Легенда о Довакине. Книга 1

      В ту ночь, шестого числа месяца Середины Года Четвёртой Эры, Сципию Корвусу, полковнику имперского легиона в отставке и одному из членов Совета Старейшин, не спалось. Вот уже как два часа старик, вместо того, чтобы лежать в постели и не тревожить и без того слабое сердце, мерил шагами просторную комнату и раз за разом проходил короткий маршрут от дубового письменного стола с ножками в виде львиных лап до широкой кровати с алым балдахином, на котором с обеих сторон красовался вышитый по специальному заказу золотого цвета имперский дракон.       Пятью часами ранее прибыл гонец с почтой, и напрасно Сципий надеялся прочесть в полученных письмах хоть одну благую весть.       Сын Марций писал, что ситуация на севере, в Скайриме с каждым днём всё хуже: проклятые мятежники пару недель назад задали легиону хорошую трёпку, и влияние имперцев в Рифте после столкновений под фортом Гринвол заметно ослабло. По правде говоря, Сципия обычно мало волновали сведения о сыне: Марций вот уже как десять лет не бывал дома и с отцом не виделся, да и, судя по предыдущим письмам, не очень-то хотел. Тёплых чувств между ними не было никогда, так что Сципий по первости даже радовался тому, что избавился от постоянного присутствия своенравного и дерзкого подростка, который вечно всё делал назло всем вокруг, а отцу — в первую очередь. Но с годами Сципий всё чаще вспоминал о том, что Марций давно уже взрослый мужчина — это было заметно даже по стилю и манере изложения — и, по иронии судьбы, наблюдать за тем, как его мальчик возмужал и превратился из наглого юнца в настоящего солдата, довелось кому угодно, только не родному отцу. Мысли эти навевали тоску, и старику приходилось признать, что он скучал. А на этот раз Сципий и вовсе обеспокоился не на шутку, потому что не увидел стандартной сухой ремарки, выученной наизусть за десять лет разлуки: «мои же дела в совершенном порядке, смею надеяться, что и у тебя всё хорошо, при случае вновь немедленно тебе напишу».       Вместо этого он прочёл совсем иное, непривычное, тревожное письмо:       «Дорогой отец, несказанно рад, что могу тебе написать, поскольку почтовое сообщение работает тут паршивее некуда: нордские гонцы и без того неторопливы до абсурда, скамповы дети, а с учётом войны так и вовсе боятся разъезжать по провинции. Мне пришлось отдать все деньги, каковые у меня оставались, дабы местный посыльный, чтоб ему было пусто, увальню, согласился доставить письмо моё до границы, в Бруму. Надеюсь, оно всё-таки до тебя дошло, потому что иначе могут наговорить тебе, отец, всякой ерунды и наврать с три короба — что я-де погиб или пропал.       На самом деле всё было так: я был ранен в битве при форте Гринвол и лично ответственен за то, что у Братьев Бури мы его не отбили — не знаю, известно ли об этом уже генералу Туллию, но догадываюсь, что звания рыцаря-протектора мне теперь не видать. Нас было, отец, двадцать четыре человека, и все они остались на поле боя, кроме одного — иначе не писал бы я тебе сейчас, а лежал бы среди моих товарищей с отрубленной головой или с мечом в пузе. Но, так или иначе, я жив, хоть тому и не рад, и теперь залечиваю раны, дабы отправиться поскорей в Солитьюд, к генералу во Мрачный Замок, и понести наказание за провал и потерю своих людей по всей строгости законов военного времени. Домой меня, отец, скоро не жди, а ещё лучше — и вовсе обо мне не вспоминай по возможности, поскольку тебе, герою Великой Войны да одному из императорских советников, быть отцом такого сына, конечно же, не к лицу. Ежели останется у меня после встречи с генералом ещё голова на плечах и ежели просто понизят меня в звании и отправят куда ещё, сразу же тебе напишу. Ежели столь милостив окажется генерал, что изволит принять моё прошение об отставке — напишу тем более и сообщу, когда приеду домой в Сиродил.       Поскольку лично я с Туллием ещё не знаком — ты знаешь наверняка, что в Скайрим его военным наместником назначили совсем недавно — гарантировать что-либо сложно, но мне доводилось слышать о жёстком нраве его и радикальных методах, так что ни на какие поблажки я не рассчитываю, и это к лучшему. Если Империя действительно намеревается подавить бунт Буревестника, только такой человек и нужен сейчас легиону, и если для этого придётся мне расстаться со званием, свободой или даже жизнью, значит, так тому и быть, ибо любая кара в моём случае будет заслуженной и справедливой. Потомку Люция Корвуса, героя, сразившего Умарила Неоперённого, не пристало бояться ни ответственности, ни смерти.       Вот такие вести у меня для тебя, отец. В ответ не пиши ничего, жди от меня новостей — твоё письмо может до меня не добраться. С надеждой на встречу когда-нибудь, в этом мире или в Этериусе,       твой сын, Марций Корвус».       Если бы Марций честно признался, что ему страшно, и просил о помощи, видят боги, его отец не чувствовал бы настолько давящей тяжести в груди — но уж кому-кому, а Сципию было известно, как горд и непреклонен был его сын. Что бы ни случилось там, в Скайриме, во время битвы за форт Гринвол, Сципий гордился своим единственным мальчиком. И жалел, что Марций об этом, возможно, никогда не узнает.       Ещё один конверт пришёл от управителя поместья под Анвилом, и его Сципий даже не открывал — бросил только на стол со львиными лапами и пообещал себе вернуться к нему на следующий день, ибо был уверен в том, что по прочтении окончательно утвердится в своём давнем решении уволить этого идиота к скамповой матери, если из письма снова выяснится, что прибыль за прошлый год упала в полтора раза в сравнении с предыдущим.       Наконец, последнее письмо от верховного канцлера Амона Мотьера, и Сципий, видят Восемь Богов, искренне рад бы был никогда его не открывать, поскольку содержание этой короткой записки одновременно пугало его и приводило в благоговейный трепет. Его, человека, видевшего нашествие эльфов, толпы беженцев из Морровинда и солдат, изуродованных стараниями мятежников. Его, циничного старика, полжизни проведшего при императоре в окружении политиканов, которые подобно ядовитым змеям жалили любого, кто посягал на их положение и власть. Всего от нескольких строк кровь его закипала в жилах, ибо Мотьер писал: «Наша общая знакомая свяжется с тобою сама и договорится о личном визите — или же нанесёт его без предупреждения, если того будет требовать безопасность и сохранность наших намерений в тайне. В одном не сомневайся: она придёт к тебе с благими вестями».       И эти «благие вести» волновали Сципия едва ли не более всего на свете, ибо «благость» их по-прежнему вызывала у него сомнения. Они с Мотьером задумали невозможное, и теперь, коли всё зашло уже настолько далеко, Корвусу-старшему, привыкшему продумывать себе пути отступления из любой потенциально небезопасной ситуации, стало совершенно уже некуда деваться.       Прекратив ходить взад-вперёд по мягкому хаммерфелльскому ковру из верблюжьей шерсти, Сципий вышел на балкон — в ночном балахоне, халате и босой, несмотря на характерные для ранней весны холода — вдохнул морозный воздух и уставился на усыпанное звёздами ультрамариновое небо. Среди россыпи сверкающих точек на тёмно-синей глади, будто подвешенные на ниточки где-то там, в глубинах Этериуса, выпирали два лунных шара, красноватый, большой, и серый, поменьше. Вид Массера и Секунды, которые, что бы ни происходило внизу, всегда висели над Имперским городом, Сципия не успокоил: он вновь и вновь перечитывал записку от Амона Мотьера, пока наконец не разволновался настолько, что сначала решил порвать её к даэдра, но в последний момент передумал, смял и сунул в карман халата.       Не успел он опомниться и обдумать прочитанное, стоя на холодном балконе и нервно поглаживая аккуратную, короткую седую бороду, как услышал настойчивый стук внизу. Балкон нависал прямо над входной дверью, но Сципий в раздумьях своих не заметил, что ко крыльцу подошла невысокая, худая женская фигура в кожаной лёгкой броне. На плечи неизвестной был наброшен плащ с капюшоном, скрывавшим лицо. Не получив ответа, незнакомка постучала ещё раз — она наверняка заприметила Сципия издалека и понимала, что рано или поздно дверь отопрут.       Слуги уже спали, и добудиться их среди ночи было обычно практически невозможно. На сей раз Сципий едва ли не благословлял их крепкий сон, спеша на первый этаж, чтобы самолично открыть входную дверь нежданной гостье. Отчего-то старик был абсолютно уверен, что к нему явилась та самая «знакомая», о которой писал Мотьер.       Он не ошибся.       — Господин Корвус, — хрипловатый голос явно принадлежал данмерке: Сципий мгновенно отметил, что кожа на руках её, одетых в перчатки без пальцев, была пепельно-серой. — Прошу прощения за столь поздний визит, но наш общий друг дал мне ясно понять, что дело не терпит отлагательств.       Не дожидаясь ответа, данмерка проскользнула в дом, а Сципий мигом вновь запер дверь, и всё это произошло так естественно, будто они заранее договорились и продумали все свои действия до мелочей, хотя Сципию очень бы хотелось знать, кто перед ним и что конкретно этой женщине нужно. Он был вне себя от её уверенной наглости, которая резко контрастировала со снедавшим его весь вечер чувством тревоги и неизвестности.       — Прошу прощения... Господин Мотьер оповестил меня о вашем визите, но... будьте добры хотя бы представиться, — холодно ответил он, внимательно разглядывая данмерку, которая уже сняла капюшон и оказалась неприлично рыжей, с подчистую выбритой ровно наполовину головой, угловатыми чертами лица и лукавой, едва ли не хамоватой улыбкой. Безо всякого стеснения и, разумеется, не спрашивая разрешения у хозяина дома, она расхаживала по коридору и гостиной и с интересом осматривалась вокруг.       Особое внимание она уделила портретам на стенах коридора и специально остановилась, чтобы получше рассмотреть, пожалуй, самого известного представителя рода Корвусов: Люция, рыцаря-крестоносца, победителя Умарила Неоперённого. Её интерес тайно польстил хозяину дома, поскольку Корвусы несказанно гордились своим великим предком, имя которого с конца Третьей Эры было известно практически всем в Империи и особенно в Сиродиле.       Её тонкие губы едва заметно дрогнули, когда она осторожно коснулась кончиками пальцев имперского дракона на знамени, которое статный мужчина в доспехах на портрете крепко сжимал в левой руке. Могло показаться, что она почти любовно разглядывала длинное, худощавое лицо Люция, которому придавала серьёзности и возраста окладистая борода. Он взирал на данмерку сверху вниз сурово, даже осуждающе, словно был ей не рад, но она будто знала, что художник, изобразивший его глаза безжизненно-строгими и пустыми, совсем не понимал, кого пишет. А может быть, даже никогда и не видел. Она же глядела на Люция так нежно, будто лично была с ним знакома. Так смотрят на дальнего родственника, который за краткую встречу не успевает надоесть. Или на бывшего любовника, о котором вспоминают как о мертвеце — только хорошее.       «Неужто… нет, быть того не может», — Сципий мгновенно отмёл сомнительную догадку: «Мне, должно быть, мерещится. Даже эльфы по двести лет не всегда живут. А если и живут, то дряхлеют, а этой, пожалуй, всего несколько десятков».       — Следует признать, господин Корвус, у вас есть вкус, — с мягкой улыбкой соврала данмерка и ненадолго повернула остроухую голову к Сципию, когда налюбовалась наконец на деревянные кресла и софу с невысокими спинками, обитые шёлком цвета киновари, наслушалась стука собственных каблуков о каменный пол и даже пощупала стену, задрапированную тканью с символом Империи. — А вот просить прощения, разумеется, следует мне, а не вам, — не переставая улыбаться, она протянула Сципию руку. — Вварга Дрел.       Она улыбалась, но Сципий отметил в её ошарашенном взгляде эстетический ужас перед тем, насколько вопиюще стеклянный столик с мозаичным изображением двух лун на столешнице выбивался по цветовой гамме из интерьера гостиной. Хозяин дома и сам понимал, что в нём было слишком много синих, холодных и тёмных оттенков, но от подарка посла из Эльсвейра просто так не откажешься.       — Есть в этом имени что-то нордское, — усмехнулся Сципий, отвечая на рукопожатие, и поймал себя на том, что обаяния эта Вварга Дрел была не лишена. В улыбке её, на вид приторной, таился яд, а кожа, которая в полутьме казалась мягкой и бархатной, почти наверняка пропиталась неласково колючим пеплом Красной Горы. И всё-таки, будь Сципий моложе, он, пожалуй, решился бы поухаживать за обманчиво привлекательной Вваргой Дрел.       — Вовсе нет. Двойная «В». Как в слове «Вварденфелл», — аналогия с нордами Вварге явно не очень понравилась, и она поспешила подчеркнуть, вероятно, регион своего происхождения. Во всяком случае, так подумалось Сципию. За последние пару сотен лет данмеры вполне успешно доказали Империи, насколько им важна связь с родными пепельными пустошами — практически ничего иного после извержения Красной Горы там, должно быть, и не осталось. Особенно на полуострове Вварденфелл.       — Впрочем, перейдём к делу, если позволите.       — Разумеется. Мы можем пройти в мой кабинет и…       — Я не сомневаюсь в том, что и кабинет ваш оформлен со столь же утончённым вкусом, что и гостиная, господин Корвус. Особенно если вы и там решили повесить на стены позолоченные канделябры из Вэйреста и положили на пол ковры из Хаммерфелла. Но у меня, к сожалению, нет времени на всё это поглядеть, — удивительно грубо оборвала его Вварга, и неделикатность её вновь вынудила Сципия спешно подавлять возмущение.       — Я лишь хотела уточнить, будет ли у вас возможность помочь мне побеседовать с вашими достопочтенными союзниками из Совета Старейшин. Видите ли, господин Корвус… Вварга вновь растянула губы в широкую лукавую улыбку.       — Мне кажется, пришло время всем представить кандидата на почти-вакантную должность.       Последние три слова она произнесла с нажимом, и Сципий прекрасно понял, о чём шла речь. И тем не менее, он всё ещё сомневался.       Когда Амон Мотьер впервые заговорил с ним о своих планах, у Сципия волосы на голове встали дыбом. Строго говоря, он по-прежнему не дал Амону никакого согласия помочь, поскольку их действия даже на данном этапе уже могли быть запросто признаны заговором против Империи и лично Тита Мида II.       — Ах вот оно что, — Вварга почти смеялась ему в лицо, и от этого у Сципия кровь закипала в жилах, так сильно он негодовал, — Выходит, вы боитесь, господин Корвус? — ехидно пропела она. К своему собственному ужасу, Сципий замямлил в ответ:       — Нет, но... то, что вы с Амоном задумали, это... Это безумие! Кто вам поверит? Даже я сам — я тоже с трудом вам верю, с тех пор, как Амон рассказал мне о вашем плане, он не предоставил мне ни одного доказательства, я…       — Потому-то я и хотела бы продемонстрировать вам и остальным благородным мужам из Совета доказательства, которых вы так жаждете, — Вварга отлично умела напирать одним только голосом, и на сей раз железные нотки в её нарочито сладком тоне заставили Сципия мгновенно замолчать. — Как я понимаю, вы и вызвались помочь нам всем собраться вместе и всё уладить. И, если уж вы нуждаетесь в особом отношении... Насколько мне известно, у вас есть сын? Марций, кажется? Очень похож на вашего почтенного предка. Ныне воюет в Скайриме. Недавно отличился в битве за форт Гринвол, пусть и неудачной для легиона, единственный выживший всё-таки… впрочем, отличился он или нет, будет решать генерал Туллий, верно?       — К чему вы клоните? — голос Сципия предательски захрипел и задрожал. Как только Вварга заговорила о Марции, старик понял, что пропал.       — О, совершенно ни к чему. Просто... как знать, быть может, господин верховный канцлер в благодарность за помощь в нашем с ним деликатном дельце постарается сделать всё возможное, чтобы ваш сын не только не лишился звания, но и вернулся домой героем.       — Ах вот как, значит…       Вид у Вварги был довольный, как у кошки, только что поймавшей неосторожную мышь.       — К тому же, мы с вами оба прекрасно понимаем, господин Корвус, что при нынешних обстоятельствах ваш сын может ещё с десяток лет домой не вернуться. К сожалению, чем дольше островные гости остаются в Империи, тем менее спокойно будет не только в Скайриме, но и в остальных провинциях. Если они у Сиродила вообще останутся. Пример Чернотопья и Морровинда, а теперь Хаммерфелла и Скайрима многих вдохновил. Нужно действовать как можно скорее.       — Амон, скампов сын, умеет добиваться своего, забери его даэдра, — выдохнул Сципий, и собственный напуганный голос с каждой секундой раздражал его всё больше. — Ну хорошо! Хорошо... Я помогу. Я сообщу... сообщу тем, в ком мы можем быть уверены. Я напишу Амону. Сообщу ему, где и когда.       На эти сумбурные слова он, казалось, потратил все силы, что у него были, и теперь едва стоял на ногах. А ещё ему отчего-то вдруг подумалось, что непреклонная данмерка не зря явилась к нему ровно за месяц до дня рождения Марция.       — Прекрасно, — прошелестела Вварга. — Мне жаль, что пришлось выдёргивать вас из постели среди ночи, но записки, насколько я знаю, имеют свойство попадать в руки к тем, кому не следовало бы их читать, да ещё и в самый неподходящий момент, так что я решила явиться лично. Кстати, о записках... будьте добры, господин Корвус, отдайте мне от греха подальше письмо от нашего общего друга.       Сципий нехотя отдал Вварге записку Мотьера и молча наблюдал за тем, как лист бумаги за несколько секунд сгорел в сотворённом данмеркой пламени.       — Приятно сотрудничать с людьми, которые понимают твои мотивы без долгих объяснений. Вы просто чудо, господин Корвус. Я вовсе не удивлена тому, что император, храните Восемь его душу, удостоил вас места в ряду его ближайших советников. Всего хорошего.       — До встречи... госпожа Дрел, — называть малознакомую нагловатую эльфийку «госпожой» Сципию совсем не хотелось, но Амон Мотьер не раз очень высоко отзывался о Вварге. К тому же, от неё зависела едва ли не самая главная часть плана, и раз у неё хватило упорства и пронырливости, чтобы добраться аж до Совета Старейшин, можно было не сомневаться в том, что она в случае необходимости отыщет себе любых других влиятельных покровителей.       — И если вдруг у вас возникнут сомнения в том, с кем вы только что говорили... — начала было Вварга, уже стоя на пороге и вновь протягивая Сципию руку, но продолжать смысла не было, потому что он впервые за время разговора с гостьей обратил пристальное внимание на её пальцы и почувствовал, как по спине пробежал холодок. На указательном пальце правой руки Вварги красовалось изящное кольцо с луной и звездой.       Прежде, чем ошарашенный Сципий успел задать Вварге хотя бы ещё один вопрос, она уверенным шагом вышла из дома, перешла улицу и тут же словно растворилась во тьме переулка на противоположной стороне.