В Опере – маски прочь

      Когда за стенкой, из соседней ложи раздался вполне однозначный по смыслу стон, мадемуазель де Блан и ее спутник не сговариваясь переглянулись.       За стеклами визора чумной маски не было понятно, негодует он или, наоборот, одобряет, а ей еще немало дней потребуется, чтобы научиться читать его – по неуловимым движениям, жестам, наклону головы, замершей, подобно изящным скульптурам, позе… По голосу – проще, но он по-прежнему немногословен.       Привычка… И намеренное сохранение эксклюзивности их вербальной коммуникации – приберегая на особенные случаи.       Наследник Серреттов, тем временем, снова издал мелодичный звук на выдохе, попав в консонанс с грохочущей оперой, где ведьма на сцене сжигала книги алхимика, называвшего себя Дьяволом, а тот вопил от ярости и называл ее дурой.       Типичный нарцисс, пользующийся доверчивыми душами, высасывающий жизнь, водящий за нос столь угодно долго – пока не надоест и пока не найдется новая жертва, с новой порцией энергии. По первой же реплике персонажа с остроконечной бородой было ясно – он обманет их всех.       Де Блан мельком взглянула на чумного доктора, пытаясь различить хоть какую-нибудь эмоцию… Длинный нос кожаной маски смотрел в направлении сцены, руки в черных перчатках спокойно лежали на коленях, спина гордо выпрямлена.       – Он попытается убить ее, – сказала она тихо.       Чумная маска развернулась вправо, совершая медленное движение к женщине с бледным лицом. Сполохи пламени на сцене гасли, отражаясь в круглых стеклах.       – Почему ты так думаешь?       От его бархатного голоса тепло упало от горла к желудку, растекаясь приятным спокойствием по похолодевшему телу.       – Они всегда так делают, – после паузы ответила мадемуазель де Блан. – Они всегда избавляются от того, что уже не поддается контролю.       Чумной доктор не стал задавать вопросы – спустя время он найдет объяснение; он наблюдательный – и осторожный. Практически все, что он знал об Алекс де Блан, было получено практическим путем. Слежкой в том числе – но ей не обязательно знать, на что он был готов пойти, чтобы приблизиться еще хоть на шаг, на полшага…       Она точно говорила так исходя из своего личного опыта. Но теперь он никому не позволит причинить ей боль – даже себе, – и потому ни Дьяволы, ни вампиры, ни прочая нечисть, которой в опере сегодня было немало, даже мимо не пройдут. Все отправятся в пекло!       Будто слыша его мысли, мадемуазель де Блан улыбнулась. На острую худую коленку человека в чумной маске легла ее ладонь, и больших усилий потребовалось, чтобы не поддаться искушению и не схватить ее за руку – лишь накрыть ее пальцы своими.       – Какие же они забавные! – хихикал сэр Ли по противоположную сторону зрительного зала, видя в бинокль картины одна трогательней другой. – Мальчишка Серреттов развлекается со своим ярмарочным фокусником, де Блан, вместо того, чтобы с людей кожу сдирать или на крюках подвешивать, за ручки держится! Что стало с этим миром?       – Нет ничего естественней влюбленности, – отозвался доктор Лектер. – Природой заложен механизм желания повторять снова и снова удовольствие от прикосновений к тому, что нравится.       Уилл вздохнул, с шумом выпуская воздух через нос. Поход в дворец музыки оказался настоящей пыткой – в одной ложе с Ганнибалом, с непрестанными витиеватыми формулировками и намеками, под его пристальным взглядом. На протяжении всей постановки доктор Лектер не сводил глаз со специального агента Грэма – действие на сцене его явно интересовало меньше, а на реплики историка он откликался играючи и практически не вникая.       – Как думаете, советник юного осиротевшего Серретта намеренно так старается? – продолжал сэр Ли. – У него репутация такая, что любой прожженный аферист позавидует.       Последняя реплика предназначалась Реми, как шпилька в молодой и упругий зад. Смазливый брюнет, однажды считав симпатию английского историка, польстился сперва не на недюжинный ум, а на статус… Избалованный вниманием, привыкший легко покупать любовь первых красавчиков, рыцарь МакКеллен не забывал припоминать ассистенту их знакомство – когда Реми был услужливым официантом в кафе Тортони, а сэр Ли зализывал раны недавнего расставания с предыдущим падким на деньги проходимцем, разбившим ему сердце.       Ганнибал слушал вполуха замечания спутников, звуки музыки казались приглушенными, чуть вдалеке, на второстепенном плане. Однако ему хотелось спросить – нравится ли Уиллу опера?       Он наверняка потом скажет, что Дьявол – один в один Ганнибал, а ведьма – он сам… Странствующий архитектор в исполнении белокурой бестии – как сторонний наблюдатель, открывающий завесу на происходящее в замке, не участвующий в разборках, независимый критик.       Когда Дьявол столкнул ведьму в пропасть обрыва замковой площадки – вниз с отвесной скалы, – Уилл сглотнул и зажмурился.