***
— Если бы не этот ваш Ульфрик, я бы уже украл вон ту лошадь и рванул в Хаммерфелл! Каким бы трусом Локир ни казался, а Лодур очень был ему благодарен за это подчёркнуто смелое «я», а не «мы», хотя лошадь воровать они действительно планировали вместе. Допланировались. Повстречались они всего пару дней назад в «Деревянном кружеве» в Роще Кин. Локир пытался впарить одному из местных шахтёров, здоровенному детине Рогги, дохловатую на вид кобылу за непомерную цену в полторы тысячи септимов, но забросил это дело, как только трактирщица обмолвилась о том, что Рогги ей уже вот как два месяца денег должен. А Лодур... неделю назад он вернулся из Сиродила после того, как лет пять не бывал в родном Скайриме, и твёрдо вознамерился поначалу отправиться в Коллегию магов в Винтерхолде — в юности он там учился — однако в итоге задержался в Роще Кин, ибо никак не мог себя заставить выдвинуться в дальнейший путь. Чем ближе он был к цели, тем менее охотно ноги несли его дальше. Оно и неудивительно: уж слишком много всего случилось пять лет тому назад — просто так свою малую родину в спешке не покидают. Так он и пил в «Кружеве» два дня подряд, пока Локир не решил взять его в оборот. Казалось, им просто обязана была сопутствовать удача. — Сам посуди, — уговаривал Локир. — Мне ты можешь доверять, мужик, я этим делом давно занимаюсь. Так сказать, профессиональный конокрад! Лучший в Скайриме! — Ори об этом погромче ещё, ага, — Лодур хмыкнул в кружку и сделал очередной приличный глоток мёда. — Твоё здоровье. Затем он вынул из кармана и развязал небольшой мешочек с деньгами и подкинул пару монет на барную стойку. В мешочке Локир с изумлением узнал собственный кошелёк из козьей кожи. — Эй, да как!? — В Сиродиле опыта набрался, — с невозмутимым видом ответил Лодур и вернул кошелёк ошалевшему владельцу. У них даже имена были похожи — почему-то спьяну Лодуру этот факт показался едва ли не самым важным. Дальше всё было как в тумане; он окончательно осознал, что произошло, только когда их уже затолкали в телегу вместе с Братьями Бури и обвинили не просто в попытке украсть лошадь у имперских солдат, а в предательстве и мятеже. Локир громко орал на всю округу, доказывая, что он не мятежник, а Лодур сказать ничего не смог, только долго пялился в ужасе на имперцев — то ли от сильного шока, то ли потому что почти не просыхал уже третьи сутки и голова у него шла кругом — пока его не стошнило прямо командиру отряда на сапоги. Кое-как проспался он только теперь — и мигом узнал, что хромая телега довезла их аж до Хелгена, и что впереди всех их, вероятно, ждала казнь. Хуже этой мысли были только попытки снова не вывернуться наизнанку: голова с похмелья невыносимо болела, тошнота по-прежнему накатывала со страшной силой, а от дорожной тряски лучше не становилось. Помимо Локира, то и дело подвывавшего от страха, в одной телеге с ним тряслись ещё двое: патлатый здоровяк-норд из Братьев Бури, небритый и белобрысый, как и полагалось типичному жителю северной провинции, и виновник торжества, Ульфрик Буревестник собственной персоной, в перепачканных мехах и с кляпом во рту. Здоровяку же кляп не полагался, потому-то он, наверное, и болтал без умолку: и про местный мёд с можжевеловыми ягодами, и про девчонку из Хелгена, в которую по молодости был влюблён В итоге получилось, что одна сторона телеги горланила наперебой, а вторая молчала. Ульфрик — поневоле, а Лодур — добровольно. Говорить не хотелось. — Зовут-то вас как и откуда вы родом? — поинтересовался наконец крепыш, видимо, тоже заметив это досадное неравенство сторон. — А тебе зачем? — мигом ощетинился Локир, который последние пару минут до того вспоминал всех возможных богов, и общих, и нордских, в попытках отсрочить неминуемое. — Последние мысли норда всегда должны быть о доме, — сурово ответил мятежник. — Меня Ралоф зовут. Из Ривервуда я, это совсем недалеко отсюда. Во владении Вайтран. — Локир. Я из Рорикстеда, — печально проблеял горе-конокрад. Ульфрика представлять было не обязательно. — А ты кто будешь, болезный? — взглянув на Лодура, Ралоф только усмехнулся в усы: мигом понял, небось, в чём его проблема и даже немного ему посочувствовал. — Ну, не ссы. Рожа у тебя зелёная, без слёз не взглянешь. Как звать тебя, говорю? Ты хоть понимаешь меня, нет? — Понимаю, не блаженный и не юродивый. Если я мозгами и обижен, то в другом смысле, — буркнул Лодур, который всё это время не отвечал исключительно из-за того, что боялся поприветствовать Ралофа точно так же, как имперского офицера у Туманной заставы. — Лодур я. Из Винтерхолда. Недавно в Скайрим вернулся из Сиродила и... ну, сам видишь. Ралоф присвистнул. — Умеешь ты оказаться в нужное время в нужном месте, конечно. Ну... с другой стороны, умрёшь в ряду защитников Скайрима. Куда больше чести, чем на чужбине. — Умрёшь? В смысле — умрёшь? — Локир снова запаниковал и завёл свою прежнюю песню. — О боги! Мара! Кинарет! Акатош! Куда нас везут!? — Понятно куда, коли мы с Ульфриком Буревестником в одной повозке, — тихо пробормотал Лодур и мигом почувствовал на себе тяжёлый взгляд мятежного ярла. Захотелось отвернуться. — А что, скажешь, компания не по тебе, пьянчуга? — огрызнулся Ралоф. — Если тебе имперцы больше по душе, странно что ты сидишь сейчас в этой повозке! Ишь, из Сиродила он вернулся. — Я тебе хоть слово сказал об этом, а? — Лодур устало прикрыл глаза. — Меня пять лет дома не было, я вообще не ебу, что у вас тут происходит, и мне паршиво. Воспользовавшись тем, что Ралоф от него ненадолго отстал, Лодур всячески постарался здраво оценить своё положение. То, что руки у него были связаны, проблемой не казалось — магических сил верёвки прожечь ему точно достанет. Беспокоило другое: с учётом того, сколько легионеров сопровождало их в Хелген и сколько лучников наверняка стояло на городских стенах, можно было и до леса не добежать — подстрелят. К тому же, Ралофу о полном неведении относительно ситуации в Скайриме он всё-таки соврал. В своё время он до Сиродила еле доехал именно из-за действий Ульфрика и его солдат, да и вести о гражнадской войне на севере до центральной провинции тоже доходили исправно. Как бы плохо Лодур себя ни чувствовал после нескольких дней беспробудного пьянства, а память ему ещё не совсем отшибло и даже крупицы здравого смысла, как ни странно, остались. Ну, бежит он. Ну, может, даже и не подстрелят — простенькие чары вроде каменной плоти всё ещё никто не отменял. А как же мятежники? Не начнётся ли суматохи? Не сбежит ли «истинный король Скайрима» под шумок? Едва знакомый Ралоф мог сколько угодно тыкать Лодура носом в долг родине, но отношения Лодура к Братьям Бури это не меняло: всё равно, что бандиты, только бандиты с убеждениями. Талморское владычество никому не нравилось, но «защитники Скайрима» упорно делали вид, что были единственной преградой на пути армии Доминиона, находясь при этом, прости, Акатоше, в самой заднице мира. Проще говоря, бежать было страшно, с какой стороны ни посмотри. Да и не слишком-то Лодур был в себе уверен. Может, он и шагу сделать не сумеет самостоятельно, настолько его придавит похмелье. На въезде в ворота Хелгена Лодур с горечью подумал о том, что пять лет жизни в Сиродиле вовсе не стоили того, чтобы так отчаянно выгрызать их у судьбы, раз правосудие, пусть и не за тот проступок, всё равно в итоге настигло его, да ещё и, как положено, в родном Скайриме. Мятежником он, в самом деле, не был, но убийцей — был, а значит, самое место ему на плахе. «Шор милосердный, поздно мне просить тебя о заступничестве, и всё же дерзаю: пощади», — взмолился он мысленно, но тут же подумал об иронии момента, ведь на шее у него, скрытый под робой, висел амулет Акатоша. Что ж, быть может, хоть кто-то из верховных богов, нордский или имперский, проявит к нему сочувствие? — А вот и генерал Туллий, военный наместник, — зло процедил сквозь зубы Ралоф, глядя на коротко стриженного поджарого имперца в бронзовой кирасе, который беседовал с болезненно худощавой эльфийкой в строгом тёмно-синем одеянии. — И талморская сука тут как тут. — Кто? — не понял Лодур, не успевший вовремя оглянуться. — Эмиссар Эленвен. Главная она тут вроде как у остроухих выродков, — безо всякого удовольствия пояснил Ралоф. — Говорят, в посольстве Талмора под Солитьюдом они пленных Братьев Бури и всех, кто поклоняется Талосу, пытают до смерти. — Заткнулись быстр-ра, сволочи! — гаркнул на них возница. — Поговорите мне тут, я вам быстро языки укорочу! Лодур ничего не ответил ни ему, ни Ралофу, лишь вялым жестом заправил за уши угольно-чёрные волосы и машинально почесал левую щёку, на которой красовался заметный шрам — три следа от медвежьих когтей. — Папа, папа! Я хочу посмотреть на солдат! — донёсся откуда-то сзади звонкий детский голос. — Нет, Хаминг, — сурово отвечал другой, явно принадлежавший молодому мужчине. — Но почему? — Быстро в дом, я сказал! Лодур мельком обернулся на них, тут же пожалел о том, что повернул голову, и уставился на свои колени.***
— Генерал, стойте! Сам Туллий, легат Рикке и Марций обернулись как по команде: голос Эленвен прозвучал так, что могло показаться, будто это она была имперским генералом. — Вы совершаете ошибку! Властью Талмора, я беру этих заключённых под свою опеку! — затребовала эмиссар. Она приторомозила своего коня аккурат в самом начале конвоя и смерила Туллия и его свиту презрительным взглядом. Даже сидя на лошади, Туллий проигрывал эльфийке в росте примерно на голову, но при этом слова её словно бы пропустил мимо ушей и вообще всячески демонстрировал, что ничуть её не боялся. — С чего бы это вдруг? Мне казалось, подавление мятежа и обеспечение единства Империи никогда не шло вразрез с Конкордатом Белого Золота, — невозмутимо отвечал он. — Зато ваше неподчинение, генерал, очень даже идёт с ним вразрез, — безапелляционно парировала Эленвен. — Я доложу вашему императору о том, что его собственные люди нарушают условия Конкордата. Туллий сжал зубы так крепко, что на щеках выступили желваки — первый признак того, что он пришёл в ярость. И тем не менее, во избежание дипломатического конфликта, пришлось сдержать гнев и продолжить беседу. — При всём моём уважении, эмиссар, насколько мне известно, по Конкордату Белого Золота, который вы так любите вспоминать, Альдмерский Доминион также берёт на себя определённые обязательства. Например, помощь Империи в урегулировании внутренних конфликтов. Вы, что же, собираетесь препятствовать казни мятежника? — Отчего же препятствовать? — нахмурилась Эленвен, крепко сжав в руках поводья. — Вам не приходило в голову, генерал, что Талмор, быть может, сам желает покарать Ульфрика Буревестника за зверства, учинённые в Маркарте, убийство законного верховного короля Скайрима и вероломный мятеж? — А какая, извольте, Талмору разница, казнят Ульфрика здесь или в Солитьюде? — генерал, очевидно, позиций решил не сдавать. — Может, в Алинор ещё его отвезёте, чтобы он у вас ненароком сбежал по дороге? Вот было бы веселье. — На что это вы намекаете!? — возмутилась эльфийка. Туллий только ехидно усмехнулся. — На риски, госпожа эмиссар. На риски. И ни на что более. Рикке и Марций задорно переглянулись. Эленвен же капризно поджала губы: возразить было нечего, а уступать не хотелось. — Что ж, будь по вашему. Однако я буду обязана доложить руководству Талмора и императору Титу Миду II о том, что вы своевременно не сообщили о поимке Ульфрика в посольство. — О, ну конечно, у наших ребят же в засаде было столько времени на бюрократию, — Туллий уже неприкрыто насмехался над её претензиями. — Ну, вот, сообщаю. Вы же теперь в курсе. Не желая более тратить времени на бесполезные споры, генерал и его свита въехали наконец в ворота крепости, спешились и направились к центральной площади. — Она ведь вам этого не простит, генерал, — осторожно заметила Рикке. — Да какая мне теперь уже разница, — отмахнулся Туллий. — Вот разберёмся с Ульфриком, и я, быть может, отправлюсь уже обратно в Сиродил наконец. На покой. — Ну, испортить вам жизнь ей это не помешает, — грустно усмехнулся Марций. — Но на её позеленевшее от злости лицо можно любоваться вечно, конечно. — Ничего, не всё же им радоваться и плясать на костях, — Туллий кивнул капитану, смуглой низкорослой имперке в тяжёлых доспехах, которая вышла ему навстречу из крепости. — Должен быть и на нашей улице праздник. Ульфрика я буду талморцам отдавать, ещё чего... Столько сил вложено в поимку этого мерзавца. — Генерал, — Марций замялся немного. — Вы... действительно верите, что они позволили бы Ульфрику сбежать? Туллий остановился и внимательно взглянул на него. — Я тебе, Марций, так скажу: мятеж этот Доминиону куда выгоднее, чем самим Братьям Бури. — Разделяй и властвуй? — Именно. Пока мы слабы, нас гораздо проще подмять под себя. Потому-то мне с самого начала и казалось, что Ульфрик либо идиот, что сомнительно, либо не в ту сторону воюет, если ты понимаешь, о чём я. Марций кивнул и оглянулся назад на шум и скрип: телега с пленными тоже въехала на площадь, затормозила с противным скрежетом, и капитан крепости Хелген приступила к проверке списка, который ей предоставил один из конвоиров, рядовой легионер, по имени Хадвар.***
Когда телега остановилась, и Лодур увидел напротив входа в крепость окровавленную плаху и палача со ржавой алебардой, его замутило ещё сильнее прежнего. Двое имперцев звякнули замками на крючках, откинули заднюю стенку телеги и велели всем узникам спускаться на землю, то и дело грубо подталкивая их кулаками в спины и бока. — А ну, блядь, шевелитесь! — прикрикнул тот, что всё это время сидел на козлах телеги, в которой ехали Ульфрик и остальные. «Шевелиться» — самый страшный приказ, какой только можно дать человеку с похмелья. Превозмогая головокружение и тошноту, Лодур с трудом вылез из телеги на ватных ногах и мигом засомневался в том, что будет способен простоять на своих двоих дольше пары минут. Крепость Хелген поплыла вправо. — Значит, так, ублюдки! — рыкнула имперка в капитанских доспехах, злобно глядя на пленных. — Чьё имя назовут — шаг вперёд! Если попытаетесь сбежать, получите стрелу в глаз быстрее, чем успеете вымолвить хоть слово, ясно!? Возражений ни у кого не нашлось. — Бьорн из Айварстеда, — её помощник, приземистый норд с простоватым лицом и удивительно короткими бровями, мигом принялся за оглашение списка, видимо, в надежде на то, что капитан перестанет изрыгать угрозы и оскорбления. Никакого воодушевления по поводу грядущей казни он явно не испытывал. Его рыжий, широкоплечий соотечественник в броне Братьев Бури сделал шаг вперёд. — Гюльви из Рифтена. К нему присоединился худощавый снабженец. — Берта из Драконьего Моста. Между ними втиснулась светловолосая женщина с тёмными кругами под глазами, мрачная и печальная. — Ралоф из Ривервуда. — Эй, не помирай раньше времени, — подмигнул Лодуру Ралоф перед тем, как встать в очередь на плаху. — Чай, коли с бодуна помереть, в Совнгард не попадёшь, а? Лодур кивнул; ему показалось, что Ралоф и помощник капитана как-то очень нехорошо переглянулись. — Локир из Рорикстеда! Рябой конокрад снова запричитал: — Нет, я не мятежник! — и бросился бежать прежде, чем Лодур рванулся его остановить. Да и что бы он сделал? Руки-то связаны. Только голову больную потревожил. — Стой! — завопила капитанша и мигом дала сигнал солдатам на стене. — Лучники! Локир стремился явно к северным воротам крепости, но добежать не успел — повалился мешком с костями на пыльные камни. Капитан угрожала не просто так. Лодур готов был поклясться, что даже на таком расстоянии видел, как кровь брызнула на землю, когда стрела вонзилась бедолаге Локиру в висок. — Кто ещё хочет поспорить!? — гневно вопрошала разъярённая имперка. Спорить, конечно, больше никто не хотел. — Постойте, капитан. А это кто? — её помощник кивнул в сторону Лодура. — Его нет в списке. — В бездну список, Хадвар! Давай его на плаху. — Ты кто будешь, родич? — Хадвар едва заметно, сочувственно улыбнулся брату-норду. Всё-таки противоречила эта растреклятая война скайримским традициям: ещё каких-то десять лет тому назад норд норду действительно был как брат, а теперь всех как будто бы обязали быть друг другу врагами. — Лодур я. Из Винтерхолда родом, — пришлось разбить одно предложение на два, чтобы успевать делать глубокие вдохи и сдерживать рвотные позывы. — Капитан, — Хадвар как можно спокойнее и мягче постарался урезонить грубоватую имперку. — Может, всё-таки не будем рубить с плеча? Не записан он. Вот, посмотрите сами. Лодуру вдруг почудилось, что от морозного воздуха стало даже как-то дышать полегче, что ли. Место липкого чувства тошноты в груди занял тепловатый трепет. Его даже не интересовало, отчего это Локира в список внесли, а его — нет. Важнее было другое: а вдруг его всё-таки отпустят? Краем глаза он увидел, как к палачу присоединился пожилой имперец в бронзовых доспехах, ещё одна женщина в тяжёлой имперской броне, только на этот раз нордка, с ясным взглядом и глубокими морщинами на не старом ещё, но очень усталом лице — и высокий молодой мужчина, кудрявый, подвижный и пластичный даже в латах рыцаря-протектора, подчёркнуто бодрый, видимо, полный трепетного ожидания перед грядущим кровопролитием. У него был невероятно мрачный взгляд, а в обаятельной улыбке чувствовалось самодовольство. — Мы с Локиром действительно не мятежники, — неуверенно протянул Лодур. — Я так вообще совсем недавно вернулся из Сиродила домой. — А ты, я смотрю, больно деловой, а, оборванец? — неумолимая капитанша отрицательно покачала головой и властным жестом указала вправо от себя. — На плаху, говорю! Лодур уже не слышал, как вызывали кого-то ещё, если вызывали вообще: кровь мигом прилила к голове, в ушах зашумело, и вязкая тошнота от этого только усилилась, и следующие пару минут он провёл, тупо уставившись на одинокий пожухлый пучок травы у себя под ногами. Вот и всё. Была надежда, да сплыла — всех под топор. — Ульфрик Буревестник! Здесь, в Хелгене, тебя кто-то зовёт героем. Но герой не станет использовать дар Голоса, чтобы убить короля и узурпировать трон… Голос генерала Туллия доходил до Лодура будто сквозь вату. Он и представить раньше не мог, насколько же ему не хотелось умирать! Пять лет назад, покидая Скайрим, как ему думалось, навсегда, он бы совсем иначе рассуждал о смерти, но не зря норды часто говорят: не суди о том, чего сам не ведаешь. После Туллия что-то забормотала жрица Аркея, которую имперцы специально притащили на казнь, чтобы наскоро проводить в последний путь приговорённых, не нарушая традиций. Очнулся Лодур, только когда один из Братьев Бури зычно рявкнул на заунывную монахиню: — Во имя Девяти, заткнись и давай к делу! Это оказался рыжий детина Бьорн из Айварстеда. Он смело шагнул вперёд, встал на колени и положил голову на плаху. — Как скажете! — засуетилась жрица, спешно отступила ко входу в крепость и принялась усердно рассматривать мох на стенах, только бы не глядеть в сторону палача. А ещё, говорят, жрецы Аркея тела к погребению готовят и вообще всю жизнь проводят в компании мёртвых. — Вот это же тебе охота помереть поскорей, — внезапно вырвалось у Лодура, и он мигом понял, что выдал свой страх: остальные Ульфриковы солдаты заусмехались снисходительно, поглядев в его сторону. Рыжий норд сообщил всем напоследок, что отправляется, по его мнению, конечно же, в Совнгард к героическим предкам, а затем чавкнул топор палача, и голова мятежника покатилась по земле, оставляя за собой кровавый след. От вида грязно-бордовых ошмётков мышц и кожи и белёсых позвонков Лодура тут же вывернуло наизнанку прямо на глазах у имперской стражи и товарищей по несчастью. Второй раз за последние сутки. — Тьфу, мать твою, — покривился генерал и отвёл взгляд. Всем остальным тоже стало несколько не по себе — только самодовольный рыцарь-протектор не отвернулся, и во мрачном взгляде его вдруг промелькнуло сочувствие. — Следующий — норд во рванье, — будто издеваясь, скомандовала капитан и указала на Лодура. — Живо! Один из солдат бесцеремонно толкнул его в спину, и Лодур чуть не ткнулся носом в землю, в лужу собственной рвоты. С трудом разогнувшись, он медленно побрёл в сторону плахи, чувствуя, как сердце бешено билось о грудную клетку, а ноги наливались свинцом. — Следующий, говорю! Он поверить не мог в то, что вскоре расстанется с головой, умрёт такой же кроваво-грязной, тошнотворною смертью, как и рыжий Бьорн из Айварстеда. А день выдался настолько омерзительно ясный и солнечный, несмотря на осенний холодок, что становилось страшней вдвойне. Разве можно вообще умирать в такую погоду? Разве можно вообще умирать в двадцать семь лет? Капитанша дождалась, пока он встанет на колени, и поставила ногу ему на спину; Лодур хорошенько приложился головой о плаху, прежде чем лёг, как положено. Судорожно вздохнул. Прикрыл глаза, чтоб не видеть палача и лезвия топора. Ну вот и всё. Говорят, голову рубить не так уж и больно — просто ничего почувствовать не успеешь. Интересно, куда отправится его душа после смерти? Уж точно не в Совнгард. У него засосало под ложечкой от страха, захотелось вскочить на ноги, убежать, закричать, заспорить — что угодно, только бы отсрочить неминуемый момент. И в эту самую секунду, как по команде, словно мысль его материализовалась и сила её сотрясла само небо, раздался где-то невдалеке громкий, раскатистый рык. Казалось, само солнце пошатнулось от этого звука, и земля задрожала, и все отступили на шаг от плахи — только Лодур замер, всё ещё не решаясь открыть глаза. — Храни нас Акатош, что это за звук? — рыцарь-протектор окончательно растерял всю свою напыщенную снисходительность и внимательно вглядывался в небо. Остальные заозирались следом. — Отставить панику! — скомандовал военачальник. — Капитан, продолжайте. — Да, генерал Туллий! — фанатично отозвалась капитанша и недобро зыркнула на палача. — Что стоишь, дурья башка!? Руби ему голову! Тяжело дыша и дрожа всем телом, чувствуя, как холодный пот градом катится по спине, Лодур открыл глаза, и начал молиться всем известным богам, не разбирая уже ни нордских, ни имперских. «Пощади, Акатош, могучий Дракон, перед лицом неумолимого Времени… Защити, Мара, во имя любви своей… Дай знать, Шор, что не зря называют тебя милосердным… Боги, как же это страшно! Как страшно…» Палач, мускулистый редгард с опухшим лицом, тяжёлыми веками и приплюснутым носом, снова взялся за рукоять топора, но боги, видно, услышали Лодура и решили, что расстаться с головой в тот неприлично солнечный, неподходящий для казни день ему всё же не суждено. Вверху снова загрохотало, только на сей раз раскатистей, громче, мощнее, будто небеса разверзлись над Хелгеном. Огромная тень накрыла небольшую центральную площадь, а на крышу невысокой крепости с оглушительным скрежетом мощных когтей по камням приземлилось нечто, гигантское, крылатое, покрытое шипами с головы до ног — и заревело так пронзительно, что Лодуру показалось, будто он совершенно оглох. — Генерал! — рыцарь-протектор кинулся к Туллию и его спутнице-нордке, и едва успел оттащить их в сторону прежде, чем чудище опалило их жарким пламенем, вырывавшимся из его зубастой пасти. Отовсюду послышались испуганные крики: — Дракон! — Во имя Исмира, это дракон! — Боги всемогущие! Помогите нам! — Все назад! — взревел генерал, обнажая меч. Шипастая тварь вновь распахнула пасть, и Лодур готов был поклясться, что отчётливо слышал, как дракон внятно произнёс три слова на неизвестном ему языке: — Kest-Doh-Kirl! И тогда небеса разверзлись по-настоящему, и камни западали сверху из ниоткуда, и все заметались в панике, расталкивая друг друга в попытке спрятаться в крепости. И слышен был лязг покорёженной брони, и хруст костей, и хлюпанье крови, но на этот раз Лодур испытал настолько сильный шок, что его уже даже не тошнило. Не мешкая более, он ловко освободил руки от пут при помощи небольшой вспышки магического пламени и приготовился бежать, что было сил — нынче-то уж имперцам точно без разницы, казнят они его или нет — но даже спину выпрямить не успел, как тут же вновь безвольною куклой повалился наземь, так сильно землю тряхнуло от камнепада. Затылок пронзила дикая боль, будто голова раскололась надвое, и Лодур потерял сознание. Не прошло и пары минут, как Хелген заполыхал, и пламя вздымалось к небу, и в едком дыму среди обожжённых, раздавленных и истерзанных тел уже никому не было дела до того, кто кому враг и кто на чьей стороне воюет.