чувство покоя — но она хорошо помнила о трупах в кухне и гостиной, и только кивнула. — Теперь нам можно и поговорить, — заметил Хэл и сжал её плечо, как вдруг, поморщившись, слегка согнулся. — Что с тобой? — резко спросила Конни. — Разговор немного отложим, хорошо? — невесело хмыкнул он. — Скажи, есть у тебя аптечка? — Да. — Она указала на высокий шкаф. — Вон там. Её охватило смятение. — Прошу, достань ты, — попросил он. — Я не могу потянуться, очень больно. — Что случилось? Вместо ответа он просто повернулся к ней спиной, расстегнул и снял рубашку, осталось только в нательной майке. Конни застыла. Вся его лопатка была залита кровью. — Не бледней, — сказал Хэл. — Всё в порядке, жить буду. — Кто это сделал? — она шумно сглотнула. — Твой дружок. Наверное, знаешь такого? Тейлор, кажется. — Да, — поджала губы Конни. — Знаю. — Ну он и дурак. Скажи, крови много? — Я не знаю… кажется, да. Хэл покачал головой и терпеливо продолжил: — Возьми бинт. Сделай из него тампон. Есть пластыри? — Я не знаю! — занервничала Конни. Хэл погладил её по руке. — Не паникуй. Я присяду, неси всё сюда. Руки её дрожали, когда она достала и открыла скудную аптечку — в ней и были разве что бинт, перекись водорода, жаропонижающее и упаковка золпидема. Вот же набор! Пластыри там, к счастью, тоже оказались. — Это пойдёт, — сказал Хэл и взял перекись. — Да… как раз сгодится. — Я помогу. Конни забрала флакон, пропитав им кусочек бинта. Хэл с трудом поднял майку. — Оставь её, — сказала Конни. — Потом застираю кровь. Почему-то Хэл опустил глаза. Конни промыла рану из узкого горлышка, прямо из флакона с перекисью — сосредоточенная и спокойная. Хэл устало сгорбился на стуле, стиснув руки: было больно, очень больно, и ломило мышцу. Скорее всего, Тейлор попал именно в неё. — Чем это? — сухо проронила Конни. — Ножом, — словно это было обычным делом, сказал Хэл. — С кухни. — Ясно. Она тампонировала рану и в замешательстве взяла бинт, не зная, как лучше сделать повязку. Хэл заметил, немного повернув голову: — Просто закрой сверху широким квадратом из бинта и закрепи пластырем. Всё в порядке, этого будет достаточно. Она так и сделала, всё ещё не веря тому, что это происходит в самом деле. В глазах всё плыло. Руки дрожали. «Нужно найти способ и позвонить в полицию. Нужно обо всём сообщить» — подумала Конни, вспомнив, что её телефон лежал в ящике туалетного столика. Затем она подумала, что тогда будет с Хэлом, и отказалась от этой мысли с пугающей ясностью. Закончив с обработкой раны, она вслушалась в тишину дома и неловко спросила: — Они все мертвы? Он удивился тому, что она осмелилась сказать это вслух. Он всё думал, как это случится. Оказалось, очень даже просто. — Да. — Хорошо. Хорошо? Хэл повернул к ней голову, задумчиво сощурился, и они встретились взглядами. В её глазах была странная пелена, которая делала их задумчивыми, но полными непонятной ему решимости. Никто и никогда прежде на него так не смотрел, и по его загривку пробежала дрожь. — И тебе больше нечего мне сказать? Ты ничего не хочешь спросить? — Например? — едва слышно промолвила она. — Например… зачем я это сделал? ⛓️ Hurts Like Hell (male) — Fleurie ⛓️ Она легонько касалась его спины, обдумывая ответ. На руках осталась его кровь. Конни посмотрела на них и ощутила себя брошенной в бурную реку, способной только плыть по течению, не сопротивляясь — куда увлечёт поток, никто не знает, и что будет в конце — тоже. Когда Хэл мягко обнял её за бёдра и привлёк ближе, одним лёгким, плавным движением усадив себе на колено, она опустила глаза и сказала от сердца то, что думала, но боялась выразить вслух: — Я боюсь спрашивать: в конечном счёте, ответ меня только испугает. Он промолчал. Тогда она добавила: — Я боюсь услышать его, потому что разочаруюсь в себе. Хэл непонимающе нахмурился. В себе? Конни была к нему так близко, что он слышал её дыхание у себя на лице. То, чего он очень страшился, должно было вот-вот случиться, и он не был к этому готов. — Я, наверное, должна ненавидеть тебя, но никогда не смогу, — сказала Конни. — Что бы ты ни сделал. Я могу не принять и не понять. Мне очень жаль, что всё это случилось с людьми, которых я знаю, но это не поменяет ровным счётом ничего между нами. — А если я решу убить тебя? — тихо спросил он, не отводя взгляда. Конни ожидала этого и, помедлив, кротко ответила: — Всё равно не поменяет. Он положил ладонь на её затылок и легонько подтолкнул к себе, накрыв её губы — своими. Конни закрыла глаза, крепко зажмурившись. Из-под ресниц на щёки пролились слёзы. Хэл это видел, и это его поразило. Ей было страшно, горько, больно и обидно. Она боялась его и боялась за него — всё сразу, и единственное, чего хотела больше всего на свете — и дальше плыть по реке, куда судьба так немилосердно швырнула её. Теперь её жизнь была в чужих руках, и Конни знала только одно. Что бы с ней ни случилось, она не будет ни о чём жалеть, даже в те короткие минуты, которые отныне ей отведены. Она сжала его плечо, другой рукой коснулась затылка и пропустила между пальцев короткие волосы. Её прикосновения были шёлком: Хэл не знал, что такие бывают. Он подался к ней навстречу, и рана напомнила о себе, сделав боль только острее — но было теперь в ней что-то невыразимо приятное. Долгий, тягучий поцелуй прервался. Конни ощутила слабое прикосновение губ к своим векам и открыла глаза — Хэл был рядом. Он обнял её лицо ладонью и светло улыбнулся, но взгляд блестел, а пальцы слегка дрожали. Не отнимая от него рук, Конни очень тихо сказала: — Делай, что должен. В ответ он едва качнул головой, улыбка его стала сухой и скривила уголки губ, но они сразу поехали вниз — и неизбывная судорога, пронзившая всё тело сквозь грудь, никуда не делась. Конни тепло улыбнулась, совсем не так, как он, а искренно, непритворно — и огладила ладонями его спину и холку. Она чувствовала его, он был здесь — и этого, ей казалось, уже более чем достаточно, что бы потом ни случилось. — Я всё пойму, — слёзы вновь пролились двумя прозрачными дорожками, когда по одному его взгляду она увидела, что дальше её ждёт только смерть. — Давай, Хэл. Я всё знаю. — Что именно? — прошелестел он. И Конни сказала: — Знаю всё, дорогой. Я была у твоей матери в Акуэрте. Я спросила о тебе. Она созналась. Что бы там ни было в твоём прошлом, меня оно не пугает так сильно, чтобы тебя забыть. Хэл покачал головой, тяжело склонив её на грудь. Сгорбился в глубокой задумчивости. Конни мягко подняла его лицо, придержав за подбородок, и ласково сказала: — Давай просто закончим это вместе. Он медлил и не решался продолжить — как тогда, на террасе. И Конни сама прильнула к его губам, опустив руки на грудь и мягко массируя её. Она слышала, как его дыхание становится глубоким и медленным, хотя сердце под ладонью забилось гулко и быстро, и разносилось, словно эхо, сквозь всё её тело. Наконец, Хэл опустил с её плеча бретельку платья. Здесь, на кухне, в тишине, он сделал ещё один шаг к необратимым последствиям. Конни хотела многое сказать, но не стала — зачем рвать его душу, если он не может поступить иначе? Она поняла ещё в Акуэрте, кем он был, и поняла, что не способна изменить его — но не созналась себе. Чтобы сознаться, требовалось много смелости и воли, которыми она не обладала. Теперь она это сделала и приняла единственное решение. Он поцеловал её в шею, затем в плечо. Она скользнула рукой ниже, ему на живот, и коснулась молнии на брюках. Хэл прильнул к её груди лбом и тихо выдохнул, когда Конни, вся шёлково-гладкая, пока ещё живая и тёплая, такая близкая и желанная, отпрянула, посмотрела на него своими удивительными глазами — яркими, как летняя листва — и опустилась на колени между его ног. Хэл болезненно заломил брови. Он вспомнил ту ночь в мотеле, когда он представлял на месте шлюх Конни — и ему стало жарко. — Не надо, — вдруг сказал он, но она не стала слушать. Она прильнула к его бёдрам, оперлась о них — и, подняв его майку, провела губами и языком от низа живота, покрытого до пупка дорожкой тёмных волос, до груди. Хэл положил ладонь на рыжую макушку, спрятанную под вуалью. Затем аккуратно снял её совсем и положил на стол. Всё, что могла сделать Конни в отведённое ей время — совсем немного этого времени — просто дать ему то, чего не давали раньше, и взять то, чего не возьмёт больше никогда. Ластясь к его руке, она надавила ладонью на затвердевший пах — и, оперевшись вот так, поднялась на коленях, в ласке прильнув губами к его груди. Хэл устало уронил голову назад. Больше сопротивляться он не мог и не желал. Когда Конни вновь спустилась вниз и расстегнула ширинку на брюках, он неторопливо вынул член и подумал о том, что в последний раз ему нравилось это только от Хейли. Но тогда он изнасиловал её. Он ударил Хейли по ногам, подломил колени, и она упала на них, всхлипывая и дрожа. Сначала она осыпала его проклятиями и руганью, но в тот миг действительно испугалась — и, взяв в рот, попыталась сперва схитрить и сомкнуть на члене зубы. Хэл резко вышел и придушил её, стиснув горло рукой. Он доходчиво объяснил Хейли, что, если она будет хорошей, славной девочкой, любящей девочкой, а не такой мерзкой сукой, он отпустит её. Тогда он солгал. То, как касалась его губами и нёбом Конни, было другим. Она обильно смочила его слюной; Хэл, остановив её, придержал под локти и молча поднял. Всё поняв, она поддалась — и, поправив юбку, села ему на бёдра. — Ты знаешь, что будет потом, — сказал он, кивнув ей за спину, туда, где оставался пришпилен к стене Карл. — Да, — шепнула она, обвив его шею руками. В ботинке всё ещё лежал перочинный нож. Конни равнодушно подумала, что могла бы воспользоваться им — но не стала, и он остался на прежнем месте. Хэл, легонько отогнув край её белья, не стал раздевать Конни — только поднял платье и усадил её поверх себя, придержав под ягодицы, а затем остановился и пристально посмотрел в глаза. Он хотел знать кое-что прежде, чем войти. — Для тебя это не в первый раз, ведь так? Помедлив, Конни кивнула. В его взгляде вспыхнула злость, затем — яркая ревность. Конни не желала обманывать его. Всё равно это бесполезно. Раздув ноздри, Хэл стиснул её в руках и резко вошёл, теперь чувствуя себя немногим проще. Она такая же шлюха, как остальные, — сказала бы его мать. На мгновение он успокоился от этой мысли и толкнулся грубее. Конни только застонала, прижавшись к его грудью своей и сведя плечи. Когда он это заметил, злость на неё куда-то пропала. Она такая же шлюха, как остальные! — повторил он себе более раздражённо. Неужели и впрямь такая же? — усомнился тихий голос. И Хэл, словно назло, ему сделал несколько долгих, болезненных фрикций, отчего Конни издала новый стон — и спрятала лицо у него на шее. Он ощутил, как дрожат её руки. Такая же дрожь била всё тело. Хэла это лишь распалило. Поднявшись вместе с ней на ноги, он подхватил Конни под бёдра и сделал два широких шага, прижав её к стене спиной. Движения его стали рваными, он наконец-то ощутил ту же раскатистую, жаркую ярость в крови — и, вбиваясь в неё, наваливаясь всей своей массой, стиснул горло Конни, обняв его ладонью. Теперь он видел её лицо и испуганные глаза. Она была чудо как хороша. Даже если теперь, хватая воздух губами, она пожалела о том, что сделала, и о своём решении — он не мог остановиться. В его чертах проступила незнакомая Конни жестокость. Взгляд показался остекленевшим. Хэл холодно спросил: — Ты делала это с ним? С ним? С этим ублюдком Тейлором? Она покачала головой: нет. Но Хэл вряд ли ей поверил. Он весь побелел, на лице и теле проступил пот, словно от лихорадки. Конни впилась рукой в его пальцы у себя на шее, но отстранить их не смогла бы — они были что клещи. Теперь он брал её почти свирепо, полностью выходил и вновь опускал на себя, задевая краешек оттянутого вбок белья. Каждый раз Конни казалось, что он хотел разорвать её изнутри, пронзить насквозь и добраться до сердца. — Я не хотел, чтобы это случилось с тобой, дорогая, — сказал Хэл. Голос его показался ей почти чужим. Конни наблюдала его метаморфозу из любящего, но несомненно нездорового человека, в хладнокровного убийцу — и это поразило её. Пока она могла говорить, шепнула одними губами: — Хэл. Он тяжело задышал, ускорив темп, и стиснул её горло так сильно, что она засипела и прогнулась в его руке. — Хэл, — повторила она, зная, что сейчас умрёт. Внезапно хлопнула входная дверь. Затем послышался странный стук, и кто-то закричал. Конни сделала сиплый, жадный вдох, когда Хэл ссадил её с рук и, оставив у стены, стремительно вышел прочь из кухни, на ходу застёгивая брюки. — О Боже! Голос был женским, и Конни, едва придя в сознание, смутно его узнала. Она не могла разобрать, чей он — слишком жутким был вскрик, слишком перепуганным — но услышала успокаивающий, тихий голос Хэла, и её пронзила страшная догадка. Кое-как поднявшись и держась за стену, Конни хрипло откашлялась, опустив платье. — Что здесь произошло? — дрожащим голосом спрашивала женщина. — Боже. Боже! Что здесь творится? Не подходите ко мне! Конни сделала ещё несколько шагов. В глазах потемнело. Всё, о чём она мечтала — чтобы эта страшная ночь наконец закончилась. Как из колодца, до неё гулко доносились голоса. — Успокойтесь, миссис Мун. — Не трогайте! Нет, нет! У Конни подкосились ноги, она повисла на двери в кухню, стараясь не смотреть на Джоша с уродливой, глубокой раной на лице. Словно во сне, она побрела дальше, вывалившись в коридор и оттуда глядя на свою мачеху, застывшую возле входной двери. Хэл загнал её в угол, стиснув плечо. — Конни, — прошептала Джорджия, заметив её, и резко взглянул на Хэла. — Какого дьявола?! — Дьявол здесь только один, Джо. Она ничего не знала. — Вы позвонили мне специально… — прошелестела Джорджия. — Этим вечером… сказав, чтобы я приехала… — Это так. И вы были не против потолковать со мной по душам, когда мы останемся здесь одни, — он улыбнулся. — Что ж. Давайте потолкуем о вашей нерадивой, избалованной падчерице. А может, о вас? — Что вам нужно? — её голос дрогнул, но она нашла в себе силы кое-как приложить ладонь к своему животу. От Хэла это не укрылось. Он не трогал беременных женщин. Это было вне его принципов… но не сегодня. Сегодня он всей душой ненавидел Джорджию Мун. — Хочу поступить с вами по справедливости, — ответил он и мягко добавил. — Как вы с ней. Из вас вышла плохая мать, Джо. Она резко воздела руку, в которой что-то блеснуло. Конни не сразу поняла, что это был ключ. Она хотела ранить им Хэла, может, в шею или в лицо, но он легко выбил его и наотмашь дал Джо такой силы пощёчину, что она откинула голову далеко назад. Хэл взял её за шею, поднял на весу и встряхнул, словно куклу. — Быть матерью — большая работёнка, Джо. Ты чертовски злая, жестокая сука, знала это? Она захрипела, забилась, засучила ногами. На глазах Конни, Хэл убивал человека. — Ты ненавидишь её, — продолжил он, сжав пальцы крепче. — Ненавидишь так сильно, что была вне себя от радости, когда поняла, что холодный, бессердечный отец просто оттолкнул родного ребёнка. Знаешь ли ты, что такое — расти без семьи? Джо яростно оскалилась, пнула Хэла коленом в живот, но он даже не поморщился, хотя рана на спине от напряжения закровила сильнее. — Хэл! — с мольбой воскликнула Конни и подошла к нему, делая несколько неверных шагов. — Прошу… — Отпустить? — он взглянул на неё через плечо, глаза его жестоко сверкнули. Он вновь повернулся к Джо, и кулак его медленно стиснул её горло ещё крепче. — Никогда. Ты полагала, что можешь выгнать её? Ты полагала, что этот дом принадлежит отныне тебе? Ты думала, что можешь отобрать у неё всё, потому что больше за неё некому заступиться? Что-то в нём выросло и окрепло, что-то, чему он пока не знал названия, но был даже благодарен Джо Мун за то, что она заявилась сюда так невовремя. В крови бил адреналин, голова раскалывалась на части, каждое слово казалось выжженным под кожей — и он вдруг понял, что то, что говорит, и есть правда. Единственная правда, которая заслоняет собой Конни, точно ангел — крыльями. — Скажи, — тряхнул он Джо. Конни не смела вмешиваться, вжимаясь лопатками в стену и испуганно глядя на то, как та, кто отобрал у неё отца, и та, кто ненавидел её так долго, хрипит и бьётся в руке Хэла. — Скажи, что ты хотела сделать с ней. Скажи, и я отпущу тебя. Он едва ослабил хватку. Джо, вцепившись в его запястье руками, сипло выдавила: — Ничего… — Говори, — сузил глаза Хэл. — Иначе я переломлю тебе шею. — О чём он? — тихо спросила Конни. Джо забарахталась в его руке, захрипела. Хэл прижал её к стене, надавил коленом на живот и рыкнул: — Ну же! — Я просила Гарри переоформить документы на дом, пока она не вступила в права наследования… — прошептала Джорджия Мун, с ненавистью покосившись на Конни. — Я просила, чтобы он наконец позволил тебе начать жить самостоятельно. Чтобы… — верхняя губа её дёрнулась. — …чтобы ты просто исчезла из нашей жизни и появлялась в ней только единожды в год, на Рождество, а больше — никогда. Я не говорила этого вот так, но он обо всём догадался. Он устал, Конни. Он, знаешь, тоже очень устал от тебя. Она рассмеялась, устало, жестоко, отчаянно. В глазах её блестели слёзы. Слёзы были и на щеках Конни. — Почему? — только и спросила она. Хэл быстро обернулся к ней. На лицо его набежала тень. Джорджия бросила: — Потому что ты мне чужая. А теперь ты чужая и ему. У него новая семья. Смирись же, чёрт возьми! И ты, и твоя мерзкая бабка — вы обе ненавидели меня просто потому, что я заменила Гарри жену. Потому, что он трахал меня, пока она была жива. И потому, что всё у них расклеилось ещё задолго до того, как она сдох… Хэл поднял её выше, сжал горло в кулаке — и Конни услышала громкий хруст костей. Он повредил позвоночник, но Джорджия была ещё жива. Издав тихий хрип от боли, она выкатила глаза. — Ты обидела мою племянницу, — мстительно сказал Хэл. — Мою единственную любимую племянницу, Джо. Этого делать не стоило. Он с силой размахнулся и проломил головой Джо зеркало, висевшее над комодом с ключами и мелочёвкой. Осколки впились в её лицо, порезали руки и шею. Из ран побежала кровь: Джо пронзительно закричала, но крик прекратился, когда Хэл стиснул пальцы на её шее. Джорджия Мун обмякла в его руке мёртвой. Он уронил её себе под ноги, перешагнул через тело — и через тело Милли тоже. Презрительно поглядев на них, повернулся к Конни. Та ярость, что наполняла его, никуда не делась, но он был уже не уверен, что действительно хочет убить её. Прижавшись к стене, она смотрела на него снизу вверх, не понимая, как быть. Хэл сказал: — Я выйду через задний дворик. Возле соседского дома я оставил машину. Когда отъеду, можешь позвонить в полицию — только выжди ещё несколько минут. Он сам не верил, что делает это. Дрожа, Конни взглянула на Джо, на Милли. На тело Сондры, выпавшее из шкафа. — А что будет потом? — прошептала она. — Потом всё зависит от тебя, — сказал он. — Я заберу свои вещи. Старался тут сильно не наследить, но всё равно у копов нет отпечатков моих пальцев. Для всех я — Хэл Оуэн, порядочный гражданин из округа Кэмден. Мыс Мэй. Меня даже за превышение скорости не останавливали. Опять заживу спокойно. И так будет дальше… — он помедлил, добавив. — До следующего Хэллоуина, возможно. Если только ты не скажешь им всю правду. Глаза у Конни блестели. — Что будет потом с нами? — громче спросила она, и Хэл поразился. — Конни, — произнёс он, с трудом сглотнув слюну в пересохшем горле и не веря, что говорит это — он, Мистер Буги. Убийца из Нью-Джерси. — Не будет ничего. Но я тебя отпускаю, Конни. — Нет. Он направился к кухне, пройдя мимо неё и даже мимолётно не взглянув. Он знал: если остановится, то уйти уже не сможет. Хэл услышал, как она завозилась у него за спиной, и услышал, как она позвала его по имени. Он шёл быстро, хотя спину очень тянуло. Наверное, рана сильно открылась, — так подумал Хэл и поднял с пола на кухне свою дублёнку, встряхнув её. — Нет, Хэл, подожди! Нельзя уходить! Он промолчал, поискал ключ в кармане брюк и открыл дверь на задний двор, так быстро, как мог. Вставил его в скважину и замер. Сжав руки в кулаки, она стояла сзади. Она многого не понимала и только думала, что знала всё. Хэл с трудом сделал свой выбор и теперь не чувствовал ничего — сплошную пустоту на душе. Он знал, что не всё закончил на сегодня, и обернулся к Конни. В его глазах она заметила слёзы. Он вдруг весело улыбнулся, и Конни показалось, что с улыбкой этой с него слетела вся надменность. — Я, кстати, солгал тебе, — сказал Хэл Оуэн. — Я работаю доставщиком в «Федекс», просто ненавижу Хэллоуин. И очень люблю тебя. Он знал, что теперь всё в его жизни зависит только от неё. И знал, что он был её семьёй, а она — его. — И знаешь, — задумчиво добавил он и сощурился. — Мне так плохо, но, кажется, впервые я сделал что-то правильно. Хотя определённо мама сказала бы, что ты вела себя как шлюха сегодня, Конни. А мне всё равно. Хэлло, дорогая. И он вышел за дверь.