Антология: If today was your last day

– А ты замечал, что когда на экране показывают какое-нибудь жестокое убийство, за кадром обязательно играет классика? – Смерть придёт, у неё будут твои глаза. – Придурок, не смешно. – Ну, не знаю, не знаю, это у тебя семь классов музыкальной школы, так сказать, тебе виднее. – Люди странные, жестокие и странные. Бьют детей, котят, издеваются над старушками. – Ты про пенсии? – Нет, я, но это тоже. Расскажи, почему так, почему мы с тобой сейчас должны умереть? – Спросила суицидница со стажем. – Без шуток, вот честно, почему я должна умереть только потому, что какому-то мужчине этого захотелось? – И женщине, не надо феминизма: партия «Храдзора» представлена тремя полами. – Но «предводитель», хотя, какая разница. Ты прав. Почему ты всегда прав? У тебя всего лишь синий жетон об образовании, а ты прав. – У тебя красный, у них фиолетовый, у кого-то жёлтый, но это уже не важно. Не ной. – Ладно, я постараюсь. – Это парадокс, парадокс «высокого», умного, правильного. Красота не способна остановить, прекратить зверства. Искусство беспомощно перед жестокостью. – Но может подчеркнуть. Интересно, а будет больно, когда луч направят на наше поселение? Когда нас начнут испарять, что мы будем чувствовать? – Стодмикроволны, ты действительно хочешь это знать? – Да. – Это почти как попасть в микроволновку... сначала ты ослепнешь, вода в теле вскипит, то есть, ты реально сможешь ссать кипятком. Если выживешь… – Выживешь? – Ну, чисто теоретически, в укрытии, бункере. Так вот, если выживешь после микроволновки, то умрёшь в жестоких муках от стодволн. От них нет защиты. – В жестоких муках, а до этого были, значит, не жестокие. – Ты спросила, я ответил. Улыбнись, мы пока ещё живы. – Дети, детей жалко, они такие маленькие, они ни в чём, ни в чём не виноваты. Они, они… их же… тоже так? – Всех. – Искусство беспомощно перед жестокостью? – И дети. – Помнишь «стеклянные» классы? Мы изучали древние пирамиды, лабиринты? – Да, голограммы были что надо. Ты заблудилась. – Я подробно исследовала отдалённую часть голографического изображения. – Сидя на полу, уставившись в стенку. – Подробно. Но почему нам не выдали какие-нибудь медикаменты, если это так больно? – Наноморфин и антинакипин? – В прошлом году, летом, мы с мамой ездили… – Звучит, как начало сочинения. – Не перебивай. Мы ездили на выставку «Древние полотна», представляешь, там… Странно понимать, что это тоже исчезнет, превратится в пепел. От нас не останется, ничего не останется, ни песен, музыки, ни поэзии, ни картин. Ничего, что определяет человека человеком. Может, они передумают, может, они договорятся, мне так этого хочется. – Нам так этого хочется. Всем нам. – Нам.