«Многовековое правление Харады отпечаталось в истории Японии, как приход очередного тирана. Общество в это время считалось одним из самых несчастных, с таким же жизненным упадком в период правления клана Харада, мог посоревноваться только ещё более кровожадный клан Рёмен, однако, как одно из достижений её правления, историки отмечают положение страны, как военной державы, которое можно считать наилучшим за всю историю».
— Харада? — один старец задумчиво почесал свою бороду. — Никогда не слышал о ней. Новое время стирало грани прошлого. У Судьбы был серьёзный дефект в своей работе, память людей подверглась чужому вмешательству, и Бог с ней, если бы только она: логичность сюжета, человеческие жизни и их конечность – всё это кануло. Кое-кто не просто мешал, некто посягнул в рамки божественной деятельности, а как результат… Иной деятель спросил у другого прохожего в тот же день и в том же месте о женщине: — Как ты посмела произнести её фамилию!? — ужас исказил лицо юноши. Парень отступил от прохожего на несколько шагов, а когда тот попытался задать вопрос снова, юноша подался в бега. Тем, кто расспрашивал у этих людей о правителях пару десятков лет назад, была я. На этот раз Сукуна первым завёл разговор об особи женского пола, но меня больше удивило то, что он подразумевал, упоминая её. Мои брови замерли на середине лба. Нас окружила холодная, мертвенная атмосфера — та, что настигала всегда, когда кто-то начинал говорить о женщине. — Кто? — осипши переспросила, решив, что мне послышалось. Однако Рёмен с устрашающей улыбкой на лице продолжал: — После того, как маги запечатали меня, эта стерва воспользовалась случаем, стерев всем память. Он говорил с неким нажимом в тоне, но в нём же, что больше всего поражало меня, читалось и одобрение. Я замерла, не зная, что вообще можно сказать, хотелось только спросить: «Он сейчас шутит или притворяется, что не понимает?». — Стёрла всему населению память? — прочистив горло и с трудом выдавив из себя эти слова по слогам, переспросила я. Мой голос по-прежнему звучал несколько подавленно, разум продолжал прокручивать одну и ту же фамилию снова и снова: «Так это Харада. Это Харада. Харада». Мне казалось, весь лес в такт моим внутренним мыслям повторял это слово. Двуликий, усмехнувшись, перевёл на меня взгляд. Опять эти мелкие демоны огня в его глазах, что танцевали похоронный марш. Шок с моего лица постепенно начинал отступать, я всё больше приходила в себя под оглушающее осознание: Рёмен. Совершенно. Ничего. Не. Понимает. — Сложно поверить в такую силу, не так ли? — ухмыльнулся Сукуна. — Вижу, ты много знаешь о ней, — заметила я. — Когда я был в заточении до меня доходили разные слухи, — подтвердил Рёмен. — Эта стерва хотела, чтобы её клан признали могущественным, используя при этом любые средства. Я понимала, о чём Сукуна говорил — это был голод, геноцид, публичные казни. В мировой истории её поступки отражены с негативной точки зрения, только мужчина почему-то смотрел на них под другим ракурсом. — Ну, как можно заметить, у неё получилось, — ответила я, расслабляясь. — Что ещё ты о ней знаешь? — Её техника мне до сих пор неизвестна, — задумчиво отозвался Двуликий, — но я полагаю, что Харада манипулировала памятью или сознанием. — Это запретная способность. Думаешь, она одна из нас? — Ещё как. Прожила бы она иначе пять сотен лет? Я рассмеялась. — Не знаю, Сукуна, это же ты её фанат, — мужские слова меня поражали. — А как она умерла? Рёмен проигнорировал моё замечание. — Кто знает, я больше склоняюсь к тому, что она не тому перешла дорогу. Ну или договор с тем демоном, которому она продала свою душу ради силы, иссяк. На моих губах расцвета как раз почти демоническая улыбка. — Ты говоришь о ней с одобрением, может, она ещё и нравилась тебе? — хищно спросила я. Но Рёмен лишь закатил глаза; его никогда не привлекали разговоры об отношениях. — Столкнуться лично мне с ней не удалось, но… — проговорил Двуликий, однако его перебил громкий хохот. — Но Сукуна, я и есть Харада! Ещё никогда до этого я не смеялась именно так: оголив кровожадные зубы, вцепившись ногтями в живот до побеления собственных костяшек. Сами Смерть и Судьба обратили сюда своё око, чтобы заглянуть в диалог тех, кто упоминал запретные фамилии, отдельно выведенные в книге «Особого контроля» Владыки Тьмы.А боги смеялись всё утро и вечер, смешила их фраза «случайная встреча»
Король проклятий смотрел в мои глаза пристально, сначала с полным недоверием, отрицанием, задавая немой вопрос одним взглядом, который никак не мог произнести с помощью губ. Окончательно мир Двуликого перевернулся, когда его взор упал на мою кисть, которой я, горделиво оскалившись, подпирала подбородок. — Я и есть Харада, — повторила я, отчеканив каждое слово, чтобы на этот раз Рёмен не сомневался в том, что увидел. — Наследственные кольца, — выдохнул он, не сводя с них взгляд.«Я где-то их видел. Знакомая гравировка»
Шах и мат. — Да, это герб моего клана, — спокойно пояснила я, переводя собственный взор на пальцы. На совершеннолетие кольца были переданы мне от матери. Анриэтта Харада или, более известная в широких кругах Госпожа, правила Японией пять сотен лет после своей матери — Серсеи, унаследовав титул и звание военачальника в тени Императора, но впервые придав такую сильную славу своему клану. По официальным данным скончалась около двух сотен лет назад, уступив власть Осаки, Тахибами и Иницу, по неофициальным и более достоверным — оказалась заточена на этот срок в тело своей подчинённой по способству одной старухи, которая решила перечеркнуть ход Судьбы. Моё имя покрылось мраком, из памяти окружающих история жизни начала ускользать то тут, то там: возраст, дата рождения, период правления, внешность, имя стало заменяться на титул «Госпожа». Сукуна сел на спальный мешок, сверля невидящим взглядом огонь из костра. Пазлы в его голове потихоньку вставали на свои места. — Так что ты чувствуешь, столкнувшись с Госпожой Харадой лично? — не без злорадства поинтересовалась я, припоминая с каким одобрением говорил мужчина. — Она оказалась посредственностью. Мне не удалось сдержать улыбки в очередной раз. Какое-то время Двуликий рассеянным тоном интересовался, как мне удавалось это так долго скрывать. — Так ты у нас типа голубых кровей? — задумчиво спросил Сукуна, пробуя эти слова на языке. Я подтвердила: — Только без типа. — То есть мне нужно приклонить перед тобой колено? Рёмен с издёвкой взглянул на меня, ожидая получить ответ. — Перед этим постарайся хотя бы с них встать. И, чтож, он его получил. — Моя мать Серсея была первой представительницей клана — бывшая Госпожа Харада. Ей удалось получить власть, продемонстрировав миру на что способна техника межвременного пространства, — вдалась я в подробности истории, что написала кровью наши имена. В репертуаре женщины было быть сдержанной и холодной, она являлась настоящей знатью, где во всём мире средневековой безграмотности она отличалась развитыми математическими и гуманитарными способностями. Не без доли правды нельзя будет сказать, что именно в неё я пошла, унаследовав с титулом характер и целеустремлённость. — Не она, случаем, завоевала место под крылом Императора после свержения моего клана? — поинтересовался Рёмен. — Именно она, — подтвердила я, вспоминая беспросветные дни кровопролитий, которые смешали пять лет в бордовый Ад. Моя мать не выбирала способов в достижении целей. Первым, кто пал, от её рук являлся Дарон — мой отец и по совместительству командир первого легиона под началом Императора, ранее служивший власти, ныне — протестант. Серсея влюбила его в себя, затем вынудила заключить любовный контракт, в котором отец обязывался до конца своих дней защищать её. Мать имела привилегированное положение в совете Императора, но только после контракта выяснилось, что имеющейся власти ей было мало. Дарону ничего не оставалось. Я родилась, когда война за престол длилась уже три года. В тот период кризиса на протяжении двух сотен лет шли постоянные междоусобицы среди сильных магов. Каждый желал заполучить место, которое занимал свергнутый великий клан Рёмен. Серсея столкнулась с ключевой проблемой: одно дело был Император, что протирал штаны на троне, или никчёмное семейство Миядзаки (якобы клан, что правил в те времена), другое дело были тысячи протестантов, каждый из которых выдвигал на роль правителя именно себя. Официальным мнением остаётся, что следующей властью после семьи Рёмен шла моя мать — глава клана Харада, которая завершила круг кровопролитий среди других семейств магов. — Серсея проделала сложную работу в период раздробленности самостоятельно. Она умерла рано, с трудом дожив до момента, когда я взошла на престол. Родить той женщине, что имела красную проклятую энергию возможным не представлялось, если дитя не будет иметь аналогичный цвет, но, совершая так уже два греха, она обрекала себя на скоропостижную смерть. Нести в себе бордовую силу само по себе нарушение законов, а стать той, кто продолжил их род — преступление ещё хуже. Мать совершила его, за что расплатилась собственной жизнью. — Какие из её слов ты запомнила? — поинтересовался Рёмен. Я обернулась на мужчину, что безмятежно смотрел на звёздное небо. Он не ответил на мой немой вопрос, что же являлось причиной его интереса. — Она говорила, что если знать, чего хочешь — всё можно исправить, — поделилась я, — но, честно говоря, уже очень давно мне кажется, что я перестала узнавать собственные желания. Женские слова находили свой отпечаток глубоко в моём сердце, постоянно напоминая о себе морозными иглами в лёгких. Из-за них где-то внутри я продолжала корить себя за то, что провалилась со старухой, с обрядом, с единственной подругой. Порою просто смотреть на этот лес не оставалось сил, потому что неужели это то, к чему я всё время шла? — Я теряла один дом за другим. Может, то, что я не могу освоить расширение территории тоже говорит о том, что иметь постоянное место пристанища — это просто не моё? — Так ты считаешь, что не сможешь её освоить? — переспросил Рёмен и тут же продолжил: — а мне кажется, что ты сама не принимаешь её. И он был прав. Причина, по которой та крупица сил постоянно возвращалась в Двуликого, заключалась в том, что я просто не позволяла ей сделать обратного. — У нас у каждого есть слабости, — продолжил Рёмен, — и ты права в том, что привязанность к чему-то образует её, но в последнее время мне начинает казаться, что какие-то силы она тоже даёт, — нехотя признался он. Почему-то меня зацепили не столько его слова, сколько реакция, с которой он сказал их. Что-то побудило меня спросить: — Сукуна, а что ты запомнил от своей матери? Мужчина немного напрягся, размышляя: «Стоит отвечать или нет?». До этого он никогда не упоминал о семье, и, если судить по реакции, причина была. Ветер окутывал нас холодом, что задувал всё сильнее с напряжением тем. — Моя мать очень коварная женщина, — поморщился он, как мне показалось, даже сдержавшись, чтобы не назвать её стервой. — Многие утверждали, что она могла поспорить с самим Дьяволом, если бы встретилась с ним в Аду, но у меня нет причин сомневаться в её ужасной натуре, которая могла бы обмануть даже Смерть, — Двуликий мрачно усмехнулся, воспроизводя в памяти не самые лучшие отрывки. Я вспомнила портрет матери Сукуны в Императорском дворце: она имела характерные красные глаза, как и у всего её клана, проклятую печать и довольно строгое выражение лица. От неё исходила жажда крови и опасность. Двуликий с каждой секундой всё больше придавался воспоминаниям, его взгляд темнел, будто мужчина уходил куда-то вглубь себя. Наверное, он уже долго не вспоминал о родных, непонятно только, это мысли его не тревожили, или он сам убегал от них. — Бесчисленное количество предателей умерло под её началом. Она являлась хорошим дополнением отца, как главы Рёмен, манипулируя частью наших владений и им иногда. Она была из тех, кто хотел всеми силами расширить мощь клана. — Проклятие рассказывало о семье, словно отделив её от себя, констатируя обычные факты, как зритель, будто бы он не принимал в них участия. — А как именно твоя мать хотела это сделать? Окончательно выйдя из состояния расслабления, Двуликий какое-то время молчал. Он изучал моё безвраждебное лицо, затем, вздохнув и снова посмотрев на небеса, ответил: — Моей женитьбой. Я впала в ступор, изучая лицо мужчины на предмет шуток в неподходящий момент, но тот никак не реагировал. Уже через секунду меня накрыла волна какого-то истерического смеха, вынудившая схватиться за живот. — Так вот почему тебе было так противно говорить об этом? — пазл в голове, наконец, складывался. Я всё никак не могла понять, почему Рёмен обвинял меня именно в этом. Чтож, похоже теперь я поняла. Сукуна на мой смех ничего не ответил, только продолжил слегка взвинченным и раздражённым взглядом сверлить небеса, явно прокручивая в своей голове слова: «Спокойствие, у нас у каждого есть слабости, только спокойствие», — имея в виду почему-то именно меня. — Но спешу тебя, наверное, осчастливить, — проговорила я, стараясь максимально сдерживаться от нового приступа истерики, — соблазнительные проклятия мне по-прежнему нравятся, но обесчестивать их таким способом я не собираюсь. Двуликий почему-то усмехнулся. — Как будто до этого ты имела хоть какие-то шансы. На моём лице расплылась ослепительная улыбка. — Поговорим, когда я буду без белья.Одна тысяча лет назад
По тренировочному залу перемещались тени и скрежетали звуки стали — не оружия, а двух сотканных из железа тел. Именно за этими дверями зала номера 1 обычно происходили самые жестокие вещи: пытки, казнь, растления, тренировочные бои между Сукуной и его матерью. И кто сказал, что женщин бить нельзя? Попробуй к этой проявить не то, что слабость — заминку, как твоя голова окажется на полу, отделившись от плеч. — Слишком медленно, — она требовательна, строга. Многие считают её бессердечной, однако Сукуна уверен, что употреблять рядом с ней слово «сердце» даже в отрицательном ключе является грубейшей ошибкой. Раздался мучительный стон боли и размозжения достаточно увесистого тела по стене. — Поднимайся, — с нажимом проговорила она. В этой тренировке нет слова «стоп», нет правил — здесь закон именно Аида. Никто не зовёт её по имени, кроме сына, остальные обращаются к ней со слов: «Командир». Двуликий не называет её матерью: в их семейной иерархии эта женщина занимает другую позицию — она выше, в какой-то степени тоже командир, только персональный с более адскими требованиями. Сукуну размазывают по стене, как сопли, тот наносит удары, едва её касаясь, а ведь женщина даже не проявила проклятую печать. Будущему наследнику не оставалось ничего, кроме как раз за разом вставать из собственной крови, применять технику бессмертия, заживлять раны и снова наступать, потому что тренировка закончится только тогда, когда Аида позволит; только когда военачальница будет достаточно удовлетворена. Но этого никогда не происходит. — Сильнее. Жёстче. Ты слишком слаб, — серия быстрых ударов обрушивались на её девятнадцатилетнего сына, который, по её мнению, всё ещё не был готов возглавить семью. — Я тебя ненавижу, — лишь хрипел тот, утирая кровь, сочащуюся ручьями из его носа. Женский сапог отпечатался на мужской щеке. — Вставай. Аида ударила несколько раз ногой, пока Сукуна переводил дух: «Твой соперник не будут ждать». Сколько прошло с начала боя: тридцать минут, час? Сколько ещё будет продолжаться этот Ад из его крови, боли и переломов? — Вставай, я сказала. Подросток поднялся, задержал дыхание, затем нанёс удар — в нём скопилась вся ярость, обида и злоба. Первым уроком Аиды, которому она научила, стала неудержимая злость. Рёмен сломал женщине предплечье, та лишь слегка поморщилась и следом вложила в свой удар больше проклятой энергии. Сила, с которой Сукуна в этот раз отлетел к стене, заставила ту покрыться трещинами. Её снова придётся менять, собственно, как и после каждой тренировки. Аида была единственным учителем своего сына, кроме неё никто больше не мог справиться с его растущей силой. Она обучала его всем техникам, что знала, любым способам пыток, демонстрируя их действенность на нём самом — это был её метод научить защите. Командир Рёмен прошла далеко не одну войну, она излучала мощь и силу. Для неё был всего один приоритет: — Запомни, Сукуна: честь, уважение, гордость — всё это к чёрту. В этой жизни важна только семья. Это было странно слышать не только для посторонних слушателей, но и для её же сына. В 16 лет, когда у Двуликого начались первые тренировки, слышать про женитьбу было смешно: Аида требовала расширить мощь клана, создавала ему гаремы, подсылала разных девчонок, но уже к 18 годам у него выработался стойкий рефлекс каждый раз вздрагивать при упоминании этого слова. Темноволосая из-за усталости сделала осечку, её нога соскользнула с небольшой неровности, выступающей из стены. Замешка дала Двуликому фору, которую он не был намерен терять — только не в этом бою. Тело начало двигаться инстинктивно в тот момент, когда Аида рухнула на пол: за считанною долю секунд он уже находился напротив неё, замахнувшись за спину кулаком, который был покрыт оранжевым пламенем ярости. В последний миг она успела выставить перед собой крест из рук. Стена за Аидой была в щепки разрушена, подняв пыль, снеся вместе с поверхностью часть зала. Это был не звук клацанья металла — это был самый настоящий ядерный взрыв, в который Рёмен вложил всю ненависть, которой научился. Удар прошёл чисто, попав прямо в цель. Рука Сукуны стала сплошной гематомой от перенапряжения и слишком частого использования техники огня. Из носа по-прежнему не переставала хлестать кровь, как и из большей части его тела. Волна жесточайшей отдышки накрыла со свистом, он пытался набрать в дырявую грудь как можно больше кислорода. Из-за пыли ему не было видно, что произошло с командиром, вероятно она оказалась также разрушена на частицы, как и стена за ней, — Рёмен на это молился. Он махнул рукой, которая ещё могла кое-как реагировать на импульсы, чтобы рассеять дым, но ровно в этот момент Аида сделала контрнаступление: сначала тяжёлый удар ногой мужчине под дых, а затем, несмотря на то что Двуликий и так больше не мог двигаться, та применила способность: — Техника клана Рёмен. Расщепление энергии. Она сделала резкий жест пальцами, сигнализирующий активацию силы. Женщина оставалась беспристрастна и холодна, даже когда её сын начал блевать кровью и корчиться от боли. — Как!? Как ты избежала уда… — рвота накрыла его на последнем слове. Он уже ни черта не понимал: всё прошло по его плану, он же атаковал и в конце концов попал — Двуликий почувствовал чужую плоть в момент удара! Всё встало на места, когда он поднял взгляд. Проклятая печать. Она покрывала чёрными линиями всё её тело, образуя разные узоры то тут, то там — печать блокировала урон от большинства ударов, и Аида, как назло, в совершенстве владела наследственной техникой. Самому Сукуне ещё не были доступны полные силы клана, их могли использовать только его мать и отец — законные главы. Единственные моменты, когда Двуликий сталкивался с техниками Рёмен, были тогда, когда они направлялись на него. Его тошнило кровью. — Бой окончен, — сурово проговорила командир, сложив руки за спиной и направившись к выходу. — Скоро ты женишься и будешь делать всё, чтобы расширить клан. Она говорила это по окончанию каждой тренировки — любое неповиновение наказывалось, но после каждой же тренировки Сукуна оказывал его: — Только через свой труп. Женщина остановилась, бросив холодный взгляд через плечо. — Ты уже труп. Будь мил, сдержи обещание, потому что ты и твоё упрямство станете лишь ещё одним пройденным препятствием на моём пути. Силы постепенно покидали Сукуну, но не ненависть. — Ты же в курсе, что все в клане Рёмен тебя подозревают!? — ядовито прикрикнул он. — Каждый считает, что ты воспользовалась своей техникой, чтобы занять этот пост. Женщина усмехнулась так, словно услышала глупость. — И что? Разве ты не знаешь, что такое власть, сын мой? — повисла недолгая тишина. — Несмотря на то, что другие осознают отчаянность положения — они не в силах что-либо сделать. Аида знала все тонкости манипуляций, она удерживала командующее положение, даже когда все смотрели на неё с осуждением, даже если каждый её подозревал. Она учила и Сукуну этому, но тот был слишком мал для того, чтобы обращать внимания на что-либо, кроме злости на женщину. — И что, ты знаешь ключ к силе? — со злорадным смешком поинтересовался Двуликий. Но он не знал, что это был единственный вопрос, на который женщина могла точно и не колеблясь ответить: — Семейные узы придают тебе сил. Это было в равной степени смешно и иронично: прямо сейчас она говорила это раненому сыну, который уже пережил десятки смертей от её рук (неужели техника бессмертия всё ещё казалась для кого-то привлекательной?). Рёмен испустил тихий смешок, он бы посмеялся и громче, имей чуть больше энергии в тот момент. Его мать тоже улыбнулась уголками губ. В таких кланах, вроде её, кровь оставалась самым важным элементом, придающим силы, вскоре и сам Сукуна это поймёт. — Плеть, — достаточно громко проговорила она, подзывая слуг. Время для наказаний за непослушание. — Что, будешь нападать на безоружного? — ухмыльнулся Двуликий, словно меньшего от своей матери и не ожидал. Он уже не мог пошевелиться, тело онемело до самых кончиков пальцев — дальше его ждала только очередная смерть. — Ты не безоружен, — ответила она, обнажив кровожадные зубы, — у тебя есть Я.Настоящее время
— Она отправилась на очередную войну, когда мне было лет тридцать, так и не вернувшись с неё. Как доложил генерал, она умерла, защищая наш клан от другого, — Сукуна сделал небольшую паузу, собираясь с силами. — Она умерла во имя своих идеалов. Когда Рёмен закончил, на нём не было лица. С точностью даже нельзя было определить его чувства — в глазах застыла пустота. Есть вещи, с которым никогда нельзя смириться, одна из них — смерть близких людей. Спустя сотни лет ты всё равно будешь помнить о них с особыми чувствами скорби. Я слушала с открытым ртом чужое откровение. — Погоди, она смогла дожить до того момента, когда тебе исполнилось тридцать? — поразилась я, не веря в услышанное, — моя мать с трудом дошла до моего восемнадцатилетия из-за того, что продолжила род магов с красной проклятой энергией. Божественные законы должны были подействовать и на Аиду, сделав её бордовую силу ядом, что заставлял медленно и мучительно умирать. Двуликий посмотрел на меня несколько удивлённо: — Я же сказал, что она была очень коварна и сильна. Уверен, она могла воспротивиться божьим законам усилием воли. Я была шокирована. Серсея имела огромное могущество в моих глазах, не имеющее ни перед кем равных, но мать Сукуны… она определённо была на несколько рангов выше. На улице уже была глубокая ночь, я подумала, что тема разговора угасла, как вдруг Рёмен проговорил: — Она была права, — я замерла, услышав это, и Двуликий поспешил объяснить: — Семья — приоритет, а не выбор. Клан Рёмен распался спустя несколько сотен лет после того, как я его возглавил. Если бы я не пытался самостоятельно управлять кланом, он бы продолжил существовать. Родители воспитывают нас так, насколько им позволяет сделать это их воспитание. Они дают нам максимально возможное из того минимума, что имели сами. — Семья бесспорно самое ценное, что есть в нашей жизни, — согласилась я. Когда мы уже легли спать, обсудив достаточно обширное количество тем, я вспомнила то, с чего мы вообще начали: «Техника забвения на клан Рёмен». На грани сна и бодрствования я снова задалась этим вопросом в своей голове — Двуликий до этого был убеждён в моей причастности, но ни я, ни мать такого не делали, да и не по силам, честно говоря. Ни одна мысль долгое время не приходила, но затем кое-что очень тревожащее закралось в мой рассудок. Я отбросила эту глупую теорию в сторону, снова попыталась заснуть. Это показалось мне абсурдным, но уже через несколько минут в моём взгляде исчез сон, а от беспокоящей мысли я не смогла отделаться. — Сукуна, — потревожила я дремоту своего союзника. — А что, если это всё старуха?